Дневники склейщика чашек

Гера, неловко наклонившись, поставил стаканчик с кефиром на подстилку, бывшую когда-то искусственной детской шубкой с капюшоном. На подстилке раскачивался и бормотал что-то несвязное скелет, обтянутый тонкой темно-коричневой кожей. Местная бомжиха Наташка, тряхнула своими светлыми, жиденькими, как у новорожденной, волосиками. Зимой, когда она еще могла есть, Гера носил ей макароны в одноразовых тарелках. Теперь в Наташку ничего не лезло, кроме кефира, да, и тот, наверно потому, что в нем, говорят, содержится какой-то мизерный процент алкоголя. Мизерный…, Наташке хватало…

Она открыла глаза, улыбнулась, обнажив огрызки почерневших зубов, и вдруг запела сипло и шепеляво, но неожиданно верно воспроизводя мотив:

– Не ходии к неему на встреееечу, не хоодиииии. У него граани-итный каамуушеек в груудии!

– Здравствуйте, Герасим Михайлович!

Высокий, надтреснутый голос соседки из первой парадной заставил его вздрогнуть.

– Здравствуйте, Виктория Юрьевна! Вы прекрасно выглядите! Новый сарафан?

– Все-то вы, Герасим Михайлович подмечаете, не в пример, другим мужчинам, – заулыбалась Виктория Юрьевна, учительница с пятнадцатилетним стажем работы и одной неразрешенной педагогической проблемой, в виде десятилетнего сына Димки.

– Так, ведь, профессия располагает.

– Конечно, конечно! Понимаю. Вы, я смотрю, не перестаёте о неимущих, так сказать заботиться. Мисочки выносите, как некоторые наши пенсионерки бездомным собачкам.

Геру слегка покоробило от такого сравнения.

– То-то и оно, уважаемая Виктория Юрьевна, что даже собачкам иногда кость должна перепадать, а тут – целый человек.

– Какой уж тут человек…

Оба посмотрели на притихшую Наташку. Трудно было сказать: сколько ей лет. При жизни так, обычно, не выглядят, а после – возраст значения не имеет. Она уставилась на пакет для продуктов, на котором был изображен логотип компании «Мерседес», и взгляд её приобрел осмысленное выражение.

– Жопа! – хихикнула бомжиха и смущенно прикрыла рот рукавом голубенькой мальчишеской рубашки.

Гера не успел задуматься о том, чем вызвана такая необычная ассоциация. Соседка тронула его за плечо.

– Пойду я, Герасим Михайлович, а то задерживаю Вас. Вы, наверно, в магазин собрались?

– Масло забыл купить. Придется топать.

– До встречи, Герасим Михайлович.

– Всего Вам наилучшего, Виктория Юрьевна.

Асфальт, даже на теневой стороне, был теплый и мягкий. Казалось, что он покачивается под ногами, как болотные кочки, с трудом удерживающие путника на поверхности.

«Какой уж тут человек…», – повторял Гера про себя. Он почему-то разозлился на соседку за эту фразу, хотя понимал, что тетка она не злая и сказала, как говорится, «не подумавши». А, может, именно, за это. Может надо подумать – кого мы, походя, по дороге с работы к телевизору к нечеловекам причисляем. Особенно раздражало то, что возразить этой дамочке по существу он ничего не мог. То, что сидело, покачиваясь, там, на подстилке, существом разумным давно уже не было. Но, черт возьми, те же собачки, кошечки, лошадки, свинки морские, тоже ведь не человеки, но мы с ними сюсюкаемся, к ветеринару водим, кормим, какашки за ними выгребаем и счастливы. Гера скривился. Наташка не тянула, даже, на морскую свинку, не говоря уже о собаках, которые в глаза глядят, хвостом виляют, на кличку свою отзываются, а то, и тапочки принесут.

Герасим Михайлович Муратов был человеком рациональным, уважавшим логику и полагавшим, не без оснований, наличие у себя крепкого, ясного здравомыслия. Он был не из тех сердобольцев, что пускают слезу при виде каждой ободранной лукавой дворняги или скрюченной детской ручонки, протянутой к нему за деньгами на очередную «дозу», но эта спившаяся замараха, почти каждый день попрошайничающая возле его дома вызывала жалость. Чувство ему не свойственное, но прилепившееся вдруг, как выпавшая волосина к мокрым пальцам, которую, вроде, стряхнешь, а через минуту обнаруживаешь на другой руке.

«Какой тут человек? А, пес его знает! Мое-то какое дело?!» Он сплюнул остатки вязкой слюны, мотнул головой, оглянулся назад, на ровные деревья вдоль канала в конце переулка. Усмехнулся.

– Типажи, бляха муха! Все мы типажи…

Площадь напоминала вывернутый на изнанку карман, в разлохмаченных швах которого застряли частички дешевого пахучего табака, хлебные крошки и подтаявшие крупинки липкого сахара. Из кармана высыпалось позабытое мелкое барахло: оторванная пуговица, позеленевшие медяки, трамвайный билетик, овощные лотки, обувные магазинчики, музыкальные треки десятилетней давности и гортанные выкрики торговцев. Среди этого мельтешения Гера неожиданно расслышал, как слышат романтичные юноши в толпе голос любимой, призывную скороговорку мелкого уличного «кукольника»: «Кручу верчу, запутать хочу!»

– Ух, ты!

Он невольно заулыбался. Рядом с цветочным ларьком суетился бойкий парень в спортивном костюме, ловко выкидывая из-под широкой ладони три карты с подогнутыми краями. Лет десять, с тех пор, как интернет показал все нюансы подобных афер широкой публике, никто не видел ни наперсточников, ни этих умельцев с двумя валетами и пиковой дамой.

Бизнес у пацана, явно, не шел. Хотя народу вокруг собралось немало, это были в основном, мужчины средних лет, подошедшие взглянуть на ностальгический привет из нескучной молодости девяностых. Они курили, переговаривались, но играть не соглашались, покачивая головами и снисходительно ухмыляясь на бодренькие «зарифмушки» оптимистичного «каталы». Молодежь, тоже, присутствовала, но стояла в отдалении, некоторые снимали на телефоны.

– Красавица, – вцепился молодой предприниматель в подошедшую зрительницу, – попробуй просто так, я за пробу денег не беру.

Девушка смотрела на карты, порхавшие над раскладным столиком, накручивая на палец отливающий темным золотом локон. Молча тронула карту слева.

– Ай, какая хитрая! – заорал воодушевленный банкир, открывая даму – вот, такие девушки нас и разоряют!

– Выигрыш-то отдай, жлобяра, – крикнул кто-то из мужиков.

– Не могу, ребятушки, не могу. Все по-честному: банк рвет, кто ставит рублики, а кто не ставит – дырку от бублика. Глазастая, поставь мелочишку на любую картишку! Все свидетели – я утраиваю любую ставку. Тройные доходы! Все для народа!

Гера подумал, что c бежевыми туфлями-лодочками и бриджами из тонкой синей джинсы, майка not pink не сочетается. Тут идеально подошел бы китайский розовый, но тогда пришлось бы красить волосы на пару тонов темнее, а так…, может лососевый попробовать…

– Кой черт понес меня за маслом в самое пекло?! Сходил бы вечером, не горело! Нееет, поперся, как дурак, – шипел он, аккуратно раздвигая плечом мужиков, оживившихся в предчувствии игры.

– Привет, Анна Андреевна! Не по мою ли душу вы сюда пожаловали?

Девушка вздрогнула, но узнала сразу.

– Нее, Герасим, – улыбнулась она, – Михайлович, по своим делам.

– Понятно! Ну, раз, такая встреча, может кофейку, или чаю, или еще чего-нибудь? Я, как говорится, угощаю!

– Эй, дядя, – забеспокоился хозяин аттракциона, ты, может, сыграть желаешь? Так дама в очереди первая.

– Да! – поддержал его «брат-близнец», неизвестно откуда возникший, одетый, явно, на том же вещевом складе, что и катала, – не мешай людям отдыхать, отец.

– Вот, почему говорят, что масло вредно для здоровья, – вздохнул Гера и наклонил голову, прижав подбородок к груди.

Тезка великой поэтессы уплетала пирог с капустой и вины за произошедшее, явно, не ощущала. На её живом остроносом лице врожденное ехидство боролось с хорошими манерами. Ехидство победило и заняло территорию, растянув рот до самых ушей.

– Красота! А завтра будете еще ярче и привлекательнее!

Гера потрогал языком распухшую губу.

– Да не лижите Вы её, только хуже сделаете. Приложите лучше к брови холодненькое.

– Да, ладно, – отмахнулся Гера, – истинную красоту ничем не испортишь. И ближайшее «холодненькое» сейчас на Шпицбергене.

Он чувствовал, как начинает заплывать подбитый глаз. Пошевелил пальцами правой руки и достал из кармана папиросы.

– Здесь не курят.

– Я понял. Это – машинально.

– Съешьте пирожок. Еда тоже успокаивает.

Кондитерская, в которую они зашли, была почти пуста, несмотря на броскую вывеску и приятный, выполненный в бело-голубых тонах интерьер. Причиной тому были, вероятно, заоблачные цены и отсутствие зала для курящих. Герасим, выросший в советское время, тоже не понимал, как можно купить ребенку булочку с корицей по цене комплексного обеда. Но, с другой стороны, не приглашать же было девушку в полуподвальную разливуху, какие она видела, вероятно, только в старом, постперестроечном кино.

– Я с капустой не люблю. Трава с булкой.

Его визави уставилась на внутренности пирожка. Смотрела она минуты полторы, как будто пытаясь переосмыслить свое незрелое отношение к пирогам, еде вообще и процессу питания в целом. Руки у неё были маленькие, с тонкими пальцами. Не женские, а скорее детские. Этакие любопытные «цапалки».

– Возьмите сосиску в тесте, – очнулась она, – здесь сосиски вкусные.

– Да, ну…, – Гера улыбнулся правой стороной рта, – я анекдот по этому поводу вспомнил: « Мальчик спрашивает маму: «Мам, а мороженное полезнее, чем сосиска?» А она ему: «Сыночка, сейчас даже покурить полезнее, чем сосиска!»

Девушка смеялась долго и с удовольствием. Смех у неё был не громкий, но очень заразительный. Исчезла напускная «взрослость» и настороженность, из-за которой он, тогда, у подъезда, принял её за испуганную курьершу.

– Ясно! – резюмировала она, – Хотите здоровеньким помереть!

– Почему бы нет?! Всё лучше, чем гастроэнтерологии загибаться.

– Ха! С таким темпераментом, Герасим Михайлович, Вам светит, скорее травматология.

– Какой к чертям собачьим темперамент?! – справедливо возмутился Гера, – Я за маслом шел, никого не трогал, и меня не трогали. И тебя бы я не заметил, если бы ты не сунулась, как дура, в эту идиотскую игру!

– Простите, Вы сказали: «дура»? Или мне послышалось?

– А как еще сказать? Показали же все это по телику и на Ютюбе тысячу раз для особо одаренных! Он бы из тебя все деньги вытряс, бестолочь!

– Между прочим, Герасим Михайлович, я не собиралась деньги ставить!

– Да, что ты говоришь?! Никто не собирается, а потом ставят, как миленькие. Они же профессионалы. На таких любопытных девочек все и рассчитано.

– У меня и нет их с собой, денег-то!

– Не важно! Какие-то есть! Вот, их бы и вытащили! Ты бы оглянуться не успела, как без штанов осталась бы. Хотя…, – Гера, взял секундную паузу, – такие шаровары, все равно, сейчас никто не носит!

– Ну, знаете!

Задетая за живое обладательница джинсовых бриджей по-жеребячьи мотнула головой, так, что тягучие капли молочно-шоколадного коктейля сорвались с конца полосатой трубочки и разлетелись по сторонам.

– Ой!

– Вот, тебе и «ой», – Гера уныло смотрел на свою грудь, – извините, пожалуйста, – пропищал он тоненьким голоском, – что я, такая растяпа, испортила Вам рубашку, которую Вы, наверно, всю ночь стирали, все утро гладили.

Он закашлялся. Его спутница молча протянула ему бумажную салфетку.

– Никогда не извиняешься, да?

Салфетка, разумеется, не спасла, только усугубила.

– Раскаиваться в ошибке, значит добавлять к уже совершенной еще одну.

– Надо же! Бухгалтерша, цитирующая Ницше!

– Не более удивительно, чем швея, избивающая молодых бизнесменов.

Гера перевернул салфетку другой стороной и вытер пот со лба и шеи.

– Вот, что, Анна Андреевна, раз уж вопросы этики в рамках проэкзистенциальной философии мы уже обсудили, давай вернемся к теме твоего заказа. Мне еще в магазин идти, и дома дел по горло.

Девушка приподняла брови.

– Ну, ты с тканью приходила. Что хотела заказать?

– А! Да! – она отодвинула тарелку и водрузила на её место острые локотки, – понимаете, Герасим Михайлович…

– Слушай, – досадливо перебил её Гера, – давай без официоза. Попроще и на «ты».

– «Дядя Герасим» подойдет? – мгновенно отреагировала его спутница, пряча насмешливую улыбку за коктейльным зонтиком.

Гера подумал, что девочка переключается с темы на тему, с настроения на настроение удивительно быстро, одним щелчком, как телевизор от пульта. Сам он всегда завидовал счастливчикам, которые умеют, просто, отодвинуть ненужное и жить настоящим моментом, не таща в него из прошлого. Из прошлого дня, из прошлого года, из прошлого десятилетия.

– Подойдет, – улыбнулся он в ответ, – на первое время, а там, глядишь: что-нибудь вылезет. Меня, понимаешь, все по-разному зовут, у кого как на язык придет.

– Наша Инна Яковлевна зовет Вас…, ой…, тебя «Гееерочка».

– Потому ты так удивилась в прошлый раз, когда меня увидела? Ждала напедикюренного мальчика в лосинах?

– Что-то вроде того!

– Извини, что не оправдал. Ну-с, Анна Андреевна…

– Нет уж! Меня, тогда, тоже без отчества, плиз.

– Тётя Аня?

– Очень смешно! Все ребята хохочут!

– Ладно, понял. Не доросла ты еще до тети. Анька и есть.

– Вообще-то…, – девушка от чего-то смутилась и прислонила пустой бокал с остатками льда к щеке, как будто это ей только что поставили «фонарь», – я не Анька. То есть не Анна по паспорту.

– О! Псевдоним, что ли? Творческий, в честь любимой поэтессы?

Может, ты стихи сочиняешь?

– Да, ну, какие стихи! По паспорту я Ванька.

– То есть как? Иоанна что ли? Толком можешь сказать?!

– Я толком и говорю. Папаша мой в советские времена побывал в Чехословакии, и там, не знаю по какой причине, вдохновился чешским женским именем «Ванька». И когда родилась дочка…, сам понимаешь…, а мама не возражала. В школе меня с этим имечком все достали, и в институте я просто представилась Аней. Никто из одногруппников и не знал, что у меня в документах записано, а вот, на работе просочилось.

– Да, уж, – согласился Гера, – в отдел кадров надо глухонемых набирать.

– Во-во! С другой стороны – ничего страшного. Взрослые не дразнятся. Кроме Лехи-админа, но ему простительно.

– Интересно, – Гера с удивлением отметил, что незнакомый админ Леха ему уже не симпатичен, – чем же он заслужил такую благосклонность?

– Да…, – Аня-Ваня махнула рукой, в которой держала всё ту же злосчастную трубочку, – он в подругу мою влюблен, вот, и ведет себя, как дебил.

– Ясно. Я в твою подругу, хвала Аллаху не влюблен, так что – дразниться, как ты выражаешься, не буду. Давай с тобой договоримся на следующую субботу, часа на три. Тогда и расскажешь, что ты хотела, а сейчас мне пора уже.

– Считай – договорились! Может мне журналы привезти? Я пока не очень понимаю, что мне надо.

– И, слава Богу! А журналов у меня полно, но если что-то особенно глянется – тащи, конечно!

Гера достал из заднего кармана новенький бумажник.

– Убери, – хмыкнула его спутница, – я расплачусь, должна же я как-то отблагодарить своего спасителя.

– Кто-то говорил, что денег с собой нет, – прищурил Гера здоровый глаз.

– Что ж, – вздохнула Аня-Ваня, – придется немодные штаны с себя снимать. В залог оставлю, может, примут.

Она протянула подошедшему официанту пластиковую карту.

Гера только вздохнул.

– Да…, совсем я старый…

– Ты не старый, – утешила его девушка, – но странный, это факт.

«Откуда, – подумал Гера – в таком щуплом тельце такое мягкое мецо?»

3.

Ванька скакала по улице вприпрыжку, не смотря на жару и толкотню, пока не вспомнила, что взрослые серьезные женщины так себя не ведут, и пошла помедленнее, легко лавируя между неповоротливыми из-за субботних авосек домохозяйками. Ванька любила лето, от жары, в отличие от многих горожан, не страдала, и слегка поежилась, когда вбежала в торговую галерею. Там исправно, на полную мощность пахал кондиционер. Она махнула рукой девчонкам, сидевшим за столиком кофейни на втором этаже, и запрыгала вверх по мраморным ступенькам.

– Вааанечка! Как ты чудесно выглядишь!

– Привет! А мне как раз сегодня сообщили, что такие, цитирую: «шаровары», уже никто не носит!

– Чушь какая! – возмутилась Юлька, – кто это тебе сказал? Это от зависти!

– Да? Может быть, но, скорее, это, был профессиональный цинизм. Я с портным-Герочкой разговаривала.

– Ой!!! Ты же говорила, что не будешь у него шить, потому что ножницами его зарежешь!

– Удержалась, как видишь! Да, и ножниц при себе не было, случайно встретились. Шла через площадь, хотела в обувные позаглядывать, получилось так, что час в кафе с ним просидели.

– Ой!!! В кафе! Ванечка, признайся: он симпатичный?

– Да, иди ты!

– Ой!!! Значит, он тебе нравится!

– Юлька, ты о чем-нибудь другом думаешь?

– Я так, понимаю, – вмешалась Людмила в их содержательную беседу, – что ты образумилась и решила сделать себе приличный гардероб к празднику.

– Нууу…, гардероб, не гардероб…, ну, да, собираюсь.

– Вот, умничка! Я всегда говорила, что случайностей не бывает.

Люда легонько шлепнула подругу по руке, которой та потянулась к её бокалу.

– Закажи себе что-нибудь.

– Не хочу. Я уже поела-попила.

– Тогда не трогай мой латте, пожалуйста.

В ответ Ванька высунула язык и скорчила ужасную рожу. Юлька захохотала, Людмила закатила глаза к потолку.

– У меня для вас новость, которую нужно обсудить.

– Да, уж, Людочка, говори скорее, а то мы пока Анечку дожидались, я, прямо, извелась вся.

– Ох, уж "дожидались"!

Людмила помолчала еще несколько секунд и начала:

– Так, вот…

Ванька, свесившись через перила, смотрела на посетителей галереи, прогуливающихся по первому этажу вдоль модных бутиков. Сверху они выглядели как рыбки в аквариуме – одни висели почти неподвижно, изредка шевеля плавниками, другие сновали между декоративными ракушками и фигурками будто бы занятые важными делами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.