bannerbanner
Собрание Ранних Сочинений
Собрание Ранних Сочинений

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 3

Борис Зыков

Собрание Ранних Сочинений


ГОН


Я всегда плохо учился. Не люблю это дело: выполнять домашние задания и следовать учительским указаниям. Однако, благодаря собственной эрудиции, умудряюсь перебиваться с тройки на четвёрку. Кроме химии – химия совсем не по мне, уж извините.

Однажды я получил по химии четыре двойки подряд всего за два урока. Учитель даже вызвал моих родителей на серьёзный разговор. Но ему не удалось объяснить, почему за урок он ставил две оценки вместо одной – от этого его претензии в отношении моей успеваемости смотрелись предвзято.

В свободное время вожусь больше с отстающими, чем с отличниками. Ну а что? Они ведь тоже люди, в конце концов… Даже Колян. Посему сам числюсь отстающим в учительских заметках. Собственно, преподы и не скупятся на письменные замечания в наши дневники.

Да, Колян мне друг! Мы с ним с детского сада – не разлей вода. Он мне по русскому помогает, а я ему по иностранному языку. Иногда это здорово выручает нас на уроках, а иногда нет. А еще у нас подчерки похожи, даже учителя не отличают! Только Колян левой пишет, а я правой.

Как у порядочных среднестатистических троечников, у нас есть свой схрон контрольных работ за гаражами. Раз в год мы устраиваем там костерки, развеивая свои неудачи по ветру в жарком пламени огня.

Да, нам нравится жечь костры. Но гараж дяди Вени не мы спалили, честное слово!

Дома оправдывались, что преподаватели сами наши работы теряли и не возвращали нам (привирали – не без этого). Дневники не жгли – это святое, хоть и потёртое годами. Нет, я не выводил оценки, хотя Колян как-то вычищал замечания учителей крахмалом.

Помню, однажды, когда не выполнил домашнее задание, предпочёл сорвать занятие лёгкой диверсией: спровоцировав срабатывание пожарной сигнализации при помощи своей карманной зажигалки. А зажигалка у меня не простая, бензиновая, с гравировочкой – папа подарил. У нее еще крышка звонко щелкает, как в американских блокбастерах про крутых парней. Не то чтобы я воображал себя крутым, но на папу походить старался. Кстати, у него такая же зажигалка есть.

Мой папа – образец для подражания, и не важно, что три года он отсидел из-за доноса дяди Вени. Там дело мутное было, лучше не вникать. Папа у меня добрый, когда я успеваю по учёбе. Он рад был одаривать меня различными интересными вещицами, пока я хорошо учился. Но так как хорошо учился я лишь в начальных классах, то и последние подарки были давно. Теперь же от него и пряника не дождёшься, только кнут.

Одним из самых значимых подарков папы был для меня ножик-бабочка. Ох, сколько я им забавных фраз нацарапал в своё время на школьной мебели! Но фраз не обидных. Правда, спустя какое-то время он от меня ушел. Ножик ушел, не папа… В смысле потерялся… Ножик-бабочка.

За остроту слова меня ценят сверстники, и часть старшеклассников. Другая часть на меня зуб имеет. Сейчас уже трудно так сразу сказать за что конкретно. У меня даже пятёрка по риторике! Даже по музыке четверка, а по риторике твёрдая «пять». Как умудрился по музыке до четвёрок скатиться? Ну, я однажды речитатив рэпом назвал. Похоже, это задело учителя. Да и ритма особо не чуял в хоровых пениях.

Не сказать прямо, что я в авторитете, но вес имею на собраниях нашего дворового клуба. У меня даже есть свой метод решения тестовых заданий, но это всё учебная рутина.

В то время, как школьный староста бился за качество проявления знаний одноклассников на городских олимпиадах, я собирал отстающих драться за школу на пустыре, супротив гопоты из соседней школы. Повадилась, значит, со своим АУЕ в наши районы шпана из соседних кварталов – мелочь стрелять. Зачастую требовалось парировать их выпады деликатно, чтобы на старших не напороться. Благо, ходили они обычно по двое, по трое. Достаточно вытянуть на подзатыльники самого рослого и в случае достойного отпора, сорванцы отступают. Иногда даже подружиться удаётся после разборок.

Куда опасней одиночки, охочие до наживы. Они, как правило, сплошь пернаты и непредсказуемы. Сам бы я в жизни один на дело не пошел бы, пусть даже с пером. Не то чтобы я вообще на подобные дела ходил… Да и не ходил вовсе. Я это к тому, что в наше время без шухера в любом деле никак, и при отсутствии глаз на затылке контролировать окружающую обстановку тяжко.

У тех, кто побогаче, имеются тазеры и травматические пистолеты. Везёт, что и мозги у них в наличии, по крайней мере у тех, с кем знаком. Впрочем, порой, пацаны рассказывали, как один из сверстников разгонял стройные ряды девчонок стрекотом своего тазера во время строевой подготовки.

Сотка? Нет, мобилы у меня сейчас нет… Сгорела. Нет, не сжег зажигалкой. Был у меня раньше кнопочный телефончик. Я его кирпичом называл, так как он был достаточно увесист и хорошо в руке лежал. Однажды в нём закончился заряд в неподходящий момент, и требовалось позарез подзарядить. Колян посоветовал воспользоваться тазером, говорил, что уже так делал – главное не промахнуться в разъём для зарядки. Вроде не промахнулись, но микросхему спалили. Знаю, глупо получилось.

Учитель по строевой подготовке у нас суров на уроках, но скромен после занятий. Будучи по совместительству физруком в младших классах, он имел достаточно хорошую физическую подготовку, однако встреч со шпаной предусмотрительно избегал. Говорят, он служил в Афганистане, но был бит когда-то старшеклассниками у собственного дома (давняя история). Но мои одноклассники уважают его за необычную технику лазанья по канатам (вверх тормашками), и некоторую снисходительность в оценках. Однажды мы с Коляном даже его до дома провожали, когда он выпил лишнего. Нет, сам я вообще не пью.

Однако самым уважаемым у нас был учитель по истории, который по молодости танки водил на границе. Правда, он был демобилизован раньше времени из-за того, что разбил ноги в ходе затяжных танковых учений. Да, управлять танком оказалось напряжно для суставов историка. На уроки к нам он приходил с тросточкой…

Доктор, неужели вам не интересно? Что вы всё время записываете? Прекратите это! Я не декламировать своё прошлое сюда к вам пришел. Ну, вы же хотели познакомиться? Вот и рассказываю. Мне от вас особо ничего не надо, просто распишитесь здесь. Меня к вам школьный психолог направил. Как не подпишите? Но меня тогда к урокам не допустят! Эй, я же безобиден! Ну и что, что руки дрожат? Нет, клей не нюхал, и красками не увлекаюсь. Мне вообще, если честно, ИЗО не очень по душе. Мой адрес? Зачем вам? Нет, в больницу я не вернусь. Давайте так: меня здесь не было. А подпись, авось, кто-нибудь другой поставит. До свидания… И вам не хворать.


ИГРА ВООБРАЖЕНИЯ


– Любопытные камни, – молвила девочка лет двенадцати, указывая пальцем на невысокую гряду, лежащую неподалеку от места, где они сидели: она и её брат.

Брат только плечами пожал:

– Камни как камни. Чего в них особенного?

Был ранний час. Взошедшее солнце еще не успело согреть воздух и прогнать ночную стужу. Облака лежали полупрозрачной вуалью на еще сонном голубом небе. В низине разрослась верблюжья колючка. Стебли с мелкими розовыми цветами оживляли серо-коричневый пейзаж, и смотрелись на этом фоне особенно ярко и красиво, как крылья слетевшихся неизвестно откуда бабочек. Дети пригнали сюда коз, и те радостно принялись за любимое лакомство. Сами юные пастухи устроились на возвышении, завернувшись в шерстяные плащи.

– Камни похожи на обломки звездолета! – заворожённо продолжала девочка.

– Звездолета?! Скажешь тоже, – фыркнул её брат.

– Ага… И, вон, даже надпись с боку есть.

– Не надпись, а просто трещины.

– Надпись-надпись! Просто язык непонятный.

– Когда ты свои фантазии поумеришь, а?

– Знаешь, что здесь написано?

– Что ты – дурочка?

– Нет, – с достоинством ответила девочка, привыкшая к черствости брата, – здесь написано название корабля! Наверное, что-то быстрое. Например… – она задумчиво пожевала нижнюю губу, – «Стремительный». Или Звездолет «Молния». Нет, не то, слишком обычно. Пусть будет «Самозванец». Дерзко!

– Откуда ты такие слова-то знаешь?

– Книги читаю.

– Звездолет «Самозванец», ха! И кто ж на нем летал? Девчонки, вроде тебя?

– Его пилот был… с другой планеты. И, вообще, не человек.

– А кто?

– Не знаю, – её взгляд сделался мечтательным, – Просто… существо…


…Солнце почти достигло зенита, а существо все еще ползло по склону горы. Мелкие камни жестоко впивались в его тело. Кожа на холодном ветру превратилась в корку, и трескалась, и кровоточила от каждого движения. И, тем не менее, существо не останавливалось. Оно знало, что на этой планете есть вода. Именно это и привело его сюда. Но на подлете, корабль неожиданно сошел с курса и начал падать. И упал – на твердую сухую землю. Теперь существу оставалось только ползти, а три черные птицы наблюдали за ним со скалы, рассевшись в ряд: «Что это? – думали они. – Какое оно на вкус?»

Скоро узнаете, невесело подумало существо. Когда-то ему нравились птицы. Он и сам себя считал почти что одной из них – быстрый и свободный… пока его прекрасный корабль не рухнул с неба. Теперь ему предстояло стать кормом для этих чужих созданий с жадными глазами и клювами. Вдали от дома.

Как не похож был этот голый пейзаж на его планету! Сколько хватало глаз – только камни да камни. Низкие гряды уходили за горизонт. Холодный ветер носился над ними, как неспокойный дух, вздымая и расшвыривая мелкий песок. И цвета все тусклые, будто припорошенные слоем пыли. А вот его дом – его дом был многоцветным. Повсюду была вода: от шумящих океанов до веселых ручьев. Чертоги вырастали из коралловых рифов и вздымались ввысь, вырываясь из пучины навстречу небу. Глядишь, бывало, в воду с высоты башни, и в глазах рябит от пестроты морской жизни. Рыбешки – такие скорые, что глазу не угнаться, то тут мелькнет полосатая спинка, то там вильнет серп-плавник.

Увидеть бы еще хоть раз эту красоту! Но нет больше красоты. Его планета вскипела и взорвалась где-то за бескрайней звездной ночью, а существо осталось в одиночестве погибать от жажды и голода.

Вон там, на возвышении, остался лежать его корабль. Каменная пустыня еще не добралась до него, но это ненадолго. Пока она только приглядывалась, как ребенок к новой игрушке: касалась нерешительно, исследуя, но скоро, она вцепится со всей силы и разберет его на части.

Сияющий корпус потускнеет и сольется с серым пейзажем. Превратится в еще один камень.

Впереди показалась расщелина. Существо переползло границу света и тени, неуклюже подтягивая тяжелое тело. А потом оно услышало воду – нет, не игры его уставшего разума! Вода! Журчала где-то рядом! Источник бил из скалы, и прыгая по каскадам, падал в круглый бассейн. Существо бросилось к нему (надежда придала ему сил) и принялось жадно пить. Странно, вода казалась знакомой… сладковатой, свежей, будто бы впитавшей в себя сияние лун его планеты. И существо, напившись вдоволь, впервые за много дней позволило себе уснуть на берегу. И во сне оно снова было ребенком дома, и плавало с рыбами и черепахами. И было очень счастливо…

– И что потом? – спросил брат. – Оно выжило?

– Не знаю, – девочка пожала плечами. – Может быть, не важно. Главное, оно хотело ещё раз увидеть родной дом. И увидело.

– Да, уж. Во сне.

– Сны – это тоже неплохо, – девочка вздернула голову и посмотрела на прозрачные облака. – Мне вот иногда снится, что я лечу за штурвалом самолета, высоко-высоко. Наши скалы внизу, как гусеницы крошечные, а я поднимаюсь выше, к облакам… ой, а теперь, мне кажется, что те камни похожи больше на скелет дракона! Вон голова, а это – сломанный хребет. Хочешь, расскажу про драконов?

Но брат уже поднялся на ноги:

– Идём, отгоним коз к ручью. Про драконов расскажешь в следующий раз.


ВЗРОСЛЫЕ НА ДЕНЬ


В одном небольшом городке жила девочка Лия. Она была единственным ребёнком в семье, но чувствовала недостаток внимания родителей. Они работали день и ночь, но, так как им платили очень мало, они были вынуждены искать подработки. В таком плотном графике для Лии не было места.

И чтобы девочка меньше скучала, её отвозили на лето к бабушке. Она жила недалеко от их города – всего пара часов на вечернем поезде. Приезжая в деревню в последние годы, Лия почему-то не чувствовала радости, в голове была лишь одна мысль: это лето скоро кончится и всё будет, как раньше. Опять. Год за годом.

Лия любила гулять, она обошла практически все места рядом, сходила в соседние деревни, пересчитала там все дома, изучила все тропинки. Она знала всё это наизусть и могла провести по ним кого угодно с закрытыми глазами. Однажды вечером Лия отправилась в другое место. Она шла через всю свою деревню, и вдруг на неё нахлынули воспоминания из детства. Тогда она была здесь счастлива. Её никто не видел дома с утра до самого вечера, потому что в детстве, чтобы быть счастливым, нужны лишь ноги – выйти на улицу и бегать, прыгать, радоваться каждому моменту, забывая обо всём на свете и веселясь с друзьями.

Но друзья, как и Лия, уже выросли и почти не приезжали в деревню, где провели большую часть своего детства. И вдруг она услышала у себя за спиной:

– Лийка, ты ли это? Я тебя сразу и не узнал, ты так изменилась!

– Лёша? Это ты? – удивилась Лия.

– Да! Неужели совсем меня не узнала? Вот уж я не думал, что так сильно изменился. Сколько мы с тобой не виделись?

– Наверное, года три.

Их радости не было предела, они сразу стали расспрашивать друг друга обо всём. Лёша рассказал, что он с семьёй переехал в тот же городок, где жила Лия. Это означало, что теперь им не надо было расставаться на долгое время и ждать следующего лета.

– Лия, куда пойдём? – спросил Лёша, протягивая ей тут же наспех сорванный букет полевых цветов.

Это было так неожиданно, что Лия даже не нашлась, что придумать, и сказала:

– Давай просто пойдём… прямо…

– Эй, ребята! Подойдите-ка сюда, – окликнул их кто-то.

Это был дядя Андрей, сын Михаила Ивановича – соседа Лёшиной бабушки. Он был очень взволнован:

– Лёша, мы с женой срочно уезжаем в город, деду нашему стало плохо, надо везти его в больницу, а детей оставить не с кем. Помогите нам – посмотрите за ними, не на кого оставить!

Вот так неожиданно ребята на один день превратились во взрослых, у которых много забот, а самое главное – маленькие непослушные дети, шумно игравшие в большой комнате с телевизором.

– Ну, что, с чего начнём? – спросила Лия, когда они проводили машину, увёзшую деда Мишу в районную больницу, и вернулись в дом.

– Давай я сначала за дровами, а ты пока печку затопишь, чтобы обед приготовить. – предложил Лёша.

– Ладно. Посмотрю, что есть в холодильнике и на огороде.

– Стой, а где дети? – испуганно спросил Лёшка, и оба вдруг поняли, что в комнате, где недавно играли пятилетний Миша с шестилетней Машей, подозрительно тихо.

Лия распахнула дверь – пусто! Может, решили поиграть в прятки? Лия и Лёшка осмотрели все шкафы и укромные места в доме, но никого не нашли. И тут Лёшка вспомнил, что часто видел ребятню на грядках с клубникой – у Михаила Ивановича её были целые плантации!

Действительно, беглецы были тут же обнаружены в огороде. Облегчённо вздохнув, Лёшка пошёл за дровами, а Лия, как настоящая хозяйка, пошла готовить борщ – своё коронное блюдо, как она важно сообщила всем (хотя на самом деле это было единственное, что она умела готовить).

Делать домашние дела и одновременно следить за детьми оказалось непростой задачей. Эти непоседы могли мирно играть друг с другом лишь несколько минут.

– Маша, Миша! Успокойтесь! Скоро вы будете кушать, посидите спокойно, скоро мы пообедаем и поиграем, – пыталась воспитывать ребятишек Лия, по-быстрому кромсая в воду очищенные картошку с морковкой.

К тому времени Лёша уже наносил дров и воды в дом, они затопили печку и поставили кастрюлю с супом на плиту. Пока борщ варился, ребята возились с малышами, обучая их играм своего детства и рассказывая им разные сказки и «страшные» истории. Оба подростка веселились от души, они как будто бы снова стали теми детьми, которые каждое лето пропадали на свободе в деревне и были счастливы.

День пролетел незаметно. Когда ребята, накормив детишек, еле-еле уложили их спать, из города вернулись дядя Андрей и его жена Ольга.

– Ну, что, справились? – поинтересовался сосед с порога.

– Да, ребята поели и спят, борщ на плите, – отчитался Лёша.

– И правда, кажется, справились, – подтвердила Лия.

– Вот спасибо вам, выручили, не знаю даже, как вас отблагодарить, держите хоть шоколадки, – сказал дядя Андрей. И добавил, улыбаясь:

– Теперь мы вас всем советовать будем, отличные из вас няньки получились!

– Да, это был необычный день, – сказала Лия немного уставшим, но радостным голосом.

– А как деда Миша? Всё хорошо? – поинтересовался Лёша.

– Да, сейчас уже лучше, – ответила Ольга.

– Ну, ладно, мы пойдём по домам, поздно уже.

– Да, конечно, бабушки уже, наверное, потеряли вас.

– До свидания! – почти хором ответили ребята и рассмеялись.

Лёша проводил Лию до дома, и они долго ещё стояли у калитки, со смехом вспоминая шалости Миши и Маши и свой первый опыт «семейной жизни». Поздно вечером, уже ложась спать, Лия вдруг поняла, что от её прежней грусти не осталось и следа, и она абсолютно счастлива. И неясно было, то ли это радость от того, что они с Лёшкой сделали такое доброе дело, то ли причиной её радости был сам Лёшка. Она ещё раз полюбовалась на его букет, выключила свет и тут же заснула.



СВЯЗИСТ С ЮГА


Нас подняла команда: «Cтр-р-ройся!»

Заскрежетали вагонные двери. Одетые кто во что, заспанные, мы, призывники, горохом посыпались на низкий деревянный перрон. Что бросилось поначалу в глаза – так это снег. Он выпал ночью, когда горластый паровоз мчал наши теплушки куда-то на восток, за Иртыш, за матушку Обь.

Снег… Искрясь в лучах утреннего солнца, он лежал тонким слоем на скрипучих досках перрона и на крышах станционных зданий, на водокачке, на железнодорожных платформах, что стояли в тупике, – повсюду. Вокзальный колокол, тоже облепленный снегом, напоминал цигейковую шляпку городской модницы. Холодно было. Чтобы как-то согреться, мы начали толкать друг друга: обмениваться тумаками. Вообще, вели себя будто мальчишки. Один лишь казах Али Ниязов (имя его и фамилию мы узнали в пути) выглядел взрослым. Коренастый, серьезный, он стоял в сторонке. Осматривался: куда привезли?

Как и все, одет Ниязов был попросту: видавшая виды телогрейка, брюки с пузырями на коленях да лисья, шитая на казахский манер с «бобровым» хвостом сзади, шапка. Лицо у него было круглое. В щеках утонул чуть раздвоенный на конце нос.

– Бр-р, зима… Плохо зима! – сказал он, постукивая ботинком о ботинок.

Я пошутил.

– Сибирь, брат! Это еще цветочки, а ягодки будут впереди…

– Ягод? – он изумленно уставился на меня. – Какой зимой ягод?

Мне поначалу сделалось смешно, а затем – неудобно: чему, в самом деле, смеяться, если человек плохо говорит по-русски. Мысленно я в ту минуту решил не оставлять Ниязова одного – быть при нем, так сказать, переводчиком.

С вокзала мы шли в строю плечом к плечу. В бане усердно терли мочалкой спину друг другу. А потом, когда получили обмундирование, вместе примеряли кирзовые сапоги, гимнастерки, шинели, подпоясывались ремнями… Не узнать было Али в новой военной форме. Да и я тоже, наверное, был не похож сам на себя.


Нашего взводного командира временно замещал Маевский, голубоглазый сержант. Рост у Маевского был незавидный, но плечи так широки, что в шутку называли его квадратом. Этот необычайно подвижный, с могучим басом «квадрат» учил нас многому, и в первую очередь расторопности. Надо было иметь сноровку, чтобы поутру вмиг одеться, обуться, заправить кровать и выскочить из казармы на спортивную площадку.

Али никому не уступал в ловкости. Любое дело было ему по плечу, только вот голова у него, как он сам говорил, работала «мало-мало». На политзанятиях или в часы спецподготовки он почти не понимал того, о чем рассказывали командиры, и это его огорчало больше всего.

Как-то под вечер, когда мы сели подшивать свежие подворотнички, Али вызвали «наверх» – верхом солдаты именовали второй этаж казармы, где размещались наши классы, библиотека и канцелярия. Долго не возвращался Али. Я успел вычистить пуговицы, побрился. От нечего делать раскрыл какую-то брошюру, как вдруг – он. Расстроенный. В дверях снял шапку, скомкал ее в руке. Подойдя к окну, задумался.

– Ты чего? – спросил я. Али не ответил.

– Зачем тебя вызывали?

Он обернулся резко – в глазах слезы.

– Вызывали… Товарища капитан вызывали… Говорит, надо идти повар…

До меня дошло, наконец, что капитан Гусев, командир нашей роты, хочет перевести Ниязова В столовую. Что ж, быть поваром тоже почетно. Так я и сказал Али. И очень пожалел, что сказал. Его густые черные брови взметнулись кверху, взгляд прострелил меня насквозь. Разве он, Али, не рассказывал мне, как доволен, что попал в связисты? Разве не говорил, что его старший брат Нурман тоже был связистом и погиб на войне? Нурмана должен заменить он – Али. Он хочет освоить ту же военную специальность, какой владел брат. Хочет, но… завтра его откомандируют на кухню. Кашеварить.

– Знаешь что? – неожиданно вырвалось у меня. – Я поговорю с капитаном!

Али безнадежно махнул рукой и снова повернулся к окну: дескать, пустая затея.

– Выше голову, Али!

Я не знал, что буду говорить капитану, когда поднялся наверх и постучал в дверь канцелярии.

Вошел, козырнул – грудь колесом. Гусев, молодой, лет на восемь старше меня офицер, сидел за столом, писал что-то. Отложив ручку в сторону, поглядел на меня – лицо худощавое, с высоким лбом.

– В чем дело?

– Мне… я, товарищ капитан, насчет Ниязова.

– Вот как!

Я немного стушевался, чувствуя на себе пристальный взгляд Гусева, а потом стал выкладывать все, что знал про Али, про его брата Нурмана. Уверен, что все это было известно ему не хуже, чем мне, но тем не менее он слушал внимательно.

Тут появился с какими-то бумагами в руках сержант Маевский. Я вспомнил, что не спросил у него разрешения обратиться к Гусеву – нарушил устав, и это сбило меня с толку.

– Говорите, – подбодрил Гусев, – говорите дальше..,

Дальше – чего уж там! Я закончил свой рассказ просьбой не переводить Ниязова в столовую.

– Он же хороший солдат! – вырвалось у меня.

– Да, – густо бася, подтвердил Маевский, – дисциплина у него в порядке.

– Дисциплинирован – это хорошо, – задумчиво сказал капитан и, явно сожалея, добавил: – Если бы Ниязов хорошо знал русский язык…

– Он будет знать.

– Ну, ну…

– Точно, товарищ капитан. Я помогу Ниязову, постараюсь изо всех сил.

Командир испытующе глянул на меня, затем перевел глаза на сержанта.

– А вы как думаете?

– Думаю, товарищ капитан, что не мешает попробовать… – ответил Маевский. – Помочь Ниязову – толк будет!

Из канцелярии я вышел четко, как подобает солдату в таком случае. А за дверью меня точно вихрь подхватил.

– Али! – заорал я, влетая в казарму.

– Слышишь, Али? Ты будешь связистом!

Слово в слово я передал свой разговор с капитаном, и в глазах Али словно зарница блеснула. Он до хруста сжал мне пальцы.

– Спасибо, друг! Учить будем, читать будем…


Занятия начали в тот же день. Сержант Маевский раздобыл где-то учебник для не русскоязычных солдат. Правда, книга эта не особенно обрадовала Али: в ней были сплошь военные тексты. Али решил начать с азов, которые познал когда-то в школе, и купил букварь.

Забавно было наблюдать за Али – как он, шелестя в свободную минуту страницами букваря, выговаривал по слогам:

– Ма-ма, ра-ма…

Узкие глаза его были серьезны, и весь он, собранный и настороженный, замирал, точно прислушиваясь к своему голосу.

Много встречалось неясного, и он засыпал меня потешными вопросами:

– Муха есть муха… А что такое черемуха?

Или:

– Штык – от слова «штыкать»?

Память у Али была хорошая, слова он схватывал быстро. Также солдат обладал и воображением. Каждое слово, которое он заучивал, рисовало перед его глазами целую картину: маленький, в десять дворов, аул, где он родился, бескрайнюю степь, где поднимал целину, или вечера – тихие, напоенные бражным запахом поспевающей пшеницы…

Я радовался: дело идет!


Однажды на тактических занятиях подразделению, которому мы были приданы, было приказано закрепиться на высоте 132.4. День был промозглый, сырой, совсем не сибирский. Над землей висела легкая пелена тумана, и снег, крупчатый, не скрипел под ногами, а хрупал, потрескивал, как будто ступаешь по рассыпанным семечкам подсолнуха.

На страницу:
1 из 3