Драконий луг

Скарлетт Томас

Драконий луг

Эта книга – для Рода, который отвел меня на Драконий луг, когда мне это было нужнее всего, и показал выход из зачарованного замка. А ещё – для Молли, замечательной первой читательницы, напомнившей мне, что я всегда мечтала стать писательницей.

Мы сами – переменные в уравнении, ноты в аккорде, так что гармония или дисгармония зависит от нас самих.

Роберт Луис Стивенсон

Собери силы духом разума.

Теренс Уайт

Scarlett Thomas

DRAGON’S GREEN

The Worldquake Sequence, Book 1

© Scarlett Thomas, 2017

© Галина Соловьева, перевод, 2017

Jacket illustration copyright © 2017 by Erwin Madrid

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

Восхитительно… Один из самых эффектных романов фэнтези, который я когда-либо встречал.

Нил Гейман

Самый захватывающий дебют в детской литературе со времен «Гарри Поттера». Лукавая, озорная, милая и одновременно по-настоящему захватывающая книга.

Джоанн Харрис

Эта книга – настоящий фейерверк… с особым, оригинальным стилем.

The Guardian

Яркий и свежий роман, изобретательный и афористичный.

Sunday Telegraph

1

Миссис Бойкарга Хайд[1] была для детей настоящим ночным кошмаром. Высокая, тощая, с необыкновенно длинными пальцами, острыми, как прутики ядовитого дерева. Её голова над высоким воротничком черной футболки походила на планету, извергнутую из враждебной вселенной, а лицо на фоне толстых твидовых костюмов неземных красно-розовых тонов всегда выглядело бледным, как холодная луна. Никто не знал, длинные ли у неё волосы – она всегда стягивала их в пучок на затылке. Зато они были цвета черной дыры – нет, даже трех, а то и четырех черных дыр вместе взятых. Пахло от неё цветами, каких в обычной жизни нигде не увидишь: эти очень-очень синие цветы растут только высоко в горах, пожалуй, на тех же безжизненных высотах, что и деревья, чьи прутики так напоминали её пальцы.

Во всяком случае, такой она виделась Максимильяну Андервуду в тот розоватый, засыпанный палыми листьями последний понедельник октября.

От одного её голоса иной слишком нежный ребенок расплакался бы – и даже от одного воспоминания об этом голосе, среди ночи или в скрипучем школьном автобусе в дождливый день. Миссис Бойкарга Хайд внушала такой ужас, что ей доверяли только старшие классы. Больше всего ее восхищали те сюжеты, где встречалась безвременная и насильственная смерть. Особенно она любила греческий миф о поедании Кроном своих детей. На прошлой неделе класс Максимильяна готовил проект по этому мифу: младенцев-богов мастерили из папье-маше.

На самом деле миссис Бойкарга Хайд просто заменяла у них постоянную учительницу мисс Дору Райт, которая пропала после победы на конкурсе рассказов. Одни говорили, что мисс Райт сбежала на юг, чтобы стать писательницей. Другие – что её похитили из-за этого рассказа. Вряд ли это было правдой, ведь действие её рассказа происходило в замке, принадлежавшем совершенно иному миру. Так или иначе, она пропала, и сейчас перекличку проводила эта высокая, внушающая страх заместительница.

А Ефимия Трулав,[2] больше известная как Эффи, отсутствовала на уроке.

– Ефимия Трулав, – в третий раз вызвала миссис Бойкарга Хайд. – Опять её нет?

Почти все ученики первой английской группы первого класса школы Тузиталы[3] для одаренных, трудных и странных детей (школа с перекрученными серыми шпилями, протекающими крышами, с давней и славной историей называлась иначе, но по некоторым причинам стала известна под этим названием) понимали, что миссис Бойкарге Хайд лучше вообще ничего не говорить, поскольку, что ни скажи, окажешься виноват. На её уроках надо было сидеть тише мыши, когда в комнате кошка, и молиться, чтобы тебя не заметили.

Даже самые «трудные» ученики первого класса, попавшие в первую группу обманом, благодаря скрытым талантам или по воле случая, знали, что свои проблемы на уроках миссис Хайд лучше держать при себе. Они отыгрывались на переменах, колотя друг друга сильней обычного. Большинство «странных» находили свои способы защиты. Например, Врана Уайльд, дочь знаменитой писательницы, как раз сейчас накладывала на себя заклинание невидимости из найденной на чердаке книги. Пока что невидимость распространилась только на её карандаш. Другая девочка, Алекса Флакон, или Лекси, вспомнив уроки отца, который вел группы йоги, просто ввела себя в состояние глубокой медитации. Все вели себя очень смирно и очень тихо.

Только Максимильян Андервуд, как говорится, не схватил фишку.

– У неё, миссис, – сказал он, – дедушка в больнице.

– И? – взгляд миссис Бойкарги Хайд вонзился в Максимильяна лучами, смертельными для таких беззащитных созданий, как бедняга Максимильян, для которого школьная жизнь была непрекращающимся адом из-за его имени, очков, новенькой (безупречно отглаженной) формы и глубокого неуемного интереса к теориям миротрясения, случившегося пять лет назад.

– В нашем классе нет места больным дедушкам, – произнесла миссис Бойкарга Хайд убийственным голосом. – А также умирающим родственникам, жестоким родителям, съедающим выполненное задание домашним питомцам, севшим от стирки школьным формам, потерянным завтракам, аллергиям, СДВГ,[4] депрессиям, наркотикам, алкоголю, задирам-сверстникам, всякой поломанной технике… мне безразличны, вернее сказать, мне глубоко безразличны все страдания и несчастья вашего ничтожного детства.

Голос её усиливался от жуткого шепота до рева:

– ЧТО БЫ НИ СЛУЧИЛОСЬ, МЫ ТИХО ВЫПОЛНЯЕМ ЗАДАНИЕ И НЕ ПРИДУМЫВАЕМ ОПРАВДАНИЙ.

Класс – вплоть до бесстрашного футбольного защитника Вольфа Рида – содрогнулся.

– Что мы делаем? – потребовала она ответа.

– Мы выполняем задание и не придумываем оправданий! – хором продекламировал класс.

– А как мы выполняем задание?

– Мы выполняем его на отлично!

– А когда мы приходим на урок английского?

– Вовремя! – пропел класс, начав было успокаиваться.

– НЕТ! КОГДА МЫ ПРИХОДИМ НА УРОК АНГЛИЙСКОГО?

– За пять минут? – пропел хор. А если вам кажется, что пропеть вопросительный знак невозможно, то могу сказать, что они очень старались.

– Хорошо. А если что-то не получается?

– Мы должны быть сильными.

– А что случается со слабыми?

– Их наказывают.

– Как?

– Переводят во вторую группу.

– А что означает перевод во вторую группу?

– Поражение!

– А что может быть хуже поражения?

Здесь класс замялся. За прошедшую неделю они всё узнали о поражениях и переводах во вторую группу, научились никогда не жаловаться, не оправдываться и извлекать глубоко скрытые резервы внутренней силы (умение жутковатое, но вполне пригодившееся некоторым особенно трудным детям) и приходить не просто вовремя, а за пять минут до начала. Что, конечно, невозможно, если вас на пять минут позже отпустили с пары по математике, или если за два часа физвоспитания Вольф со своей командой регбистов «до 13-ти» спрятал ваши брюки за старой водопроводной трубой.

– Смерть? – рискнул кто-то.

– ОТВЕТ НЕПРАВИЛЬНЫЙ.

Все затихли. Муха прожужжала по классу, опустилась на стол Лекси, а оттуда переползла ей на руку. На уроках миссис Бойкарги Хайд каждый молился, чтобы муха не села ему на руку, чтобы солнечный луч не осветил его стол, чтобы – ужас-ужас! – его новенький пейджер не бипнул, сообщая, что мама нашла забытый дома завтрак или заедет за тобой после школы. Тут взмолишься, чтобы это был не твой стол, не твой пейджер. Чей угодно, только не твой!

– Ты, девочка, – кивнула миссис Хайд. – Итак?

Лекси, как всякий после выхода из глубокой медитации, только и могла, что хлопать глазами. Она понимала, что эта неправдоподобно высокая дама о чем-то её спрашивает, но…

Она не знала ответа, да и вопроса-то не слышала. Может, учительница спросила, что она делает? Лекси снова моргнула и сказала первое – единственное, – что пришло в голову:

– Ничего, мисс.

– Прекрасно. Верно! НИЧЕГО не может быть хуже поражения. Получаешь награду!

И вот до конца урока Лекси, только и мечтавшей, чтобы её оставили в покое, пришлось сидеть с золотой звездой, приколотой к зеленому школьному джемперу, а бедняге Максимильяну, так и не понявшему, в чем он провинился, торчать в углу в дурацком колпаке, пропахшем плесенью и дохлыми мышами, потому что это был настоящий, подлинный дурацкий колпак из тех времен, когда учителям разрешалось ставить вас в угол в дурацком колпаке.

А сейчас не разрешается? Может быть, и нет, но не сказать, чтобы ученики миссис Бойкарги Хайд выстраивались в очередь, спеша на неё нажаловаться. Максимильян, хоть и был одним из самых «одаренных», часто оказывался последним в группе, а теперь ему ещё и грозил перевод во вторую. Хуже приходилось только Эффи, но её-то здесь не было.

2

Ефимия Трулав, которую на самом деле звали Ефимия Форзац Седецим Трулав, но чаще называли Эффи, почти не помнила матери. Аврелия Трулав исчезла пять лет назад, когда Ефимии исполнилось всего шесть. Исчезла той ночью, которая всем запомнилась миротрясением.

В стране, где жила Эффи, во время миротрясения почти все спали – было три часа ночи. Но в других, далеких, странах эвакуировали школы и срочно приземляли самолеты. Сотрясение продолжалось семь с половиной минут – очень долго для обычных землетрясений, которые длятся всего несколько секунд. Из морей вылетала рыба, деревья выворачивало из земли, как цветы из цветочных горшков, а кое-где прошли дожди из лягушек. Почему-то в целом мире никто не погиб.

Кроме матери Эффи.

Может быть. А может, она не погибла, а просто сбежала по какой-то причине? Этого никто не знал. После миротрясения перестали работать почти все мобильники, отказал интернет. Несколько недель царил полный хаос. Если Аврелия Трулав и хотела послать мужу и дочери сообщение, то не сумела бы. А может, её сообщение затерялось. Технологически мир был отброшен примерно на уровень 1992 года. Виртуальный мир пропал. Его вскоре заменила мерцающая система «Доски объявлений» (на которую выходили через древние телефонные модемы), а тем временем люди пытались понять, что им делать. Они надеялись, что понемногу все придет в норму.

Не пришло.

После миротрясения для Эффи очень многое изменилось. Мать она потеряла, а отца университет повысил в должности – то есть ему пришлось работать ещё больше, а платить стали меньше, – и некому оказалось за ней присматривать, поэтому она много времени теперь проводила у дедушки, Гриффина Трулава.

Гриффин Трулав был глубоким стариком с очень длинной седой бородой, он жил в запущенной квартирке на верхнем этаже старого Пасторского дома в самой мрачной, безрадостной и самой древней части Старого города. Прежде Гриффин был весельчаком и так часто поджигал себе бороду, что привык держать под рукой стакан воды для тушения. Но с Эффи в первые месяцы он почти не разговаривал. Ну, если не считать разговором: «Пожалуйста, ничего не трогай» и «Будь умницей, посиди тихо!»

После школы Эффи проводила в его квартирке по много часов, разглядывая – но не трогая – содержимое необыкновенных старинных шкафчиков и буфетов, пока дедушка курил трубку, писал что-то в большой черной книге и почти не замечал внучки. Она его даже не боялась. Он казался таким отсутствующим и был так занят своей черной книгой, каждые пять минут сверялся со старыми рукописями, написанными на языке, которого Эффи нигде больше не встречала. До миротрясения Эффи иногда приходила сюда вместе в Аврелией, и тогда дедушка Гриффин, блестя глазами, рассказывал о своих путешествиях или показывал Аврелии какую-нибудь новую вещь или книгу, которую отыскал. Теперь он почти не выходил из комнаты. Эффи думала, что дедушка, наверно, очень грустит по своей дочери. Эффи тоже грустила.

Шкафы Гриффина Трулава были полны странных вещиц из шелка, стекла и драгоценных металлов. Были тут два серебряных подсвечника, все в драгоценных камнях, и стопка тончайших вышивок с изображениями цветов, плодов и людей в ниспадающих одеяниях. Были причудливые керосиновые лампы и резные шкатулки черного дерева с маленькими латунными замочками, но без ключей. Были большие и маленькие глобусы известных и неизвестных миров. Были звериные черепа, изящные ножи и несколько грубо вырезанных деревянных мисок с маленькими ложечками. В одном шкафу были сложены карты, тонкие белые свечи, толстая желтоватая бумага и бутылочки синих чернил. В другом лежали мешки засушенных роз и других цветов. В угловом шкафу стояли банки – множество банок с семенами, углем, красноземом, спрессованными листьями, воском для печатей, обточенными морем стеклышками, сусальным золотом, сухими черными веточками, палочками корицы, янтарной крошкой, совиными перьями и разными маслами ручного отжима.

– Ты умеешь делать чудеса, дедушка? – спросила Эффи примерно через год после миротрясения. Других разумных причин держать у себя эти странные вещи она не находила. Про магию Эффи читала в книгах Лорель Уайльд, рассказывавших об учениках школы волшебников. Все дети – и даже некоторые взрослые – втайне мечтали пойти в эту школу, научиться колдовать и становиться невидимками.

– Делать чудеса каждый умеет, – спокойно ответил ей дедушка.

Эффи прекрасно знала (из книг Лорель Уайльд), что колдовать умеют только особые люди с врожденными способностями, поэтому она заподозрила, что дедушка над ней подшучивает. Но с другой стороны…

– А ты сделаешь? – спросила она.

– Нет.

– А ты веришь в чудеса?

– Не важно, верю я в них или не верю.

– Как это, дедушка?

– Помолчи, детка, мне нужно работать над рукописью.

– А можно посмотреть твою библиотеку?

– Нет.

И Эффи снова принялась разглядывать застекленный шкафчик со множеством каменных флакончиков, заткнутых черными пробками, и несколькими ручками из настоящих перьев. Время от времени она подходила к узкой лестнице на чердак, где была библиотека, и пробовала дверную ручку, но дверь всегда была заперта. Сквозь голубое дверное стекло ей были видны высокие стеллажи со старинными книгами. Почему ей нельзя зайти посмотреть? В конце концов, взрослые вечно твердят, что дети должны читать.

Правда, взрослые хотят, чтобы дети читали те книги, которые они одобряют. Отец Эффи, Оруэлл Форзац (у него была другая фамилия, потому что Аврелия твердо решила остаться Трулав, с тем чтобы дочь унаследовала семейное имя), запретил ей книги Лорель Уайльд, ещё когда готовилась к выходу шестая книга серии. Потому что, по его словам, он не хотел, чтобы она имела дело с магией, и это было весьма странно, учитывая, что отец не верил в волшебство. А однажды, когда он слишком много выпил, Оруэлл велел Эффи держаться подальше от магии, потому что она «опасна». Но разве может быть опасным то, чего не существует? Эффи этого не понимала. Но дед не поддавался на её расспросы о магии, и Эффи стала спрашивать о другом.

– Дедушка, – спросила она однажды в среду, как раз накануне своего одиннадцатого дня рождения. – На каком языке написано то, что ты читаешь? Я понимаю, что ты переводишь, но откуда этот манускрипт?

– Ты знаешь, что я перевожу? – дед кивнул и даже как будто улыбнулся. – Умница.

– Но какой это язык?

– Росианский.

– А где говорят на росианском?

– Очень-очень далеко отсюда.

– Там творят магию?

– О, детка, сколько раз тебе повторять: сейчас магию творят все.

– Как?

Дед вздохнул.

– Ты когда-нибудь просыпалась утром с одним, но очень большим желанием: чтобы сегодня не было дождя?

– Да.

– И как, желание сбывалось?

Эффи стала вспоминать.

– Не знаю.

– Ну, дождь-то шел?

– Нет. Кажется, нет.

– Ну, вот ты и сотворила чудо. Браво!

В книгах Лорель Уайльд магия действовала совсем иначе. В её книгах тот, кто хотел остановить дождь, должен был произнести особое заклинание. Заклинание покупали в лавке, и ещё надо было, чтобы кто-то тебя ему научил. И ещё…

– А если дождь и не собирался?

Дед снова вздохнул.

– Ефимия, я обещал твоему отцу…

– Что обещал?

Гриффин снял очки. Тонкая старинная оправа из серебра блеснула на свету. Дед потер глаза и взглянул на внучку так, словно, отдернув занавеску, увидел незнакомый, залитый солнцем сад.

– Я обещал твоему отцу не учить тебя никакому волшебству. Особенно после того, что случилось с твоей матерью. И ещё кое-кому я обещал, что пять лет не буду творить никаких чудес, и не творил. Хотя… – он взглянул на часы, – пять лет истекают в следующий вторник. Тогда начнется самое интересное.

Он захихикал, раскуривая трубку.

– Ты шутишь, дедушка?

– О боже, детка! Нет. С чего бы мне шутить?

– И тогда ты будешь учить меня магии? Настоящей? Со следующего вторника?

– Нет.

– Почему нет?

– Потому что обещал твоему отцу, а я держу слово. Кроме того, весьма влиятельные люди не одобряют обучения детей магии – за исключением той, которой учат они сами. Но, если хочешь, я могу обучать тебя языкам. Научу переводить. Для этого ты, пожалуй, уже достаточно взрослая. И пора уже, наверное, показать тебе библиотеку.

Библиотека Гриффина Трулава располагалась в квадратной комнате с высоким потолком, сплошь отделанной полированным темным деревом. На маленьком столике стояла лампа из зеленого стекла, но вместо патрона в ней была подставка для свечи. (Теперь многие читали при свечах, ведь лампочки стали тусклыми и такими дорогими!) В комнате слабо пахло кожей, благовониями и свечным воском. Тяжелые толстые тома были переплетены в кожу, бархат или тонкую ткань разных оттенков красного, лилового и синего цветов. Страницы были кремового цвета, испещренные угольно-черными буквами старинного шрифта. В книгах рассказывалось о приключениях в неведомых странах.

– Есть одно-единственное правило, Ефимия, и я прошу тебя, дай слово, что всегда будешь ему следовать.

Эффи кивнула.

– Читай не больше одной книги одновременно и всегда оставляй её на столе. Очень важно, чтобы я знал, какую книгу ты читаешь. Понятно? И никогда не выноси книги из библиотеки.

– Я обещаю, – сказала Эффи. – А эти книги… волшебные?

Дедушка нахмурился.

– Детка, все книги волшебные. Подумай, что делают книги с людьми. Люди воюют из-за того, что прочли в книгах. Люди верят «фактам» только потому, что они записаны. Люди выбирают политическую систему, переезжают в одно место, а не в другое, бросают работу и отправляются на поиски великих приключений, любят и ненавидят. Всякая книга обладает огромной властью. А власть – это магия.

– Но эти книги точно волшебные?..

– Здесь только последние издания, – сказал Гриффин. – Многие собирают первые издания – потому что это редкость. Последние издания – ещё большая редкость. Когда вырастешь, поймешь почему.

И больше он ничего не стал говорить.

Следующие несколько месяцев промелькнули быстрее, чем предыдущие пять лет. Дедушка снова стал уходить, как он говорил, «на поиски приключений». Иногда, вернувшись из школы, она заставала деда стягивающим тяжелые коричневые сапоги и сбрасывающим с плеч потертый кожаный мешок вместе с матерчатым кошелем. Однажды Эффи подсмотрела, как он укладывает необычную на вид коричневую палочку в потайной ящик большого письменного стола, но на вопрос внучки дед цыкнул и велел ей заняться переводами.

Эффи быстро овладела росианским и теперь занималась другим языком – старым гибридно-английским. Она мечтала о приключениях – вроде тех, о которых читала в книгах из дедовой библиотеки, в которых пришлось бы по-росиански спрашивать, сколько стоит поставить лошадь в конюшню на выходные, или на гибридно-английском – какие опасные создания бродят в этих лесах по ночам. (Каково чудище хищно в нощи рыщуще?) Ещё она мечтала о чудесах, но чудес так и не видела. Снова застав деда над потайным ящичком – на сей раз он прятал прозрачный кристалл, – Эффи снова спросила его:

– Дедушка, в этом ящике хранятся волшебные вещи?

– Волшебные? – задумчиво повторил он. – Хм, ты все так же интересуешься волшебством. Так вот, я бы сказал, что магию переоценивают. Ты пойми – нельзя всегда – или даже часто – полагаться на чудеса, особенно в этом мире. Магия дорого обходится и трудно дается. Запоминай, Эффи, это важно. В этом мире, если хочешь вырастить дерево, сажаешь в землю семя, поливаешь, держишь в тепле и ждешь, пока росток увидит солнце. А не прибегаешь к магии, потому что магия для такого сложного дела – сотворения жизни, ни больше, ни меньше! – не просто лишняя трата сил. Она вовсе не нужна. Со временем, думается, ты увидишь много странного и удивительного – такого, что сейчас и вообразить не можешь. Но всегда помни: многое из того, что ты видишь каждый день, – например, как росток прорастает из семени, – и удивительнее, и сложнее, чем самая сложная магия. К магии ты будешь прибегать очень редко, поэтому прежде овладей другими умениями.

– Какими другими?

– Языками. И… – дед в задумчивости обмакнул бороду в стакан с водой, хоть она и не горела. Потом стал медленно ее выжимать. – Может быть, пора тебе учиться магическому мышлению. Прежде чем заниматься магией, надо научиться магически мыслить. Сколько, говоришь, тебе лет?

– Одиннадцать.

– Хорошо. Завтра же и начнем.

Первое задание по магическому мышлению оказалось невероятно сложным. Гриффин отвел внучку в прихожую своей квартиры и показал три электрических выключателя.

– Каждый из них, – сказал он, – включает определенную лампу. Один – верхний свет в библиотеке, второй – лампочку возле моего кресла, и третий – свет в шкафу для вина. Я чаще всего пользуюсь этим светом и чаще всего забываю его выключить, выходя из дома. Электричество теперь так дорого, да ещё огромные штрафы, если случится потемнение, поэтому я поставил эти выключатели у самой двери, на выходе. Как ты понимаешь, отсюда не видно, где какой выключатель гасит свет. Тебе надо выяснить, какой из них управляет какой лампой. С одним условием: здесь ты можешь делать, что хочешь, но пойти и посмотреть, горят ли лампы, можно только один раз, и при этом включенным можно оставить только один выключатель. Выйдешь, когда будешь уверена, что знаешь ответ. Второй попытки не будет.

– Значит, мне нельзя щелкнуть выключателем, а потом сходить посмотреть, какая лампочка включилась? А потом вернуться и попробовать другой, чтобы запомнить, какой где?

– Нет. Это было бы слишком просто. Когда будешь готова ответить, расскажешь, как ты это узнала. Самое интересное и есть это «как?».

– Значит, наудачу тоже нельзя?

– Нельзя. Прибегни к магическому мышлению.

– Но как же мне…

– Если решишь верно, получишь приз, – сказал Гриффин.

– Какой приз?

– Вот тогда и узнаешь.

С тех пор, выходя из старого Пасторского дома, Эффи каждый раз останавливалась под выключателями и пыталась разгадать головоломку. Ответ все не находился. Эффи терпеть не могла сдаваться. Она просила дедушку дать подсказку, но он ни разу не пошел ей навстречу. Вместо этого в перерывах между ее переводами подкидывал ей новые задачи на магическое мышление. Некоторые были похожи на шутки или загадки.

– Например, – сказал ей Гриффин за пару недель до поступления в школу Тузиталы, – представь, что человек не очень сильно бросает мяч, и вдруг мяч меняет направление и возвращается к нему в руки. Он не ударяется о стену или обо что-то другое, нет ни нитки, ни веревки, которая его притягивает. Как это возможно без магии?

Эффи думала целый день, и все-таки сдалась.

– Скажи ответ, дедушка! – взмолилась она уже перед самым уходом домой на ночь.

– Он бросил мячик вверх, детка.

Эффи расхохоталась. Ну, конечно! Вот это шутка!

Но дед не смеялся.

– Ты должна ухватить алгоритм прежде, чем подступишься хотя бы к азам магии, – сказал он. – Ты должна научиться думать. А времени у нас, кажется, не так уж много.

– Ты о чем? Почему времени не много?

Но дедушка не ответил.

3

В тот октябрьский понедельник Эффи утром не пришла в школу из-за того, что случилось в предыдущую среду. Отец Эффи, Оруэлл Форзац, как обычно, заехал за ней домой к деду, но не стал ждать в машине, а одолел два пролета и поднялся в квартиру Гриффина.

Эффи отослали в библиотеку «заниматься», но она болталась в коридоре, пытаясь подслушать разговор. Она чувствовала: что-то происходит. За неделю до этого Гриффин неожиданно пропал на три дня, так что ей после школы приходилось возвращаться прямо домой и, вместо того, чтобы заниматься с дедом, помогать мачехе Кайт нянчить маленькую сестричку Луну.

Оруэлл Форзац носил когда-то золотой шелковый галстук-бабочку и кружил мать Эффи в вальсе по тесной кухне под песни на забытых языках, которые он когда-то преподавал. Но не прошло и двух лет после исчезновения Аврелии, а он уже начал встречаться с Кайт. Потом в университете изменились порядки, его повысили в должности, а это означало темный костюм, часто с именной табличкой, и поездки на конференции по таким темам, как «Условия обучения в реале» и «Возвращаясь к перу и бумаге».