Вечер в Домжуре

Валерий Стовба

Вечер в Домжуре

Вечер в Домжуре

Я, слушатель отделения журналистики высшей комсомольской школы, жил в одной комнате с эстонцем Пеетером Грассом. За несколько месяцев сдружились. Оба любили ударить по пиву. Не пропускали ни единого шанса пропустить занятия. Не пропустили ни одного матча сборной СССР по хоккею. Терпеть не могли демагогов. Независимо друг от друга подружились со слушателями с Кубы. Любили блеснуть друг перед другом ненормативной лексикой. В ближайшие после получения стипендии выходные традиционно посещали один из московских ресторанов: «Прага», «Риони», «Узбекистан». Адрес очередного выхода в свет определил Пеетер. Он давно мечтал попасть в дом журналиста. Он не был членом союза журналистов, не было у него друзей среди пишущей братии. И вот теперь появился я с нужной корочкой. По ней в Домжур пропускали двух персон.

И вот мы в Домжуре. На первом этаже у шахматного столика с кем-то оживленно разговаривал известный артист Куравлев. Увидев его, Грасс почувствовал себя вроде участником светской тусовки: подобрал наметившийся животик, выпятил грудь.

А вот и свободный столик в ресторане. Право выбора выпивки и снеди эстонец доверил мне. Я, как обычно в Домжуре, заказал фирменные блюда: салат из овощей, жюльен из шампиньонов, мясо по-суворовски. Ну и, безусловно, бутылочку запотевшей «Столичной».

Пока мы справлялись с заказом, ресторан постепенно заполнялся. Появились ведущие журналисты страны, у которых я проходил практику, кто читал в ВКШ лекции: Познер с платочком вместо галстука; Бочаров, как всегда и везде в джинсовом костюме; спортивный, подтянутый Рост с фотоаппаратом.

Разлив по последней, решили закурить и подаваться домой. Но планы наши резко изменились. Подошла пожилая официантка и попросила у нас разрешения подсадить за наш столик трех посетителей, которым не хватило мест. Мы не возражали.

Тут же места рядом с нами заняли двое пожилых мужчин и молодая девушка. Я поднялся со стула. Представился:

– Валерий.

То же самое хотел повторить и Пеетер, но зацепил рукавом рюмку. Ее содержимое выплеснулось на скатерть и костюм моего друга. От неожиданности он выругался по-эстонски. Смутился своей неловкости и представился:

– Пеетер.

Не знаю, что меня сподвигло на дальнейший ход событий.

– Угораздило же меня связаться с этим шведом, – подмигнув другу, скривился я. – Это сын советника шведского посольства. Сегодня меняем уже третий ресторан. Пьет, как сапожник.

Здесь появилась официантка и приняла заказ у наших новых знакомых. Я допил последнюю рюмку:

– Ну, всего вам хорошего. Нам пора.

– Валерий, останьтесь, – вдруг попросил полный мужчина. – Нам было бы интересно поговорить с вашим протеже.

– Мы бы не против, – ответил я, – но спустили уже весь лимит башлей на сегодняшний день.

– Неважно, – заявил толстяк. – Это наша проблема.

Я, как бы советуясь с Пеетером, обратился к нему на тарабарском языке из известных мне эстонских и на ходу придуманных слов. Пеетер ответил что-то по-эстонски, обратно присаживаясь к столу.

– Он согласен, – сообщил я новым знакомым.

Минут через пятнадцать наш столик с удовольствием выпивал и закусывал.

Я дал полную волю фантазии, якобы переводя речь новоявленного шведа. Пришлось озвучивать на ходу сочиняемую легенду: кто мы, наши родители, чем занимаемся, что любим, что ненавидим. Богатство и бедность, добро и зло, отцы и дети, женщины – вот далеко не полный перечень тематики нашего разговора. Я даже удружил Пеетеру через неделю свадьбу с москвичкой.

Разговор чередовался тостами и обильной закуской. Все это дало себя знать. Я извинился и вышел в туалет.

Вернувшись за столик, продолжил игру. И чем дольше это продолжалось, тем все больше я чувствовал какую-то недосказанность, фальшь, растерянность.

И вдруг Пеетер повернулся ко мне, виновато улыбнулся:

– Кончай, Валера, трепаться. Когда ты вышел, я все рассказал.

За столиком раздался дружный откровенный смех. А я сидел ошарашенный, словно лом проглотил

Окончание этой истории случилось спустя четыре месяца. Я сдавал очередной экзамен «теория журналистики». Его принимал преподаватель из академии общественных наук.

Зайдя в аудиторию, я опешил – за столом сидел толстяк из Домжура.

«Хана», – подумал я, – «Завалит». Но другого выхода не было. Я не изменился в лице, спокойно взял билет и сел за стол готовиться к ответу. А тем временем преподаватель все чаще стал посматривать в мою сторону.

Отвечая на вопросы, думал об одном: «Узнает».

Пряча в карман зачетку с твердо заработанной «четверкой», я пошел к выходу.

– Молодой человек, – остановил меня голос толстяка. – Мы не могли где-либо встречаться?

Очень уж знакомо мне ваше лицо.

Я обернулся к нему, мучительно раздумывая, говорить ли правду? Помимо своей воли произнес только одно слово:

– Домжур.

Толстяк на секунду задумался и неожиданно разразился заливистым смехом:

– Теперь я вас никогда не забуду.

Как я не поступил

Заветная мечта старших классов – стать журналистом. Осуществляя ее, закончил курсы молодых журналистов при городской газете. Однако поступить на журналистику в ВУЗ практически не было никаких шансов. Конкурсы – от 21 до 35 человек на место. А потому решил поступать на филфак Днепропетровского университета. К экзаменам подготовился, на мой взгляд, достаточно, чтобы набрать заветные баллы.

Вначале все шло по плану: сочинение – отлично, русский устный – отлично, французский – отлично. Оставалось сдать экзамен по истории, набрав минимум трояк. А проходной балл – 18. Что и требовалось доказать.

Но не напрасно говорят: человек предполагает, а Бог располагает.

В экзаменационную аудиторию зашел одним из первых, чтобы занять место в задних рядах готовящихся. Сдав молодому преподавателю зачетку, взял билет. Мельком заглянув в него, успокоился: татаро-монгольское нашествие. Как говорится, вопрос для дураков.

Взял чистый проштемпелеванный лист бумаги для записей и устроился сзади, рядом с симпатичной девушкой. Что-то записывать не было нужды. Рассказ о покорении азиатами древних славянских княжеств просто отскакивал в моей голове от языка. И вдруг…

Я со страхом понял, что нагрузки при подготовке, сдаче экзаменов дали себя знать.

Я напрочь забыл даты – не то, что годы, – века. Как быть? Оставался один выход: обратиться за помощью к симпатичной соседке.

Я так и поступил. Девушка кивнула – помогу. И попросила вполголоса: «Отвернись». Теперь в ответ кивнул я. И отвернулся от соседки. Здесь же в голову пришла глупая мысль: зачем она попросила отвернуться? И я нарушил данное слово – посмотрел на девушку. А та приподняла юбчонку так, что стали видны трусики. Ее симпатичные ножки были густо исписаны историческими датами. Среди них она и искала ответ на мой вопрос.

Заметив, что я вперился взглядом в треугольник ее трусиков, девушка вздрогнула, а затем непроизвольно вскрикнула и вскочила с места. Вся аудитория уставилась в нашу сторону. В том числе и молодой преподаватель, видимо аспирант с кафедры истории.

Ехидно ухмыльнувшись, он чиркнул что-то в моей зачетке и нарочито спокойно обратился ко мне:

– Молодой человек, покиньте аудиторию. Вы не сдали экзамен.

И уже к себе:

– Черт знает, что здесь происходит…

Никакие мои просьбы и извинения не помогли.

Уже после экзамена, в коридоре, моя соседка, успешно сдавшая историю, со слезами на глазах извинялась передо мной. Ребята сочувствовали, осуждали поступок девушки. Но я стал на ее защиту, понимая, что для юной выпускницы школы значит взгляд мужчины на ее интимное место.

Студентом филфака Днепропетровского госуниверситета я стал на следующий год, имея за плечами рабочий стаж в бригаде монтажников.

Резюме

Очередная сессия заочников филфака началась семинаром по истории. Самым слабым звеном в наших рядах был Николай Авдеев – замполит одной из танковых воинских частей. Уже одно его прозвище «Бугенот» говорило об уровне интеллекта. Бугенот – это его интерпретация понятия «гугенот» в ходе одного из его выступлений.

К этому семинару Николая готовили всей группой. И неудивительно, ведь наш товарищ был на грани вылета из университета.

Поздоровавшись и сделав необходимые объявления, преподаватель произнес дежурную фразу:

– По первому вопросу выступит…

Аудитория просто выдохнула вместо него: «Авдеев».

Преподаватель удивленно поднял глаза и улыбнулся:

– Неужели? Ну, прошу к доске.

Николай начал выступление бойко. Было видно, что на этот раз он подготовился основательно. Группа успокоилась, перестала обращать на него внимание. Кто читал, кто сплетничал. Кто дописывал реферат.

Выслушав основные тезисы и поняв, что Николай готов, как никогда, преподаватель прервал его:

– Отлично, Авдеев. А теперь сделайте резюме и садитесь на место.

Николай замер. Просящим взглядом обвел аудиторию. Но все были заняты своими делами.

Тяжело вздохнув, он вдруг взялся руками за края галифе и присел в глубоком книксене.

Аудитория ревела, задыхалась от смеха. Преподаватель икал, пытаясь вдохнуть глоток воздуха. Наш замполит опять перепутал. На этот раз резюме с книксеном.

Бедные солдаты, имеющие таких замполитов.

Партия с чемпионкой мира

Эта весть быстро разлетелась среди слушателей высшей комсомольской школы: к нам приезжает чемпионка мира по шахматам Нонна Гаприндашвили. Состоится встреча, после чего она даст сеанс одновременной игры на двадцати досках. Любители шахмат сразу же начали формировать команду, которая будет противостоять чемпионке.

Я шахматист так себе – по третьему разряду. Да и время заявиться упустил. Так что в состав сборной не претендовал. Однако события повернулись иначе.

Володька, с которым мы служили в морской пехоте, поинтересовался, не вошел ли я в сборную.

– Ты же неплохо играл за сборную дивизии.

Я не стал говорить ему о своем слабом уровне мастерства и с небольшой долей вранья ответил, что опоздал заявиться. Двадцать шахматистов уже набраны.

Хитрюга Володька улыбнулся:

– Да это не проблема. Я решу ее. Но только при одном условии – ты не опозоришь мою протекцию.

– Как это?

– Продержишься с ней двадцать один ход?

– Думаю, да.

– В таком случае предлагаю пари: если партия продлится больше двадцати одного хода – бутылка с меня. Если меньше – с тебя.

– Согласен.

Через день мне сообщили, что я включен в сборную на двадцатой доске. И еще. То ли Володька проговорился, то ли как иначе, только среди слушателей разнеслась весть о нашем пари.

Чемпионку мира встречали горячо, с любовью. Забросали вопросами из жизни шахматистов, о встретившихся ей трудностях на пути к чемпионству, о том, как воспринимает мировую известность.

После встречи все перешли в фойе. Там были установлены двадцать партий шахмат. Я занял свое последнее в шахматной квалификации место. Игра началась.

Первые три – пять ходов завершились в темпе блиц. Все участники давно усвоили дебюты из учебника Панова.

Имея свободные минуты, я осмотрелся. Боже правый! Основная масса зрителей собралась возле моей доски. Ну и жук же Володька! Видимо весть о нашем пари разлетелась широко. Это придало мне силы. До десятого хода я уверенно, по Панову, разыгрывал сицилианку. Делая очередной ход, Гаприндашвили улыбнулась мне, тем самым, видимо, оценив мое знание теории.

Но чем дальше – тем хуже. Добравшись до миттельшпиля, я стал чаще задумываться, иногда просил Нонну предоставить мне дополнительное время на обдумывание. Чемпионка делала ходы, которые ставили меня в тупик. На мой взгляд, они были нелогичны. Но, черт подери, красивы.

На шестнадцатом ходу Гаприндашвили пожертвовала мне коня. Я принял жертву. Зрители, собравшиеся возле моего столика, зашушукались. Некоторые парни показывали мне большой палец, мол, молодец, так держать, но на душе у меня было невесело, я чувствовал подвох в принятой жертве фигуры, но никак не мог сообразить, где прячется предмет моей тревоги. Даже не предмет тревоги, а мое бесславное поражение. Это я понял после восемнадцатого хода чемпионки. Как я ни анализировал создавшуюся позицию, от мата в три хода мне было не уйти.

Думал долго. Гроссмейстер дважды прошла мимо моего столика. Делом чести было сдать партию и пожать руку соперника. Но ведь за моей спиной, ожидая развязки, стояло человек тридцать, посвященных в суть пари. И здесь у меня был выход: забыть о совести, профессиональной этике и продолжить партию в безнадежной позиции до двадцать первого хода и услышать слова соперницы: «Вам мат». В результате я бы выиграл эту несчастную бутылку.

Когда Нонна в очередной раз подошла к моему столику, я положил короля на доску, поднялся и, пожимая Нонне руку, поблагодарил ее за науку. Большинство моих зрителей зашумело, недоумевая, почему я сдался. Это ясно говорило об их шахматной подготовке. Их внимание держало заключенное пари, а не интерес к игре миллионов.

Вечером того же дня мы с Володькой сидели в узком кругу друзей, успешно расправляясь с бутылкой «Столичной», бездарно проигранной мною.

– Не в бутылке дело, – заметил Владимир. – Ты сыграл партию с чемпионкой мира – этим может похвастаться далеко не каждый. Да и сколько зрителей наше пари привлекло на сеанс. Признаюсь, таким образом я успешно выполнил поручение комитета комсомола обеспечить достойную явку.

Мы долго еще сидели за столом, еще раз сгоняли в магазин за пузырем. Говорили, о чем попало, совершенно не догадываясь, что это идут наши лучшие, самые счастливые годы. Что впереди у нашего поколения войны в Афганистане, Чечне, распад Союза, залпы по Белому Дому, спецоперация на Украине.

Вокруг «Великого Новгорода»

Мое высшее достижение в шахматах – третий разряд. Этому способствовали «Дебюты» Панова.

С такими мизерными знаниями и опытом, будучи советником мэра Великого Новгорода, я стал руководителем пресс-центра большого международного турнира «Великий Новгород».

Фактическими идеологами турнира были Гарри Каспаров и его мать, сопровождавшая сына на всех турнирах. Естественно, они решали, кто будет участником того или иного соревнования.

Турнир, как один из самых престижных, проходил в драмтеатре Великого Новгорода три года подряд в лихие девяностые.

Прилет участников турнира, их встречу обеспечивали мэр областного центра Александр Корсунов и спонсоры нескольких предприятий, банков, гостиниц. Последние оплачивали пребывание шахматистов, гостей турнира, премиальные победителям, дорожные расходы, установку демонстрационных досок.

Программисты местного университета обеспечили демонстрацию всех партий турнира в интернете в режиме онлайн.

А теперь отдельные, наиболее запомнившиеся моменты турнира.

***

Эстонский гроссмейстер Эльвест. Феноменальная личность. Невысокого роста, полноватый, неразговорчивый. Потенциально сильный гроссмейстер. Большой минус – пристрастие к спиртному. Это мешало ему занимать места, выше средней части турнирной таблицы.

На втором турнире в гостинице его очень редко можно было увидеть без рюмки водки или алкогольного коктейля в руке. Результат – все встречи завершил вничью. Это свидетельство его высокого профессионального потенциала и неумения справиться со своим пристрастием.

***

Иванчук – сильнейший гроссмейстер Украины. Блестящие партии сменялись у него явными провалами из-за невнимательности или неоправданного увлечения не проверенными практикой схемами и комбинациями.

***

Каспаров, который вместе с мамой определял состав третьего турнира, не простил украинцу выходки с опусом. Дело в том, что Иванчук на десять минут задержал церемонию закрытия второго турнира – сочинял стихотворение, посвященное его участникам. Присутствующие тепло приняли его. В результате на третий турнир он не получил приглашение.

Накануне игр мне позвонил помощник Иванчука. Он просил решить вопрос приглашения Иванчука на турнир. Я ему четко ответил: все зависит от Каспарова. Помощник помолчал и поблагодарил меня.

– За что?

– За правду. Мы этого не знали. Нам с Каспаровым не по пути.

Что он подразумевал в этой фразе я не знаю до сих пор

***

Высокий, подтянутый, обаятельный Крамник играл быстро и, чаще всего, победно. Партии заканчивал раньше других. А потому чаще других появлялся в пресс-центре. Курил. Если рядом были участники турнира, любил разобрать отдельные партии. Чувствовалось, что он симпатизирует Шорту, как и тот – Крамнику.

Одним из спонсоров турнира было европейское предприятие «Дирол». В пресс-центре в объемных посудинах лежали сотни пачек этой жевательной резинки. Когда Крамник закуривал в четвертый-пятый раз, когда сигаретный дым заполнял пресс-центр, я или кто-либо из гроссмейстеров повторяли одну и ту же фразу:

– Крамник, давай пригласим оператора. Пусть заснимет, как ты бросаешь курить навсегда, заменив сигареты «Диролом». Фирма выплатит большие бабки за такую рекламу.

– И не надейтесь. Курить не брошу, а бабки сам заработаю.

***

На турнире не обходилось без экстремальных ситуаций. Оформляя сцену, рабочие небрежно закрепили демонстрационную доску. Она рухнула на игровой столик, который развалился надвое. До открытия турнира оставалось два часа.

Директор турнира Ирина была срочно отправлена на предприятие, способное восстановить разбитый столик. Подъехала к зданию администрации, выяснила, что руководство в конце рабочего дня решило попариться в баньке. Ирина рванула к загородной баньке.

Закутанный в простыню, пышущий теплом и паром, директор понял всю срочность заказа, и решил подшутить над Ириной.

– Ремонт займет не менее часа, а то и больше. Я дам команду. А вместо оплаты работы я приглашаю вас попариться вместе с нами.

– Не могу, – ответила Ирина. – Я без купальника.

– Не страшно. И мы нагишом.

Директор турнира растерялась, а потом решила, что может запугать руководителя предприятия:

– Бросьте шуточки. Я буду звонить мэру и губернатору!

Мужчина засмеялся открыто и заразительно.

– Это шутка юмора. Спокойно езжайте назад. Мы привезем столик вовремя.

И он сдержал слово. А Ирина с тех пор стала объектом сальных шуточек. Только ей что-либо было надо, в ответ звучала фраза типа: «Рассчитаемся в баньке».

***

После каждого тура я и мой помощник задерживались в пресс-центре еще на два-три часа. Помощник готовил информационный бюллетень для прессы с записью партий. А я отвечал по телефону на вопросы Анны Дмитриевой, освещавшей турнир по первому каналу ТВ.

В это самое время моя жена была в отпуске. Отдыхала на родине, в Алтайском крае. В один из вечеров, когда за столом собралась вся семья Татьяны, с экрана телевизора донесся голос Дмитриевой: «Как нам сообщил руководитель пресс-центра турнира Валерий Стовба…»

Эта фраза вызвала за столом бурный отклик. С тех пор жена звонила мне и произносила одну и ту же фразу: «Верю, не изменяешь. Слышала, что снабжаешь Москву информацией».

***

После заключительной пресс-конференции организаторы и участники турнира постепенно перетекали в ресторан четырехзвездной гостиницы за оплаченные столики. За ними уже сидели губернатор, мэр города, члены оргкомитета, некоторые гроссмейстеры. Пока подходили остальные участники застолья, были подняты два или три тоста за организаторов, победителей турнира.

В это время в зал вошла довольно многочисленная украинская делегация. А, надо отметить, губернатор и завфинхозотделом были родом с Украины. Не знаю, кто стал инициатором, но в зале вдруг запели украинскую застольную:

«Гэй, налывайтэ повнии чары,

Щоб чэрэз винця лылося,

Щоб наша доля нас нэ цуралась,

Щоб кращэ в свити жылося.

Кто мог в те годы подумать, что произойдет на Украине в 2014 году. Что братья по крови станут по разные стороны фронта.

Сорок пять минут «свободы»

Некоторое время назад я оставил работу в городской администрации и возглавил общество с ограниченной ответственностью. С первых же дней удалось попасть в струю – создаваемая на импортном оборудовании типографская продукция стала востребована в торговле, в кафе и ресторанах, на ряде предприятий.

Видимо, поэтому заместитель мэра направил в мою фирму экономиста Пияшеву и бывшего корреспондента-сельхозника, а ныне сотрудника радиостанции «Свобода» Стреляного. Цель – взять интервью о развитии в области малого и среднего бизнеса.

Встретились в моем новом, еще не оборудованном как следует кабинете. Как обычно в таких случаях: «Чай? Кофе? Что-нибудь покрепче?» Под включенный диктофон началась наша беседа. Чем дальше она продолжалась, тем менее заинтересованными становились их вопросы. И я понял, что их не устраивает: то, что основной капитал был не из частного кармана, а из резервного фонда горадминистрации. Не того ожидали на «Свободе».

Из разговора гости узнали, что год назад я работал пресс-секретарем губернатора, принимал участие в становлении нескольких, так называемых, «независимых» газет. О нюансах этой «независимости» и пошел дальнейший разговор, продолжавшийся более двух часов. Суть его проста. Они считали, что свобода, независимость прессы возможны в условиях новой демократии, что эти же качества невозможны в других условиях организации государства и общества. Моя же позиция – нет и не может быть свободы слова нигде и никогда, и прежде всего в условиях копируемой американской демократии. Вся беседа переплеталась конкретными примерами, названиями, фамилиями.

Я долго не знал судьбы взятого у меня интервью. Но как журналист чувствовал, что заинтересовал своих визави. Через несколько недель мне позвонил хороший знакомый – писатель Марк Костров. Он, как и я, тоже давал интервью Стреляному и Пияшевой. От него узнал, что беседа со мной выйдет в эфир такого-то числа во столько-то по Москве. Длительность передачи – 45 минут. Я не поверил Марку, думал, что он ошибся. Ведь «Свобода» самую актуальную тему разрабатывает не более 15 минут. Но на всякий случай зарядил для записи свой магнитофон пленкой, рассчитанной на час записи.

Оказалось, что корреспондент, кроме меня, взял интервью и у редактора газеты одного из итальянских муниципалитетов. Именно он отстаивал принцип свободы слова в условиях тамошней демократии. Ему противостояло мое мнение о невозможности свободы слова, как таковой. Как справедливо говорят: «Кто платит, тот и танцует девушку».

Казалось бы, на этом можно поставить точку. Каждый думает по-своему. Не обязательно единое мнение. Но время рассудило иначе.

***

Прошло около тридцати лет. В США президентом избрали Трампа. Наших хакеров объявили виновниками его избрания. Оголтелая русофобия поразила так называемый свободный Запад. Ложь во всех СМИ. Удачно их назвал Трамп: «Фейк ньюс». Время все поставило на свои места. Вот посмотреть бы сегодня в глаза Стреляному.

Как я «загубил» церковный праздник

Магазин в Наволоке не работал – не могли найти продавца. Каждый понедельник сюда приходила автолавка.

В очередной понедельник, рано утром, я переплыл на лодке из Воец в Наволок. Оставался час до открытия автолавки. Я сел на лавочку у дома, где останавливалась машина, закурил, стал ждать.

Кстати, в доме, возле которого я расположился, жила симпатичная добрая бабушка, которая готова была помочь любому, попавшему в трудное положение.

Прошло полчаса томительного ожидания. Хлопнула внутренняя дверь, в коридоре дома раздалось бурчание бабули. А вот она сама вышла на крыльцо, держа в руке металлический совок с горячими углями. Что-то бормоча под нос, зашла за угол пятистенки. Минут пять спустя показалась с другой стороны дома. Бормотание прекратилось, когда она увидела меня:

– Что ты здесь делаешь, уважаемый? Нужна помощь?

– Да нет, спасибо. Ожидаю автолавку.

– Вот придумал. Автолавка завтра будет.

– Что, график изменился?

– Нет, как всегда, по понедельникам.

– Значит машина сейчас придет.

– Дык сегодня воскресенье.

– Нет, бабуля, сегодня понедельник.

– Ты твердо уверен?

– Твердо, бабуля. Вы что-то перепутали.

– Ох, головушка моя непутевая…

Бабушка резко отбросила от себя совок с розовыми углями. После чего такой ненормативной лексики я не слышал даже из уст пьяных шутников.

В это время подошла автолавка.

Как позже рассказала Капа – дочь бабули – ее мать перепутала дни недели. В воскресенье состоялся большой церковный праздник. Вот бабушка и проводила церковный обряд, читая молитву, обкуривая дом. Ошибка оказалась для нее большим ударом.

Пасха по-советски

В шестидесятые годы в почти миллионном Кривом Роге функционировала лишь одна православная церковь. В горкоме комсомола о ней вспоминали лишь накануне Пасхи. Формировался молодежный отряд, который должен был выполнять две функции: соблюдать порядок и убеждать пришедших к церкви юношей и девушек не участвовать в процессе празднования. В тот год руководителем отряда был назначен я, инструктор горкома комсомола.