Французская мелодия

Глядя в окно на проплывающее под крылом самолёта море, думал о том, что никогда сюда не вернётся. А если и вернётся, то через много лет. Всё, что было связано с Ялтой до встречи с Элизабет, кануло в небытие, доставать не было ни желания, ни смысла. Вычеркнув француженку из жизни, он об отеле с гордым названием «Амбассадор» оставит самые добрые воспоминания, не более того.

Ударив лучами по иллюминатору, солнце заставило зажмуриться. Богданов даже поднял руку, чтобы прикрыть глаза, в то время, когда можно было просто опустить защитный фильтр.

Поймав себя на мысли, что реакция мышления начала терять остроту, Илья улыбнулся.

«Что, Мачо, спёкся? Не Мачо ты, а чмо. Запал иссяк, и жизнь стала невыносимо скучной. Как надлежит поступить в таких случаях настоящему мужику? Напиться до поросячьего визга, отоспаться и начать жить сначала. Что мы и сделаем. Плюнем на всё, махнём рукой и скажем себе: «Не унывай, Мачо. Сюрпризов, подобных француженке, будет ещё столько, что устанешь вспоминать.

Глава 3

Окно в Европу

С того дня, как Лемье вычеркнула себя из жизни Ильи, прошло два месяца. И, хотя по прибытии в Москву тот с неделю не находил себе места, время, умея зализывать раны, в очередной раз доказало – попытка человека повлиять на ход судьбы есть не что иное, как игра воображения. С одной стороны – даёт шанс, с другой – шанс настолько призрачен, что может привести к разочарованию жизнью вообще.

Что касается Богданова, тот поездку в Ялту вспоминал, как кошмарный сон. Мысли о француженке навещали исключительно в минуты, когда требовалось себя куда-то деть, а деть было некуда.

Но и эта проблема оказалась не такой уж не разрешимой. Стоило сознанию начать рисовать образ Рыжеволосой, у Богданова тоска превращалась в парад воспоминаний.

Единственное, что напрягало – побочный эффект. Последствия безудержной и необузданной любви требовали относиться к женщинам не так, как раньше. Сравнения с француженкой губили в Мачо прежде нажитое: не тот взгляд, не та походка, улыбка и та не её.

Друзья не узнавали Богданова. Став зависимым от воображения, тот будто находился в ее плену. Вот уж поистине, человек вкусивший плод неземного наслаждения, на обычный секс размениваться не станет, разве что пройдёт время, притупятся ощущения, и всё вернётся на круги своя.

Возможно, всё так и было бы, если бы не двадцатое ноября.

Обычный день, не выходной, не праздничный, не отмеченный в календаре знаменательной датой, но почему-то именно этому дню было суждено запомниться Илье на всю оставшуюся жизнь. Нет, Богданов не стал миллиардером, лицо его не замелькало на экранах телевизоров, и даже супермодные журналы проигнорировали Мачо. Судьба вознаградила его нечто большим, несоизмеримым ни с какими материальными и моральными благами. В жизни иногда такое случается, стоит человеку начать пересматривать отношение к окружающему миру, как тут же, переступив порог одного временного пространства оказывается в другом. И тогда человек идёт туда, куда ведёт луч света, и будет стремиться к нему до тех пор, пока не иссякнет свет или не умрёт сам человек.

Голос секретарши сообщил Илье о том, что к нему посетитель, вернее посетительница. Случилось это в тот самый момент, когда Богданов хотел видеть кого-либо меньше всего.

– Кто там ещё? – недовольным голосом буркнул в трубку Илья.

– Говорит, что ваша знакомая.

– Знакомых принимаю в нерабочее время.

– Но она настаивает. Мало того, уверяет, что вы будете ей рады.

– Настаивает?

Богданова начало одолевать любопытство.

– Хорошо. Пусть войдёт.

Когда по кабинету прошелестело: «Здравствуйте, Илья Николаевич», Богданов от неожиданности выронил ручку. Перед ним стояла та самая Элизабет, которую он уже не надеялся когда-либо увидеть.

Глядя на гостью глазами человека встретившего инопланетянина, единственное, что смог осилить Илья, было: «Вы?»

– Если мы опять на Вы, тогда да, Элизабет Лемье – собственной персоной.

– Откуда? И почему здесь?

– Столько вопросов. Может, для начала предложишь сесть?

– Да. Конечно.

Спохватившись, Илья вскочил, да так, что чуть не опрокинул кресло.

Невооружённым глазом было заметно, человек пытается спрятать обрушившееся на него волнение и, хотя получается не очень, сосредоточенность в действиях сохранить всё же удалось.

Предложив Элизабет занять место напротив, Богданов не верил собственным глазам.

«Рыжеволосая в моём кабинете! Чудеса, да и только!»

Расположившись, француженка достала из сумочки сигареты, после чего вопросительно глянув на Илью, произнесла: «Не возражаешь?»

– Нет, конечно.

Произнеся, Богданов предпринял попытку прочесть взгляд гостьи.

«Всё та же уверенность. Всё тот же кураж. Всё те же неизменно рыжие кудри по плечам. На улице осень, слякоть, снег, она же будто сошла с обложки журнала».

Он уже собрался было произнести: «Какими судьбами?» Или, к примеру: «Что привело вас в наши края?» Как Лемье, опередив, нарушила молчание первой.

– Я, в общем-то, по делу. Хотя извиниться тоже не мешало бы.

– Извиниться?

Богданова словно ткнули чем-то острым в спину.

– Да, – не поднимая глаз, промолвила француженка. – Обстоятельства складывались так, что я должна была покинуть Ялту, как, впрочем, и Россию тоже.

– Что за обстоятельства, заставившие человека исчезнуть без объяснений?

– Не поверишь, телефонный звонок.

– Мне казалось человеческие отношения превыше всяких звонков.

– Так получилось.

Элизабет смотрела на Илью в упор.

Понимая – вести допрос бессмысленно, Богданов решил, разрубив узел обиды, никогда к нему больше не возвращаться.

– И что же мадам привело в Россию на этот раз?

– Дела, не требующие отлагательств.

– Дела? – улыбка соскользнула с губ Ильи. – И насколько, позвольте вас спросить, тянут эти ваши дела?

– По самым малым меркам миллионов на тридцать.

– Рублей?

– Евро. И это не предел. Сумма может вырасти до значения, которое нельзя оценить никакими деньгами.

– Но наша фирма не готова к таким проектам. Максимум, что мы в состоянии осилить, миллионов десять. И то, чтобы собрать такую сумму, потребуется время.

– Ты не понял. Речь идёт не о деньгах, – румянец залил француженке лицо, губы при этом оставались мертвецки бледными. – Помощь требуется не от фирмы, от человека, на которого можно положиться.

– В таком случае не понимаю, причём здесь тридцать миллионов?

– Вижу, что не понимаешь. Поэтому предлагаю обсудить всё в располагающей к тому обстановке.

– С удовольствием. Вопрос – где?

– Где угодно. Главное, чтобы было тихо и спокойно.

– В ресторане устроит?

– Устроит.

– Прекрасно. Осталось выяснить в каком?

– Ты москвич- тебе выбирать.

Богданов задумался.

– Судя по запросам, мадам остановилась или в «Метрополе», или в «Савойе».

– Ошибаешься. На этот раз решила избрать отель более скромный – «Мариотт гранд».

– «Мариотт гранд»! Ничего себе скромный! Один из лучших отелей Москвы.

– Я не разбиралась, какой лучший, какой худший. Выбрала тот, который не на слуху.

– Не означает ли это, что ресторан следует выбирать по тому же принципу?

– Нет. Здесь полностью полагаюсь на тебя.

– В таком случае предлагаю два варианта. Первый – ресторан отеля. Второй – какой-нибудь поблизости от «Мариотт гранд».

– Лучше какой-нибудь.

– «Cold Café» устроит? Ресторан, бар, клуб – три удовольствия в одном флаконе.

– Клуб? – Элизабет задумалась. – Нет. Хотелось бы, чтобы обстановка была камерной.

– Тогда «Покровские ворота». Недалеко от центра, превосходная кухня, уют, живая музыка.

– Ворота, так ворота, – улыбнулась Лемье. – Встречаемся в двадцать часов в холле отеля.

В назначенное время Илья входил в отель «Мариотт гранд».

Колонны, сверкающие золотом лестницы, фонтан, вместо потолка смотрящий в небо стеклянный купол поражали воображение. Ощущение было такое, будто человек находится не в отеле, а в музее.

– Простите, я могу вам помочь?

Среднего роста мужчина в синем пиджаке с эмблемой отеля на переднем кармане улыбнулся так, что стало неловко.

Выручила Элизабет. Взяв Илью под руку, та одарила администратора улыбкой, устоять перед которой не смог бы никто.

– Молодой человек ко мне.

Ресторан располагался в пятнадцати минутах ходьбы.

Илья предложил воспользоваться такси, но Элизабет изъявила желание пройтись пешком.

В свете рекламных огней Лемье выглядела настолько, насколько может выглядеть истинная аристократка. Норковая шуба, высокие почти до колен сапоги придавали походке столько грациозности, что, казалось, француженка не идёт, а парит. Не хватало только святящегося позади шлейфа серебряных огней, всё остальное соответствовало уровню сказочного персонажа. Особенно радовали взгляды прохожих развевающиеся пряди рыжих волос. Ни один мужчина, понимающий в женской красоте, не мог пройти мимо, чтобы не оглянуться и не восхититься. Проходивший рядом старичок, поравнявшись с молодыми, снял шляпу.

Перед столь откровенным почтением не смог устоять и Богданов. Остановившись, тот протянул старику руку.

Проявление столь почтительного благородства добавило настроению ещё больше праздника. Ощущение переполнения воодушевлением искрилось в глазах, заставляя и того, и другого сдерживать себя от переизбытка чувств, которые в любой момент могли вылиться в безудержный, в то же время вполне объяснимый смех.

Ресторан встретил гостей домашним теплом, обещанным уютом и ароматом чего-то невероятно нежного. Что именно создавало такое ощущение, понять было трудно, однако, как выяснилось позже, то была «фишка» заведения. Требовалось дать посетителю возможность почувствовать себя отвлечённым от всего, что осталось по другую сторону дверей, что не могло не сказаться на имидже «Покровских ворот».

– Добрый вечер, – возникший словно из-под земли администратор внешне был похож на метрдотеля «Мариотт гранд». Того же роста, такого же сложения, пиджак и тот был синего цвета, только иного покроя.

– Добрый, – помогая Элизабет снять шубу, улыбнулся в ответ Илья.

– Вы у нас впервые?

– Да.

– Отлично! – непонятно чему обрадовался «синий пиджак».

Сделав шаг в сторону, тот, тем самым открывал проход в зал.

– Где желаете расположиться, среди гостей или в апартаментах?

– Так, чтобы не было скучно, и никто не мешал.

– Понял, – шаркнул ногой администратор. – Прошу следовать за мной.

Ресторан, интерьер которого был схож с верандой сада Эрмитаж, сочетал в себе прожитое старое и восприятие действительности как торжество шагающего по миру двадцать первого столетия.

Поначалу Илья не мог понять, в чём именно выражалось столь интригующее воссоединение, но, приглядевшись, сообразил: фонари, колоны, кресла в чехлах и вдруг – современная подсветка, сверкающий наимоднейшими напитками бар, освежающий шёпот кондиционеров. Живя в едином порыве, всё демонстрировало то, что принесла с собою жизнь из разных временных измерений. Каким образом удалось воссоединить колорит прошлого и стремление к полёту настоящего, оставалось только догадываться.

Расположившись в уютном «закутке», первое, на что обратила внимание Элизабет и Илья, был небольшой фонтан, на дне которого барахтались раки.

– Ой!

Взвизгнула француженка, сунув руку в воду.

Слава Богу Богданов успел вовремя одёрнуть. Один из раков нацелился ухватить необразованную в плане общения с природой иностранку за палец.

– В следующий раз советую быть настороже. Схватит так, что мало не покажется.

Как бы это не выглядело странным, настоящий фурор на Элизабет произвел не сам ресторан, не его непривычное для современной жизни ощущение домашнего тепла и даже не фон классической музыки, профессионально исполняемой оркестром музыкантов. Француженка была в шоке от меню

– Настоящая русская кухня! Это же мечта иностранца – побывать в ресторане, где будут угощать блюдами прошлых столетий!

На изучение книги, название которой говорило само за себя, ушло десять минут. Всё это время официант, стоя поодаль, терпеливо ждал, когда гости соизволят обратить на него внимание.

– Что желаете заказать?

Накрахмаленная, ослепительной белизны сорочка с безукоризненным галстуком – бабочкой нависла над столом, в то время, когда длинный до пола фартук, напоминающий неправильно одетый фрак, остался за его нижней гранью.

Первой встрепенулась Элизабет.

– Пожалуйста, рубец телячий, гурьевскую кашу, уху из стерляди, запечённые в горшочках грибы, старомосковскую котлету, кисель со сливками. На десерт – мороженое.

Повидавший на своём веку всякого официант, недоумевая, попытался улыбнуться.

– На двоих или мадам всё будет кушать одна?

– Одна, – не сумев включиться в смысл заданного ей вопроса, воскликнула Элизабет. – Побывать в русском ресторане и не попробовать всего.

– В таком случае… – Илье ничего не оставалось, как подмигнуть официанту, дабы тот понял – мадам не в курсе, всем ею заказанным можно накормить двоих здоровых мужиков, – мне – то же самое, только без телячьего рубца, вместо ухи – солянку. Кисель тоже вычеркните. Что касается мороженого, обсудим в конце вечера.

– Напитки? – понимающе кивнул человек в фартуке.

– Водку. Русскую. Триста грамм.

– И мне водки, – вспыхнула озорством Элизабет, – могу хоть раз в жизни попробовать то, о чём постоянно говорят в кино и пишут в книгах?!

– Можете. Но…

– Никаких – но. Водки сто грамм и клюквенного морса.

Не прошло и двух минут после исчезновения официанта, как у стола возникла фигура метрдотеля.

– Простите, что нарушаю идиллию, у нас традиция. Шеф – повар выбирает наиболее яркую из присутствующих гостей пару, чтобы преподнести подарок. Выбор пал на вас, в чём лично я не сомневался с момента вашего появления в нашем ресторане.

Приняв от стоявшего рядом официанта глиняный кувшин и установив его на столе, «синий пиджак» водрузил поверх накрытую салфеткой тарелку.

– Что это? – в один голос воскликнули Илья и Элизабет.

– Квас, пирожки с луком. Всё это шеф – повар приготовил сам. Уверяю, вкус незабываемый.

Склонившись в почтении, метрдотель сделал шаг назад.

– Приятного отдыха!

Богданов и Лемье, переглянувшись, прыснули от смеха.

– Надо же, мы самая яркая пара! – беря в руки кувшин, произнёс Илья.

– Ничего удивительного, – подставляя бокал, проговорила Элизабет. – Оглянись. Разве есть кто-нибудь в этом зале привлекательнее нас?!

Богданов оглянулся. Вместо того чтобы сказать – нет, – улыбнувшись, произнёс: «В Ялте мы тоже могли быть одной из самых привлекательных пар».

К десяти часам ресторан заполнился почти до отказа. Если, где и были свободные места, то Богданов с Элизабет их не видели.

Столик, за которым расположились они, вроде как был в зале в то же время находился вне его. Высотой в половину человеческого роста перегородки придавали ощущение уединения, при этом не лишали возможности общения с царившей в ресторане атмосферой. Музыка, смех, хождения по залу и даже танцевальный подиум был доступен настолько, насколько хотелось того посетителям.

Метрдотель был прав, пирожки оказались на редкость вкусными. Особо запомнился запах, вместе с домашним теплом тот создавал ощущение, словно пирожки только – только вынули из печи. Осталось пройтись по румяной корочке смазанным маслом гусиным пером и чуть – чуть присыпать маком.

Настоящее пиршество началось, когда принесли основной заказ. Выглядело это не иначе, как прихоть Господа, придумавшего вместо хлеба насущного энциклопедию блюд.

Дух захватило так, что внутри всё начинало клокотать и смеяться.

Уха из осетрины пахла костром, что придало застолью особый колорит.

Плеснув в горшочек водки, Илья не забыл прокомментировать действия словами: «Дед всегда так делал, когда брал меня на рыбалку. Кроме водки, он ещё в котелок щепотку золы добавлял, для желудка, говорил, полезно».

Взяв в руки графин с водкой, француженка, наполнив рюмку на треть, вопросительно глянула на Богданова.

– Столько хватит?

– Много, – спохватился Илья.

– Пусть, – вылив водку в горшок, Элизабет зачерпнула со дна содержимое ложкой. – Ну что, пробуем?

– Пробуем, – подавшись настроению рыжеволосой бестии, Илья, наполнив до краёв рюмки, поднял вверх. – Прежде, чем начать трапезничать, надо выпить. Иначе будет не то.

– Выпить чего? – не поняла Лемье.

– Водки.

– Так, в горшке уже есть.

– Обычай такой – выпить и закусить.

Водка приятно кружила голову. Клюквенный морс холодил душу, сглаживая то, что можно было без преувеличения назвать обжорством.

Во время еды старались не разговаривать, дабы не нарушать процесс постижения вкуса. Лишь изредка обменивались взглядами, после чего пригубив из рюмочек огненной жидкости, продолжали путешествие в мир впечатлений.

В то время, когда горячего оставалось больше половины, Элизабет глянув на напоминающую «аэродром» тарелку, вздохнула так, будто намеревалась проделать тяжелейшую изнуряющую душу работу

– Если нет сил, можно сделать перекур, – пришёл на помощь Илья.

– Но ведь остынет, – как бы сомневаясь, при этом вцепившись в соломинку надежды, произнесла француженка.

– Согласен. Потеряет вид, вкус, да и привлекательность тоже, – поддержал опасения Элизабет Илья.

– И я про то же. Поэтому предлагаю, забыв про сытость, с криком «ура!», проделать то, к чему нас так влекло изначально.

Запала хватило на треть котлеты.

Заметив, что эмоции начали сходить на нет, Богданов решил ещё раз предложить прогуляться.

– Подышим свежим воздухом, стряхнём сытность.

Предложение было воспринято с воодушевлением.

– Почему бы и нет. Ресторан никуда не денется, отдых пойдёт на пользу.

Внутренний дворик будто был создан для таких прогулок. По всей видимости владелец ресторана, на собственной шкуре испытав превратности кухни, находил облегчение в подобных прогулках, потому и распорядился создать что-то вроде пешеходной зоны для уставших от еды посетителей. Тишина, ненавязчивый свет, беседка, обогреватели – всё было продумано до мелочей.

В ресторан возвращались если не одухотворёнными, то по крайней мере не опустошёнными. Насыщенный прохладой воздух позволил с новым настроем ощутить присутствие праздника. Если среди общей массы гостей ощущение это растворялось, приобретая характер хоровода, то после отвлеченья от суеты, вспоминалось то, зачем люди сюда пришли. Получалось вроде увлекательнейшего фильма, название которому каждый должен был придумать сам.

Попросив принести кофе, сигару и стопятьдесят грамм коньяка, Илья после непродолжительного обдумывания, дополнил заказ чаем со смородиновым листом и мороженым со сливками, на что Элизабет, с одобрением кивнув, улыбнулась завораживающей улыбкой.

– Праздник продолжается?

– Да, – ответил Богданов и тут же после короткой, но насыщенной смыслом паузы, добавил. – Только хотелось бы сигару с коньяком разбавить разговором о деле. Натура у нас такая у мужчин, стоит делу дойти до табака, начинаешь ощущать себя всесильным.

– Чот так прямо, возьмём и начнём говорить?

– Чего тянуть? Для этого и собрались.

Последняя фраза явно не отвечала мыслям, что минуту назад рвали сознание на части, но та была произнесена, а значит, следовалоизыскивать возможность сгладить неловкость, что испытывал Богданов сам, и в которую он же загнал француженку.

Элизабет, покусывая губы, взялась теребить край скатерти.

– Хочешь, начнём с вопросов? – предложил Илья. – Я буду спрашивать, ты отвечать. Разговор развернётся, там сама решишь с какого момента начать подводить меня к главному.

– Так будет лучше, – обрадовалась Элизабет. – А то, столько всего навалилось, что не знаю, с чего начать.

– В таком случае предлагаю начать с вопроса, который хотелось задать ещё в Ялте. Откуда столь тонкое познание русского языка, когда фамилия и имя французские?

– Вообще – то, я на половину русская, – еле слышно произнесла Лемье. – Мать француженка. Отец- петербуржец, потомок рода Соколовых. Получается – я Соколова, с наречённым именем – Елизавета.

– То есть Лиза?

– Была до пяти лет. После гибели отца мама решила вернуться во Францию. У деда с бабушкой неподалёку от Леона имение. Там мы и поселились.

– Не означает ли это, что родители твоей матери – состоятельные люди?

– Мало того, ещё очень известные. Прапрадед мамы в эпоху Наполеоновских завоеваний, будучи полковником, отличился при какой-то там битве, за что к военным наградам получил ряд привилегий, которые со временем сделали его богатым. Дед же, будучи бизнесменом от бога, мало того, что не прогулял состояние предков, преумножил в несколько раз.

– А кроме твоей матери у деда с бабушкой ещё дети есть?

– Нет. Мама у них одна.

– В таком случае, как угораздило отдать единственную дочь замуж за русского?

– Любовь не спрашивает, к какому сословию принадлежит человек. Нагрянула страсть, мир разделился надвое, с одной стороны родители, с другой тот, без кого и жизнь не жизнь, и разум не разум.

Сделав паузу, Элизабет, взяв в руки чашку с чаем, вдохнула запах смородинного листа.

– Мы не раз говорили с мамой – любила ли она отца так, как любил её он. Каждый раз я получала один и тот же ответ – счастливее её не было никого.

– Что случилось с отцом?

– Погиб в автокатастрофе.

Фраза, касающаяся смерти отца, была произнесена с такой тоской, что стало ясно – говорить на больную для француженки тему не совсем корректно. Слишком много причиняет боли.

Дав Элизабет возможность отойти от воспоминаний, Богданов собрался было задать вопрос: «Как складывалась жизнь ваша дальше?»

Но та, будто этого и ждала.

Сделав жест, Лемье продолжила рассказ словами: «Мне было восемь лет, когда мама приняла решение выйти во второй раз замуж. На этот раз избранником стал один из самых богатых людей Франции, некто – Фредерик Лемье. В списке наиболее удачливых бизнесменов он и по сей день входит в десятку. К тому же друг детства. Последнее, что смогло сломить мать, стал так называемый – инстинкт самосохранения. Необходимость присутствия рядом человека, способного оказать поддержку, оказалась сильнее натиска воспоминаний о прошлом. Особенно, когда человек красив, воспитан, образован. Как тут устоишь? Решение принято, день бракосочетания назначен, через неделю молодожёны уехали в свадебное путешествие по Латинской Америке. Когда вернулись, забрали меня. На второй день после переезда новоявленный папа потребовал, чтобы я взяла фамилию Лемье и поменяла имя. Будучи в восьмилетнем возрасте, я не имела возможности не только отказаться, но и проявить хоть какое-то неповиновение. Единственное, что удалось отстоять, так это выбор имени. После недолгих раздумий решила назвать себя Элизабет, именем созвучным с Елизаветой».

– Как отнеслась к требованиям отчима мама?

– Никак. Родители мужа, да и сам Лемье настолько сумели замутить ей голову, что та была готова на всё, лишь бы поскорее расставить всё по своим местам. Прошёл год. На свет появился четвёртый член семьи, мой сродный брат Жак.

– Тот самый, с которым я имел удовольствие познакомиться в Ялте?

– Да. С недавнего времени он стал иметь прямое отношение к тому, о чём будем говорить дальше.

– И о чём же будем говорить?

Взяв в руки сигару, Илья отрезал специальными ножницами кончик, обмакнул её в бокал с коньяком, после чего поднеся огонь, пыхнул так, что всё вокруг потонуло в облаке дыма. Когда сигара была раскурена, Илья решил предоставить француженке возможность самой разобраться в том, что Элизабет считала для себя наиболее важным.

Лемье поняла это потому, как Богданов испытывающе заглянул ей в глаза.

Сосредоточившись на пламени свечи, Элизабет, больше обращаясь к себе, чем к Илье, произнесла: «Для того, чтобы осознать то, о чём будем говорить, необходимо вернуться на несколько столетий назад».

– Куда, куда? – отмахнув дым, переспросил Илья.

– На несколько столетий назад.

– И в какое же, позвольте вас спросить, столетие вы собираетесь возвратиться?

В сорвавшемся с уст Богданова вопросе было больше иронии, чем смысла, что на первый взгляд должно было смутить Элизабет. Однако вместо того, чтобы сбиться, француженка, приняв воинствующий вид, заговорила так, словно вбивала в пол гвозди. Слово – удар. Ещё слово – ещё гвоздь по самую шляпку в пол. И никаких возражений.

– Во времена правления Петра первого. Того самого, что, прорубив окно в Европу, объявил о перерождении России, выиграл войну и совершил всего ещё столько, чего другим не совершить за несколько жизней.

– В таком случае напрашивается вопрос, какое ты можешь иметь отношение к тому, кто правил Россией пять веков назад?