Ковен озера Шамплейн

– Я тоже кое-что видел, – заявил Коул. – То, от чего ты бежала, когда чуть не угодила мне под колеса. Тот парень, что преследовал тебя, тоже колдун. Он показался мне… одержимым. Он бы убил тебя, если догнал.

Я поперхнулась картофелем и поспешила запить его цветочным чаем. Стручок корицы, плавающий на дне чашки, горчил во рту, но не так, как желчь, что подступила к горлу от воспоминаний.

– Надо же! Ты и впрямь его видел, – искренне удивилась я. – И даже запомнил. Невозможно! Джулиан применяет чары, чтобы оставаться невидимым для смертных… Даже в детстве на Хэллоуин не забывал о них, чтобы стащить побольше мармелада у соседей.

– Дельный навык, – одобрительно промычал Коул, нервно жуя губы, которые и так были у него искусанными и малиново-красными. – А почему ты не используешь такие же?

– Использую. Люди забывают меня через два дня, если только мы не увидимся снова. Это для их же безопасности… Ну, и моей собственной, разумеется.

Коул безразлично пожал плечами, гипнотизируя взглядом свою порцию картошки, будто ожидая, что она вот-вот оживет и станцует.

– Но я-то тебя помню, а прошло как раз два дня.

– Да, ты – та еще аномалия, это мы и так поняли.

– Значит, ориентировка на твое имя не выйдет, – вдруг сказал он и даже почти улыбнулся, что поразило меня куда больше, чем все, что мы обсуждали до этого: все это время его лицо практически не менялось. – Я промотал запись с камер видеонаблюдения в участке. Идея с расческой-револьвером была хороша. Правда, стажера пришлось отпаивать бренди после истерики… Это было внушение?

– Иллюзия. Ты расспрашиваешь меня обо всем так, будто никогда…

– Никогда не встречал ведьм? Нет, встречал, но ты первая, с кем мне удалось пообщаться. Обычно они сбегают. Никто не любит представителей правоохранительных органов. Ведьмам нет дела до наших законов, но именно за этим я сюда и приехал.

– Ты ищешь ведьму?

– Да. Жаль, что мне попалась только неприкаянная беглянка. – Коул уронил локти на стол, отчего посуда вздрогнула, как, впрочем, и я. – Расскажешь, что с тобой приключилось? В ту ночь ты выглядела, как жертва бытового насилия. Обычно я оказываюсь прав. Тот жуткий тип в плаще – твой бывший?

Бывший. Это слово пронзило меня насквозь, как копье. Горло скрутило узлом, и я поспешила отодвинуть от себя еду, чтобы перестало мутить.

– Ладно, если не хочешь изливать мне душу, то у меня накопились вопросы и по теоретической части… – пробормотал Коул.

– Как ты делаешь это? – резко перевела стрелки я. – Отличаешь людей от тех, кто выдает себя за них. Похоже, ты сталкиваешься с подобным слишком часто для рядового члена полиции. То зеркало, что ты носишь с собой, показывает тебе правду?

Коул осторожно взял ириску из пакетика – первую против двадцати штук, что я уже съела. Медленно развернув ее и закинув себе в рот, посмотрел мне в глаза лишь долю секунды, а затем, не вынеся зрительного контакта, отвернулся.

– Вообще-то я думал, что это ты мне скажешь. Ведьмы ведь всегда знают. Все и обо всем.

– Я давно не вхожу в их число. Ведьма без ковена – не ведьма.

Коул скептично вздернул бровь и молча шарил по карманам застиранных джинсов, пока не выудил нечто глянцевое и овальное. Потертая бронза, не обремененная изысканными украшениями, была украшена черными ромбами. Коул поддел ногтем крышку, а спустя миг из зеркала на меня уставились два темно-серых глаза. Кукольное лицо в обрамлении искусственно-пепельных волос почти сливалось с ними по цвету, бледное и истощенное от вечного бегства.

– Видишь? – спросил он, держа зеркало, в котором я тщетно старалась разглядеть что-то новое помимо образа, который мне не нравился. – Отражение так не считает. Все еще ведьма.

– Ой, погоди, – зашептала я театрально, подавшись к зеркалу. – Что-то вижу… Сейчас… Зеленая кожа и рога! А, нет, показалось, это все еще просто я. Ничего там нет, дурень!

Коул нахмурился и повернул зеркальце к себе. Я успела рассмотреть, как причудливо искажаются в нем родинки на его лице и шее, похожие на шоколадную крошку в сливочном пломбире. Коул обслюнявил большой палец и заботливо потер зеркальце.

– Должно быть, оно зачаровано для тебя одного, – предположила я, не совладав с любопытством. – Дай-ка сюда. Смогу определить, если…

– Нет, – ощетинился Коул и захлопнул зеркальце у меня перед носом в тот момент, когда я перегнулась к нему через стол. – Не в этот раз!

– Как скажешь.

Категоричный тон Коула умерил мой пыл, а также желание помогать. Вернув себе хладнокровие, я глотнула из пиалы чай.

– Та смешная считалочка… Откуда она? Если я – первая ведьма, которая согласилась с тобой говорить, ты вряд ли написал ее сам. «Прикрой шелком наготу»… Очень умно объединить все наши фетиши в милой песенке. Мы и впрямь славимся… тягой к прекрасному, – ловко заменила я слово «клептомания».

– Это стихотворение моей бабушки, – ответил Коул как-то смущенно, будто рассказывать о себе было для него чем-то новым и даже неприличным. – В Северной Каролине, где я рос, ведьм живет много.

– Неужто ведьмы Северной Каролины похищают детей? – хихикнула я, но серьезное лицо Коула не дрогнуло. – Должна же быть причина, почему твоя бабушка так боялась нас.

– Она не боялась, – покачал головой Коул, и челка спала ему на лоб, закрывая веснушки вдоль переносицы. – Бабушка умерла раньше, чем я успел спросить ее об этом, но, наверно, она просто хотела, чтобы я был готов. Предупрежден – значит вооружен.

Он также взял свою пиалу, и мы оба сделали по глотку в гробовой тишине. Руки так и чесались стащить у Коула ключи от машины, кокетливо выглядывающие из кармана штанов. Пока он возился с десертом из засахаренных каштанов, не зная, как их есть, я судорожно соображала, что делать дальше: сбежать через окно в туалете или просто вырубить его подносом, все-таки забрав ключи?

– Я не бью женщин, – неожиданно брякнул Коул и добавил, прежде чем я успела раскрыть рот: – Но придется, если ты все-таки выберешь поднос. В туалет я тоже тебя не пущу, ведь там над раковиной, скорее всего, есть окно. Поэтому… Справишь нужду на следующей заправке, если надо.

– Вау, – невольно восхитилась я чудесами дедукции и робко уточнила, угнетенная странным осознанием, что, наверно, именно так обескураженно и чувствовали себя те, кого мне приходилось дурить на улицах: – Секунду… Когда это мы вдруг стали попутчиками?

Коул допил чай, громко причмокивая от сладости меда, и неловко улыбнулся, обнажая едва заметную щербинку между передними зубами, которая делала его еще более очаровательным.

– Я возвращаюсь домой, в Бёрлингтон, и хочу спасти какую-нибудь доверчивую семью от пропажи машины и большей части наличных. Если выдвинемся сейчас, уже утром будем в городе. – Коул взглянул на объедки и зачем-то завернул их в салфетку, пока я шокированно наблюдала за этим действом, варварским даже для меня. – Что? Надо же мне как-то искупить вину перед Штруделем. Твое вторжение – большой стресс для него.

– Штруделем?

– Так зовут моего кота. Мы путешествуем вместе.

– Ах, речь об этой свирепой буханке хлеба, которая пыталась сожрать мое лицо? Да, я помню.

Коул насупился и снова сел, заметив, что я не собираюсь двигаться с места.

– Я правда предлагаю тебе поехать со мной. Ты ведь все равно кочуешь из города в город. Чем тебе не очередное приключение?

– Ну уж нет! – разозлилась я, топнув ногой. – Чего ты привязался, а? Ждешь благодарности за спасение от бури? Хватит и того, что я оплатила ужин.

– Вообще-то, фактически счет оплатил я, – сказал Коул. – Потому что ты сделала это деньгами, которые украла у меня в Новом Орлеане. Что-нибудь от них еще осталось, кстати?

– Только это, – я горделиво поправила свою жемчужную шляпу. – Взяла на сдачу после того, как сняла себе на ночь пентхаус.

– В бумажнике были все мои накопления за год и отпускные, – Коул застонал.

– Оу, – бесстыже улыбнулась я. – Не повезло.

– Действительно, – согласился он, и я внезапно поняла, что все это время он не сводил с меня глаз, пускай и предпочитая пялиться куда-то в точку между моих бровей, чтобы не была так заметна его болезненная отстраненность. – Не повезло в деньгах – повезет в работе.

– Там вообще-то не так говорится… Скажи, как такому, как ты, вообще доверили полицейский значок?

Я часто говорила невпопад, а еще чаще говорила то, за что многие с радостью бы вырвали мне язык под корень. В этот раз вырвать свой язык захотелось мне самой. Как и всегда, лицо Коула не дрогнуло, но дрогнул взгляд. Он буквально остекленел, и меня обожгло так же, как его, судя по всему, обожгло мое замечание.

Однако его голос остался ровным и ничем не выдал уязвленности:

– У меня синдром Аспергера, если ты об этом. Да, я устроился работать в полицию незаконно. Да, я каждый год откупаюсь от медицинских скринингов. И нет, диагноз не мешает мне делать мою работу. А еще я очень старательный, умный и ответственный, чтобы ты знала.

– Коул, я не имела в виду…

– И я хочу, чтобы ты поехала со мной, потому что мне позарез нужна помощь кого-то вроде тебя. В моем родном городе творится неладное. К тому же ты ведь вряд ли бывала на озере Шамплейн. А оно просто невероятное!

Бескрайние воды, обтачивающие многолетние скалы. Тысяча километров безмятежной прозрачной глади, великолепие созерцательной красоты. Первозданный источник магии, который позволил группе потерянных ведьм пустить корни на одном из берегов и взрастить ковен, именовавшийся как то место, что его приютило.

Там жила я. Там я и умерла – умерла та часть моей души, которая ушла следом за семьей, разорвавшись от горя. И ни за что я не согласилась бы вернуться туда после того, как уже однажды позволила Рэйчел уговорить меня… Позволила Рэйчел там же меня и покинуть. Озеро Шамплейн больше не первоисточник магической силы. Озеро Шамплейн – кладбище, с какого края к нему ни подступись.

Память заржавела, но ожила, когда я услышала эти слова. Полчаса от Шелберна и час от Шарлотта, а в сумме полчаса от особняка. Бёрлингтон входил в наши владения, как и все прибрежные города, за магический порядок в которых отвечала Верховная.

Бёрлингтон – моя ответственность.

– Я не поеду.

Должно быть, это прозвучало так, будто я испугана, потому что Коул резко подался ко мне. Повеяло запахом чая и жженой карамелью.

– У меня однокомнатная квартира с видом на рыбацкий причал, – начал наседать он, часто моргая. – Я живу один… Ну, почти один, если не считать Штруделя. Ему по праву принадлежит диван, но, думаю, он не станет возражать, если мы переселим его на лежанку, а тебе достанется моя кровать.

– Коул, я не поеду.

– Кровать, кстати, ортопедическая.

– Коул…

– Ты украла у меня две тысячи долларов, – попытался воззвать к моей совести он.

– Ты сам оставил мне их!

– Да, – Коул взъерошил кудри. – Я забыл. Зеркало мне очень дорого, и его пропажа вытеснила все остальное. Но это в любом случае кража… – И, смутившись при виде моих гневно раздутых ноздрей, он тут же поднял белый флаг: – Эй, я не собираюсь писать на тебя заявление! Мне просто было бы приятно, если бы ты согласилась их отработать. Не в том смысле! – Коул тут же осекся, краснея. – Я не знаю тебя, а ты не знаешь меня, но у нас обоих есть то, что мы можем дать друг другу, – он сел прямо и на волшебную долю секунды все же смог заставить себя задержать взгляд на моих глазах. – Твои знания и магия в обмен на временное пристанище. И, что самое чудесное, тебе даже не придется ничего красть! Продукты за мой счет.

Предложение звучало сомнительно, но выгода – многообещающе. Ладони вспотели от одной лишь мысли, что на свете вновь появится кто-то, на кого я могла бы положиться, как на Рэйчел в свое время. Я встряхнула головой и отрезвела: участи, к которой ее привела близость со мной, никто не заслуживал. Особенно Коул.

Языки пламени уничтожают, уничтожают, уничтожают.

– Ты всего лишь человек, Коул, – мягко прошептала я. – Весьма необычный человек, отрицать не стану, но ты даже понятия не имеешь, в какие неприятности я могу тебя втянуть. Ты ведь не знаешь всей истории и уж тем более не знаешь, смогу ли я помочь тебе. Я не самая выдающаяся ведьма, детектив, и вообще-то я направлялась в Сиэтл, так что нам не по пути и…

Стараясь не поднимать глаза на Коула, я быстро перехватила лямку своего рюкзака и потянулась под стол за скрипкой, чтобы сбежать, но молния на рюкзаке предательски затрещала. Из него посыпалось содержимое, завалив проход между столиками. Гастингс вздрогнул и наклонился за разлетевшимися картами Таро, выпавшими из шкатулки вместе со склянками и бельем.

– Я сама! – остановила я его, когда Коул поднес к лицу одну из позолоченных карт, вглядываясь в изображения веселого юнца, скачущего по холмам с узелком наперевес.

– Что это? – поинтересовался Коул, не выпуская карту.

Я обреченно выдохнула.

– Эта карта Дурака. Ее еще называют Шутом. Как видишь, карты никогда не ошибаются, – язвительно подметила я, и когда Коул повернул ко мне другую поднятую карту, то только подтвердил мои слова: – А это Верховная Жрица. Олицетворение тайн и ворожбы.

– Поразительно, – восхитился Коул, хотя о его восторге я лишь догадывалась, ведь он всегда говорил с одной интонацией, а выражение лица у него менялось только в моменты смущения. – А если я спрошу у них о твоем преследователе?

– Не смей!

Но Коул уже поднял следующую карту, и внутренности у меня скрутило.

– Можешь не объяснять, – тихо сказал Коул, садясь за стол с тремя картами, зажатыми между пальцев. – Я и сам вижу. Это дьявол.

Чудовище, чьи рога вились так высоко вверх, что почти выходили за край рисунка. На фоне скалящегося дьявола вопили белые фигуры в цепях, преклоняя колени, – низвергнутые души, навсегда заточенные в его власти. Ни одна карта не описала бы натуру Джулиана лучше, чем эта.

Воспользовавшись моим замешательством, Коул наклонился и собрал все мои вещи, а затем разложил их перед собой. Убедившись, что под столом не затерялась ни одна хитрая карта, он завороженно перетасовал их, оставив уже выбранные три лежать рубашками кверху.

– Что ты делаешь? – поинтересовалась я, на что Коул перемешал колоду еще раз.

– Не знаю. Наверно, пытаюсь уговорить тебя.

Он остановился, взвешивая колоду Таро на ладони, и посмотрел куда-то мне в лоб, очевидно, чтобы изобразить зрительный контакт, который из-за синдрома Аспергера был для него ужасно сложным.

– Что будет, если ты поедешь в Сиэтл, как и планировала? – вдруг озвучил он и снял верхнюю карту, кладя ее рядом с моим барахлом.

Таро издавна служило развлечением даже для самых маленьких ведьм, потому что, податливые и честные, карты отвечали практически всем, кто взывал к их благосклонности. Коул же не воспринимал карты всерьез, поэтому даже не подозревал, что играл с магией, которая ластилась к его рукам, как котенок. И отвечала она ему предельно честно.

– Это… Башня? Что она означает?

Ничего хорошего.

Воздух затвердел в легких, и меня пригвоздило к стулу. Я молча уставилась на карты, переливающиеся в мягком свете ламп. Каменную башню на рисунке пожирало пламя: спасаясь и погибая, из нее сыпались, как опадающие листья, люди. Страх, отчаяние и разрушение.

– Это означает, что все будет, как я и задумывала, – невозмутимо солгала я, как делала уже много лет.

Коул подозрительно нахмурился, но придираться не стал и перевернул следующую карту.

– А если ты отправишься со мной в Бёрлингтон?

Юная дева в белоснежном одеянии, цепляющаяся за гриву льва, чья пасть была раскрыта в предостерегающем рыке, направленном против врагов. Прильнув к коленям девы, он служил ей, покладистый и верный.

– Это Сила.

– Хорошая карта?

– Очень.

– Тогда выбор очевиден. Сила точно выглядит привлекательнее, чем руины, – вынес свой вердикт Коул, с сомнением покосившись на отложенную карту Башни.

Я скрестила руки на груди, показывая свое недоверие.

– Это ничего не значит, мистер-Дельфийский-оракул. Ты ведь до этого дня наверняка считал, что Таро – просто еще одно неплохое имя для кота.

– Твоя правда, – смирился Коул и отодвинул колоду, интересуясь, что еще успело вывалиться из моего рюкзака. – А что насчет этих штук?

У Гастингса были тонкие пальцы, длиннее моих, наверное, раза в два, и потому он дотянулся до мешочка с рунами быстрее, чем я до его наглой физиономии.

– А ну лапы прочь! Это уж точно не для твоих ребяческих шалостей, – рявкнула я, шлепнув его по ладони, и Коул отпрянул, отреагировав на касание так же остро, как на удар током. – Сам за свое карманное зеркальце ткнул меня в землю лицом, а по чужой сумке бессовестно рыскать – это пожалуйста!

Не найдя, что противопоставить моему замечанию, Коул виновато потупился и выпустил мешочек из рук. Руны высыпались и застучали по поверхности стола. Я хлопнула себя ладонью по лицу.

– Просто. Ничего. Не трогай! Хватит!

– Они что, вырезаны из кости? – все же не сдержался он, взяв один кубик и водя пальцами по граням.

От злости у меня свело скулы.

– Да, из человеческой, и ты очень близок к тому, чтобы я и из тебя сделала себе какую-нибудь увеселительную финтифлюшку!

Коул скептично нахмурился, не отвлекаясь от кубика с руной Перт, а я бросила беглый взгляд на остальные, прежде чем смести их в горстку, но моя рука замерла над рунами, что сложились в тесный ряд.

«Бёрлингтон».

– Извини, я иногда слишком увлекаюсь. Я сейчас все соберу…

– Оставь! Подожди…

Беркано. Соуло. Почему? Куда делся предреченный «Сиэтл»?!

Я загребла все руны в ладони и, встряхнув, бросила.

Беркано. Соуло.

«Бёрлингтон».

– Да вы издеваетесь, – заныла я.

«Никогда не выбирай место самостоятельно, поняла? Поклянись, что и шага без них не сделаешь, Одри».

Клянусь, чтоб его!

Зажмурившись на пару мгновений, чтобы собраться с мыслями перед признанием победы Коула, я наконец выдохнула и быстро вернула руны в мешок. Мне потребовалось несколько минут, чтобы перебороть гордость и сказать:

– Так и быть. Я поеду с тобой в Бёрлингтон. – И, не давая Коулу вставить ни слова, выставила перед ним указательный палец: – Но я не стану обещать, что не уеду оттуда тогда, когда сочту нужным. Понятно? Никаких договоренностей.

– Никаких договоренностей, – эхом отозвался Коул. – Может, еще картошки закажем? Ты съела мою.

Резкая смена темы ввела меня в ступор.

– Новую порцию картошки еще полгода готовить будут, – проворчала я. – Ладно, закажем картошку с собой, так и быть.

Я сложила все свои вещи в рюкзак, быстро перебирая руками, чтобы Коул не успел заметить в кипе барахла мой выпавший бюстгальтер, и подняла скрипку.

– А это правда, что ведьмы живут пятьсот лет? – вдруг спросил Коул.

Я высунула язык, запихивая в карман рюкзака свою атласную кофточку.

– Нет. Мы долгожители, а не бессмертные. Лет двести пятьдесят или триста… Кому как повезет. Может, погнали уже, а? Или тебе прямо тут справочник по ведьмовскому житью накатать?

Мы поднялись, направляясь к стойке выдачи заказов навынос. Тучи снаружи сгущались, нагнетая мрак внутри ресторанчика, и я поспешила запахнуть пальто, чтобы не разболеться снова. Одну простуду я и так с трудом пережила.

Сложив в бумажный пакет две порции жареной картошки, Коул придержал для меня дверь, пропуская вперед. В усиливающемся ветре мы добежали до джипа, и я забросила на задние сиденья свой багаж, метя, чтобы попасть в дремлющего кота.

Протяжно мяукнув, Штрудель умастился на моем футляре, который тут же порыжел и сделался меховым, как и весь салон автомобиля.

– Сядешь к Штруди или ко мне?

– Однозначно к тебе.

Я устроилась на переднем сиденье и скукожилась в кресле, как изюм, пытаясь занять удобное положение и немного расслабиться. Путешествовать с кем-то было мне в диковинку.

Коул завел мотор. Перестав щепетильно вылизываться, кот спрыгнул с моей скрипки и перебрался к нам. Жирок под персиковой шерстью колыхался, и пухлые бока едва не застряли между сиденьями.

– Что происходит? – сглотнула я, когда Штрудель, размяв лапы на коленях Коула, остался чем-то недоволен и навострился перейти ко мне. – Ну уж нет…

– Погляди, Штрудель пошел на мировую! – умилился Коул. – Что такое? Разве ведьмы не обожают кошек?

– Это стереотип, – мрачно сказала я, стараясь не притрагиваться к вибрирующему клубку весом в шесть фунтов, который улегся мне на колени.

Штрудель зевнул, и на меня сонно уставились два глаза-цитрина, чуть ярче и желтее, чем глаза Коула. Убедившись, что кот действительно ластится, а не собирается взять надо мной реванш, я легонько потрепала его по холке. Хвост возмущенно вильнул, ударив меня по носу.

– Вздремни, – посоветовал мне Коул, включая дворники. – До Бёрлингтона сутки пути. Только сначала…

– Что?

Коул замялся, и я невольно напряглась.

– Скажи, как тебя зовут на самом деле?

Я – лгунья, и это норма для тех, кто вынужден скрываться и выживать. Но, глядя Коулу в глаза, пускай он тут же и отводил их, я внезапно поняла, что устала от беспрерывной лжи. И впервые за много лет я услышала, как непривычно, приятно и волнующе звучит мое собственное имя:

– Одри Дефо.

Уголки губ Коула дрогнули, и он смел мои удостоверения, забранные из участка в Новом Орлеане и лежащие на бардачке, в бумажный пакет. Неожиданно для себя я не стала препятствовать.

– А я Коул Гастингс. Приятно познакомиться. Там, куда мы едем, врать и прятаться тебе не придется. Поездка в Бёрлингтон станет лучшим твоим решением, вот увидишь!

Это прозвучало не так искренне, как Коул пытался. Я усмехнулась, заметив красные пятна, которыми он покрылся. Судя по ним и тому, как Коул, нервничая, едва не выдернул с корнем рычаг передач, заводить новых друзей ему доводилось не часто. Джип помчался по шоссе так быстро, будто из тайского ресторана за нами гнался сам Будда.

Впрочем, лучше бы это и впрямь был Будда.

IV

Бёрлингтон

Голубая глина, которую так приятно мять в руках. Белоснежные катера и рыболовные судна, дрейфующие по кристаллической глади. Прогнивший пирс, заросший мхом, от которого побегут мурашки до самой макушки, если пройтись по нему босиком.

Я не повернулась на шорох гальки и не подняла глаз, даже когда Джулиан опустился рядом.

– Ты знал?

Мой голос звучал сухо, как шорох листьев на пожелтевших деревьях, чей ветреный шелест Рэйчел звала пением лесных духов. И, по ее заверениям, духов вокруг нас было непомерно много: они, как и деревья, милостиво берегли наш ковен от чужих глаз.

Джулиан все молчал, а я пыталась увидеть перед собой хоть что-то, а не осунувшееся лицо матери, когда она говорила то, что я предпочла бы забыть.

– Почему ты не рассказал? – спросила я, и от тишины, ставшей мне ответом, захотелось кричать.

Я повернула голову. Злость подступила к горлу при виде сдержанного вида Джулиана, который даже не думал оправдываться или извиняться, как ему следовало.

– А что другие? – прошипела я, и голубой глине в моих руках больше не требовалось мое теплое дыхание, чтобы оставаться мягкой: склизкая, она потекла, как жидкость, плавясь на коже от неестественного жара. – Рэйчел? Дебора? Маркус? Эмма? Они тоже знали? Говори же!

– Да.

– Что «да», Джулиан?!

– Все знали, – подтвердил он, перебирая мелкие песчинки. – Кроме Ноа и Хлои. Они еще слишком маленькие. – И прежде, чем я успела швырнуть кипящую в ладонях глину ему в лицо, Джулиан наконец-то заговорил: – Успокойся, Одри! Мы сами узнали об этом только два дня назад.

– Два дня, по-твоему, недостаточно?! Ты предал меня!

– Хватит молоть ерунду! Это мама велела нам молчать, потому что хотела рассказать тебе все лично. Я не мог не выполнить ее просьбу, учитывая, что это, возможно, последняя просьба в ее жизни!

Я демонстративно зажала уши, тряся головой, чтобы не слышать.

– Замолчи! Замолчи! Я не заслужила, чтобы узнать последней новость, что нашу мать, саму Верховную ведьму, сжирает какой-то примитивный человеческий рак!

Джулиан снова затих, но теперь смотрел на меня в упор – хладнокровный, непроницаемый… Уступчивый. Он всегда контролировал свои эмоции лучше, чем кто-либо из нашей семьи. Даже сейчас он терпел и смиренно пережидал бурю, которая рвала мою душу на части. Бурю из слез и ветра, гонящего воду к берегу, как при морском приливе.

– Эй, – ласково позвал меня Джулиан и потрепал по волосам, хотя я попыталась увернуться и оттолкнуть его, ударив локтем в грудь. – Дыши глубже, Одри. Погляди, из-за тебя шторм начинается…

Я крепко жмурилась, глотая соль, щиплющую губы. Джулиан осторожно обнял меня, подставляя свое плечо, в которое я незамедлительно уткнулась. Он всегда был моей опорой, моей крепостью, но даже она распалась на тонну булыжников, неспособная укрыть меня от горя потери самого любимого человека на свете. И все же объятия Джулиана утешали, как молоко с медом, и сквозь слезы я разглядела потемневший пейзаж, утративший безмятежность: буря эмоций обернулась бурей природы. Катастрофически похолодало.