Нашествие с Ригеля

– Я не знаю, – ответил Вандершуф. (Бах!) – Похожи на кондоров (Бах!) Я таких видел в Южной Америке, только побольше.

Трах! Третий камень взорвался ливнем осколков менее чем в десяти футах от них, один кусок со звоном ударился о лобовое стекло и оставил на нем длинную диагональную трещину. Первая из трех птиц снова взмыла вверх с другим камнем, выкрикивая хриплые сообщения остальным.

Марта Лами замолчала. Когда птица начала кружить над ними, выбирая позицию, Паппагурдас внезапно с проклятием прекратил огонь.

– У тебя есть еще патроны? – спросил он. – Мои все кончились…

Его голос внезапно сорвался в истерике.

– Это журавли Ибикоса, – закричал он.

Камень ударил позади них. Очевидно, птица испытывала здоровое уважение к меткости Вандершуфа, который держал ее на такой высоте, что она не могла точно прицелиться. Но когда следующий камень пролетел мимо, они изменили тактику, крича друг на друга. Третья птица, чья очередь была бросить камень, просто летела параллельно с ними, достаточно высоко, чтобы быть вне досягаемости, ожидая возвращения остальных. Когда они прибыли, все трое выстроились в линию и одновременно выпустили свои камни. Раздался оглушительный треск, машина опасно закачалась на краю крутой дороги, затем выровнялась и с грохотом поехала дальше. Выглянув за борт, Вандершуф увидел, где большой камень ударил в правую подножку, оторвав от нее фут или два, чтобы оставить след на дороге.

– Смотрите, – крикнул он, но Стивенс покачал головой.

В этот момент им немного повезло. Охота за камнями или чем-то в этом роде задержала их врагов, и когда они в следующий раз увидели птиц, взлетающих позади них, белые классические линии административного здания Вест-Пойнта уже вырисовывались впереди, четко очерченные в сгущающихся сумерках.

Стивенс повернул, развернул машину у двери и остановил ее с визгом тормозов как раз в тот момент, когда первая из птиц над головой пролетела мимо цели и развернулась, чтобы вернуться. В одно мгновение банкир выскочил из машины, волоча за руку Марту Лами. Вандершуф оцепенело выбрался с другой стороны и побежал вокруг машины к двери здания, но грек оступился там, где должна была быть подножка, и упал ничком, как раз в тот момент, когда одна из птиц спикировала вниз с победным криком и метко бросила свой камень в лежащего человека.

– Беги! – крикнул Стивенс.

– Но… грек, – тяжело дыша, сказал Вандершуф, когда они поднимались по ступенькам.

– Черт с ним. Вот здесь… подождите.

Стивенс повернулся и ударил кулаком по стеклянной верхней части двери. В сумерках три птицеподобных существа расположились вокруг своего поверженного врага. Вспышка пистолета банкира пронзила ночь, и в ответ раздался крик. Прежде чем он смог снова прицелиться, быстро взмахнув крыльями, они исчезли, и когда, осмелев, он выбежал несколько мгновений спустя, он обнаружил, что Паппагурдас тоже исчез.

Он нашел остальных на одной из скамеек в приемной здания, девушку, закрывшую лицо руками, трясущуюся от страха и стресса. Вандершуф, слишком старый и хладнокровный, чтобы уступать таким образом, поднял глаза.

– Кто они, Стивенс? – он спросил.

Человек с Уолл-стрит беспомощно пожал плечами.

– Я не знаю, – сказал он. – Какой-то новый вид хищных птиц, который развился, пока нас всех превращала в машины эта комета, я полагаю. Это ужасно… У них теперь наш грек.

– Разве мы не можем догнать их? Здесь должны быть самолеты.

– В этой темноте? Вы можете управлять ими? Я не могу и не думаю, что эта маленькая девочка может.

"Маленькая девочка" подняла голову. Она пришла в себя.

– В любом случае, зачем мы пришли в это заведение? – спросила она. – Чтобы повесить блинчики на люстры?

Эти слова произвели эффект удара электрическим током.

– Ну конечно, – сказал Стивенс, – мы пришли сюда, чтобы посмотреть, сможем ли мы найти кого-нибудь, не так ли? – и, повернувшись, он толкнул дверь в соседнюю комнату.

Ничего.

– Подождите, – сказал он. – Не так уж много смысла пытаться что-то делать прямо сейчас вечером. У нас нет фонариков.

– О, глупости, – сказала танцовщица, – что ты хочешь, чтобы мы сделали? Сидеть здесь и считать наши пальцы? Давай, большой мальчик, найди гараж, ты сможешь прикурить от одной из машин.

– Разве эти птицы не увидят этого?

– Похоже, у тебя желтая полоса шириной в милю!3 Птицы спят по ночам.

Стивенс неохотно сделал шаг к двери.

– Позвольте мне пойти с вами, – сказал Вандершуф, вставая.

– В чем дело, папаша? В тебе тоже есть немного желтого?

Он держался с достоинством.

– Вовсе нет. Я оставлю вам свой пистолет, мисс Лами.

– Мы еще увидимся, – бросил Стивенс через плечо. – Не волнуйся.

И они исчезли.

Для танцовщицы их отсутствие было бесконечным. Она бы все отдала за бархатный вкус хорошего джина… "Но, полагаю, это выжгло бы мне мозги", – печально размышляла она. Боже, она должна провести остаток своих дней как робот. В меркнущем свете она с грустью созерцала ноги, которые восхищали публику двух континентов, а теперь превратились в хитроумные механические устройства, не способные порадовать никого, кроме их владельца.

Яснее, чем остальные, она осознала, что от прежних отношений между полами осталось очень мало. Что произойдет, когда энергичный Стивенс также сделает открытие? Возможно, он сделает из нее мыслящего робота, чтобы удовлетворить свои амбиции. Что ж, она решила пойти с ними – они, казалось, предлагали больше развлечений, чем чопорные педанты колонии…

Что это было?

Она внимательно слушала. Приглушенное дребезжание, слегка металлическое по характеру. Это может быть крыса… нет, слишком механический звук. Люди – вероятно, это были они или один из них, возвращающийся к ней. Она выглянула в окно. Не оттуда. Снова звук… не снаружи, а позади нее – в комнате? Она сжимала пистолет, который дал ей Вандершуф. Дринь, дринь. Ей отчаянно захотелось закурить.

Птицы? Нет, птицы спят по ночам. Дринь, дринь. Настойчиво. Она встала, пытаясь разглядеть сгущающийся сумрак. Нет, птицы производили бы больше шума. Они двигались уверенно, с хриплыми криками, как будто считали себя владыками мира. Этот звук был тихим, как стрекотание механической крысы. Какой новый ужас в этом странном мире она могла бы открыть? На цыпочках она осторожно попятилась по ковру к наружной двери. Лучше увидеть птиц, чем этот неизвестный ужас темноты.

Твердо держа пистолет перед собой, она отступила назад, назад, нащупывая одной рукой дверь. Ее рука коснулась ее гладкой поверхности, затем щелкнула, когда металлические соединения соприкоснулись с дверной ручкой. Она остановилась, затаив дыхание. Дринь, дринь, раздавался тихий звук, не смолкая.

Внезапным рывком она распахнула дверь и скатилась по ступенькам, чуть не упав, и когда она приземлилась, словно в ответ на металлический лязг ее тела о камень, длинный стержень фиолетового света бесшумно вырвался откуда-то из-за холмов и трижды прочертил небо. а затем исчез так же быстро, как и появился.

Она почувствовала луч фонарика в своих глазах и встала, услышав свой голос с каким-то внутренним удивлением, когда он пробормотал что-то немного бессвязное "там такое".

Зазвучал голос Стивенса, грубый от раздражения.

– О чем ты говоришь? – потряс он ее за руку. – Ну же, маленькая девочка, возьми себя в руки.

– Здесь должно быть есть кто-то еще, – неуместно заметил Вандершуф. – Ты видела этот прожектор?

Марта Лами резко выпрямилась и сжала протянутую руку с оттенком высокомерия, которое сделало ее королевой ночной жизни Нью-Йорка.

– Нечто там вызывает у меня дрожь, – сказала она, указывая. – Звучит так, как будто какой-то парень играет в кости сам с собой.

Стивенс несколько принужденно рассмеялся.

– Ну, этого нечего бояться, если только это не одна из тех чертовых птиц, и если бы это было так, она бы сейчас разобрала нас на части. Вперед!

Он распахнул дверь и нырнул внутрь, фонарик мерцал перед ним. Пусто.

В дальнем конце была дверь, рядом с той, которую они исследовали раньше. Он направился к ней, топая по ковру, и тоже распахнул ее. Снова пусто. Нет, что-то там было. Ищущий луч остановился на коричневой армейской накидке за столом, быстро поднялся к лицу и там задержался. Ибо взгляд, устремленный на них с механической неподвижностью, был еще одной из тех имитаций человеческого лица в металле, с которыми они уже были так хорошо знакомы. Но на этот раз все было по-другому.

Ибо он поддерживал баланс между ходячими карикатурами на людей в металле, такими, какими они сами были, и уродливыми и массивными статуями, которые они видели разбросанными по улицам Нью-Йорка. У него были металлические полосы поперек лба, которые были у них, над которыми росли те же жесткие волосы, но в данном случае причудливо переплетенные, как будто подвергнутые сильному нагреву и расплавленные в единую массу. И нос был весь из цельного металла, а глаза… глаза… были глазами статуи, не отражающими блестящего отражения стекла.

На мгновение они остановились, затаив дыхание, затем шагнули вперед, и когда луч света переместился, когда Стивенс пошевелился, раздался звук, который слышала Марта Лами, и когда свет вернулся, эти невидящие глаза переместились.

Несколько секунд никто не произносил ни слова. Затем:

– Боже милостивый, оно живое! – сказал Вандершуф приглушенным голосом, и дрожь ужаса прошла по остальным, когда они осознали правдивость его слов.

Стивенс разрушил чары, быстро подойдя к столу.

– Мы можем что-нибудь для вас сделать? – спросил он.

Металлическая фигура не двигалась – только жуткий шелест глаз, когда они поворачивались туда-сюда в неподвижной голове в поисках света, который они никогда не найдут снова. Человек с Уолл-стрит поднял одну из рук, попытался ее согнуть. Она с грохотом упал обратно на столешницу. И все же металл, из которого они были сделаны, сам по себе казался таким же гибким, как и их собственные руки.

Чувство изумления смешалось с ужасом увиденного.

– Что с ним случилось? – спросила Марта Лами шепотом, как будто боялась разбудить спящего.

Стивенс пожал плечами.

– Что случилось со всеми нами? Говорю вам, он жив. Давайте… убираться отсюда. Мне это не нравится.

– Но куда? – спросил Вандершуф.

– Последуйте по дороге Олбани, – сказал Стивенс. – Мы должны двигаться дальше. Если эти птицы вернутся утром… – он не завершил фразу.

– Но что с этим бедолагой? – спросила Марта Лами.

– Оставьте его, – сказал Стивенс, затем внезапно сдался. – во всем этом деле слишком много загадок. Я ухожу, говорю вам, ухожу. Вы можете оставаться здесь, пока не сгниете, если хотите. А я сваливаю.

Глава V: Угроза

Естественно, исследование знакомого и в то же время незнакомого мира, в который их внезапно забросило, было первой заботой нью-йоркских колонистов. Однако в первые недели никто из группы не хотел уходить далеко от Института из-за возможных трудностей с получением электрического питания для длительного путешествия, а исследования Бивилла о потенциальных возможностях их новой телесной формы продвигались так медленно, что они едва осмеливались уходить.

Его открытия в первые недели были, по сути, чисто негативными. Издатель Фаррелли сломал палец в каком-то механизме, но когда О'Хара выточил точную копию на своем токарном станке, а Бивилл прикрепил ее, новому элементу совершенно не хватало чувствительности, и его можно было двигать только сознательным усилием – признак того, что какая-то еще незнакомая реакция лежит в основе секрета движения их металлических тел.

Но самая большая трудность на пути любой деятельности заключалась в почти полном отсутствии механических и технических навыков внутри всей группы. О'Хара был неплохим механиком, Дэнджерфилд увлекался радио, а Фаррелли мог управлять печатным станком (он несколько дней публиковал на одном из них комичную пародию на газету, а затем отказался от попыток), но помимо этого самым большим достижением было вождение автомобиля, и большинство из них понимали, насколько беспомощна старая цивилизация без своих "дровосеков и водоносов"4.

Чтобы исправить это положение, а также занять их, Бен поручил каждому изучить какую-нибудь отрасль механической науки, поскольку запас информации в виде книг и экспериментального материала в любой форме был неисчерпаемым. Таким образом, в течение первой недели Толфсен и миссис Робертс прочесывали линию Нью-Йоркского централа в поисках исправного локомотива. После многочисленных неудач им удалось запустить эту штуку, но только для того, чтобы обнаружить, что линия была заблокирована обломками, и им понадобится кран, чтобы расчистить путь для исследовательского путешествия даже средней длины.

В то же время Мюррей Ли вместе с Дэнджерфилдом и двумя или тремя другими предпринимали усилия, чтобы запустить радиовещательную станцию Централ-парка; работа была довольно сложной, поскольку она включала в себя попытки вникнуть в то, что было для них неизвестным. Ежедневно они обменивались сообщениями друг с другом на телеграфных аппаратах, изъятых из офиса Вестерн Юнион, готовясь к тому времени, когда они смогут собрать аппарат для отправки сообщений.

Но самым амбициозным усилием и тем, которое должно было иметь наибольшую долю достижений, была экспедиция Фаррелли, Глории и владельца магазина одежды по имени Кевиц в поисках морских приключений. После недели интенсивного изучения судовых двигателей по книгам все трое взяли буксир в порту и отправились в круиз по гавани.

Полчаса спустя они были на высоте и в сухости на острове Бедлоу, мрачно размышляя о перспективе провести там всю свою жизнь, поскольку попытка плыть под тяжестью трехсот фунтов железа их тел могла закончиться только неудачей. К счастью, прилив пришел им на помощь, и, проявив больше смелости, чем здравого смысла, они продолжили свое путешествие к Губернаторскому острову, где им посчастливилось найти одинокого артиллериста, ослабевшего от голода, но радостного от восторга, поняв, что его металлическое тело не было белой горячкой, вызванной квартой джина, который он выпил в ночь перед превращением.

Гигантские птицы, которых Бивилл профессионально назвал "тетраптериксами", казалось, покинули город с появлением колонистов. Даже гнездо, на которое наткнулся Робертс, оказалось покинутым, когда экспедиция осторожно посетила это место, и воспоминания о птицах опустились до уровня предмета для праздных разговоров, когда новое событие привлекло к ней всеобщее внимание.

Мэсси, художник, у которого было все время мира и все художественные принадлежности Нью-Йорка под рукой, пустился в художественную авантюру, рисуя день и ночь. Однажды утром он поднял свой мольберт на крышу здания "Дейли Ньюс", чтобы нарисовать город на рассвете с метеостанции. Тот факт, что ему пришлось подниматься по лестнице весь путь наверх и, наконец, проломить дверь наверху, не стал препятствием для его энтузиазма. Кевиц, спешивший на машине по Лексингтон-авеню, чтобы присоединиться к своим коллегам-морякам в исследовании механизмов грузового судна, увидел его в маленькой стальной клетке, силуэт которой вырисовывался на фоне краснеющего дня.

Существовало неофициальное правило, согласно которому все должны собираться в институте в десять вечера, если не заняты другими делами, чтобы сообщить о событиях дня, и когда Мэсси не появился, два или три человека прокомментировали этот факт, но это не приняли к рассмотрению как проблему. Однако, когда художник не появился на рассвете следующего дня, Мюррей и Глория отправились его искать, опасаясь возможного несчастного случая с художником. Когда они приблизились к зданию, Мюррей заметил, что край платформы для наблюдения за погодой был искривлен. Он ускорил ход своего механического тела, но когда они прибыли и поднялись по крутым лестничным пролетам, он не обнаружил искореженного и поврежденного тела, как он ожидал.

На крыше здания не было ничего, кроме картины, над которой он работал – наполовину законченного цветного эскиза города, видимого с башни.

– Как ты думаешь, куда он пошел? – спросила Глория.

– Не знаю, но он ушел в спешке, – ответил Мюррей. – Эти картины волнуют его не меньше, чем его собственная жизнь.

– Может быть, он упал, – предположила она. – Смотри, вот его мольберт, и он сломан.

– Да, и этот маленький стульчик, который он таскает с собой, и посмотрите, как он весь перекручен.

– Давайте заглянем за край. Возможно, он споткнулся и слетел. Я знал парня, с которым однажды произошло подобное.

– Ничего не поделаешь, – сказал Мюррей, выглядывая из-за парапета здания.

Ничего.

– Скажи… – это заговорила Глория. – Как вы думаете, эти птицы – тетрааксы или как их там называет Бивилл…?

Они повернулись и осмотрели небо. Спокойный голубой свод, испещренный летними пушистыми облаками, не давал ни малейшего намека на судьбу, обрушившуюся на художника.

– Думаю, ничего не остается, как пойти домой, – сказал Мюррей, – и сообщить об очередном просшествии в Проспект-парке.

Собрание колонистов в тот вечер выглядело серьезным.

– Значит, дело дошло до этого, – наконец сказал Бен. – Эти птицы опасны. Я готов допустить, что, возможно, это не они убили Мэсси, но я не могу предположить ничего более этого. Я думаю, что для нас будет хорошей идеей уходить отсюда только парами и вооруженными, пока мы не будем уверены, что опасность миновала.

– Это не слишком сильный шаг, мистер Руби? – спросил Кевиц. – Мне не кажется, что все эти действия необходимы.

Бен решительно покачал головой.

– Вы не видели этих птиц, – сказал он. – На самом деле, я думаю, что было бы неплохо для всех нас раздобыть оружие и боеприпасы и потренироваться в стрельбе по мишеням.

На этой ноте собрание закончилось, и члены колонии направились в помещение, где хранились запасы оружия, а затем образовали автомобильную процессию по улицам в поисках подходящего тира.

Когда мишенями были, наконец, назначены фары автомобилей, стоящих на улице, общая механическая эффективность колонии проявилась еще раз. Глория Резерфорд была метким стрелком и артиллерист с Губернаторского острова почти так же хорош, сам Бен и Мюррей Ли, побывавшие в Платтсбурге, знали, по крайней мере, механизм винтовок, но остальные могли только закрыть глаза и нажать на курок, имея самое смутное представление о том, куда попадает пуля. И, как отметил Бен, после того, как здания вдоль улицы были забиты основной частью боеприпасов Аберкромби и Фитча, их запасы не были неисчерпаемыми.

– И что мы тогда будем делать с оружием? – он спросил.

Есио, маленький японец, поднял руку, призывая к вниманию.

– У меня есть небольшое предположение, возможно, просто кошачье мяуканье, не заслуживающее вашего внимания, – предложил он. – Почему бы всем людям, как джентльменам в старые времена в моей стране, не носить мечи? Это лучше, чем вообще без оружия.

– В самом деле, почему бы и нет? – сказал Бен сквозь гул смеха. – Вперед.

И час спустя компания вновь появилась из антикварного магазина, увешанная самой странной коллекцией мечей, ножей и рыболовных снастей, когда-либо имевшихся у земной армии.

– Мне все же интересно, – сказала Глория Мюррею Ли, когда они добрались до Института, когда по небу разливался рассвет. – Вся эта чушь, похоже, ничего особенного не значит. Если эти птицы такие большие, их не испугают эти маленькие ножи.

Она была права. В ту ночь Ола Мэй Робертс пропала.

Осада началась неделю спустя.

Это была неделя повышенной напряженности, казалось, в атмосфере присутствовало некое напряжение, мешающее говорить. Колонисты чувствовали себя так, словно от них требовали говорить шепотом…

Неделя, в течение которой Мюррей вместе с Дэнджерфилдом и Толфсеном энергично работали над своим радио и продвинулись достаточно далеко, чтобы они могли выполнять довольно компетентную работу по отправке и приему сообщений с помощью азбуки Морзе. Неделя, в течение которой военно-морская партия заимела грузовое судно из доков на Саут-стрит и привела его в Гудзон.

Однажды на рассвете Глория вместе с Фаррелли, Кевицем и Есио погрузились в лимузин с мыслью отправиться на грузовом судне в путешествие на Кони-Айленд. Мюррей сопровождал их, чтобы попытаться связаться с берегом по корабельной радиосвязи.

День был темный, с низкими облаками, что объясняет, почему они не увидели тетраптериксов. Если бы не статуя генерала Шермана, они бы никогда не увидели их, пока не стало слишком поздно. Вмешательство генерала было чисто пассивным; Мюррей заметил и привлек внимание Глории к любопытному выражению, которое туманный свет придавал бронзовому лицу, и она подняла глаза, чтобы посмотреть, чтобы сразу вернуться к вождению, услышав крик Кевица, возвещающий о металлическом теле полицейского прямо на их пути.

Глория резко вывернула руль, чтобы избежать столкновения, машину занесло на мокром асфальте, и, бешено раскачиваясь, она с грохотом врезалась в железную ограду вокруг статуи. В тот же миг огромная каменная глыба обрушилась на то место, где они должны были находиться, и взорвалась, как снаряд, осыпав их дождем осколков, свистящих возле ушей.

Потрясенные и шокированные, они выкатились из машины, на мгновение приняв два удара за один, и как только они это сделали, раздался дикий взмах крыльев, жуткий крик, и Есио был поднят в воздух прямо у них на глазах. Кевиц выстрелил первым, резко и наугад. Мюррей успокоился, опустив пистолет на левое предплечье, и выстрелил хладнокровно и метко, но со слишком большого расстояния, и они не увидели ничего, кроме одного или двух перьев, слетевших с огромной четырехкрылой птицы, когда она пролетела над Центральным парком, унося маленького японца. Они видели, как он извивался в хватке твари, пытаясь высвободить свой меч, а затем с грохотом падающих камней вокруг них другие птицы набросились следом.

Только Глория подумала об этом и сдержала свои выстрелы. Остальные развернулись, когда она выстрелила, и в одно мгновение вся группа превратилась в лабиринт вращающихся крыльев, сцепленных когтей, криков, выстрелов и воплей. Через двадцать секунд все было сделано: Глория и Мюррей поднялись, тяжело дыша, и огляделись. Рядом с ними две гигантские птицеподобные формы расставались со своими жизнями в конвульсивной агонии. Дэнджерфилд и Фаррелли исчезли и раздирающий визг из-за зданий слишком хорошо подсказал, куда именно.

– Каков следующий шаг? – спросил Мюррей с такой совиной серьезностью, что Глория разразилась полуистерическим смехом. Она огляделась.

– Проберемся к этому зданию, – сказала она и, подобрав свои порванные юбки, подала пример.

Они сделали это за минимальное время, стоя, затаив дыхание, на месте, которое когда-то было Павлиньей аллеей одного из лучших отелей Нью-Йорка, чтобы увидеть, как одна из огромных птиц важно прошествовала мимо двери, словно неуклюжая карикатура на ангела.

– Чуть не нагадил от страха, – сказал Мюррей, показывая большим пальцем на существо. – Но что нам теперь делать, я не знаю.

– Поиграй в пинокль5, пока они не придут за нами, – предложила Глория. – Кроме того, у меня патроны закончились.

Они ждали весь день, бросая робкие взгляды то на одно, то на другое окно. Птицы оставались невидимыми, очевидно, не заботясь о перспективе сражения в ограниченном пространстве гостиничных номеров. Но из-за дождя и низко нависших облаков они могли прятаться прямо за окном, и оба, Мюррей и Глория, посчитали, что рисковать слишком опасно. Однако, когда наступила ночь, они попытались добраться до гаража отеля, добрались туда без происшествий и вдвоем подкатили одну из машин к выходу.

– Подожди, – сказал Мюррей, когда Глория села, – что случилось?

– Этот чертов стартер. – она энергично пошевелила ногой. – Он не срабатывает.

– Нет. Подожди.

Он протянул руку, останавливая ее. Внезапный порыв ветра обрушил на них дождь, а вместе с ним с северо-востока донесся далекий крик, затем стук и тяжелый глухой удар.

– Хот-дог! – воскликнул Мюррей. – Они преследуют нас. И ночью тоже.

Машина внезапно дернулась вперед, когда сработал стартер.

– Держите его, – закричал Мюррей. – Погасите эти фары.

Они увернулись от обломков трамвая, завернули за угол и направились к Первой авеню, набирая скорость. Еще один поворот, пройденный на двух колесах в темноте, и путь к Институту лежал перед ними.

Внезапно в небе вспыхнуло огромное пламя света, придав всей сцене необычайную четкость. Из окон и дверей здания раздался грохот ружейной стрельбы, и по фасаду пронеслась одна из птиц. Ба-бах! На улице перед ними разорвалось что-то похожее на бомбу, извергая столбы огня. Глория крутанула руль, потом обратно и они увидели безумный проблеск ярко горящего пламени внутри одного из зданий через дорогу от Института, а затем они вывалились из машины под ружейным огнем, бьющим вокруг них, и глухим стуком падающих предметов с обеих сторон.