Сказка о принце. Книга вторая

Наверное, заговорщики управились бы и раньше, но разъезды по стране сильно затруднило военное положение, введенное на всей территории Лераны. Лошадей на постоялых дворах было не достать, любой одиноко едущий мужчина вызывал подозрение у патрулей, понаставленных в каждом десятке миль. А люди Самозванца и шайки, в которые сбивались беглые каторжники, и вовсе сословием и именем путников не интересовались. Купцы собирались в больше обозы, экономя на охране, у дворян отпала охота к перемене мест, и только королевские гонцы неслись сломя голову: с этих взять было нечего, они ценны не тощим кошельком и плащиком на рыбьем меху, а скоростью и информацией.

И было бы странно, если бы Патрик, с его способностью попадать в неприятности, не влип однажды в очередную историю – на этот раз с людьми Самозванца. Правда, он не стал рассказывать об этом ни Лестину, ни кому бы то ни было еще, но сам долго вспоминал, как сбился с дороги и едва не замерз, возвращаясь в Леррен из Приморья. В тех краях метели случались часто, и местные предупреждали: день будет вьюжный, пережди, не езди. Патрик торопился, и, неопытный в зимнем путешествии, потерял дорогу, заблудился и замерз бы, если бы лошадь не вынесла на попавшийся на пути маленький хутор… который к тому времени был занят войском Самозванца. И его угораздило постучаться и попроситься на ночлег в тот дом, где расположился как раз Самозванец.

Встреча эта, при всей ее невероятности и нелепости, закончилась благополучно. «Тезка», правда, едва не убил его, сразу опознав «столичную штучку». Вдобавок Самозванец был в ту ночь изрядно пьян; королевские войска из-за метели застряли на несколько десятков миль южнее, и пока крестьянской армии ничего не угрожало. Спасло его то, что в этот вьюжный зимний вечер, в отрезанном от большой дороги снегопадом хуторе, Самозванцу интересно стало поговорить с новым человеком.

«Настоящему Патрику» было лет тридцать пять; могучего вида мужик с густой черной бородой не походил на «истинного принца» ни внешностью, ни манерами. Но была в нем какая-то потрясающая жизненная сила, воля к победе, что ли… внутренний свет, который позволял без лишних слов опознать в человеке вождя. Родись он в другой семье, этот мещанин мог бы стать полководцем. Люди шли за ним, верили и принимали безоговорочно. Да, этот человек, случись ему достигнуть столицы, мог бы натворить больших дел. Неудивительно, что Густав бросил на его уже хорошо вооруженную и вполне боеспособную армию три самых лучших полка… конечно, самых лучших из тех, кто еще остались.

Они с Самозванцем проговорили почти всю ночь, и наутро Патрик почти готов был поверить, что перед ним – истинный король. Этот человек откуда-то знал и старую легенду, рассказанную принцу Марчем, и утверждал, что умеет разговаривать с птицами. Но дело было, в общем, совсем не в этом, а в том, что люди стекались под его руку десятками и сотнями, и уже два города – Альдек и Малая Тирна – вынесли ему на подушке ключи от городских ворот.

В войске Самозванца царила железная дисциплина, и, в общем, он даже мог себе позволить и выпить, если вечер не обещал неожиданностей. Патрика поразило то, как искренне люди верили своему предводителю: во взглядах тех из ближайшего окружения, кто не спал в эту ночь, читались настоящая любовь и преданность. В рассказах, докатившихся до столицы, Самозванец представал этаким народным героем и защитником бедных, но теперь Патрик воочию видел, вернее, слышал приказ утром повесить троих крестьян из войска, позволивших себе мародерствовать в деревне. Хозяйка хутора наутро рассказала, что муж ее прошлой зимой погиб на охоте, а сами они – большая семья – едва по миру не пошли. Теперь же бояться нечего: «истинный король» не даст им с голоду пропасть, помогает то продуктами, то полотном, спасибо ему. За то они, случись нужда, то в деревню весть подадут, то спрячут кого надо – в лесу ни в жизнь не найдешь. В захваченных городах Самозванец чинил суд – и судил, по рассказам, довольно справедливо, невзирая на чины и звания, не разбирая, крестьянин ли, купец или дворянин, а только – прав ли. Под утро Патрик мрачно подумал, что, случись этому Самозванцу продержаться до смены власти, он может стать большой проблемой.

Трудно сказать, почему Самозванец раздумал его вешать. Сначала он и не скрывал от «случайной добычи» своих планов относительно его судьбы: хоть убивать вроде и не за что, но отпускать нельзя – выдавать местонахождение хутора «истинный принц» не собирался. Патрик, у которого сразу же отобрали оружие, уже всерьез раздумывал, не придется ли драться голыми руками – пропадать так пропадать. Но в ту ночь им не спалось обоим, и в конце концов, Самозванец снова поднялся, запалил свечу, а когда зашевелился и поднял голову Патрик, налил вина и ему, и даже руки развязал. Они сначала молчали, глядя друг на друга… потом «истинный принц» спросил, усмехнувшись: «Что, умирать-то небось неохота?» Завязался разговор… говорили сначала вроде ни о чем, потом – о Боге и вере, потом – еще о чем-то, уже наперебой; этот человек оказался удивительно умен, хотя даже неграмотен. Когда хозяйка поднялась, чтобы подоить коров, вина в бутылке оставалось на донышке, рядом валялись еще три такие же пустые, а в голове у Патрика звенело от бессонницы, выпивки и напряжения.

Когда рассвело, выяснилось, что метель улеглась, оставив после себя сугробы выше колен. Самозванец хмуро поглядел на Патрика – и махнул рукой:

– Иди. Направление покажем, а дальше – как Бог выведет. Если доберешься до дороги живым – твое счастье. А мне тебя убивать вроде как и… совестно теперь.

Впрочем, лошадь, деньги и даже теплый плащ и сапоги у него отобрали; спасибо, хозяйка пожалела, сунула старую мужнину куртку и какие-то башмаки. Воистину, Бог любит дураков, младенцев и пьяниц: когда к полудню впереди зачернела дорога, Патрик был жив – и даже не сильно поморожен. Когда попутная телега довезла его до постоялого двора, когда он отогрелся и понял, что все-таки цел (ну, или почти цел), первой мыслью почему-то стало: хорошо, что в карманах у него не осталось ни бумаг, ни писем. Попади то, что он вез, Самозванцу, это стало бы… весьма неприятной проблемой.

Лестин, слава Богу, об этой встрече не узнал. Иначе, думал про себя Патрик, удар хватил бы старого лорда… Впрочем, придя в себя после всей этой истории, принц задним числом даже поблагодарил за нее судьбу: у этого человека можно было бы многому научиться. И когда столицы достигла весть о том, что Самозванец в Приморье пойман и скоро будет привезен в Леррен для следствия и суда, Патрик «коллеге» искренне и от души посочувствовал.

Имение ван Эйрека стало теперь чем-то вроде штаба заговорщиков. Дважды они встречались у Ретеля в Руже, но ехать так далеко не было возможности у де Лерона. Собираться в столице не рисковали: хоть и не искали уже Патрика, но оставалось опасение, что за домом Лестина все-таки приглядывали, и исключать это было нельзя. Один раз собрались у полковника. Но здесь, вдали от городского шума и скученности, можно было разговаривать без опаски и без оглядки на любопытных соседей. И даже тут, в поместье, соблюдая осторожность, они почти никогда не съезжались сразу больше чем вчетвером. И в разговорах между собой, даже наедине называли принца только Людвигом; иногда Патрик шутил, что скоро забудет данное при крещении имя.

…На широком столе в библиотеке господина ван Эйрека кучей навалены свитки, карты, письма… Поверх всего этого беспорядка – большая карта Лераны, на востоке полусвернутая, на Регвике и рядом с Ежем придавленная пресс-папье и пустым стаканом. Рядом – карта Леррена, яблоко, два пера, чернильница сдвинута в дальний угол. А в распахнутое окно такой вливается воздух – нарезай на ломти и ешь с ножа.

– Итак, что мы имеем, – говорил Патрик, вертя в пальцах сломанное перо. – На нашей стороне Первый и Второй пехотные полки, Второй уланский, Второй артиллерийский, драгунский, двенадцатый стрелковый и две части армейского пехотного полка. В назначенный день и час они выходят из казарм в город: окружают дворец, блокируют улицу Сирени, Центральную и Речной проезд. Думаю, во дворец идет ваш полк, полковник, – де Лерон кивнул, – а уланы возьмут на себя городские улицы. Армейцы идут к казармам Особого полка.

– Только армейцы? Мало, – возразил де Лерон. – Усильте артиллерией.

– Хорошо, рота артиллеристов и армейцы. Второй пехотный выставляет посты у всех Ворот, на пристани и на Королевском тракте у въездов в город. Оставшиеся две роты артиллерии пойдут к арсеналу.

Де Лерон опять кивнул, погладил щеточку усов. Солнечные зайчики плясали по золоту его аксельбантов.

– Порт закрываем?

– На день-два, больше нельзя.

– Больше и не понадобится, думаю, – заметил из своего угла Лестин. Он был сегодня необычно бледен и молчалив.

– Это если в целом. Теперь дворец. Насколько я помню, караулы в нем стоят вот здесь, здесь… – пальцы Патрика скользили по разложенному поверх карт плану дворца, -и еще возле вот этих лестниц. Сейчас Густав усилил охрану; по моим сведениям, посты добавились вот в этих местах.

– Откуда известно? – быстро спросил де Лерон.

– От солдата, который служит в Особом полку; он помогает нам.

– Неужели рядовой Жан? – тихонько проговорил Лестин. – Поразительно…

– Понятно, что все это – Особый полк, так что…

– Справимся, – проворчал де Лерон.

– Дальше. Перед захватом дворца мы, – он посмотрел на Ретеля и Лестина, – арестовываем Густава. На несколько часов он остается во дворце под усиленной охраной – до тех пор, пока все не кончится. Затем он будет отправлен в Башню. К нужному часу во дворце собираются члены действующего Государственного Совета и те, кто нам верен: барон Крайк, граф Фишер, лорд Нейрел… по списку, в общем. Совет приносит присягу. Гвардия должна присягнуть к вечеру. Все это время город патрулируется в усиленном режиме. Если все пойдет хорошо, посты от ворот и с улиц будут убраны через несколько дней. О порядке смены мы уже говорили.

Полковник кивнул.

– В тот же день, но после завершения присяги отправляются гонцы в действующую армию и в провинции.

– Совет? – спросил Ретель.

– Новый состав Совета будет объявлен в тот же день.

– Как я понимаю, нынешний Совет пока не в курсе? – улыбнулся Ретель.

– Ни сном ни духом, – усмехнулся Патрик.

– А городской Совет?

– Будет приведен к присяге в тот же день. С ним сложностей не возникнет, там – Мортон, а в Гильдии купцов еще и Руциус, они справятся.

Граф кивнул.

– Возражения? – Патрик обвел взглядом сидящих.

Ретель и Лестин покачали головами. Полковник сказал «Нет», оглушительно чихнул и полез в карман за платком.

Где-то за окном бойко перекликались сороки. Из-за двери потянуло запахом свежих булочек.

– Значит, что нам остается? – заговорил Лестин. – Известить верных нам людей о приблизительном времени, к которому им нужно прибыть в столицу. Это – я и вы, граф. Раз.

– Два – мои люди, – откликнулся де Лерон. – Думаю, точную дату нужно будет сообщить Рейнберу и Дьерту.

– Расположение постов во дворце – три, – напомнил Лестин.

Патрик кивнул.

– А что со сроками? Сколько нам нужно будет времени? – спросил де Лерон. – Месяц? Два?

– Полагаю, не больше месяца, – откликнулся Лестин.

– Больше, – покачал головой Ретель. – Два, как минимум. Учитывая расстояния…

Патрик улыбнулся.

– Сойдемся на полутора?

Подумав, Ретель кивнул:

– Хорошо. Но при условии, что за три дня до выступления все будет готово даже не на отлично, а на великолепно. Риск в таком деле недопустим.

– Сегодня двадцать шестое апреля, – Патрик обвел глазами сидящих. – Я думаю, к середине июня мы все успеем.

– Пятнадцатое?

– Семнадцатое.

– Почему именно так?

– За два дня до дня рождения Густава; ни у кого не вызовут подозрения съезжающиеся в столицу.

– Ах да. Принято.

– Возражений нет?

Лестин, де Лерон, Ретель одновременно кивнули.

– Теперь – время выступления…

– Ночь? – уточнил де Лерон. – Думаю, три часа пополуночи будет вернее всего.

– Утро, – ответил Патрик. – На рассвете.

И, выдерживая обращенные на него взгляды, пояснил:

– Я назначил бы день, если бы это было возможно, но понимаю, что это создаст массу дополнительных сложностей. Но красться в ночи, как вор, тайком, я не хочу. Густав должен быть арестован и судим – открыто и законно, и выступление наше будет законным. Поэтому – утро, пять часов.

Лестин слабо улыбнулся и тихонько покачал головой.

– Стоит ли, Людвиг? – с сомнением спросил Ретель. – Рискованно. В пять часов в июне уже рассветет.

– Смена караула в восемь, и у нас будет еще три часа. Если все пойдет так, как мы задумали, нам на все хватит времени. А что рассветет – этого я и хочу. Пусть все видят, что мы действуем не как убийцы и узурпаторы, а по праву… по праву закона.

Ретель хмыкнул и потянулся за сигарой. Прикурил, помахал рукой, развеивая дым.

– Кстати, Людвиг, – к потолку всплыло синеватое колечко, – что вы будете делать, если Государственный Совет откажется вас признать?

– Я думаю, бумаги, подписанные Его Величеством Карлом, убедят наших лордов, – спокойно ответил Патрик. – Указ за подписью короля, манифест о престолонаследии… И кстати, – обратился он к Лестину, – с этими документами пора что-то придумать.

Ретель вопросительно поднял брови:

– С этого места подробнее, пожалуйста.

Патрик вздохнул.

– Незадолго до смерти Его Величество оставил мне некие бумаги; они хранятся сейчас в тайнике в кабинете короля. Не знаю точно, что там, но полагаю, что указ о возвращении мне всех прав и титула, манифест…

– В тайнике в королевском кабинете? Вы уверены, что они до сих пор там?

– Нет, – прямо ответил Патрик. – И для того, чтобы выяснить это, мне нужно попасть во дворец.

– Каким образом? Вам нельзя там показываться.

– Вот как раз этого я пока и не знаю. Чтобы проникнуть в кабинет Его Величества, нужно быть королем, не больше и не меньше…

– …что без бумаг невозможно. Либо нам нужно придумать иное средство повлиять на Совет… в нужную сторону.

– Других способов убедить Совет я не вижу, – тихо сказал Патрик. – У меня есть еще одно письмо короля, в котором он… все объясняет. Оно у меня… то есть пока – здесь, в поместье. Его тоже нужно будет предъявить, но боюсь, что без официальных бумаг оно покажется недостаточно весомым.

Ретель снова затянулся сигарой:

– Я вижу две возможности. Либо документы до сих пор в тайнике, либо уже обнаружены. Тогда…

– Тогда Густав уничтожил их, – кивнул де Лерон.

– Вот именно, – сказал Патрик. – Мы должны знать точно, а чтобы проверить, нужно заглянуть в тайник. Вот будет смеху, если это станет единственным нашим препятствием. Как вы понимаете, у меня возможности попасть во дворец нет. Никто другой сделать этого не сможет, – добавил он после паузы, – потому что о расположении тайника знаю теперь только я. А ключ от кабинета всегда был только у Его Величества.

– Но есть, наверное, ключи и у слуг… – вопросительно проговорил де Лерон. – У лакеев, у королевского камердинера… кто там еще?

– Сейчас – нет, – ответил Лестин. – По крайней мере, сразу после коронации уже не было. У Густава пункт на эту тему… прости меня, Господи, – он перекрестился, – о власти плохо не говорят.

Глаза его смеялись.

– Подкуп? – предложил де Лерон.

– Кого? – спросил в ответ Лестин.

– Хоть самому переодевайся, – проворчал Патрик, сворачивая трубочкой план дворца, – слугой или садовником…

Он вдруг остановился.

Лестин посмотрел вопросительно.

– Садовник, – проговорил Патрик медленно и положил план на стол. – Садовник. Ламбе… помните, был у нас такой, он, сколько я себя помню, во дворце служил, еще отец его хвалил очень. Дерево, которое в кабинете – это ведь он за ним ухаживал. Отец всегда говорил, что таких людей, как Ламбе, и среди министров поискать… ну, в смысле, честный. Что с ним стало?

– Насколько я знаю, – заметил Лестин, – служит и сейчас. Хотя… это было больше года назад. Но, мой принц, вы уверены, что можно доверить такое дело слуге?

– Да, – быстро сказал Патрик. – От Ламбе мне нужна только одежда и возможность попасть в кабинет под видом его помощника. Конечно, желательно, чтобы Густава в этот день во дворце не было, но это решаемо.

– Но садовник узнает вас, – нахмурился Ретель.

– Придется рискнуть, – пожал плечами Патрик.

Лестин встал, пошире раскрыл окно, задернул плотную штору. Библиотеку заполнил синеватый сумрак, стало не так жарко.

– Если хотите мое мнение, то я решительно против. Риск огромный и совершенно неоправданный.

– У вас есть другой вариант?

– Нет, но…

– И у меня нет. Доверить это дело кому-то другому я не могу. Значит, должен идти сам.

– А если садовник донесет?

– А если нет?

Некоторое время все молчали. Ретель задумчиво барабанил пальцами по подлокотнику дивана.

– Да, – сказал, наконец, де Лерон, – пожалуй. Риск, конечно, огромный, но…

– И ненужный, – сердито проговорил Ретель. – В день переворота можно отлично все сделать сразу после ареста Густава. У нас будет возможность.

– А если нет?

– В крайнем случае, если бумаг уже нет – идти напролом.

– Тогда чем мы будем лучше него? – тихо спросил Патрик. – Напролом… да, можно. Но трон принадлежит мне по праву – и это я должен доказать. Я не хочу быть узурпатором…

– Можно подумать, – заметил Ретель, – сама идея государственного переворота законна.

Патрик посмотрел на него.

– Не законна. Но одно дело, когда она вынуждена и оправдана, другое – когда оправдать ее нечем.

Лестин спрятал в бороде улыбку: воспитанника опять понесло.

– Хорошо, – ехидно сказал Ретель, – Допустим, вы проникните во дворец и даже выйдете живым наружу. Но если бумаг в тайнике нет – все отменим?

Патрик рассмеялся.

– Да, граф, уели. – Он снова стал серьезным. – И все-таки я должен это сделать. Если бумаг там нет, у нас будет время придумать что-то, что… сможет оправдать их отсутствие.

– А если, – осторожно спросил де Лерон, – подделать эти бумаги?

– И вместо того, чтобы рисковать собой и всем делом, пытаясь проникнуть во дворец, – добавил Ретель, – просто взять с собой запасной комплект документов. И пустить его в ход, если в тайнике ничего не окажется. Если окажется… значит, он просто не понадобится, и вы позже тихо его уничтожите.

– Как вариант – да. Но только если другой возможности их получить у нас не будет, – решительно сказал Патрик.

Ретель неторопливо налил себе воды, выпил залпом.

– Тогда предлагаю вернуться к предыдущему вопросу: что делать, если Совет все же откажется признавать вас королем? Такое возможно, даже если вы предъявите подписанные королем Карлом бумаги. Совет может оспорить их подлинность, а действовать нам надо быстро.

Повисла минутная пауза.

– Тогда… придется распустить действующий Совет, назначить новый и привести к присяге его, – ответил Патрик. – Хотя этот вариант мне совсем не по душе.

– Но пожалуй, он единственный, – тихо заметил Лестин.

Де Лерон согласно наклонил голову.

– Тогда надо заранее подготовить бумаги и на этот случай, – отозвался Ретель.

– Придется, – сумрачно и устало откликнулся принц.

* * *

Ясный день сменился тихим, теплым и светлым вечером. Вечерний чай решили выпить на веранде; благо, позволяла погода. Повар господина ван Эйрека в этот раз превзошел сам себя – даже Ретель признался, что таких пирожных он не ел даже дома, а его кухня славится на весь Руж. Плетеные кресла-качалки тихо поскрипывали, пахло цветами. Белое вино в бокалах прозрачно искрилось в заходящем свете солнца. Ретель и де Лерон закурили; голубоватый дымок на мгновение завис под потолком и выплыл наружу, растворился в прозрачном вечернем воздухе. Август ван Эйрек, не выносивший табачного дыма, сел на ступени веранды, к нему присоединился и Лестин. Патрик с тревогой поглядывал на старого лорда: тот не только не закурил, против обыкновения, но и не выпил за весь вечер ни глотка вина. И иногда потирал украдкой левую сторону груди.

– Что с вами сегодня? – спросил его шепотом принц, когда Ретель, «дядя» и де Лерон заспорили о достоинствах и недостаках разных сортов табака.

– Ничего особенного, – отозвался лорд спокойно. – Устал.

Патрик пристально посмотрел на него – но Лестин выдержал его взгляд и улыбнулся.

– Пустое, Людвиг. Надо будет, как вернусь в Леррен, показаться лекарям. Возраст, вот и все…

Слуги принесли еще вина и большое блюдо с закусками и теплыми, только что испеченными пирожками. Патрик надкусил один: с черникой.

Господин ван Эйрек поднял бокал.

– Я хочу выпить за именинника. За вас, Людвиг! Будьте счастливы, мой мальчик, и пусть у вас все будет хорошо! Пусть сбудется все, к чему вы стремитесь.

– Спасибо, дядюшка! – рассмеялся Патрик. – Я постараюсь.

– За вас, Людвиг, – де Лерон двумя глотками опустошил бокал, глаза его смеялись. – Даст Бог, еще будем служить в одном полку!

Ретель молча приподнял бокал и улыбнулся.

Они чокнулись, дружно выпили, но Лестин только пригубил.

– Между прочим, Людвиг, – заметил Август, лукаво глядя на «племянника», – господин Лион просил передать, что рад будет вас увидеть.

– Увы, не в ближайшие дни, – откликнулся Патрик, жуя пирожок. – Завтра я уеду в Леррен и вернусь, Бог даст, через три-четыре дня. Тогда можно будет подумать…

– А девица Луиза, – продолжал хозяин, – кланяется вам… справлялась о вашем здоровье.

– Благодарю, – с ноткой грусти откликнулся принц. – Как она?

– Спасибо, хорошо. Правда, показалась мне грустной, но… быть может, это в преддверии перемен: скоро будет объявлена ее помолвка.

– Вот как? С кем же?

– С князем Вараном. Он не так давно вернулся к себе из Леррена.

– Князь Варан втрое ее старше, – заметил Патрик. – И Луиза согласилась?

– Ей ничего не остается делать. Господин Лион болен и, видимо, настаивает на этой свадьбе, чтобы девушка была пристроена в надежные руки.

Патрик помолчал.

– Как знать, может, это и к лучшему.

– Но мне показалось, – продолжал «дядя», глядя на Патрика, – что сама Луиза хотела бы увидеть в роли Варана кого-то другого.

– Все может быть. Но не нужно тешить девочку несбыточными надеждами, дядюшка. Князь Варан – не самая плохая партия; по крайней мере, она ни в чем не будет нуждаться.

Солнце село, и на веранде сразу стало зябко.

– Не перебраться ли нам в дом, господа? – предложил Лестин. – Мой ревматизм как-то не склонен наслаждаться холодом, а я хочу опробовать завтра вашу новую лошадь, Август. Не велеть ли затопить камин?

…Они засиделись за полночь. Уже давно спали слуги; в конце концов Патрику пришлось самому идти на кухню за новой порцией уже остывшей курицы, когда он понял, что снова проголодался. Остатки мяса были оставлены поваром на столе и заботливо прикрыты салфеткой. Поставив на стол подсвечник с тремя свечами, Патрик почувствовал вдруг такой страшный голод, что прямо здесь же, руками оторвал куриную ножку и вцепился в нее зубами. Окно в кухне осталось приоткрытым; ночной ветерок слабо шевелил на столе салфетку, тянуло прохладой. По потолку метались тени; влетела большая ночная бабочка, закружилась вокруг свечки. Где-то вдалеке залаяли собаки; заливистый лай прокатился по деревне и смолк, как обрезало. Патрик жевал, стоя в полутьме, замечательно вкусную эту ножку и неожиданно почувствовал себя удивительно счастливым – от этой светлой апрельской ночи, от того, что осталось совсем немного, оттого, наконец, что знал: все, совершенно все в этом мире обязательно будет хорошо.

Когда он вернулся в гостиную, старики над чем-то хохотали. У графа блестели глаза, на обычно бледных щеках проступил румянец. Полковник де Лерон откинулся в кресле и расстегнул два верхних крючка мундира. Блюдо с пирожными сдвинули в сторону, «дядя» Август чертил что-то на клочке бумаги. Только Лестин молчал, и глаза его оставались грустными

Патрик остановился в дверях и, прислонившись к косяку и улыбаясь, смотрел на них. Отчего ему так легко дышится сегодня и так спокойно? Несмотря на нездоровье Лестина, несмотря ни на что…

Все эти два года он приезжал в поместье ван Эйрека нечасто, но регулярно и оставался каждый раз недели на две. Эта тихая усадьба стала теперь его домом. Господин ван Эйрек сдержанным дружелюбием, подчас даже лаской и спокойным юмором порой напоминал Патрику отца. Казалось бы, они совсем не похожи – шумный, вспыльчивый и энергичный Карл и спокойный, сдержанный Август, но вот поди ж ты… Впрочем, другого дома у него теперь все равно не было.

– Слышали новость, господа? – громко сказал де Лерон. – Его Величество подписал на днях новый указ о собраниях… теперь по всей стране запрещено собираться больше, чем вчетвером.

– Это как? – не понял Патрик.