Злой город. Петрополь

Злой город

Петрополь

Владислава Сулина

© Владислава Сулина, 2023

ISBN 978-5-0059-4576-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Словно сквозь мутное, запотевшее стекло, с ночного неба на город белым бельмом пялилось полнолуние. Вокруг слепого ока светился зеленоватый ореол лунной галлы. Холод проводил шёлковыми пальцами по щекам, шептал в уши с ветром, приподнимал подолы и воротники плащей. С воды дуло особенно сильно. Чёрные волны покачивались и плескали на каменные ступеньки, круто спускавшиеся до самой воды – с набережной никого не разглядеть, только если встать наверху, в начале лестницы. Место здесь было не совсем глухое, но в позднее время безлюдное. Всего несколько минут ходьбы до моста. На другой стороне реки виднелись огни Столбового острова, а левее поднимался массив старинного парка, погружённого в совершеннейший мрак.

Человек сидел на одной из верхних ступенек лестницы и трясся мелкой дрожью, да так сильно, что слышно было, как зубы отбивают дробь, хоть пляши под них. Скорчившись, сжавшись, точно пытаясь завернуться в самого себя, схватившись руками за плечи, уставился неподвижным взглядом в одну точку где-то между кончиком собственного носа и чёрной гладью водяного пространства реки.

– Зябко сегодня, – проворчал сержант Котов, похлопав по карманам и, не найдя портсигара, как-то по-особенному крякнул и двумя пальцами ущипнул себя за подкрученный ус.

– Ну-с, где там наш труп, господа-судари?

– В лодке, господин сержант, – указал городовой. – Вона, на палубе.

– Посветите, что ли… – со вздохом попросил Котов и начал спускаться к воде.

Труп лежал на корме, на покрывале из грубой ткани, растянутой поверх каких-то ящиков, перевозившихся на лодке. Лежать на неровной поверхности у трупа получалось очень неловко: голова запрокинулась, одна рука болталась, приподнятая углом короба, ноги раскидало в стороны. От тревожного лунного света труп сперва показался Котову синюшным, но под тёплыми лучами фонаря стало понятно, что откинулся бедняга не так давно – едва начал коченеть.

Переступив на месте, Котов ухватился за поданную руку городового и перешагнул на качнувшуюся лодку. Заглянул в рубку – крошечную будочку со штурвалом, позади которой торчали несколько труб и большой котёл парового двигателя. В рубке оказалось пусто, только перед смотровым стеклом покачивались на цепочке четыре гвоздика.

– Это чего? – кивнул Котов городовому.

– На удачу, – ответил тот, и, видя что сержант не понимает, пояснил обстоятельнее: – Гвозди из подковы, их вместо подковы на удачу вешают.

– А чего не саму подкову?

– Дак… – растерялся городовой. – Удобнее.

– А…

Сержант Котов вылез из будки и прошёл на нос, но и здесь не увидел ничего важного: всё самое интересное лежало на корме в позе распятого кузнечика. Покойник был не особенно молод, лет сорока, и в отличной физической форме (сержант попытался втянуть живот, но тут же сдался и с коротким вздохом поправил пояс). Убитый распластался под небом в чём мать родила, с аккуратной дырочкой в груди, из которой стекли и засохли две дорожки крови. Приятное лицо, коротко подстриженные волосы. Котов наклонился и приподнял его руку – никаких мозолей, и даже ногти подпилены. Это были руки не рабочего человека. Сержант встал на колени и пару минут старательно принюхивался к трупу, однако не смог уловить запаха алкоголя.

– Эх, за что ж тебя, окаянного…

На лодке крови почти не растеклось, значит, убили бедолагу не здесь. Котов отряхнул брюки, шагнул к борту, споткнулся о свёрнутый кольцом канат, вполголоса помянул нечистую силу и кое-как выбрался на твёрдую землю.

– А ты, чудик, оклемался? – ласково спросил он трясущегося человека.

Человек поднял на полицейского мутные глаза и громко икнул. Покачав головой, сержант извлёк из внутреннего кармана фляжку. Человек схватился за неё обеими руками, вмиг учуяв содержимое, приложился, одним махом осушив чуть не на половину.

– Ну, будет, хорош! – Котов вырвал фляжку, поднёс к уху, озабоченно потряс. – Давай, рассказывай, что тут приключилось. Для начала, как звать тебя?

Человек всхлипнул и сжал пальцы сильнее, но выпитое начинало оказывать благотворное воздействие и заговорил он лишь слегка дрожащим голосом.

– Сазанов. Лавр Иванович. – Он провёл рукой по губам. – Я стоял под Винным мостом, на Глухой речке, значит. Мотор заглушён. Всё тихо, никого вокруг, тут подъезжает машина и встаёт на мосту. Слышу, что дверца открылась, потом ругаться кто-то стал. Они, значит, подтащили этого, перевалили через перила и укатили. А он же шмякнулся прямёхонько в мою лодку!

Лавр поглядел на сержанта снизу вверх.

– Прямо на меня, представляете?

– Ну, а ты чего?

– Я?.. – Лавр Иванович утёр лоб тыльной стороной ладони, хотя на холодном ветру никакого пота не было и в помине. – Я обождал, потом завёл двигатель и поплыл. Как отплыл подальше, встал на якорь и побежал искать помощь.

Котов поймал взгляд городового и тот кивнул, подтверждая:

– Мне он то же самое наплёл.

Сержант, забывшись, снова принялся хлопать себя по карманам, вспомнил, что папирос нет, и приуныл.

– Ты его не двигал?

– Да Боже упаси, господин начальник! – чуть не взвизгнул Лавр. – Я смотреть-то на него боялся!

– Ну, ясно, ясно. – Котов махнул рукой и повернулся к сошедшему на берег городовому.

– Винный мост, да?.. Дела…

– Земля «Лихих», господин сержант, – несмело произнёс городовой. – Кварталах в четырёх от «Небесного фарватера».

– Что-то распоясались «Лихие», трупы с мостов кидать начали, м-да… – Котов покачал головой. – Не похоже на них, – с сомнением прибавил он. – Ладно, забираем этого жмурика и лодочника, и в участок. А, Сазанов? Будешь показания давать?

– Я, я всенепременно, я всё расскажу, как есть!

– Так поднимайся, тетеря.

Труповозку ждали долго. Только они и днём никогда не спешили ехать: мол, клиенту торопиться-то уже некуда. Пока грузили тело в телегу, Котов смотрел то на пар, шедший от ноздрей лошадки, то на чёрную воду внизу, на которой плавно покачивалась лодка, и думал, что надо было Лавру Ивановичу спихнуть труп в реку. Эх, надо было. Так оно вышло бы лучше.

Глава первая

С утра моросило, стены зданий и тротуар стали тёмно-серыми от дождя, пробежавшегося по городу перед самым рассветом. К шести дождь перестал, но улицы всё ещё окутывало прозрачным туманом, смешивавшимся с паром, который поднимался из канализационных люков. Небо придвинулось к крышам, затянутое однородной массой грязновато-белых облаков, пахло водой. Немногие ранние птахи изредка входили в здание Почтамта, наваливаясь на тяжёлые двери. Старые пружины не желали пускать горожан внутрь и в ход шли ботинки и проклятия. Воронин наблюдал, как какая-то дамочка привалилась к двери плечом и бедром, и, пыхтя, почти выпала внутрь. Дамочка была худенькой, а почтамтская дверь упрямой и без боя не сдавалась никому.

Двое широкоплечих парней таскали к грузовику зашитые мешки с большими печатями «ЦентрПетропольБанка», четверо из сопровождения зорко осматривали улицу, провожая взглядами каждого заходившего в здание почты человека. Даже симпатичная худенькая барышня не избежала внимания, правда, в основном, та её часть, что располагалась пониже поясницы.

Воронин сидел рядом с водителем и курил в приоткрытое окошко.

– Что-то долго сегодня возятся, – сказал он, глянув в боковое зеркало.

– А куда торопиться? – отозвался Семён. – Вечером, чего, идём отмечать?

– Получка-то только завтра, – удивился Воронин. – Чегой-то ты заранее?

– А чего нет? Куда тебе сегодня спешить, к благоверной своей?

– Да уж, – Воронин горько усмехнулся, снова посмотрев в окошко на неторопящихся грузчиков. – Не баба, а полковник в юбке, в последнее время совсем разошлась, какой уж тут отдых – на часик из дома не вырвешься. – Он шмыгнул носом и стряхнул пепел с сигареты в приоткрытое окно.

– Дуры бабы, – поддержал Семён приятеля. – Вот не понимают они, что нельзя так с мужиками: ежели оголодает пёс, так и цепь сорвёт, и тогда уж всё, ищи ветра в поле!

Воронин кивнул, затянулся, и снова бросил взгляд в боковое зеркало: здание Главпочтамта стояло в самом конце Почтамской улицы, фактически – в центральной части города, но на деле в стороне от основного шума и движения. Прямо напротив, через дорогу, высилось каменное, монументоподобное здание, на первых двух этажах которого располагался Стол справок. С Почтой его соединял коридор на уровне второго этажа, перекинутый через улицу.

Улица пустовала, в нескольких метрах от фургона дворник в белом фартуке мёл вдоль тротуара, сгребая влажные осенние листья, скатывавшиеся в комки грязи. Фигуру дворника окутывал туман и он казался выцветшим. Выцветшими выглядели стены зданий, вся улица, небо и даже форма грузчиков, переносивших мешки с деньгами в инкассаторский фургон.

– Тихо как… – пробормотал Воронин.

– Чего? – переспросил Семён.

– Да ничего. Тихо, говорю.

– А. Так рано ещё, – Семён побарабанил по рулю. – На проспекте поживее. Но утром ездить хорошо, движение не такое сильное.

– Точно, – кивнул Воронин, снова шмыгнув.

– О, пора, – Семён подобрался и повернул ключ зажигания.

Грузчики как раз занесли последний мешок, двое таскавших мешки залезли в фургон и, как полагается, заперлись изнутри. Один из сопровождающих напутственно хлопнул ладонью по дверям и оба забрались в легковушку. Семён, повернувшись в кресле, приоткрыл узкое слуховое окошко, крикнул внутрь:

– Ну, что, парни, порядок?

– Да, поехали.

Водитель закрыл окошко и взялся за рычаг, Воронин сделал две быстрые, последние затяжки, выкинул окурок наружу и закрыл окно.

– С Богом, – пробормотал он.

Машины тронулись. Первым с улицы вырулил серый бронированный фургон, за ним, держась в нескольких метрах позади, ехал автомобиль сопровождения с двумя серьёзными парнями, имён которых Воронин не помнил: ребята из охраны всегда ходили особняком, как чёртова элита, будто водители какая-то другая, низшая каста. Не выпивали вместе, не поддерживали шутки, всегда собранные, как псы. Псы и есть.

Воронин посмотрел на напарника – вот Семён был своим человеком: у него и трёшку можно было стрельнуть до зарплаты, и выпить с ним, и поговорить по душам. Друзья – не друзья, а, всё-таки, приятели. В огонь не кинется, но положиться можно.

Фургон повернул в переулок. Время ещё слишком раннее: прохожих почти не видно, магазины пока не открылись. Осенние утренние сумерки отступали, но складывалось ощущение, что солнце передумало вставать: выглянув, оно снова забралось назад под облачное одеяло, решив, что день чересчур сырой, чтобы вылезать из постели.

В этом городе солнца всегда было мало, свет начинал плутать по пути к земле, путаясь среди башен, мостов и галерей, свет увязал в острых металлических решётках балконов, железных ступенях длинных лестниц, тянувшихся вверх из дворов на вторые, третьи, четвёртые этажи… Длинные арки, похожие на коридоры, в тенях которых скрывались низкие двери, ведущие неизвестно куда, полутёмные подъезды с продавленными от времени ступенями, тупики и обжитые подвалы… Солнце не заглядывало сюда месяцами.

– Так что, идём вечером или нет? – спросил Семён.

Гипнотизировавший проплывающие мимо дома Воронин не услышал и Семён повторил вопрос, повысив голос.

– Чего? – встрепенулся Воронин.

– «Чего»! – передразнил приятеля Семён. – Кабак, получка! Идём или нет?

– Получка же завтра.

Семён молча глянул на приятеля – разговор повторялся по кругу.

– Ты тут, вообще? – спросил он, усмехнулся, и прибавил: – Или уже выдумываешь историю для благоверной, чтобы свалить?

– Поворот не пропусти, – сказал Воронин, выпрямившись в кресле.

– Не учи учёного!

Фургон повернул налево и въехал на широкую улицу, застроенную невысокими домами в три-четыре этажа. Как и во всех других частях города, первые этажи почти целиком занимали магазины и лавки, а здесь – ещё и ювелирные мастерские. В больших стеклянных витринах красовались на бархатных подставках ожерелья, браслеты, серьги, искрившие как звёзды в ясную ночь, меха, атласные платья, шляпки с таким количеством лент и перьев, что ими легко можно было набить маленькую подушку. Второй этаж занимали, в основном, конторы, на третьем, судя по ажурным занавескам, уже начинались квартиры владельцев лавок. В домах, где этажи неудержимо устремлялись к небесам, самые верхние нанимали наименее обеспеченные жильцы. В мансардах обитали студенты, служащие низких званий, музыканты и художники, словом, все, кто не мог позволить себе что-то более просторное и тёплое.

Но здесь дома стояли не такие высокие, да и студенты с мелкими служащими не селились в этой части города.

– Жена всё грезит такими, – сказал Семён, кивнув на витрину. – Я ей говорю: «Марфушка, ну зачем тебе этакая башня на голове?» А она обижается. Разве ж я не прав? Такие шляпки не для горничных, куда она её наденет? В церковь, что ли?

Семён посмотрел на приятеля, однако Воронин его, похоже, не слушал.

– Эй, ты чего сегодня спишь всё утро?

– Чего?

– Я говорю… – Семён не закончил, бросив взгляд в зеркало заднего вида. – Что за чёрт… – пробормотал он, крепче схватившись за руль.

Позади на улице показались две машины. Они выехали из переулка и быстро нагоняли, идя борт в борт. Справа ревел мотором грузовик, слева неслась чёрная четырёхместная «Эмка». Оказавшись позади машины сопровождения, они разошлись в стороны, легковая, поддав газу, вырвалась вперёд, а грузовик вдруг резко вильнул вбок. Завизжали тормоза, грузовик наискосок перегородил дорогу машине сопровождения, парни внутри тоже ударили по тормозам, резко остановившись в каком-то метре от подрезавшего их наглеца.

– Твою мать! Володя!.. – выдохнул Семён. – Что…

Он повернул голову и в лицо ему уставилось дуло револьвера.

– Тормози! – рявкнул Воронин. – Тормози, скотина! Ну!?

Семён вдавил педаль тормоза, от резкой остановки их бросило вперёд. Оба приложились о панель. В тот же момент вырвавшаяся вперёд легковая остановилась, дав крутой разворот, встала боком, изнутри выскочили двое, спрятавшись за машиной. Распахнулась дверца грузовика и на дорогу спрыгнул молодой парень лет двадцати семи, с фигурой циркового атлета. Серые, в тонкую полоску, брюки, светлая рубашка и жилет, ботинки – всё сидело на нём как литое. Голову, остриженную почти под «ноль», прикрывал кожаный картуз. Откинув полу плаща, он сдёрнул с пояса гранату и закинул в кабину грузовика. Секунд за восемь преодолев расстояние до легковой, парень спрятался за машиной. В тот же момент грянул взрыв, грузовик полыхнул, прыснули осколки и металл, в сторону прикрытия дунуло огненным вихрем. Из-за легковушки поднялись двое, взяв на прицел охранников, они открыли огонь из автоматических винтовок, не позволяя тем высунуться.

Выпустив руль, Семён смотрел на Воронина широко раскрытыми глазами.

– Володя, опусти ствол…

Не ответив, Воронин размахнулся и ударил водителя рукоятью револьвера сбоку по голове. Семён коротко вскрикнул и начал заваливаться, Воронин перегнулся, открыл дверцу, вытолкнул обмякшее тело наружу, занял место водителя и повернул ключ. Фургон сорвался с места.

Мельком оглянувшись на шум, парень в картузе прицелился из револьвера и несколькими выстрелами пробил шины передних колёс машины сопровождения.

– Погнали, погнали, – скомандовал он, заскочив в легковую на заднее сидение.

Двое с винтовками заняли свои места и «Эмка» пустилась догонять инкассаторский фургон.

– Ну и рожи были у охраны! – расхохотался парень, сидевший за рулём. Рыжий, как чёрт, в лихо заломленной кепке. – Макс, ты видел?

– Не отставай от него, – негромко велел Максим, внимательно следивший за мчавшимся впереди фургоном.

Машина вырулила на перекрёсток и повернула на Храмовый проспект, в сторону Велиги. Здесь дорога уже не пустовала, среди машин даже двигались несколько экипажей, но, благодаря раннему часу, перемещаться можно было пока ещё свободно.

– Ровнее, ровнее держи, – пробормотал себе под нос Максим, наклонившись между двумя передними сидениями и не отрывая взгляда от фургона. Воронин, будто услышав его, сбавил скорость и плавно вклинился в общий поток. Проспект шёл через центр города. Через несколько перекрёстков они оставили по правую руку Королевский городской сад и, наконец, повернули налево, на Канатную улицу, шедшую параллельно набережной Велиги. Никого не встретив, фургон проехал несколько домов и повернул в один из дворов под арку. Легковая встала рядом.

Затормозив, Воронин выскочил из кабины, обежал фургон и застучал в двери:

– Мужики, всё, оторвались, можно выходить! – крикнул он и оглянулся на Максима.

– Пошёл ты! – заорали в ответ из кузова. – Предатель паршивый!

– Живыми не дадимся! – прибавил второй.

Воронин растерянно посмотрел на налётчиков, но Максим уже шёл к кабине с сумкой в руках. Забравшись на место водителя, он достал несколько трубок, свёрнутых из газет, и кабина тут же наполнилась сильным аммиачным запахом. Сев боком, чтобы не попасть в предел видимости, парень щёлкнул зажигалкой, подпалил две трубки, отодвинул щиток слухового окошка и кинул трубки внутрь, затем сразу ещё две, закрыл окошко и выскользнул из кабины.

Парни из «Эмки» встали по обе стороны от машины, взяв на прицел двери. Максим достал из-под плаща револьвер и, свистнув Воронину, растерянно топтавшемуся на месте, мотнул головой, знаком показав отойти. Тот едва успел забежать за фургон, как дверцы распахнулись и наружу в клубах белого дыма вывалились двое кашляющих и ругающихся охранников. Они пытались целиться, но ничего не видели сквозь градом катившиеся слёзы. Лица у обоих побагровели от приступа удушья.

– Лежать! – заорал Рыжий и двинул прикладом по затылку того, что был ближе. Второго вырубили тем же приёмом и оба охранника повалились на землю.

– Голос, забери оружие, – распорядился Максим, пряча свой револьвер в плечевую кобуру.

Молчаливый парень с бледным, вытянутым лицом наклонился подобрать винтовки. Закинув обе в легковушку, он оттащил охранников в сторону, уложив поодаль, посидел, выслушивая пульс. Рыжий тем временем открыл пошире двери кузова и выкинул всё ещё дымившиеся шашки. Они начали грузить мешки в «Эмку». Воронин помогал, но руки у него тряслись от волнения.

– Всё, – объявил Рыжий, уложив последний мешок. Багажник и кабина оказались забиты ими так, что едва ли мог поместиться человек. Рыжий обежал легковушку, чтобы занять водительское место. Голос тряпочкой обтирал ручки дверей в кабине инкассаторского фургона.

Максим развернулся к Воронину и мужчина непроизвольно сглотнул, взгляд его метнулся вслед за рукой парня, потянувшегося под плащ.

– Господин Лихов… – выдавил он, сделав шаг назад.

Рука снова показалась, но уже с пачкой банкнот.

– Адрес помнишь? – спросил Максим, всучив деньги мужчине. Воронин испуганно кивнул, негнущимися пальцами сжав пачку.

– Сидишь две недели, запомнил? – Максим сунул в другую руку Воронину ключ. – На улицу не высовываться. Через две недели придёт мой человек, назовёт условленный пароль – «не буди Лихо». Если не назовёт, значит, не от меня. Он вывезет тебя из города рекой. Всё, пошёл.

Воронин закивал и бросился бежать прочь со двора.

– На улице не беги! – крикнул ему вслед Максим. – Голос! Закончил?

Бледнолицый выпрыгнул из кабины. Максим устроился на переднее сидение рядом с Рыжим.

– Снимаемся.

Машина тронулась с места и неторопливо поехала через дворы, спустя несколько минут вырулив на набережную. Рыжий, оборачиваясь через плечо, пытался разглядеть мешки. – Сколько там? Много, а?

Максим достал из кармана портсигар и закурил. Легковушка катила по набережной, справа в окне расстилалась Велига, далеко, на той стороне, проступали из тумана очертания домов Княжьего острова.

– Дома считать будем, – сказал Максим. – За дорогой следи.

***

Большие напольные часы в гостиной отбили семь ударов. Звон ещё несколько секунд висел в воздухе, потом затих. Павел провёл рукой по зачёсанным назад волосам, взял с края раковины карманные часы, сверил время. Из открытого окна с улицы слышались гудки машин, ржание лошадей и голоса. Воздух пах осенью и немного овсяным печеньем: аромат доносился из лавки, над которой помещалась квартира старшего лейтенанта. Спальня была небольшой, раньше в ней ночевала мать супруги, но сейчас сюда перебрался Павел. Чтобы комната не казалась ещё меньше, чем была, обставили её самым минимумом мебели: односпальная кровать, шкаф, возле двери зеркало и фаянсовый умывальник с латунными кранами, у окна втиснулся большой дубовый стол, перешедший Павлу по наследству от отца. На столе громоздились целые кипы бумаг, сложенных ровными стопками, середину занимал чернильный набор с фигуркой индийского слона – подарок сослуживцев на свадьбу.

Сняв со спинки пиджак, Павел последний раз бросил взгляд в зеркало, проведя рукой по подбородку, убедился, что ни порезов, ни следов от пены нет, и вышел в коридор. Соседняя дверь вела в спальню жены. Павел прошёл мимо и постучал в дверь детской.

– Войдите.

Сидевшая подле кроватки маленькая седая женщина подняла голову и улыбнулась. Павел кивнул ей, вошёл и на цыпочках приблизился к кроватке.

– Доброе утро, Павел Константинович, – поздоровалась женщина.

– Доброе, Анфиса Алексеевна.

Он наклонился над люлькой. Малыш тихонько сопел, его светлые бровки чуть-чуть хмурились и подрагивали во сне, сжатые кулачки лежали поверх одеяла. Павел провёл рукой по светлым, как у него самого, волосам сына. Мальчик вздохнул и лицо его расслабилось.

– Завтракать будете, Павел Константинович? – шёпотом спросила женщина. – Тая в гостиной, пьёт кофе, хотите, туда принесу?

– Нет, спасибо, в Управе кофе попью, – качнул головой Павел. – Ехать нужно.

– Как же так, Пашенька! Теперь и по воскресеньям работаете?

– Нужно подготовить кое-какие бумаги для суда, я ненадолго.

– Ну, хорошего вам дня, Пашенька, – улыбнулась женщина. – Пускай все злодеи сами сдаются на вашу милость!

– Без работы же останусь, – с улыбкой отшутился Павел.

Гостиная заполнялась утренним светом, проникавшим сквозь сахарно-белый тюль, занавешивавший широкие окна. Тяжёлые, охровые шторы Анфиса Алексеевна отдёрнула и подвязала, но в комнате всё равно не хватало ощущения света, слишком уж скудным было осеннее солнце над Петрополем. Обои кофейного цвета и горчичная обивка кресел прибавляли немного тепла гостиной. На стене, справа от двери, висели фотографии в деревянных рамах: супруга на прогулке в парке, сын, сидящий в окружении игрушек, и деревянный конь-качалка рядом с ним огромен, как живой скакун, старое фото родителей, дяди-тёти, родственники жены…

Павел принюхался к аромату кофе, исходившему от серебряного кофейника, стоявшего на подносе на круглом столике перед окнами. Стол покрывала небесно-голубая скатерть, от этого белое платье жены тоже отливало голубым. Она сидела боком, двумя пальцами держа тонкостенную кофейную чашечку, и читала газету. Совершенный профиль, тонкие дуги бровей, тёмные волосы тщательно уложены в причёску. К завтраку она оделась с таким же вниманием, каким одевалась на выход: в длинное платье с юбкой, похожей на цветок колокольчика, талия утянута широким поясом, рукава платья с широкими манжетами, и воротником-стойкой «под горлышко». На грудь спускался позолоченный кулон на длинной цепочке, в ушах поблёскивали серьги – его подарок на годовщину.

Павел остановился в дверях гостиной, привалившись плечом к косяку. Жена не повернулась, но на секунду её рука, державшая чашку, задержалась в воздухе.

– Доброе утро, Таис.

Она всё-таки чуть повернула голову, только взгляд её изучал кофейник, когда она ответила на приветствие.

– Ты куда-то собираешься? – спросил Павел, скользнув взглядом по её щекам с лёгким, ровным румянцем на острых скулах. Косметикой она пользовалась умело, как актриса, если бы он не знал точно, что его жена не умеет краснеть, принял бы румянец за настоящий.

– Нет, – сказала она, звякнув чашечкой о блюдце. – Почему ты так решил?

Павел не ответил и взглянул на часы, стоявшие в углу рядом с книжным шкафом.

– Давай вечером поужинаем в «Китайском дворике»? – предложил он. – А с Полем посидит твоя матушка.

Таисия плавным жестом встряхнула газету, расправляя листы.

– Если хочешь, – произнесла она ничего не выражающим голосом.

Павел посмотрел в сторону, но взгляд уткнулся в портрет жены: она стояла рядом с фонтаном, на её лице лежала кружевная тень от зонтика.

От двери раздалось несколько коротких трелей. Павел вышел в коридор, махнул рукой Анфисе Алексеевне, выглянувшей на звонок, прошагал в прихожую и открыл дверь.