Цугцванг по-русски. Книга 1. 96 отделение милиции г. Москвы

Начальник уголовного розыска 96 отделения посмотрел на труп, подождал, пока ищейка и Сусликов выскочат из квартиры, и сказал: «Начинайте!». Первым начал работу фотограф, за ним приступил к осмотру тела судебный медик со своим длинным градусником. В спальне расположились эксперты – криминалисты из РУВД, раскрыв свои хитрые чемоданчики прямо на широкой двуспальной кровати. Малышев, сидя на корточках, деловито извлекал содержимое карманов убитого и складывал всё на стул, стоявший около трюмо. Антон подошёл посмотреть: носовой платок с вышитой монограммой, ручка с золотым пером, большая кожаная записная книжка, пропуск в посольство Мексики, международный паспорт на имя Антонио Перес Гонгора, международные водительские права, документы на «Мерседес – 500SEL», портмоне с кучей банковских карточек, немного долларов США и целая пачка рублей разных номиналов, пачка визиток, набор изящных ключей, несколько смятых бумажек с номерами московских телефонов.

Снова открылась входная дверь в квартиру, и на пороге появился начальник ОУР района Калинов с двумя районными операми, заместитель начальника РУВД по оперработе Снегирёв, старший следователь районной прокуратуры Максим Переверзев. В квартире становилось тесновато.

– Ну, какие мысли есть? – подошедший к Антону Русиков взял со стула записную книжку и паспорт владельца, теперь уже бывшего.

– Да какие мысли, Владимир Николаевич! Рано ещё! Давайте подождём, что скажут эксперты!

– Хорошо! Подождём! – с этими словами Русиков зашёл в комнату, где расположилось только что прибывшее начальство, и закрыл за собой дверь.

– Пойду на кухню, узнаю, что там Борька нарыл! – сам себе уныло пробормотал Шелестов и аккуратно, по стеночке, стараясь не наступить на массу всяких хитроумных приспособлений лежащих и стоящих на полу около трупа, которые используют эксперты – криминалисты для определения траектории пули, двинулся на кухню.

Куча снующего туда – сюда народа, разговоры, щёлканье затвора фотоаппарата, звонки по телефону, шелест бумаги различных заполняемых протоколов производили монотонный достаточно сильный шум и когда он внезапно стих, то Антон сразу сообразил, что на место преступления прибыли самые – самые большие начальники. Он не ошибся.

Вновь возня на лестничной клетке, открывается дверь в квартиру, шаги, опять все замерли. Заместитель прокурора Москвы товарищ Иншаков, два его сотрудника, консул посольства Мексики в Москве со своим секретарём – переводчиком, ещё два посольских работника, то ли наших, то ли нет, прибыли на место преступления.

Шелестов прошёл на кухню, когда удобно расположившийся за длинным обеденным столом Боря Гудков, доселе мирно писавший протокол допроса свидетеля, вдруг вскочил со стула и мощно схватил коменданта за шиворот, подтянул его к себе и начал что-то яростно шептать ему в ухо.

– Так, все при деле! Можно пока отдохнуть, да и душно здесь, пойду на лестничную площадку! – развернувшись в обратную сторону, Антон прошёл через холл, толкнул не запертую дверь и вышел из квартиры.

Он спустился на площадку между этажами, и подошёл к окну. Он смотрел на ночной проспект, на желтые квадраты окон, на силуэты не знакомых ему людей, которым не было дела до его забот. Задумчиво глядя вниз, Шелестов прижался лбом к холодному стеклу. Было хорошо. Затем чему-то улыбнувшись, он нарисовал на уже запотевшем стекле улыбающуюся рожицу и подписал своим именем. Влага, конденсируясь в капли, постепенно начала стекать с краев нарисованной улыбки, и некогда веселая картинка постепенно превратилась в несчастную. С досадой и напоследок, взглянув на скорбную картинку, Антон удобно уселся на подоконнике.

Минутой спустя, хлопнула входная дверь квартиры, и появился судебный медик Вячеслав Альбертович Никифоров. Бессмысленно глядя на Шелестова, он достал из кармана белого медицинского халата настоящий серебряный портсигар с изображением Сталина, не спеша открыл его, вынул папиросу, постучал мундштуком о портсигар и сунул в зубы. Закрыл портсигар и положил в карман. Затем, держа коробок в правой руке, левой, не спеша, достал спичку и просунул её между ребром коробка и указательным и безымянным пальцами правой руки, затем резко пальцами правой руки двинул головку спички по ребру коробка, спичка вспыхнула. Никифоров элегантно поймал левой рукой взлетевший вверх коробок, а правой, со спичкой поднёс оранжевое пламя к концу папиросы. Одна затяжка, другая, взмахом руки он загасил спичку и сунул её в коробок, под днище. Затем, медленно передвигая своими длинными худыми ногами, он торжественно спустился вниз, к Шелестову, распространяя вокруг удушливый дым «Беломора».

Антон и сам умел проделывать такой фокус со спичечным коробком, научившись в детстве у однорукого сторожа аттракционов, в Нескучном саду. Это было очень давно.

Никифоров был чрезвычайно худ и лыс, только внимательные, чуть насмешливые карие глаза всегда смотрели на собеседника в прямом и переносном смысле: «свысока».

Вячеслав молча расположился рядом на подоконнике, затем повернул свою треугольную физиономию и посмотрел на Антона, как бы обнаружив, что он не один, протянул ему правую руку для рукопожатия.

Шелестов ответил.

– Ну, привет, погорелец!

– Привет Славка! Чем порадуешь?

Шелестов не обиделся за такое обращение к нему, потому что знал: Никифоров всех оперов, строго, называл погорельцами.

– Да как тебе сказать! Смерть предположительно наступила два – три часа назад. Свежак! Даже кровь на паркете ещё не высохла. Я обнаружил лишь одно проникающее ранение, в голову, в затылок, поэтому смерть наступила мгновенно. На первый взгляд, характер повреждений свидетельствует о применении мелкокалиберного оружия. Я с такими повреждениями сталкивался. Никаких шансов выжить! Следов пороха на коже головы и волосах нет, значит, стреляли на расстоянии. Любопытно выходное отверстие: пуля вышла из глазницы, выбив левый глаз с фрагментами черепа и мозгового вещества, это очень сильный динамический удар, потому что пуля свинцовая и при ударе в череп сплющивается, а вылетая, образует большую дыру. Что меня смущает, так это то, что я видел черепные раны от мелкокалиберных пистолетов, ну типа пистолета Марголина. Здесь не то! Здесь оружее было мощнее! Например, мелкокалиберная винтовка!

– Да, ну! – не поверил Антон.

– Вот, и я о том же! Надо подождать, может быть, криминалисты пулю найдут или гильзу, тогда и посмотрим, прав я или нет!

– Я не спешу!

– Я тоже! Я вызвал труповозку и санитаров, которые тело отвезут ко мне в анатомичку, а завтра с утра, точнее уже сегодня, я им займусь с нашим патологоанатомом! Правда, у меня завтра по графику ещё четыре вскрытия, но ведь всё равно заставят, раз такие дела! Поэтому с утра, часов с восьми и начну! Если хочешь, то приезжай часам к девяти, я тебе всё расскажу и покажу, протокольчик отдам, да и спиртику тебе накапаю граммов двести! А, Антон?

– Хорошо! Я приеду! Надо же мне будет протокол вскрытия забрать!

– Договорились, я пойду тогда собираться! – Никифоров щелчком отправил папиросу вниз на этаж, которая, ударившись об пол, рассыпалась ярким огненным фейерверком, словно маленький взрыв, затем поднялся с подоконника и, смешно вытянув шею, легко пошагал через три ступеньки вверх по лестнице, в квартиру.

– Страус «Нанду»! – беззлобно подумал о нём Шелестов, провожая его взглядом пока он не скрылся за углом.

Антон остался один.

Он не сомневался в том, что сказал Никифоров, потому что было точно известно, что он настоящий спец в своём деле. Рассказывали, сразу после окончания второго медицинского института Никифоров попросился в Афганистан в качестве военного хирурга и за пять лет дослужился там до звания капитана медицинской службы, имел государственные награды. Притом надо учесть, что он сразу начал заниматься своей профессией при активных боевых действиях. Так что, в вопросах определения характера пулевых ранений ему не было равных. Никифоров обладал крайне неуживчивым характером, и как каждый профессионал – практик был высокого мнения о себе. Что произошло в Афганистане, в результате чего Вячеслав оказался в Москве и без погон, Антон не знал. Но доподлинно известно, что постоянно из военного госпиталя им. Бурденко, к нему приезжают за консультациями хирурги – специалисты, а руководство госпиталя предлагает ему вернуться к ним на работу, т. е. в армию, однако пока всё оставалась на своих местах. О таких специалистах говорят: «он – хирург от Бога!».

Шелестов очень хорошо знал из личного опыта, что присутствие начальников разного ранга не способствует обстоятельной и кропотливой работе по отработке места совершения преступления. Простой опер превращается в задёрганного мальчика для битья, уставшего от противоречивых указаний, в общем-то, от опытных руководителей при нормальных обстоятельствах. Работа идёт своим чередом: опера опрашивают возможных очевидцев, криминалисты занимаются поиском и съёмом отпечатков пальцев, поиском и осмотром орудия убийства, его идентификацией, судмедэксперт – трупом, фотограф занят своим делом, и т. д. Всё идёт по своим, годами отработанным правилам. Поэтому нашествие начальства вносит некоторую нервозность в действия своих подчинённых. Да и отвечать за раскрытие преступления всегда будут опер, на чьей земле оно было совершено, да следователь, кому дело будет подписано. Какие бы указания вышестоящий начальник не давал, всё равно всех собак за нераскрытое преступление повесят на них, особенно за такое убийство, имеющее резонанс международного масштаба.

Антон стоял на лестничной площадке этаж и спокойно ждал, когда о нём вспомнят. Наконец вспомнили. Было слышно, как дверь в квартиру снова открылась.

– Шелестов! Вот ты где? – к нему спускались Калинов и Снегирёв.

– Так точно, Анатолий Иванович, я здесь!

– Ну, что думаешь делать? Земля твоя, с тебя и спрос?

– Почему допустил? – грустно ухмыльнулся Антон.

– Ты давай не хохми, тут дела серьёзные! Видишь, что твориться?

Калинов нахмурился.

– Сейчас время уже 5 утра, езжай домой, поспи немного, а в 10.00 вместе со своим братом – акробатом чтобы были в канторе. Будете включены в оперативную группу РУВД и Главка по расследованию! Ваше 96 отделение превращается в небольшой филиал Министерства иностранных дел!

– Анатолий Иванович, так я …!

– Всё, свободен, лейтенант!

– Есть!

Антон стал подниматься вверх по лестнице в квартиру за Гудковым.

Начальник уголовного розыска и зам. начальника РУВД по оперработе остались одни.

– Иваныч! – чего ты его отпустил-то? Пусть работает! – Снегирёв прищурил хитрые глаза.

– А что ему делать? Всё и так ясно! Висяк, наверное! И комитетчики что-то не особенно суетятся! Утро вечера мудренее, Василич!

– Как думаешь, перспективные ребята эти твои Шелестов и Гудков?

– Думаю, да! И раскрываемость в порядке, и план по оперативным делам сделан и с агентурной работой нормально! Да и в прошлом, серьёзные науки изучали! В общем – поживём, увидим!

– Знаю, знаю! Но всё – же зря ты отправил их домой! Молодые ещё!

– Не зря! Утром включу в опергруппу, поставлю задачи и, считай месяца на три, без выходных и проходных будут вкалывать! Если, конечно, информация, какая не всплывёт! А так, висяк! Ты видишь, кто в доме живёт? Кого и как опрашивать? Тут русский язык только мы с тобой, да наши люди знают! Объект режимный! А труп? Ты видел дырку в затылке? Аккуратная такая дырочка, строго посреди затылка. Больше похожа на контрольный выстрел. Если это так, то, где остальные выстрелы, а? Кто из уголовников, которых ты знаешь, так может стрелять?

– Ты на что намекаешь?

– Я хочу сказать, что лет десять назад, когда я работал в МУРе, в убойном отделе, ну ты помнишь, так вот на стрельбище Олимпийского резерва в Красногорске один мастер – биатлонист международного класса, приревновав своего товарища по сборной к своей жене, из пистолета Марголина с 50 метров вогнал ему пулю меж глаз. Почти как здесь, только наоборот! Так что, работу мы свою выполним, конечно, но тут много неясного, Василич!

– Ладно, Иваныч! Поехали по домам! Уже утро! Скоро на работу!

Когда Антон вернулся в квартиру за Борисом, все необходимые следственные мероприятия уже заканчивались. Прибывшая «труповозка» увезла тело убитого и самого Никифорова, комендант расписался на каждом листе протокола допроса свидетеля и ждал окончания всех мероприятий. Сотрудники нашего и мексиканского МИДа уехали первыми, за ними потихоньку разъехалось милицейское руководство, справедливо полагая, что после их ценных указаний преступление будет раскрыто в кратчайшие сроки, следователь заканчивал составление описи вещей, ценностей и личных документов, обнаруженных в карманах одежды атташе, криминалисты собирали свои хитрые чемоданчики.

Русиков стоял в кабинете и вертел в руках капитанскую фуражку. Шитый золотой нитью «морской краб» тускло блестел при электрическом свете. При появлении Шелестова, зампорозыску надел фуражку себе на голову и скомандовал: «Поднять паруса!».

– Владимир Николаевич! Здесь подойдёт команда: «Отдать концы!».

– Верно! Один уже отдал!

– Антон! Как думаешь, эту военно – морскую фуражку Гонгора тоже носил?

– Не знаю! Это клубная фуражка, такие носят капитаны яхт и круизных кораблей, но не военные! Это – реклама.

– Да? Откуда знаешь? Приходилось на флоте сталкиваться?

– Да, Владимир Николаевич, приходилось, и не раз!

– Верю! – Русиков положил её на место, на сервант.

– Владимир Николаевич! – Шелестов немного замялся, – когда я по вашему указанию прибыл на место преступления вместе с Гудковым и Малышевым, то из квартиры убитого люди из «конторы» уже выходили. Один был с таким небольшим чемоданчиком! Похож на специалиста – технаря!

– Ну и что? Я уже знаю! Тебе нечего волноваться! Поснимали, наверняка, своих «жучков» и концы в воду! У них работа такая! Разведка, мать их! Забудь, что видел и давай, занимайся раскрытием преступления! У них своя работа, а у нас своя!

– Так точно, Владимир Николаевич! Разрешите завтра с утра на улицу Цурюпы сгонять, за протоколом вскрытия трупа! Никифоров вскрытие в 8 утра будет делать! И сразу в отделение!

– Хорошо! Только не завтра, а уже сегодня, и смотри, не опаздывай, чтоб в 10 утра, как штык был! Все получат задания от Калинова по раскрытию убийства! А сейчас бери Гудкова и домой, спать, а я с Малышевым тут ещё побуду! Да и с комендантом хочу без протокола побеседовать!

Антон уже вышел из комнаты в холл, когда открылась входная дверь и в квартиру вошли двое хорошо одетых смуглолицых мужчин в одинаковых длинных кашемировых пальто, бережно поддерживавших под руки слева и справа высокую красивую женщину с покрытой черным платком головой. Судя по всему, она находилась в полуобморочном состоянии, но как показалось Антону, она взглянула на него быстрым внимательным взглядом и снова закрыла свои миндалевидные глаза.

Шелестов быстро ретировался в комнату.

– Владимир Николаевич! Родственники прибыли!

– Ты еще здесь? – Русиков поправил галстук и решительно шагнул из комнаты навстречу прибывшим на опознание родственникам Гонгора.

Антон посторонился, пропуская своего начальника.

Шелестов и Гудков вышли из подъезда и остановились. Площадка перед ним, ещё недавно заставленная машинами оперативных служб милиции так, что не пройти, теперь опустела. Хлопья падающего снега неторопливо покрывали следы от колёс недавно уехавших машин. Стояла тихая морозная ночь. Внезапно из-за «РАФа» с надписью на борту «Дежурная часть ГУВД», что стоял рядом с подъездом, чёрной молнией метнулась к вышедшим операм громадная овчарка в наморднике и весело закрутилась вокруг них юлой.

– «Барон»! Ко мне! – вслед за собакой из-за того же «РАФа» выскочил кинолог сержант Олег Сусликов.

– Есть новости? – Антон сходу задал ему вопрос.

Сусликов остановился около сыщиков, чтобы отдышаться.

– Нет! Ничего не нашли! – кинолог ласково потрепал за ухо присевшую около его ног псину. – Если «Барон» сразу след не взял, то работать дальше нет смысла!

Кинолог виновато замолчал. Собака будто почуяв, что разговор идёт о ней, тревожно смотрела на Шелестова и Гудкова умными влажными глазами.

– Ладно, Олег! Мы поехали! – опера попрощались с ним и пошли к своему «УАЗу», сиротливо стоящему недалеко от подъезда, рядом с двумя черными «Мерседесами» с красными посольскими номерами Мексики, как видно только что приехавшими.

Милиционер – водитель Витя Скрейдель сладко спал, привалившись головой к боковому стеклу, а в качестве подушки выступала зимняя милицейская шапка.

– Солдат спит, служба идёт! – коротко обозначил ситуацию Гудков и рывком открыл левую заднюю дверь машины так, что она закачалась.

– А?… Что? – Скрейдель мгновенно проснулся, не открывая глаз, схватил шапку, пару раз хлопнул по ней ладонью, отчего она более или менее стала похожа на зимний головной убор сотрудника милиции, и тут же завёл двигатель.

Шелестов подождал, пока Боря усядется, потом задумчиво взглянул на, как бы притихший, дипкорпус, в ожидании дальнейших событий, открыл дверь рядом с водителем, и ловко забрался в кабину.

– Витя! Развезёшь нас по домам, а потом вернёшься за Русиковым и Малышевым!

Приехав домой, Антон первым делом принял душ и завалился спать, ни ужинать, ни делать что-то ещё, у него просто не было сил.

Сослуживцы Антона Шелестова.

Антон перевернулся на другой бок, сон никак не приходил. Спать оставалось около трёх часов, а в голове был настоящий кавардак, какие обрывки мыслей, обрывки разговоров за день, всплывали знакомые и какие-то не знакомые лица. Глубоко вздохнув, Шелестов сосредоточился в мягкой полудрёме на том, кого бы он взял из оперов своего отделения в группу по раскрытию убийства атташе, если бы он был на месте зама по розыску, на месте Владимира Николаевича Русикова. Затем подтянул сползшее одеяло до подбородка и закрыл глаза.

…Если говорить прямо, Шелестову и Гудкову повезло – сразу после окончания Высшей школы милиции МВД СССР они попали в действительно дружный и сплоченный коллектив, знающих свое дело оперов, каждый был личностью, со своими принципами, да и с недостатками. Как без них? Женька Малышев, не высокого роста крепыш, с монгольскими раскосыми глазами, всегда с аккуратным пробором на голове, просто источал спокойствие и невозмутимость. За год работы в отделении, Антон не мог припомнить случая, чтобы Женя выходил из себя, нервничал, кричал на задержанных. Он ко всем вопросам подходил серьёзно, можно сказать степенно. Даже покупка литра водки представляла для него целую оперативную комбинацию, где учитывалось всё: какая погода на улице, а что делать, если магазин закрыт или водка кончилась! А сколько времени надо, чтобы дойти до магазина и вернуться? А вдруг жена позвонит, когда его не будет или поступит срочный вызов из дежурной части? Поэтому, если Малышев брал кого-нибудь в оперативную разработку из числа криминального элемента, то решетка последнему была обеспечена. Он вцеплялся в преступника мёртвой хваткой, он обставлял его со всех сторон, скрупулезно отрабатывал все его связи, даже о которых бандит уже забыл за давностью лет. Так, постепенно, нудно, сплетая свою паутину и скрупулёзно изучая разрабатываемого, Женя выходил на его преступления, подельников, места сбыта краденого и т. д. Он был мастер по многоходовым оперативным комбинациям: от преступника к преступлению. Малышев был женат, у него было трое детей, к которым он относился с невероятной отеческой нежностью. Женька считался уже ветераном, хотя ему было всего тридцать четыре года. Приехав в Москву из Перми, Малышев начинал службу простым постовым милиционером, живя в милицейском общежитии, потом была Высшая школа милиции, потом служба в уголовном розыске, т.е. настоящий мент.

А вот Петр Чумаков, наоборот, представлял собой комок энергии. Его так и прозвали – «Чума». Весельчак и балагур, старший лейтенант милиции Чумаков, изобличение преступника в содеянном превращал в целый спектакль со всеми постановочными атрибутами. Будучи натурой творческой, Петр вовлекал в разработку преступника десятки персонажей, каждый из которых даже не представлял, какую помощь он оказывает оперу по прозвищу – «Чума». Правда, вследствие своей кипучести бывали и проколы, были и не раскрытые дела, как и у всех, но каждое раскрытое дело Чумаковым, можно было читать как роман – не оторвёшься. Поскольку на земле Петра был расположен Черёмушкинский рынок, довольно стабильный поставщик заявлений от потерпевших граждан, будь то карманная кража, грабёж или угон автомашины, то каждый визит Чумакова на место происшествия представлял собой небольшую войсковую операцию. Азербайджанцы, торгующие на рынке всем – от анаши6 и фруктов, до ворованных автомобильных запасных частей и водки сомнительного происхождения, и на полном серьёзе считающие рынок своей собственностью, несколько раз пытались либо «задобрить» неугомонного опера, либо припугнуть. Торговля такой травкой давала стабильный заработок, и лишний шум на рынке для них был ни к чему. Однако результат всегда был один: чистосердечное признание лица в попытке дачи взятки сотруднику милиции при исполнении служебных обязанностей, или на худой конец – спешный отъезд на историческую родину в солнечный город Баку. Петр был женат, имел сына, и биография его была схожей с биографией Жени Малышева, только родиной Чумакова была Самарская область…

Антон открыл глаза, стряхнув лёгкую полудрёму. Послышался нарастающий шум за окном, на Ленинском проспекте.

– Снегоуборочные машины пошли! Значит около 6 утра! – Шелестов приподнялся в постели на локте правой руки, левой рукой попытался взбить подушку, пару раз ударив по ней, и рухнул головой в мягкое податливое облако.

…Особо надо сказать об оперуполномоченном Александре Маркове, старшей лейтенанте милиции, с которым Шелестов делил кабинет. Коренной москвич, единственный сын профессора В. В. Маркова, выдающегося советского учёного – археолога, Александр Марков два раза серьёзно озадачил своих близких: первый – когда после окончания средней школы ушёл в армию, второй – когда поступил в Высшую школу милиции.

Марков являлся виртуозом раскрутки преступника на чистосердечное признание. Всегда очень аккуратно одетый в костюм-тройку, вежливый, доброжелательно настроенный и образованный молодой человек сначала не производил должного впечатления на воров – рецидивистов, грабителей – гастролёров и просто уголовников, задержанных на месте преступления или пойманных с поличным, как сыщик. При допросах они начинали хамить, отпускали разные шутки в его адрес, просто игнорировать его вопросы, но Александр их не винил, потому что они с ним встретились впервые. Уголовники не знали, что перед ними матёрый опер – волчара, после общения с которым, бывало, самый закоренелый преступник, обливаясь слезами, был готов повесить на себя все не раскрытые преступления в Москве, лишь бы вернуться обратно в камеру. Один раз Марков колол квартирного вора из Зугдиди целый месяц. Невероятно, но грузин сдал всех подельников, съёмную квартиру – отстойник с награбленными вещами и ещё пару эпизодов из своей преступной жизни. Как это Александру удавалось – знал один Господь Бог. Правда, бывали случаи, когда из его кабинета допрашиваемый возвращался в камеру с распухшим лицом и фингалом под глазом, или вдруг, ни с того ни с сего, вдруг начинал заливаться слезами прямо в кабинете, чем чрезвычайно озадачивал подследственных, не желающих раскаяться в совершённых противоправных деяниях. Но это бывало крайне редко, да и то в основном с насильниками несовершеннолетних. И ещё один штрих – на стене за стулом Александра, прямо перед глазами Шелестова, висел небольшой плакатик с изображением Ф. Дзержинского и знаменитой крылатой ментовской фразой: «То, что вы на свободе – это не ваша заслуга, это – наша недоработка!»…

Антон снова открыл глаза, словно вынырнул из мягкой глубины сна. Посмотрел на часы, стоящие на секрете: 07.00. Откинув одеяло, рывком встал, потянулся, и вышел в коридор.

У двери квартиры находились его зимние ботинки, причём один ботинок лежал на боку, выставив рифлёную подошву на всеобщее обозрение.

Скользнув по ним равнодушным взглядом, Шелестов прошлёпал босыми ногами в туалет, потом зашёл в ванную. Обычный утренний ритуал состоял из чистки зубов, холодного контрастного душа. Затем двадцать минут силовых упражнений с гирями и полчаса рукопашного боя с воображаемым противником, либо специальных упражнений по системе «тао»7. Потом снова душ, но теплый, бритья и аккуратной стрижки усов, затем завтрак. Посмотрев на себя в зеркало над раковиной, Антон остался довольным увиденным, и пошёл одеваться. Возвращаясь к себе в комнату, Шелестов остановился у своих зимних ботинок, затем наклонился и поднял тот, что лежал на боку, и хотел было, поставить рядом со вторым, как вдруг увидел слегка красноватую, почти засохшую лужицу, которая, видимо, собралась за ночь из растаявшего снега забившегося в рифлёную подошву ботинка, и теперь почти высохла.