Мёртвое время

– Членов банды отловили и сослали на каторгу, храм закрыли, – продолжал Рьен. – И только для Амьюра сделали послабление – служитель рек всё-таки. Это священно. Он отбыл наказание в закрытом храме и вернулся пять лет назад. И сразу взялся за старое, но без прежнего размаха. Каким-то образом он умудрился спрятать и сохранить – или всё-таки подделать – официальную колдовскую печать храма, чтобы свидетельства имели видимость настоящих. Пустил среди нужных людей слух о себе. И за пять лет поженил обманом минимум троих.

– И вы этого не заметили? – поразилась матушка Шанэ.

– Служители очень просили, чтобы дело закрылось без большой огласки, – пояснил Рьен. – Во-первых, честь храмов, а во-вторых, не стоит напоминать людям о забытом. Не то у многих соблазн появится преступным путём пойти. А нынешнее поколение отдела общих правонарушений молодое да раннее. Оно об этом деле ни сном ни духом. Я вот тоже едва вспомнил. И только когда нашёл в архиве дело, а в деле – имя того же служителя, который выдал вам, молодые люди, помолвочное свидетельство, сообразил, что к чему. И даже «женить» для уточнения фактов никого не пришлось. Служитель Амьюр сразу во всём сознался и сдал папашу Кьюна с потрохами.

– Но ещё до служителя кто-то сказал ему, что я мёртв, – напряжённо напомнил парень.

– Сыскники Тихолесья молодцы, – улыбнулся Рьен. – Они за полдня дело раскрыли. Во-первых, нашли того деда-лодочника, который отвёз тебя, заболевшего, в больницу, причём вместе с сумкой и документами. И ни монетки у тебя не взял. Во-вторых, нашли в той больнице лекаря, который подтвердил твою смерть, узнал по документам адрес и написал твоему папаше. И в-третьих, быстро лекаря раскололи. Он даже письмо папаши предъявил, в котором тот обещал лекарю двадцать золотых за сокрытие факта смерти. И расписку прилагал. И твоё тело…

– Оставьте, – перебил Кьюн. – А если достали, верните на место. Не надо сюда тащить. Никто здесь ко мне не придёт. А там… – он запнулся и покосился на Гарэ. – К Приграничью близко. И к Югу.

Девушка тихо всхлипнула и уткнулась носом в плед.

– Пойдём, – тихо позвала матушка Шанэ, вставая. – Лодочник близко. Пусть вдвоём побудут. Да и время к туманам. До свидания, дети. Гарэ, приходи в любое время – о Юге узнать, посоветоваться, поплакать… Кьюн, сынок… быстрой воды.

Рьен сочувственно попрощался и вслед за матушкой вышел из беседки. И сразу прошептал:

– Жалко парня… Всё время думаю – почему реки молодых так рано забирают? Жить да жить ещё…

– Потому что таков срок, – еле слышно отозвалась матушка Шанэ. – А почему каждому из нас отводится именно столько времени, нам не понять никогда. Значит, всё необходимое мальчик сделал. Судьба категорией «жить да жить», к сожалению, не мыслит, у неё на нас совсем другие планы. О которых мы никогда не узнаем. И лишь отчасти поймём, когда река позовёт… если на то будет время.

И, помолчав и подумав, она добавила:

– А может, Кьюн ей понадобился для другого дела. Срочно. Потому и так быстро. Но я с тобой согласна, сынок. Жаль мальчика. И девочку.

– С родителями Гарэ поговорю, как вернутся, – сурово сказал Рьен. – Негоже ребёнка одного бросать. Красивая и богатая девушка без защиты родителей или мужа – всегда потенциальная жертва. А у нас в Семиречье проходимцев, к сожалению, с избытком. И Сьята попрошу несколько статей написать. Родители должны знать, как опасны для их детей древние законы Севера.

– Лучше бы их совсем отменить, – покачала головой матушка Шанэ.

– Не мы их придумали, и не нам отменять. Они существовали задолго до нас и, боюсь, просуществуют ещё столько же. Потому что в народе появились как традиции, а не на бумаге от Городского ведомства. Но напомнить о них мы можем. И обязательно это сделаем.

Над тихими фиолетовыми водами реки Глубокой уже вилась лёгкая сизая дымка, и на мгновение матушке почудились в ней очертания призрачной лодки. Подождёт ли Лодочник, пока старые друзья прощаются?.. И сразу поняла, точно ей ответили: да, подождёт. В Мёртвое время у Лодочника обычно немного работы.

Дело 2: Никто из ниоткуда

Рьен устало зевнул и убрал в папку очередную бумагу. Второй день он возился с ненавистными документами, разбирая рабочий стол. Последние недели до Мёртвого времени выдались бурными, и бумаги по разным делам копились на столе, копились, в конце концов перемешавшись так, что Сьят сразу встал в позу: разбирать, мол, не буду. И давай, начальство, сортируй их сам, а уж потом я, так и быть, напишу отчёты для архива по готовому. А заодно и новостные статьи для «Вестника».

И начальство честно разбирало – с утра до ночи, чтобы побыстрее отделаться. За два дня Рьен собрал пять папок. Оставалось примерно столько же. Рыжий помощник днём заглянул, уважительно хмыкнул, но к себе ушёл без папок – начальник не был уверен, что где-нибудь в ящиках или под грудами бумаг не осталось важного документа, относящегося к уже рассортированным.

Настенные часы пробили десять. Рьен посмотрел в тёмное окно и решил: всё, последняя стопка – покормить котов – и в гостевую. Спать. Лучше завтра встать пораньше и со свежей головой закончить наверняка, чем полдня просыпаться и сделать меньше необходимого. Служанка, конечно, опять донесёт любимой супруге, что её муж которую ночь не приходит домой, но Рьен верил, что жена – умная женщина. И не позволит лёгкой подозрительности перерасти в глухую ревность и неприличные семейные сцены. Даже если обнаружит исцарапанные котом плечи. А она обнаружит. Рьен же в отпуск собрался в начале зимы, а котёнок с него не слезает. Спросить у Мьёла что-нибудь заживляющее или просто взять кота с собой и предъявить доказательством?..

Колдун, словно учуяв скорое молоко, проснулся, выбрался из коробки и нахально забрался на любимый насест – на хозяйское плечо. Запустил коготки в рубаху и заурчал на ухо. Рьена сразу же потянуло в сон. Он снова зевнул в кулак и настырно взялся за последнюю стопку. Этот туда, этот сюда, а этот вообще в архиве быть должен – справка из дела пятилетней давности…

Кот вдруг замолчал и насторожился, напрягся. Рьен поднял голову и быстро осмотрел кабинет. Пусто. Стол, два кресла напротив, платяной шкаф, книжный, две запертые двери… Второй кот, доселе спавший в коробке, резко поднялся и тихо зашипел. Колдун спрыгнул на стол, взъерошился и тоже зашипел.

Входная дверь скрипнула, впуская невидимку, и тихо закрылась. На стену упала длинная косая тень. Коты снова зашипели и дружно спрыгнули на пол. Тень замерла, зажатая у стены двумя мелкими полосатиками. Но рыжему, похоже, этого показалось мало: он затоптался, оставляя на полу мокрые следы – цепочка полукругом, от стены до стены, вторая, третья… Словно запирал невидимку в следах-заклятьях.

Рьен невольно поёжился, достал чистый лист и быстро набросал письмо – и улица давно в густом тумане, и подойти к двери, не задев следов, возможности не было. А разобраться с очевидным и, похоже, опасным призраком надо.

Да, именно поэтому он предпочитал верить в призраков «почти» – в короткое время совместной работы с матушкой Шанэ. Ибо если постоянно думать о том, что вокруг тебя бродят невидимки со своими неведомыми планами, крышей уехать легко и просто. И навсегда.

***

Матушка Шанэ с изумлением уставилась на тихо булькнувший стол – на скатерти проступило чёрное пятно с чьим-то письмом. Очень странно… С домашними она переписывалась по-южному, по работе никто в такое время писать не должен, а Рьен бы сам пришёл – с колдуном-то в помощниках.

Однако писал Рьен. И матушка очень удивилась, прочитав короткое: «Доброй ночи. Жду вас у себя в кабинете. Тут странный призрак. Приходите. Спасибо. Рьен».

– Ну и дела… – пробормотала она, выпуская помощников. – Мальчики, бегом в Сыскное ведомство.

А сама быстро переоделась и переобулась, закуталась в пальто и спустилась вниз, по дороге повязывая полосатый шарф. Свеча на столе горела, чай стыл… однако призрак отчего-то предпочёл явиться сразу к сыскникам. Да ещё и так, что Рьен или увидел его, или как-то иначе заметил. Интересно…

Ночь была тихой и безветренной, но туман стоял такой густой и плотный, что до Сыскного ведомства – всего-то по набережной, через Старый мост и снова по набережной – матушка пробиралась практически ощупью, держась за серого пса, чтобы не заблудиться. Помощник же препятствий не видел, привычной короткой дорогой привёл свою хозяйку к неприметной дверке в торце Сыскного ведомства и даже лапой на неё указал.

– Спасибо, милый, – улыбнулась матушка Шанэ.

А в кабинете главы отдела убийств наблюдалось удивительное. Рьен сидел за столом и довольно нервно, то и дело поглядывая на дверь, сортировал документы, да так бодро, что некоторые валялись на полу. Под столом бдел призрачный серый пёс. Оба полосатых котёнка, натоптав чёрной водой, сидели у двери. И там же, запертая в полукруге, стояла, сердито кидая то в Рьена, то в котов водяные клубки, девочка лет десяти. Её заклятья, ударяясь о невидимую преграду, стекали на пол, и вокруг призрака уже скопилась солидная колдовская лужа.

– Ай-яй-яй! – пожурила матушка Шанэ, зайдя в кабинет. – Это откуда ж у нас такая безобразница-то взялась? Доброй ночи, сынок.

– Доброй, – с явным облегчением улыбнулся Рьен и сразу же насторожился: – Кто там? Женщина?

– Девчоночка, – пояснила матушка. – Маленькая, но злая.

Девочка тут же спрятала руки за спину. Мелкие светлые кудри неопрятной мочалкой, странная (старинная?) пижамка в кружевах, невинные серые глаза, бледная с прозеленью кожа.

– Я всё видела, – погрозила ей пальцем матушка Шанэ. – Брось баловство, – и, расстегнув пальто, она присела на корточки рядом с ребёнком и тихо спросила: – Дочка, а ты понимаешь, что сейчас пыталась убить совсем не того, кто виновен в твоей гибели? Что со времени твоей смерти могло пройти и тридцать, и пятьдесят лет? И что когда ты умерла, этот мужчина ещё даже не родился? А?

Девочка покраснела, её глаза забегали.

Рьен тихо крякнул на «пыталась убить», сдвинул документы и достал из ящика несколько чистых листов, перо и склянку.

– Как призрак выглядит? – спросил он сосредоточенно, прокалывая склянку. – И почему вы решили, что девочка из очень далёкого прошлого?

– В Семиречье я живу тридцать лет, – матушка Шанэ погладила рыжего котёнка, – но такой пижамы ни разу не видела. Хотя, как ты знаешь, у меня четыре дочки. А ещё её колдовство, сынок. В ней ощущается очень много колдовства. Столько ни за год, ни за десять лет не накопишь. Нет, она спала, копила силу, но недавно отчего-то проснулась. Неприкаянные часто впадают в спячку, но во сне впитывают всё губкой. Особенно туманы Мёртвого времени.

– Опишите, – попросил Рьен. – Всё. От лица до пижамы.

– Одну минутку, сынок. Баловать не будешь? – строго посмотрела на ребёнка матушка. – Не будешь – выпущу.

Девочка закусила губку и застенчиво кивнула. Рыжий, точно всё понимая, стёр лапкой часть круга, предупреждающе фыркнул на призрачную гостью и вслед за серым полосатиком запрыгнул в кресло, тоже затаившись на спинке. Матушка Шанэ, сняв пальто и вытерев о половик ноги, устроилась в кресле с котами и указала девочке на второе, пустое. Та, помедлив, села на краешек и опустила глаза.

– Лицо узкое, худое, – начала матушка, – аж скулы торчат. Нос лисий и в веснушках. Подбородок маленький, остренький. Губы… у Сьята похожие, только тоньше. Волосы кудрявые, но колтуном нечёсаным, а длина по лопатки. Ушки маленькие. Очень худая, словно её давно не кормили толком. Росточком мне вот так…

Рьен быстро зарисовал и, когда матушка замолчала, показал черновой портрет. Девочка вдруг радостно захлопала в ладоши.

– Похожа, – одобрила матушка. – Теперь пижама. Верх как платье, почти по колено, узкая в груди, широкая книзу. Пуговицы разноцветные, два ряда – спереди и сзади. Ткань неплохая, тонкая шерсть, тёплая. Рукава длинные, ниже запястья, и все в таких кружевах… Знаешь, сынок, словно на неё сотни крохотных бабочек сели – от пальцев до плеча, по всему рукаву. Ни разу, говорю же, таких не видела. Штанишки чуть ниже колена – и тоже как в бабочках по бокам. Цвет… непонятный. Явно пёстрая была ткань, с рисунками, но её застирали до неопрятных пятен. Бабочки эти тоже, можно сказать, серые.

– А по краю подола бабочек нет? – уточнил Рьен, рисуя на втором листе одежду.

– Есть, – присмотрелась матушка Шанэ. – А на ногах – ничего. Босая. А ты откуда знаешь про подол?

– Моя мама носила такую в детстве, – он показал рисунок. – После она свою пижаму внучке подарила. Дочка до сих пор в ней спит, так нравится, хотя почти переросла уже. Скажите ещё вот что: после смерти тела призрак остаётся в той же одежде, в которой умер? Всегда?

– Обычно да, – подтвердила матушка Шанэ, повернувшись и поглаживая задремавшего рыжика. – Редко кто умеет принарядиться или задумывается об этом. Я немногих встречала, иначе одетых. Но у них была причина – нагишом даже призраком ходить непорядочно.

Рьен быстро что-то записал на третьем листе и задал самый главный вопрос:

– А как она умерла?

– Ну? – матушка посмотрела на притихшую девочку. – Поможешь нам? Чтобы мы помогли тебе обрести покой?

Девочка без колебаний протянула руки ладошками вверх. Матушка прошептала южное заклятье и положила в маленькую ладонь сгусток голубого огня. Призрачная девочка сжала его в кулачке и вспыхнула голубым. И через минуту открылось то, что она прятала от чужих глаз, – синяки на шее, кровоподтёк на правой щеке, исцарапанные руки, разодранная на плече пижама.

– Задушили… – потрясённо прошептала матушка Шанэ.

А девочка, недобро сверкнув глазами, сразу показала на Рьена – обличающе ткнула в него пальчиком, точно глава отдела убийств самолично выкрал (или выманил?) её из дома, чтобы избить и задушить.

– Матушка… – Рьен вдруг кашлянул, точно почуял это указание. – Вы же не думаете, что это я?

– Нет, сынок, нет, – она покачала головой. – Я ведь духовидец, и души живых я тоже вижу. Ты своего помощника-то на место поставить не можешь – жалеешь сиротку, – а уж на ребёнка даже голоса не повысишь. Ты очень добрый. Порой даже слишком. Нет, это кто-то… из времён твоей почтенной родительницы, когда она была девчонкой.

– Что вы ещё увидели? – он снова взялся за перо. – Девочка молчит?

– И боюсь, нескоро заговорит, – поджала губы матушка Шанэ. – Я, конечно, постараюсь… Но ничего не обещаю. Ребёнок явно в шоке – до сих пор. И ещё о травмах…

Рьен всё записал, повернулся к девочке и с запинкой спросил:

– Скажи, есть ли приметы, по которым тебя можно опознать? Родинка на коленке, шрам на руке? Светленьких сероглазых девочек десяти лет в Семиречье сотни. Тысячи. Были. И когда пишут заявление о пропаже, обычно указывают дополнительные приметы. Есть?

Девочка задумчиво насупилась, приподняла волосы, и в её ушках сверкнули необычные серёжки – розовые жемчужные капельки на серебряной цепочке. А после встала и закатала пижамную штанину – на коленке обозначился старый безобразный шрам, словно кожу гвоздём пропороли. И пожала плечами – мол, всё.

Матушка пересказала. Рьен записал и признал:

– Хороша задачка. Будем решать.

– И надо решить, сынок, – матушка Шанэ встала и одного за другим переложила сомлевших котов в коробку. – Она неупокоенная. Сразу после смерти, видно, в спячку впала – с духами такое часто бывает. А туманы Мёртвого времени напитали её силой и пробудили. Надо решить, чтобы ушла. Сейчас девочку с собой заберу. А при тебе помощника оставлю, – и подмигнула: – Коты – молодцы, но время нынче такое…

– Спасибо, – Рьен улыбнулся и расслабился. – Что-то узнаете – сообщите.

– Непременно, – она застегнула пальто, замотала шею шарфом, накинула капюшон и протянула руку девочке: – Пойдём, дорогая. Пирожных хочешь? А чайку горячего? А на котика посмотреть? На большого, да, и он не будет бояться тебя и заколдовывать.

***

Рьен всю ночь больше думал, чем спал, поэтому встал очень рано, сразу же разбудил помощников и занялся поисками. Пижама девочки смущала до чрезвычайности. Если бы не его мама с подарком внучке, конечно, дело бы упростилось, но пока получалось, что девочка могла умереть и в прошлогоднее Мёртвое время, и даже в первый день нынешнего. А старинную пижамку унаследовать от мамы или бабушки. Судя по тому, что ткань была бесцветной и сильно застиранной, да и разноцветные пуговицы – словно пришитые второпях взамен оторванных и потерянных…

Да, есть вероятность свежей смерти и пижамы-подарка. Но интуиция и матушкина утренняя записка склоняли к версии «девочка из прошлого». А матушка Шанэ написала, что когда они пришли в чайную, девочка очень удивилась собственно чайной. И на осторожный вопрос: «Ты помнишь, что здесь было что-то другое? Не чайная?» девочка согласно закивала. То есть – всё-таки – преступлению больше тридцати лет. Однако сводки посмотреть нелишне.

Помощники явились вместе и сонные. И если Сьят тут же плюхнулся в кресло досыпать, то Мьёл, едва переступив порог, напротив, разом проснулся. Он огляделся, хищно втянул носом воздух и заявил:

– Колдовством у вас, мастер, воняет. Тухлой речной водой. Я такого давно не встречал.

– А когда встречал? – Рьен выгреб из ящиков новую стопку сводок.

Мьёл повернулся к стене, безошибочно отметил то место, где стояла запертая девочка, и провёл пальцем по серой краске:

– На практике только. Мой наставник тогда выслеживал какого-то колдуна, а тот возьми да и восстань. Из мёртвых. Некоторые из нас, очень старые и опытные, умеют делать из своего тела с помощью знаков артефакт. Такой, что их убьют, а тело ещё несколько минут убегает или дерётся. Вот он такой тухлятиной вонял. Когда уже сдох, но отбивался.

Он понюхал свои пальцы и изумлённо посмотрел на начальника:

– У вас тут что, мертвец был?

– Призрак, – пояснил Рьен, откладывая стопку сводок. – Колдующий. Собственно, поэтому вы оба в такую рань здесь. Слушайте и запоминайте…

А Мьёл посмотрел на пол, заметил полустёртые кошачьи следы, ухмыльнулся и почесал рыжего за ухом. И опять права матушка Шанэ – и зверям-колдунам в Семиречье есть место и полезное дело.

Рьен коротко пересказал события минувшей ночи и выложил на стол три листа:

– Это портрет девочки – рисовал со слов матушки, и она подтвердила, что похоже. Это её пижама. А это – серьги. На обратных сторонах листов описания. Изучите. А если хотите развиваться, то освойте рисование. Я в бытность простой ищейкой три года брал уроки у художника – из тех ребят, которые работают в парках и рисуют портрет за десять минут. Очень этот навык мне показался нужным, и не раз он меня выручал.

– В таких пижамах лет пятьдесят назад все девочки Семиречья спали, – Сьят, взяв второй лист, тщательно изучил кружево. – Моя бабушка – портниха, у неё десять папок с набросками таких пижам. Я у неё для героев одежду ищу, – пояснил смущённо. – Раз старые дела беру, то и моду надо старую соблюдать. Во всех мелочах.

– Я тоже примерно на этом времени остановился, – кивнул Рьен. – А по серьгам что скажешь?

Рыжий помощник изучил набросок и нахмурился:

– Трудно будет найти, мастер. Почти невозможно. Розовый речной жемчуг – это же редкость. Из богатой семьи девочка, если малой такие украшения носила. Если серёжки тогда украли, сейчас они точно в частной коллекции. В тайнике и под замками. Можно, конечно, поискать старые подшивки – на праздниках богатеи любят похвастать новыми приобретениями… Ну и метки проверить. Пятьдесят лет назад украшения помечали заклятьями от воров?

– Спрошу у приятеля, – ответил Мьёл. – А вторых таких же быть не может?

– Может, – Сьят пожал плечами. – Но в научных статьях говорится, что этот жемчуг на организм плохо влияет. Он выпивает много сил, поэтому его как лекарство прописывали излишне эмоциональным и подвижным людям. В основном детям. Взрослые его не носили. Кто рисковал, через пару часов в обморок падал. И ещё поэтому его будет почти невозможно отследить. Взрослый даже на праздник не наденет, а ребёнку кто ж доверит? Проще в коллекции сохранить и любоваться. И чаще всего его использовали в кулонах – чтобы под одежду спрятать. И брали одну крохотную жемчужинку. Представляете, сколько сил надо иметь, чтобы две носить? А сколько доверия к ребёнку? Эти серьги явно на заказ сделанные, – он поколебался и неуверенно добавил: – Если лет пятьдесят назад всё случилось… Ну, можно попробовать мастера поискать.

– По пижаме тоже покопай, – попросил Рьен. – Вдруг там есть невидимые нам полезные мелочи. И портрет возьми.

– Пойду к бабуле на плюшки, – грустно согласился Сьят, забирая оба рисунка. – Сейчас напишу, а после обеда уеду. И раньше завтрашнего утра не ждите, не отпустит.

– Отпишись – и объедайся, – разрешил начальник, доставая из ящика ещё три листа с рисунками и заметками. – Мьёл, на тебе – Регистрационное ведомство и личность девочки. И приятель из отдела краж. Бери. У меня третий комплект рисунков есть.

– А на вас, значит, тот, кто прежде занимал кабинет главы? – прозорливо спросил колдун.

– Не вас же к бывшему начальству отправлять, – поморщился Рьен. – Сам пойду. К обоим. Досмотрю сводки, потом покопаюсь в их личных делах… Чего сидим? Вопросы есть? Нет? За работу. Девочка опасна. В любой момент она может решить, что хватит с неё чая и пирожных, и сбежит от матушки мстить. В лучшем случае опять мне.

Помощники, прихватив бумаги, шумно удалились. Рьен же вернулся к картотеке, интуитивно ощущая, что ничего в ней не найдёт. И сводки – это всего лишь малодушная попытка оттянуть то время, когда ему придётся задать очень неудобные вопросы двум бывшим главам отдела убийств.

Мастер Альс был его наставником в сыскном деле. Когда Рьен пришёл в ведомство, мастер сразу что-то в нём рассмотрел, взял под крыло и за три года обучил практически всему. А как убедился, что молодой помощник вывезет большую нагрузку, так и сложил с себя полномочия, сославшись на здоровье. В кресле главы он вообще просидел удивительно недолго – всего-то лет семь. И фактически сбежал на пенсию, не побоявшись оставить главой отдела совсем молодого парня.

Вспоминая наставника, Рьен посматривал на Сьята и понимал: справится, хоть сейчас назначай. Но, к сожалению, на понижение в ведомстве идти нельзя. Или дальше – до главы Сыскного ведомства, или на пенсию. А он ещё не наработался. Как, впрочем, и хитро сбежавший мастер Альс, который и на пенсии занимался сыскным делом, но вневедомственно и за большие деньги. Разыскивая украденное или потерянное в тех щекотливых случаях, когда заявители хотели избежать огласки.

За стол главы сыскного отдела мастер Альс сел примерно двадцать семь лет назад и в период предполагаемых «пятьдесят лет назад» не попадал, однако он многое знал о своём предшественнике.

Мастер Дьюш – легенда. Больше него – ни до, ни после – никто не смог раскрыть столько дел. Завистники даже зло шутили, что он сам их создаёт – сам преступления придумывает и (или) совершает, – чтобы попасть в историю. И вот он-то в те самые «пятьдесят лет назад» попадал – в то время, когда (вероятно) убили девочку, мастер Дьюш уже несколько лет работал главой отдела убийств, и было ему около тридцати. И сейчас, должно быть, за восемьдесят.

Рьен точно знал, что старый мастер жив – раз-два в год он заходил в родное ведомство. Беседовал с сыскниками, давал нужные советы, а иногда спускался в архив и сходу распутывал какое-нибудь старое и неподдающееся дело. И в этом году по весне старик тоже заходил – бодрый, бородатый, осанистый, жаждущий общения.

Но начать всё-таки лучше со своего наставника. И с личных дел обоих.

***

Матушка Шанэ тоже плохо спала. Обычно она верила в свою силу – и в ту, что голубыми лентами на запястьях вытягивает из призрака колдовство, и в стены чайной, – но сейчас побаивалась, что девочка всё-таки сбежит. Матушка просыпалась, смотрела на сидящего в кресле ребёнка, снова засыпала, опять просыпалась… Лишь под утро её накрыло крепким сном аж до обеда. И проснулась она от смутной тревоги – не сбежала ли?..

Нет, хвала великим пескам. Девочка, прижавшись к боку пустынного кота, лежала на коврике у очага – на животе, болтая босыми ножками. Услышав матушкин выдох, девочка резво села и показала на кухню: чаю, мол?

– Конечно, – улыбнулась матушка Шанэ. – И вкусностей. А хочешь, вместе приготовим?

Девочка радостно закивала.

– Погоди, умоюсь, – матушка встала с постели.

Скорее бы зима… За осень она так устала, что каждое утро тело протестует…

Умывшись и переодевшись в домашнее платье, матушка Шанэ глотнула бодрящего чаю, повязала передник и позвала девочку. И мягко, стараясь подать важный вопрос как шутку, заметила:

– Имя тебе нужно, дочка. Не девочкой же тебя звать. Помнишь, как звали-то?

Призрачная девочка устроилась за столом, поджав ноги, и провела пальцем по воздуху, точно рисуя. И нарисовала – голубая буква «А» засветилась, упала на скатерть каплями дождя, а девочка недовольно тряхнула головой и начала перебирать букву за буквой. В конце концов остановилась на букве «Т» и вернулась к началу алфавита. И снова упрямо перебирала одну букву за другой, подряд. Пока в воздухе не засияло голубым «Тьита».