Призрачный поезд

Влад Борисов

Призрачный поезд

Автор предупреждает, что все события и имена вымышлены, совпадения с реальностью случайны.

1. Станционный смотритель

Лето закончилось как-то внезапно. Казалось еще вчера березы шелестели зеленой кроной, а уже сегодня начали устилать подножие желтыми листьями. Солнце еще баловало ласковыми лучами, даруя скупую теплоту стремительно убывающим денечкам, зато ночью отыгрывалась сверкающая луна, морозя землю своим холодным светом. Разбуженные холодом, с низин поднимались тягучие густые туманы и к рассвету расползались, занимая все видимое пространство.

Стоило им сойти на нет, рассеявшись от набирающего силу дневного света, как приходила другая напасть. Остывшая в небесах вода проливалась моросящим дождиком, смывая зеленые краски лета, словно грунтуя землю перед приходом другого художника, пишущего свои холсты в авангардной, черно-белой манере.

Осень Виктор Степанович Анисимов, бывший дежурный железнодорожного переезда, а ныне пенсионер, не любил. Нет, не за дождь и слякоть, а за тот самый туман, что набрасывал белую пелену на глаза каждого, рискнувшего в это время предпочесть дорогу спокойному домашнему уюту. В том числе и железную, кажущуюся такой предсказуемой, а оттого и обманчиво безопасной. Это дилетанту кажется, что поезда, как привязанные, ходят по рельсам «там, где проложен путь». На самом деле, зевнет машинист где не надо – и поезд пойдет своим путем. Недалеко, но с шумным и трагическим финалом.

А если посмотреть с другой стороны, со стороны того, кому будет нежданным сюрпризом встреча с многотонным составом? Тут ситуация описывается вообще одним словом, нецензурным антонимом термина «жизнь». И в ясную погоду, когда видимость чуть ли не до самого горизонта, таких встреч предостаточно, а что говорить про то время, когда белая мгла застилает землю так, что не видно пальцы вытянутой перед собой руки?

Как любил повторять преподаватель того железнодорожного технаря, что заканчивал в очень далекое время Виктор Степанович, туман – это неизвестность, помноженная на неожиданность. Вот потому, словно потерянные корабли в море, товарные и пассажирские поезда, стальные покорители пространства, в это время крадутся, беспомощно гудя на все лады, надеясь звуком и светом прорвать окружающую их вязкую сырую белизну.

Виктор Степанович кряхтя поднялся и выглянул в окно. К счастью, наступившее утро хоть и было прохладным, но клубы тумана успели развеяться, лишь кое-где повиснув на ветках кустов и заплутав в высокой траве полупрозрачными белесыми космами.

Одобрительно кивнув головой, он проковылял к плите и чиркнул спичкой, пытаясь зажечь конфорку под старым видавшим виды чайником. Подождав до того момента, как догорающая спичка обожжет пальцы, чертыхнулся, открутил вентиль газового баллона и повторил все заново.

Через полчаса должен был пройти московский скорый и надо было его встретить в надлежащем виде. Зачем? Виктор Степанович не задавал себе такой вопрос – надо и все тут. Так установлено с той поры, когда мимо его уютного домика пролегала дорога, пересекающая железнодорожное полотно. А еще раньше, когда домика не было и в помине, во времена Сибирской республики, здесь была целая железнодорожная станция, обустроенная силами мятежных чехословаков, безраздельно властвовавших в то время на бескрайних просторах за Уралом.

Ведь что такое железная дорога в этих местах – это самый быстрый, а, порой и единственный, способ перевозки с места на место большого количества людей и прочей военной амуниции. А какой еще транспорт мог быть в то время? Лошадей у крестьян отобрали, в пору было их самих запрягать. Что не отобрали, то съели. Потому что голод – не тетка, кругом же все только и делают, что воюют, а пахать и сеять некому. Вот и использовалась железная дорога на полную катушку. Обустраивали на ней мелкие полустанки, чтобы удобно было собирать и перебрасывать войска.

Потом, конечно, все пришло в упадок, станции остались только в населенных пунктах, что экономически было оправдано. Но некоторые трансформировались в аккуратные будочки при железнодорожных переездах, поскольку рядом пролегали разные дороги, пересекающие железку.

В одной из таких и отработал свой век Виктор Степанович. Построил рядом бревенчатый сруб, женился, обзавелся хозяйством – держал мелкую живность и небольшой огород. Вполне себе жизнь, хоть и затворником.

Иногда его навещал свояк, принося свежие новости и самогон, да жена выбиралась в ближайший поселок, а то и в город по хозяйственным делам. Потом она скончалась, дорогу построили новую, в объезд, старая же пришла в запустение и упадок. Ремонтировать посчитали нецелесообразным, переезд упразднили, а Виктор Степанович был отправлен на досрочную пенсию, не доработав до нее всего лишь несколько месяцев.

Некоторое время он чувствовал себя, как рыба, выброшенная на берег. Все, чем он жил, внезапно кончилось, а начать что-то новое уже не было ни сил, ни здоровья. Но тосковал он недолго. Решив, что унынию предаваться – грех, Виктор Степанович стал снова прежним – тем же дежурным железнодорожного переезда. Точнее – назначил дежурным себя сам. А то, что переезд посчитали, как бывший, так это проблемы тех, кто принял такое решение. В жизни должен быть смысл – и он снова обрел его.

Руководство, прослышав о чудаковатом старике, махнуло рукой – нет от него вреда и ладно, да и долго ли ему осталось? По нынешним временам до пенсии не каждый мужчина доживает, а уж про кавказское долголетие забыли, пожалуй, и на самом Кавказе.

Короткий пронзительный гудок разорвал воздух. «Скорый приближается,» – Виктор Степанович снял с крючка поношенную форменную куртку с выглядывающим из кармана флажком и вышел за дверь.

Влажный воздух, наполненный дыханием проснувшегося леса, коснулся лица, передавая ему утреннюю прохладу. Захотелось вдохнуть его полной грудью, чтобы почувствовать грибной запах преобразившейся листвы, разлегшейся под ногами, смолистый аромат вечной хвои и еще зеленой, но увядающей травы.

Налетевший из ниоткуда свежий ветерок прибавил бодрости и заставил поежится, пробравшись под ворот куртки. Виктор Степанович поднял воротник и застегнул оставленные у горла легкомысленно расстегнутые пуговицы. Сделал пару глубоких вдохов, несколько раз развел руки и сильно хлопнул себя по бокам. Голова прояснилась, легкие наполнились утренним лесным воздухом, отозвавшись на такое насилие сухим кашлем. «Надо снова бросить курить», – пообещал себе Виктор Степанович и тут же забыл про это, как только почувствовал себя лучше.

Можно было шагать на пост. К счастью, до места, некогда бывшего перроном, всего два шага шагнуть. Вот уже и площадочка под хлипким навесиком. Стальные параллельные разбегаются чуть ли не у самых ног. Черные, пахнущие креозотом, шпалы легли гигантской многоножкой, растянувшейся от выбегающего из леса поворота до поворота, сворачивающего в такой же точно лес.

Рука привычно замерла с поднятым желтым флажком. И вот уже показались стремительно приближающиеся огни локомотива, взял высокую ноту длинный гудок, а тело несильно толкнула волна набегающего воздуха. Словно трехглазое божество из индийского эпоса, спешащее по своим, неведомым простым смертным делам, пролетел мимо тепловоз, обдав запахом разогретого масла и солярки. Тук-перестук, тук-перестук – проносятся мимо вагоны, отсвечивая холодным светом наполовину прикрытых шторками окон.

В каждом из них таинственная и разная жизнь людей, собранных волею дороги в тесном пространстве вагонов. Попьют чаю, познакомятся, перекинутся парой слов или будут вести разговоры до полуночи, но все одно – на вокзале разойдутся, чтобы никогда друг о друге не вспоминать. Мимолетные встречи, знакомства – все останется позади, в этих запыленных вагонах, бесстрастно хранящих тайны своих пассажиров.

Гудок тепловоза, магией Допплера понизив тон на пару октав, пропел вдалеке и пропал, отстучали вагоны, утих, поднятый ими ветер и снова Виктор Степанович остался один, предоставленный сам себе на этом заброшенном людьми и забытом богом полустанке.

Неожиданно со стороны старой дороги раздался звук клаксона. Слабый, но настойчивый. Виктор Степанович поначалу подумал, что это у него в ушах еще не отшумел поезд и не придал ему значения. Но он зазвучал еще раз и еще, привлекая к себе внимание раздражающими повторами.

Огромных размеров джип, больше похожий на полуторку, сигналил со стороны старой дороги. От него шел высокий молодой человек, приветливо махая рукой. Короткая куртка ветровка, брюки и черные модные ботинки – одет он был явно не по погоде. Около машины стоял второй парень, очевидно водитель. Одет он был под стать первому, а вот ростом подкачал. Зато свое взял в плечах. Открыв капот, он что-то принялся разглядывать под ним, лениво ковыряя пальцем.

– Эй, доброго дня! – первый парень уже был близко и можно было расслышать, что он выкрикивал.

– Доброго… – Виктор Степанович прищурил глаза, вглядываясь в неожиданного гостя.

– Заплутали мы, да и машина что-то стала барахлить. Меня Сеня зовут, к слову. А это Жорик, – махнул он рукой в сторону машины. – Со связью проблемы опять-таки. У вас какой оператор?

– Никакой.

– Как так? Как же вы здесь живете? А случись что?

– На случись что телефон у меня есть. Старый добрый, с эбонитовой трубкой и диском с десятью цифрами.

– Так это прекрасно! Замечательно! Можно воспользоваться?

– Пользуйся, чего уж, – Виктору Степановичу Сеня не понравился. Была в нем какая-то напускная веселость, не соответствующая цепкому внимательному взгляду бесцветных глаз. Лихой народец здесь не редкость – со времен ссыльных и выселенных. Места глухие, ищи потом ветра в поле. Хотя и брать-то у него нечего…

Около домика Сеня оказался быстрее. Что ему – ноги, как жерди, два шага шагнул и уже на месте. Но заходить внутрь он не стал. Терпеливо дождался старика и с показной вежливостью отстранился, изобразив жестом «после вас».

Старый черный телефонный аппарат остался в доме с той поры, когда железнодорожный переезд еще официально функционировал. Воздушная линия выходила на город Нижнеудинск и, как подозревал Виктор Степанович, держалась она еще с времен Гражданской войны.

Увидев телефон, Сеня хмыкнул, но от идеи позвонить не отказался. Несколько раз он крутил диск, пытаясь кого-то вызвонить, наконец ему ответили.

– Нас бы на буксир взять… Да… Да… Откуда я знаю где? Будка тут железнодорожная! Как нет такой? А откуда я по телефону тебе звоню? Сам ты будка, козел! – Сеня бросил трубку и задумался.

– А не отобедать ли нам, добрый человек? – повернулся он к старику. – Да вы не переживайте, закуски у нас полная машина, не объедим.

Не обращая внимания на попытку возразить, Сеня выглянул в распахнутую дверь и прокричал Жоре, чтобы он бросал заниматься ерундой и тащил сюда свою задницу и пакет с продуктами.

– Да я бы еще пять минут – и все справил, – коренастый Жора медведем ввалился в дом и сразу всем стало тесно.

– После обеда доделаешь, – Сеня выхватил у него из руки пакет и принялся выкладывать на стол снедь – колбасу, черный и белый хлеб, плавленный сыр, лук, шпроты. – Эх закуски-то навалом, – вздохнул он, – А вот чего посущественнее…

– Что ж, найдется и посущественнее, – Виктор Степанович кряхтя нагнулся и извлек из ящика под столом литровую бутылку зеленого стекла, наполовину наполненную прозрачной жидкостью.

– Самогон? – Жора облизнул пересохшие губы.

– Он самый.

– Ты же за рулем, – прищурил один глаз Сеня.

– Окстить, начальник, кругом тайга! А мне нужно еще в дезинфекционных и профилактических целях. Во! – он показал испачканные в масле руки, – Чтобы зараза никакая не пристала.

– Спастись от одной заразы, набравшись другой?

– Так ить клин клином вышибают. Народ мудр, если что изречет, то это вам не синица в руке – вылетит, поди поймай, – он подмигнул старику, – Наливай.

Виктор Степанович без слов разлил чистый, как слеза, напиток в три рюмки и украсил натюрморт стола зеленой бутылкой.

– Это правильно, – одобрительно кивнул Сеня, – Ну, здраве будем, – он залпом проглотил содержимое и зажевал бутербродом с колбасой.

Жора просто занюхал тыльной стороны ладони, разящей пылью, перемешанной с машинным маслом. Виктор Степанович хрустнул кусочком луковичной головки, с наслаждением пожевал и сразу же разлил по второй.

– Вот это я понимаю, – с уважением крякнул Жора, – Наш человек!

– Эй, человек, а тебе не хватит? – поморщил нос Сеня.

– Это было дезинфекция, – не смутился Жора, – А теперь профилактика.

Вторую рюмку все уже вдумчиво зажевывали шпротами и плавленным сыром. Атмосфера сразу стала теплее. В буквальном смысле тоже. Ребята скинули куртки и расслабились.

– А вы по каким вопросам в наших краях будете? – Виктор Степанович положил отсвечивающую золотом рыбку на кусочек хлеба, стараясь не пролить масло на стол. Он делал вид, что всецело занят этим сложным процессом, но краем глаза наблюдал за реакцией гостей.

Жора даже ухом не пошевелил, домазал плавленный сыр на булку и целиком запихнул ее в рот. Сначала у него округлились глаза от такого куска, но, через мгновение, мощные челюсти сомкнулись, не оставляя бутерброду ни шанса, и надолго пришли в плавное жевательное движение.

Сеня смутился еще меньше. Похоже, он ждал этого вопроса, который рано или поздно всплыл бы среди сблизившихся на теме алкоголя собутыльниках. Он дожевал колбасу и пренебрежительно бросил:

– По историческим вопросам, батя, по историческим. Ездим по местам нашей необъятной Родины и собираем материал. Все, что имеет историческую и культурную ценность.

– Поди ты, – удивился Виктор Степанович, – Какая же тут историческая ценность, кроме заброшенной грунтовки? Или вы новую дорогу тут примечаете, где ловчее построить. Так вы, получается, строители?

Парни переглянулись.

– Нет, – покачал головой Сеня, – мы не строители, а историки. А что, здесь собираются дорогу прокладывать? Чем же старая не угодила? Вон та, по которой мы ехали, грунтовка, конечно, но все же какая-никакая дорога.

– Понятия не имею, – Виктор Степанович достал из холодильника тарелочку с салом и солеными огурцами, – Приходили тут одни… Изыскатели. А чего изыскивали – непонятно. Все лазили со своей линейкой и прибором на треноге. Такие же, похожие на вас, даже машина похожая была. Вот я и подумал…

– Нет, – снова покачал головой Сеня, – Это не про нас. А за историю ты зря, батя, так категоричен. Про Верховного правителя России слышал что-нибудь?

– Это про президента чтоль?

– Эх, сам ты про президента. Я про то время, когда в стране всех на красных и белых делили, говорю. Заплыл в эти места один адмирал… Колчак Александр Васильевич. Слыхал о таком?

– О Колчаке-то? Кто ж здесь о нем не слыхивал. Как раз в Нижнеудинске у него последняя стоянка была, на этой самой железке. Долго его белочехи мариновали, а потом выменяли на право беспрепятственного возвращение домой. Но это уже в Иркутске дело было.

– Ха, ну вот видишь! А говоришь, что истории здесь нет!

– Ну, я конкретно это место имею в виду, – Виктор Степанович откашлялся, – А вы, стало быть, путь хотите его повторить, но по грунтовке?

– В самую точку, отец. От тебя истины не утаить, все насквозь видишь. – рассмеялся Сеня, – У тебя здесь курить можно? – он кивнул на жестяную консервную банку, полную бычков.

– Закуривай, чего уж, – Виктор Степанович неожиданно вспомнил о своем обещании бросить курить: «Мало ли я таких обещаний давал? Но то странно, что когда я курю сам, то об обещаниях не впоминаю».

Он вздохнул и потянулся к бутылке.

– Погодь, чутка, – Сеня придержал его руку. – Так, Жора, что ты там говорил про пятиминутную готовность автомобиля? Дезинфекцию и как там его… сделал?

– Профилактику, – вздохнул Жора, – Ну я пошел, – он нехотя одел куртку, взял со стола кусок булки с салом, положил сверху кусок колбасы и взялся за ручку двери, – Примерно через пять минут выходи, все будет в ажуре.

Сеня скривил уголок рта и кивнул Виктору Степановичу:

– Что ж, теперь наливай, отец. Пару рюмок успеем пропустить. Кстати, отличнейший самогон! Не поделишься рецептом?

– Это не мой. Свояк с Черемхово привозит. Сам я делать не умею. Брался, да все не то получается. А тут родственная душа заглянет на огонек, да подкинет аква виту вместе с молоком и хлебом.

– Аква? Ого, латынь!

– Я почем знаю? Свояк так называет. Может это сорт самогона или название такое…

– Название, наверное. И часто свояк заглядывает?

– Частенько. У него ведь бизнес. В одном месте покупает, а в городе перепродает. Спекулянт, как когда-то говорили. Сейчас бизнесменом кличут. Говорит, что очень уважают самогончик городские.

– Еще бы! Мы бы тоже уважили, да где взять. Поделись секретом, отец!

– Да какой секрет! Но я и не знаю толком. Мне оно к чему? Свояк говорит, что берет в Черемхово, а где там… После въезда третий дом налево… али четвертый? И бабку Ефросинией звать… Или Акимовной.

– Ценные сведения. Но, все равно, спасибо. А по этой дороге мы выберемся?

– Раньше можно было. А теперича и не знаю. Хотя, что я говорю – свояк же заезжает, значит можно как-то. На такой машине, как у тебя – точно можно, зачем тебе вообще дорога?

Снаружи раздались несколько коротких гудков в ритме кричалки спартаковских болельщиков. Похоже, что Жора управился с поломкой досрочно.

– Ну, давай на посошок и я побег, – Сеня, не дожидаясь реакции хозяина, плеснул по рюмкам и ухватил соленый огурец. – Будем!

– Торопитесь все, торопитесь, – проворчал Виктор Степанович. – Есть ли толк в спешке?

– Толк всегда есть. Только он не всегда сразу становится очевиден, – туманно сказал Сеня, накинул куртку и уже в дверях помахал рукой, – Продукты оставляю в благодарность за гостеприимство. Счастливо оставаться!

Виктор Степанович выглянул в окно. Грузная машина фыркнула сизым выхлопом, выбросила песок из-под колес, отчего ее чуть повело юзом, и быстро покатила вдоль железки, а через несколько секунд исчезла за ветками молодых елей, пристроившихся вдоль дороги.

Гости не часто баловали этот переезд своим посещением. Виктор Степанович мог по пальцам перечислить появление незнакомцев, особенно после открытия объездного пути. Разные люди появлялись. Охотники, грибники, строители вот, недавно давеча были… Но историки?

– Тоже мне, историки! – рассудил Виктор Степанович и выкинул из головы мимолетных гостей.

О них лишь раз вспомнил через пару дней. И то, только после того, как подкативший свояк обратил внимание на новую пепельницу – жестянку из под шпрот.

– Ого! – удивился он, – Да у тебя, Степанович, никак гостил кто? Или с проводниками проходящего сторговался?

– Полно тебе, Макарыч. Сам знаешь, что поезда тут остановку не делают.

– А как же тогда? На ходу тебе банки кидают?

– Да с чего ты взял, что это с поезда? Гости у меня были… Нежданные. Закатили намедни на машине, что побольше твоей раза в два будет, вот и посидели с полчаса , пока машину они чинили. Под твой самогон посидели, кстати.

– Ну, если под мой самогон, тогда ладно… А чего хотели?

– Поймешь разве? Одни дорожниками сказываются, эти вот, историками какими-то. А, по-моему, все одно – искатели они колчаковского золота, вот что я думаю. Все ездят и вынюхивают, высматривают чего. Зря, что ли, на таких огроменных машинах ездят? Таким любые дороги нипочем. Тебе, Макарыч, на такую в жизнь не скопить.

– А оно мне надо? Толку-то от того, что она поболее моей будет? Да я, если хочешь знать, на две таких, как у меня, заработал. А меня еще и первая устраивает.

Машина у свояка была хорошая. Настоящий японец, сделанный, как он говорил, японцами для внутреннего рынка, а оттого с любовью и высоким качеством, как и все, что делается для себя любимых. Ну и что такого страшного, что правый руль? Дело привычки! Таких машин в Забайкалье – больше половины автомобильного парка. Цена плюс качество, как любил говаривать сам Макарыч, это самые главные слагаемые, что ведут к коммерческому успеху. Под этим словом он мог поклясться, как успешный продавец самогона.

– Вот, попробуй новинку, – Макарыч приволок из машины большую спортивную сумку, расстегнул молнию и последовательно извлек четыре бутылки, – А посуду я попрошу обратно.

– Куда ты столько притащил? Мне и за месяц столько не выпить!

– Бери-бери! Ты, как я вижу, становишься полноценным станционным смотрителем. Начал уже принимать и отпаивать путников.

– Какой еще станционный смотритель? Глаза разуй – нет здесь станции никакой.

– Это я так… Слово хорошее и тебе соответствует. А вообще, классику надо читать. Лермонтова там, Пушкина…

– Свояк, а ты часом не того… не начитанный уже приехал? То-то я чувствую, что духом культуры от тебя за версту несет.

– Здесь русский дух, здесь русью пахнет!

– Только настоянным на спирту, почему-то.

– А как же иначе? Я ведь когда самогон покупаю, сначала пробу снимаю. Потому как к бизнесу подхожу с заботой о клиенте. И если мне попытаются продать дрянь какую, так лучше учую это я, а не мой покупатель. Бизнес – это в первую очередь репутация!

То ли в этот раз свояк перебрал, снимавши пробу, то ли самогон был слишком хорош, но в дорогу он в этот день не отправился. Ну перебрал человек, с кем не бывает? Не для себя же старался, а покупателей ради. Виктор Степанович положил его на лавке, а сам отправился спать на печку, благо места в доме на двоих хватало с лихвой.

Свояк уехал на следующее утро, а у Виктора Степановича жизнь опять вошла в привычную колею размеренных будней. Двух, произошедших друг за другом событий, было даже многовато для дней, наполненных одиночеством. Но произошедшие вскоре события затмили их, заглушив своей ошеломительной яркостью, и закинули пылиться на дальние полки далеко не молодой памяти.

2. Гости из прошлого

Этот день для Виктора Степановича начался раньше обычного. Пара рюмок нового самогона, принятых накануне в качестве снотворного, легли не особенно удачно, подарив наполненный кошмарами сон и ощутимое похмелье с утра. Организм настоятельно требовал принять чего-то ответного в качестве контрмеры. Взвесив все «про и контра» между огуречным рассолом и опохмелочной стопкой и не придя к консенсусу, выбор был доверен интуиции, которая явно склонялась в пользу последней.

Значительное улучшение самочувствия и подъем духа убедили Виктора Степановича, что решение довериться подсознанию было правильным. Часы показывали всего лишь шесть утра, но досматривать ночные кошмары желание уже пропало. Однако и полюбоваться на рассвет тоже не удалось – за окошком словно натолкали ваты, да так густо, что, казалось, открой форточку, и ее будет полный дом. В этот раз туман явил себя во всей красе и, судя по его плотности, отступать не собирался.

– Погода меняется, – потер виски Виктор Степанович, – Вот и потому и давит голову, а я, по-дурости, на самогон грешу…

Рекламацию свояку он решил не предъявлять. Для убедительности выводов относительно плохого качества напитка требовались дополнительные экспериментальные исследования. В принципе, можно было этим и заняться, но Виктор Степанович, прежде всего, был человек дела. Ведь как-никак, а встречать московский скорый кому-то надо.

Чтобы не смущать себя оставленной на столе бутылкой, он выглянул за дверь. Раскинувшийся повсюду туман сразу же лизнул его в щеку холодным влажным языком, дарую предрассветную бодрость.

«Даже умываться не надо», – подумал он, захлопывая дверь перед носом этого утреннего зверя.

Взгляд его снова уперся в бутылку, но теперь он уже решительно подошел и убрал ее в ящик под столом. Подумал. Достал, налил стопку и, после этого, снова спрятал ее под стол. «Теперь правильно», – заключил Виктор Степанович и, в предвкушении, открыл холодильник, чтобы поискать что-нибудь на закуску.

Длинный паровозный гудок прозвучал подобно грому от ударившей из холодильника молнии. Виктор Степанович замер, не сколько оглушенный, сколько ошарашенный, и не верил своим ушам. Он некоторое время тупо смотрел в холодильник, а потом резко захлопнул дверцу, как будто это могло заставить замолчать резкий басовитый звук.

Его сознание не могло взять в толк появление такого гудка. За все время службы на железной дороге, Виктор Степанович мог различить по звуковым сигналам не только марку тепловоза, но и разницу в буксируемом составе. Но то, что он услышал, не соответствовало никакой современной категории. Нет, по молодости ему не раз и не два приходилось слышать что-то подобное, но сейчас это могло быть вызвано разве что странностью рассудка, повернувшегося от реальности в мир воспоминаний.

Поэтому, абсурдная мысль хлопнуть дверцей холодильника, чтобы унять звуковую волну неизвестной природы, в тот момент показалось совсем не абсурдной.