Социологическая школа права в контексте современной юриспруденции

Советское государство, провозгласив себя общенародным союзом трудящихся, свободных от любой эксплуатации, на практике очень быстро сформировало эксплуататорскую систему по методам управления гораздо более жесткую, нежели предшествующая ей феодально-буржуазная формация. Сложилась и новая политическая элита – партийно-хозяйственная номенклатура, по сути своей мало чем отличающаяся от имперской аристократии. Закрепляемое на конституционном уровне всенародное единство («Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь»), обеспечивалось «национальной скрепой» – идеологической конструкцией «народ и Партия едины», сменившей Уваровскую триаду «Православие. Самодержавие. Народность». Коммунистическая партия Советского Союза рассматривалась как «руководящая и направляющая сила советского общества, ядро его политической системы» (ст. 6 Конституции СССР 1977 г.). В обществе «нового типа» отрицалась объективность социальных факторов конфликтного характера, в том числе наличие организованной профессиональной преступности и политической оппозиции, противопоставляемой «прогрессивному» политическому режиму советской демократии. Попытки советского руководства провести реформы, направленные на создание системы «социализма с человеческим лицом», имели тот же недостаток, что и реформы царского правительства в России начала XX века. Не допуская сущностной трансформации, власть стремилась провести «рестайлинг» государственно-правовой системы за счет заимствования западных политико-правовых форм (введение института президента, создание конституционного суда, официальное разрешение частной собственности и рыночных экономических отношений, провозглашение прав человека и т. п.). При этом так же, как и ранее, осуществляемые по инициативе «сверху» реформы не опирались на детальный анализ социальной динамики, что в итоге привело не к модернизации советской политико-правовой системы, а к ее разрушению и, как следствие, «демонтажу» советского союзного государства и опосредованного им социалистического права.

В современной России (так же, как и в СССР), на конституционном уровне декларируется единство многонационального народа Российской Федерации, однако наличие социально-экономического расслоения обусловливает все более углубляющееся материальное неравенство между богатыми и бедными, а это в свою очередь предполагает, что государство в первую очередь отстаивает интересы привилегированных групп населения, включающих представителей олигархического бизнеса, высших государственных чиновников и силовиков. При этом так же, как в Советском Союзе было нельзя говорить об объективном характере преступности, наличии устойчивых форм криминальных организаций и профессиональной квалификации субъектов преступлений, в современных условиях, мягко говоря, не приветствуются разговоры о социальной неоднородности российского общества, что обусловливает в том числе дифференциацию преступности как социально-культурного явления на преступность богатых и преступность бедных. Если советская государственно-правовая система в своей констатации общенародного единства опиралась на постулаты классового родства трудящихся (рабочих, крестьян, трудовой интеллигенции), сплоченных в «нерушимом союзе коммунистов и беспартийных», то в сегодняшних условиях власть предпочитает попросту не поднимать проблему социальной дифференциации российского общества. Получается, что деление общества на богатых и бедных в сегодняшней России официально признается, а капиталистическая эксплуатация человека человеком и наличие олигархов, создающих свои капиталы за счет использования общегосударственных ресурсов, – нет. В частности, в одном из своих выступлений пресс-секретарь Президента, Д. Песков, заявил, что в России нет олигархов, влияющих на политику[51].

В складывающейся ситуации классовый подход к социальному структурированию государства и общества, используемый профессором Л. И. Спиридоновым для характеристики права и преступления, представляется в достаточной степени актуальным и конструктивным в плане познания современной государственно-правовой реальности, в том числе в сфере прогнозирования криминальных тенденций развития российского общества и отношения к этим тенденциям со стороны государства, общества, личности.

Социологический подход к пониманию государства, права и преступления позволил Л. И. Спиридонову объединить методы познания различных научных отраслей в комплексном методе междисциплинарного синтеза, что позволило сконструировать в своем роде уникальную систему правового познания, не только не утрачивающую своего прикладного значения в современных условиях, но и неуклонно наращивающего его.

Глава 3

Правовой реализм в парадигме социологической юриспруденции

3.1. Метафизика и реализм социалистического права

В истории социалистического права есть теоретики, последовательно отстаивающие диалектический подход к пониманию культуры, к восприятию права как относительно самостоятельного вселенского феномена. Лев Иванович Спиридонов – один из немногих исследователей, утверждавших в тот период значение реалистического подхода к изучению правовых явлений: «Объективный характер диалектики заставляет искать ответы на них в реальной действительности и анализе процесса ее изучения»[52]. Разработка идеи о включении правоотношений в содержание права, обращенность концепции Л. И. Спиридонова на диалектику реальной действительности позволяют причислить его к сторонникам реалистического типа правопонимания.

Развиваемые сторонниками движения правового реализма положения о том, что право есть элемент культуры общества, а правовые отношения специфицируют социальные договоренности индивидуумов об их взаимных правах и обязанностях, находят подтверждение в концепции Л. И. Спиридонова: «Все правовые отношения суть отношения общественного целого, члены которого наделяются юридическими определениями только как элементы этого социального организма. Он-то и является той предпосылкой, тем субъектом, чьи стороны получают в процессе развития экономическое, политическое, правовое и т. д. выражение»[53].

Тематизация правового реализма имеет важное гносеологическое значение, позволяющее выявить именно те закономерности правопорядка, которые оказывают существенное влияние на принятие правоприменительных решений. Субъект-объектный дискурс толкования права раскрывает компетенции акторов силы – правоприменителей, которые наполняют тексты решений своей интерпретацией и волей. Нормативные правовые акты, регламентирующие процессуальную деятельность юриста, приобретают вторичное значение по сравнению с его личными целями и мотивами.

Интеграция эмпирических и аналитических исследований в последние десятилетия характерна для постклассической юриспруденци. Можно рассматривать правовой реализм в качестве обновленной концепции социологического направления, объединяющей преимущества естественного права и позитивизма. Знание тех закономерностей, по которым происходит толкование и применение права на практике, носит не менее научный характер, нежели догмы академической юриспруденции. Полезность и важность эмпирических исследований заключается и в возможности на их основе подготовить студентов к практической деятельности, сформировать навыки и типы правосознания, способные противостоять неравенству в доступе к правосудию, несправедливости при вынесении прапоприменительных актов.

Междисциплинарность правового реализма позволяет преодолеть крайности метафизического теоретизирования и формалистского конструирования нормативных текстов, не соответствующих юридической практике. Десятилетия строительства коммунизма научили теоретиков и философов права выстраивать концептуальные обоснования без привязки к актуальному правопорядку. Несколько поколений ученых утверждали, что юридические закономерности могут быть придуманы в кабинетах и установлены нормативными актами, что воля суверена, регламентирующая должное поведение, способна изменить сущее право.

Правовой реализм основан на практической юриспруденции, изучение которой позволяет уяснить действительные запросы акторов правопорядка. Являясь признанным в международной юриспруденции движением, реализм открывает возможности сопоставления теоретических конструкций, юридических практик и пропагандистских доктрин. Реалистические подходы в парадигме социологических теорий права рассматриваются как направления теоретической мысли, способные формировать правопорядок, особенно в эпоху, когда стираются резкие грани между юспозитивизмом и юснатурализмом, когда в общем правовом теоретизировании исчезают разделения научных школ, утрачиваются советские традиции. Реализм позволяет обобщить эмпирические измерения правопорядка, интегририровать теоретические и практические феномены, без этого направления юриспруденции современные исследования уже не могут претендовать на всестороннее рассмотрение права в гуманитарных науках[54].

В истории развития гуманитарных наук философское мышление предшествовало правовому, а социологические методы управления обществом уже применялись в период формирования права как явления. Корпусы обычаев, конвенциональных соглашений, нормативных предписаний и других источников права эволюционировали вместе с развитием этносов. Государству как форме организации общества, для своего возникновения и стабильного функционирования требовались не только философские и социологические обоснования, но и правовые конструкции управления, подчинения, в том числе, – механизмы применения легализованного насилия к человеку, вплоть до лишения жизни.

Право как вселенское явление содержит в себе интерсубъективное признание своих и чужих интересов, выраженное через корреспондирующие права и обязанности. При этом заслуживает особенного внимания такой тип коммуникации, при которой суверен навязывает подотчетному населению нормативные требования, приемлемые не для всех. Очевидно, что в любом государстве не все страты общества признают статус правителя и не все разделяют его представления о сущем и должном. В каждом государстве действуют институты нормотворческой деятельности, которые не в состоянии гарантировать соблюдение (разнообразных и подчас противоречивых) интересов всех социальных меньшинств и оппозиционно ориентированных сообществ.

Наиболее подробно в исторической перспективе разработаны темы собственности: права владения, пользования и распоряжения вещами, неимущественными правами, сервитутами и т. и. Взаимное признание собственниками прав на вещи предполагает развитие идей договора, товарного обмена, виндикации и других форм защиты прав собственника от притязаний несобственников. Каждый отдельный договор субъектов предполагает не только всеобщую правовую связь всех со всеми, но и наличие юридических механизмов, обеспечивающих исполняемость взаимных обязательств. Развитие международных экономических связей, политические и финансовые монополии, неравномерный технологический прогресс приводят к неэквивалентному товарному обмену и произволу в отношении слабозащищенных субъектов. Защиту интересов некоторых страт в полной мере могут обеспечить только принудительные меры со стороны государства.

Общечеловеческая тенденция к солидарности и равноправию индивидов нашла историческое отражение в идеях социализма и коммунизма. «От каждого по способности, каждому – по труду», – демократический принцип, используемый не только сторонниками социалистического способа производства, но и большинством работодателей во всем мире. Однако социалистическая идея столкнулась с неравенством интеллектуальных способностей и антропологических свойств человеческих организмов, не говоря уже о социальных особенностях классов, территориальных и образовательных градациях региональных элит, субъективных амбициях вождей, корпоративных интересах силовых структур.

Право регулирует систему общественного разделения труда, опосредует процессы отчуждения результатов деятельности индивида. Л. И. Спиридонов еще в монографии 1973 года обращал внимание на снижение роли ординарного человека, который становится «винтиком» в механизме всеобщего коммунистического строительства, писал об актуализации обезличенности человека: «индивид становится носителем определяемой обществом функции. В свою очередь, право превращается теперь в средство оценки деятельности людей с точки зрения ее соответствия социальной функции индивида-деятеля. В этой своей функции право выступает как мера, то есть как единство абстрактного права и неправа»[55]. Осознанно или незаметно для себя «индивид оказывается включенным в систему производственных отношений и становится общественно определенным индивидом… Все это предполагает изменение характера субъективного отношения индивида к своей деятельности. Теперь это поступки члена коллектива владельцев. Тот, кто действует, обязан сообразовывать результаты своих действий с потребностями социального целого. Только отвечающий этому требованию поступок – правомерен»[56].

Человек утрачивает свою субъектность, по мере приближения к коммунизму он становится пассивной частью государства, – объектом, – его социализация подразумевает включение в систему общественных отношений и наделение социальными свойствами согласно утвержденному сувереном плану. Индивидуальные черты личности растворяются в коллективных интересах, социализация «воспроизводит людей как членов общества, как персонификаций экономических функций, как членов класса, как граждан и субъектов права, т. е. в таких общественных определениях, которые выражают принадлежность человека к социально-оформленному коллективу»[57]. В означенной парадигме новые социальные свойства индивида уже не обусловливаются его особенностями природного происхождения: полом, кодом ДНК, индивидуальными интересами, личным счастьем.

Л. И. Спиридонов, вслед за К. Марксом и Ф. Энгельсом, в эпоху расцвета социалистического права говорит о новом основании бытия человека – общественном производстве, где индивиды исторически объединились на рынке для обмена продуктов, произведенных ими. Социальным оптимизмом с ноткой юридической настороженности пронизаны завершающие строки одной из его книг: «Социализм постепенно создает человеку условия для проявления всех таящихся в нем способностей, делая мерилом социальной ценности индивида его деятельность. Вещи перестали быть непременными посредниками в отношениях между людьми, и потому имущественное положение и институт наследования утратили свое значение решающих факторов социального продвижения. Социальное положение людей впервые начинает совпадать с тем, кто они суть, на что способны и что делают. Все это закладывает основу для коммунистического равенства, для окончательного разрешения противоречий между человеческим родом и обществом и, стало быть, для возвращения сущности человека к нему самому. Отношения между людьми и общественные отношения совпадут. Но в таком случае человечество перестанет нуждаться и в праве как средстве социального регулирования»[58].

Сегодня, преодолев почти четверть XXI века, мы констатируем неудачу теоретиков права, обосновавших практическую возможность перехода общества от социализма к коммунизму. Советский народ как прокламированная новая человеческая общность, после семидесяти лет мучительного строительства социализма, после нескольких лет хаотичной «перестройки» и несправедливой приватизации общественной собственности, – вернулся к капиталистическому типу производства в его государственно-монополистической форме. Постсоветскому этапу развития государственности соответствует гибридный правопорядок, сочетающий черты социалистического реализма, партийного строительства и капиталистической эксплуатации.

3.2. Реализм в философии

Исследования правового реализма сталкиваются с методологическими трудностями, производными от неодинакового понимания реализма в гуманитарных науках. Изучая современный реализм, необходимо дифференцировать философское, политологическое и юридическое понимание этого феномена. Реализм как явление не имеет общепринятой дефиниции, развивается в различных направлениях человеческих знаний как соотношение феноменов, терминов, фактов объективированной действительности в устанавливаемых исследователями закономерностях.

Философский реализм в целом утверждает существование теоретических объектов, вводимых научными концепциями, формирует методологические основы для их развития и внедрения в массовое использование. Реалистический подход позволяет исследовать ненаблюдаемые феномены наравне с объектами, существующими в природе.

История развития реалистической философии наполнена спорами реалистов с номиналистами, реалистов с идеалистами, реалистов с моралистами и т. д. С точки зрения реализма мир вокруг нас существует независимо от наших представлений о нем. Сущее бытие опредмечивается его исследователями, которые декларируют, что способны правдиво воспроизвести действительность в ее типических чертах.

Эпистемологический реализм видит мир познаваемым через наш чувственный опыт, при использовании которого мы имеем возможность познать все объекты окружающего мира. Предполагается, что вырабатываемые человеком понятия существуют в реальности, на них можно опираться для построения дальнейшей картины мира. Адекватное отображение действительности в описательных актах позволяет использовать результаты ее познания неопределенным кругом лиц, – можно ознакомиться с оригинальными текстами познающих авторов, чаще всего являющихся научными трудами, – и строить на их основе дальнейшие интеллектуальные и практически-ориентированные конструкции. По мнению сторонников реалистического подхода может существовать одновременно несколько несовпадающих мнений, в результате чего соотношение научных теорий с реальностью будет неодинаковым.

Наивным реализмом принято обозначать позицию, основанную на здравом смысле, прокламирующем обоснование повседневных практик достижениями научных теорий. При этом в современном мире существует возможность обосновать прямо противоположные тенденции со ссылкой на авторитетные теории. Например, научный коммунизм на протяжении многих десятилетий преподавался в качестве учебной дисциплины во всех высших учебных заведениях СССР. Для студентов юридических специальностей знанию этого предмета придавалось особое значение, неудовлетворительная оценка лишала возможности получить диплом о высшем образовании. Многим из читателей книги пришлось убеждать экзаменаторов в научности тезисов о постепенном отмирании государства, об исчезновении классов, о капитализме как основном источнике преступности, об искоренении преступности при коммунизме, – и о прочих государственно-правовых аспектах научного коммунизма. Очевидно, что научность коммунистической доктрины развития общества опровергнуто историческим опытом человечества, что не лишает ее идеологического и политико-правового значения.

Разнообразные концепты номинируются как научные по признаку стремления к постижению истины, имманентному обоснованию предмета и методов. Но нередко упускается из виду то, что научная обоснованность гуманитарных (в т. ч. юридических) теорий должна проверяться практикой, подтверждающей существование изначально ненаблюдаемых сущностей. Приближение к истине как цель может считаться достигнутой, если референтное сообщество будет в состоянии наблюдать реально существующие правовые явления в постулатах рассматриваемой теории. Необходимыми условиями становится синхронизация понятийного аппарата между исследователями и их адептами, терминологическая последовательность, объясняемость на уровне разумного обывателя. Соответствие текстов действующим закономерностям и успехи в обосновании методологического инструментария упрощают принятие новых юридических доктрин. Рациональные логические обоснования, релевантные примеры из практики, сравнение с аналогичными исследовательскими направлениями в других государствах, – способствуют принятию новаторских выводов.

Критика реализма развивалась в дискурсах тезиса неопределенности Уилларда Куайна, который в широком смысле скептически относился к возможности перевести идеи с языка одного человека на язык другого[59]. «Согласно Куайну, значения, понимаемые как некоторые идеи, выражаемые языковыми образованиями, не обладают объяснительной силой, а понимание перевода (интерлингвистической синонимии) как сохранения одного и того же смыслового содержания есть заблуждение. Он утверждает, что “нет оправдания для сопоставления лингвистических значений, разве только в терминах предрасположенностей людей к открытой реакции на социально наблюдаемые стимуляции”. Соответственно язык характеризуется им как комплекс предрасположенностей к речевому поведению. Так возникает поведенческая концепция языка и связанная с ней гипотеза о неопределенности перевода. Следовательно, основной тезис гипотезы утверждает, что на основе поведенческих критериев (свидетельств) не существует никакого способа установления перевода уникально»[60]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Спиридонов Л. И. Социальное развитие и право. Л., 1973.

2

Спиридонов Л. И. Социология уголовного права. М., 1986.

3

Михайловская И. Б., Спиридонов Л. И. Основы социологических знаний. Часть 1. Учебное пособие. М., 1988. Переизд.: Спиридонов Л. И. Избранные произведения: Философия и теория права. Социология уголовного права. Криминология. СПб., 2002. С. 45–58.

4

Михайловская И. Б., Спиридонов Л. И. Основы социологических знаний. Часть 1. Учебное пособие. М., 1988. С. 106.

5

Зорькин В. Д. Позитивистская теория права в России. М., 1978. С. 14–15.

6

Лапаева В. В. Российская юриспруденция в поисках нового типа правопонимания // Наш трудный путь к праву. Материалы философско-правовых чтений памяти академика В. С. Нерсесянца. М., 2006. С. 39, 45.

7

См.: Варламова Н. В. Предметно-методологическое единство и дифференциация теоретического знания о праве // Ежегодник либертарно-юридической теории. Вып. 1. М., 2007. С. 10 и след.

8

Варламова Н. В. Тип правопонимания как теоретическая парадигма интерпретации права // Правовые идеи и институты в историко-теоретическом дискурсе (к 70-летию профессора В. Г. Графского). М., 2008. С. 65–66.

9

В общем, это же характерно и для марксизма (аутентичного, а не вульгарного). «Нельзя отделить философию от истории философии и культуру от истории культуры», – писал А. Грамши. (Грамши А. Тюремные тетради/ В 3 ч. Ч. 1. Пер. с ит. М., 1991. С. 27). Более того, «философия практики» (Марксизм) как «реформа и развитие гегельянства» предполагает изучение объекта в конкретном историческом контексте. Тем самым, отрицается «человек вообще» или «природа человека» как нечто «внутренне присущее каждому человеку». «“Философия практики” теоретически утверждает, что всякая истина считающаяся вечной и абсолютной, имела практическое происхождение и представляла “временную” ценность (в силу историчности всякого мировоззрения)». (Там же. С. 122, 123).

10

Очевидно, что полного совпадения логики и истории, как и воспроизведения фактической эволюции объекта во всемирно-историческом масштабе добиться никогда полностью не удастся, но это то, к чему ученый должен стремиться.

11

См. подробнее наиболее глубокую интерпретацию метода восхождения от абстрактного к конкретному применительно к юриспруденции: Денисов Ю. А., Спиридонов Л. И. Абстрактное и конкретное в советском правоведении. Л., 1987. С. 69–120.

12

См.: Спиридонов Л. И. Социальное развитие и право. Л., 1973. С. 39, 58 и след.

13

Об этом, в частности, пишет В. С. Степин: Степин В. С. Классика, неклассика, постнеклассика: критерии различения // Постнеклассика: философия, наука, культура: Коллективная монография/ Отв. ред. Л. П. Киященко, В. С. Степин. СПб., 2009. С. 289.

14

Денисов Ю. А., Спиридонов Л. И. Указ. соч. С. 91.

15

Орехов В. В., Спиридонов Л. И. Социология и правоведение // Человек и общество. Ученые записки НИИКСИ. Вып. 5, 1969.

16

Александер Дж. Смыслы социальной жизни: Культурсоциология/ пер. с англ. Г. К. Ольховикова, под ред. Д. Ю. Куракина. М., 2013. С. 51, 46.