Взрослые сказки

Толпа в сторонку подалась,

и, точно пава выступая,

на сцену дева поднялась,

да раскрасавица такая:

у ней во лбу звезда горит,

а под косою месяц ясный!

Вот дева та и говорит

(и голосок такой прекрасный!):

«Задачка эта непроста,

но у врага, на наше счастье,

есть ахиллесова пята -

дочурка, младшая, Настасья.

На всё для доченьки готов,

любой каприз её исполнив, -

зашлём мы к Настеньке сватов,

ведь ты, Илюшенька, не против?

И я согласна на пари,

что свадьба вскоре состоится,

папашу дочь уговорит

от лукоморья отступиться».

Зарделся Муромец, как мак,

вспотел и начал заикаться:

«Я не какой-нибудь дурак

от предложенья отказаться».

В поход отправился обоз.

В ларцах со сладостями вместе

меха, кораллы, жемчуг вёз

Илюша Муромец невесте.

На жениха едва взглянув,

та кочевряжиться не стала,

в объятья милого порхнув,

богатыря поцеловала.

Как ни противился отец,

дочурка всё же настояла,

тот согласился, наконец,

и Настя Муромцевой стала.

Всё, слава Богу, обошлось:

жестокой бойни не случилось.

На свадьбе – так уж повелось -

всё лукоморье веселилось.

Рекой шампанское лилось,

за блюдом блюдо подносилось,

чтоб слаще елось и пилось.

со стульев – «Горько!..»: – доносилось.

На грудь как следует приняв.

от чувств папаша прослезился

и, уговорам дочки вняв.

от лукоморья отступился.

IV

Вернулась в чащу благодать:

Русалка гладью вышивает,

и, впавши в лирику, опять

Учёный Кот стихи читает;

Горыныч к шляпам прикупил

три стильных галстука в полоски,

салон визажный посетил

и сделал модные причёски;

тряхнув увесистой мошной[3],

к великой радости Гусейна

открыл кафешку Водяной

неподалёку от бассейна;

Лешак в науке преуспел:

сумел привить редиску к луку, -

Кощей на это поглядел

и тоже вдарился в науку.

К экспериментам интерес

залогом стал их дружбой крепкой, -

друзья, вскопав под грядки лес,

морковку скрещивают с репкой;

и у Кикиморы цветы

народ охотно покупает,

та всех бесплатно, с доброты,

малинкой сладкой угощает;

под сенью ивовых ветвей,

как только вечер наступает,

поёт романсы Соловей,

ему Ворона подпевает;

Яга снаряд убойный свой, -

вняв опасеньям Берендея, -

метлу с головкой боевой

хранит в подвале у Кощея;

богатыри и Черномор

днём на песочке загорают,

а как стемнеется, в дозор

по лукоморью выступают.

V

Довольны все, и Берендей

за лукоморие спокоен:

перековавшийся злодей

стал уважения достоин:

бесплатно школьникам раздал

пеналы, ластики и ранцы,

из Мариинки приму взял

преподавать детишкам танцы,

пока от Насти внука ждал

построил детский сад у дуба,

Вороне Вещей денег дал

на три титановые зуба.

* * *

Когда не хочешь воевать,

решенье мирное найдётся,

и кепарями закидать

Вам Чудо-юдо не придётся.

Хавроньины именины

На Хавроньин день рожденья

собрались друзья, подружки, -

в превосходном настроеньи

пребывала наша Хрюшка:

платье шёлковое, мини,

макияж и украшенья…

Важный Гусь – супруг Гусыни -

онемел от восхищенья.

Сервированный со вкусом,

весь в букетах роз душистых,

стол ломился от закусок

и заморских вин игристых.

Юбиляршу поздравляли,

ей подарочки дарили,

лета многие желали

и Хавроньюшку хвалили.

Раскудахталась наседка:

«Кулинарка, хлопотунья, -

не фигура, а конфетка! -

и плясунья, и певунья!»

Ей подкрякивали утки:

«Превосходная хозяйка,

без работы ни минутки,

и характер: просто зайка!»

С аппетитом гости ели,

с наслажденьем выпивали,

под гармошку песни пели

и в «бутылочку» играли.

Так отплясывали польку:

аж паркетины трещали;

дам мадерой – и не только! -

кавалеры угощали.

Сизый Селезень Индюшке

предлагал отведать торта

и нашёптывал на ушко:

«С червячками – это что-то!..»

Муж Козы пошёл резвиться:

комплименты рассыпая,

приставал ко всем девицам,

им проходу не давая,

лез к Корове целоваться,

обнимать её принялся;

а Бурёнка… ну бодаться,

чтобы душный отвязался.

В хлам коктейлями опившись,

стал Хавронью здравить тостом,

да запутался и, сбившись,

обозвал сарделькой толстой.

Осознав оплошность эту.

чтоб исправить положенье,

на французскую диету

сесть озвучил предложенье.

Уничтожив гостя взглядом,

именинница взбесилась,

на Козла, – а он был рядом, -

пышным торсом навалилась.

Завязалась потасовка:

ваза с фруктами упала,

а тушёная морковка

в правый глаз Козлу попала.

Взвыл Козёл: «Ты, что, сдурела?

Напряги остаток мысли.

Чем «сарделька» так задела?

Я же… в самом лучшем смысле».

Хрюша репкой поперхнулась:

«Значит, я ещё и дура?!» -

и от гнева всколыхнулась

вся шикарная фигура.

Гости вилки похватали, -

нарастало возмущенье, -

угрожать расправой стали,

намекая на отмщенье.

Затрясло Козла от страха,

существо его вспотело:

вдруг реальной станет плаха!

как спасти от вилок тело?

Поправляться стал икая:

«Аппетитна, как сарделька,

и изящная такая,

как от лифчика бретелька».

От такого оскорбленья

Хаврю всю перекосило, -

никакого нет сомненья:

дело пахнет керосином.

Кур давя, он заметался,

пару раз с копыт свалился,

но конфликт вдруг рассосался:

миротворцем Хряк явился.

Приголубивши супругу,

нежно хрюкнул: «Ты прекрасна!»

Та к груди припала, друга:

«Осерчала я напрасно:

ничего не понимает

в красоте Козлина драный.

Жаль Козлиху: так страдает:

больно муж у ней поганый!

Я её предупреждала.

за супругом чтоб следила, -

всё с Бараном ворковала.

и понятно: муж – чудило».

Юбилярша подобрела,

макияж восстановила,

платье новое надела

и вниманья попросила:

«Инцидент, друзья, улажен,

продолжайте веселиться;

а кем праздник был изгажен

мы попросим удалиться».

В состоянии подпитом,

и с лиловым глазом, левым,

в драке Лошадью подбитым,

изгнан был Козёл из хлева.

Именины продолжались:

блюда новые вносились,

в рюмки вина наливались,

все опять развеселились.

Про Козла совсем забыли -

стали утром разбредаться,

в онемении застыли:

им рыдать или смеяться:

скотный двор, такой просторный,

весь копытами истоптан,

и витает тошнотворный,

перегарный запах пота.

Завалившийся в курятник,

раздавив яиц полсотни,

подстелив под спину ватник,

дрых Козёл, храпя сквозь сопли.

* * *

Этой сказкой не пугаю,

а тактично намекаю:

тем, кто вусмерть перепьётся,

спать в курятнике придётся.

Гербовая печать

Пошёл на службу Ёжик через лес

и в чащу буреломную залез.

Часа четыре в дебрях проплутал,

портфель, очки и шляпу потерял,

начальству о потере рассказал,

и грандиозный сделался скандал.

Печать с гербом в портфеле том была,

и встали в министерстве все дела.

Такой переполох везде царил:

сбивались с ног коты-секретари;

чиновники неслись туда-сюда;

уборщицы орали: «Прёшь куда?!»

Рычал Медведь-начальник на него:

«Беда от ротозейства твоего!

И что же ты наделал-то, дурак?

Гора непропечатанных бумаг!

Иди ищи! До завтра не найдёшь,

уволю к чёрту, в дворники пойдёшь!»

Пошёл бедняга в лес её искать,

да опоздал: Лиса нашла печать.

Что за предмет она не поняла

и ту находку Белке отнесла:

вещица ей в хозяйстве не нужна:

колоть орешки только и годна.

До ночи Ёж гербастую искал,

проголодался, до смерти устал,

под ель в изнеможении упал,

от нервного расстройства зарыдал:

в чиновниках привык спокойно жить.

теперь придётся дворником служить.

Тут выглянула Белка из дупла.

верёвочную лестницу дала.

Забрался Ёжик в белкино дупло.

там так уютно, чисто и светло.

и пирогами пахнет, – благодать! -

а на столе лежит его печать.

От радости чуть дух не испустил,

печать и пирога кусок схватил

и вылетел, как пуля из ствола,

из белкиного тёплого дупла,

а Белка в след, – «Ворюга! Паразит!

Иголки оборву!..»: – ему грозит.

Наутро Ёж к начальнику пришёл:

«Михал Потапыч, – вот она, – нашёл!»

Тот поглядел на важную печать

и ну на обомлевшего рычать,

за шиворот несчастного схватив:

«Герб стёсан! -

         сквозь сплошной ненорматив.

А Ёжик, в оправдание своё: -

«Да это Белка спортила её.

Такую ценность нет чтоб поберечь, -

её к ответу надо бы привлечь:

орехи дура вздумала колоть!

У ней ума куриная щепоть», -

скукожился[4], надрывно заикал

и со служебной лестницы упал.

* * *

Теперь в убогой дворницкой живёт

и министерский двор весь день метёт.

Метёлку пуще глаза бережёт:

вдруг пропадёт, – сортиры мыть пойдёт.

Старик и молодое тело

I

Заря за окнами горит.

Старуха раньше деда встала,

тот, прозевавшись, говорит:

«Ты б червячков мне накопала,

пойду-ка рыбки наловлю,

а ты наваришь нам ушицы,

я к ней чекушечку куплю

сорокоградусной водицы».

Пришёл старик на бережок,

сел, поудобней, на поддёвку

и, поплевавши на крючок,

стал терпеливо ждать поклёвку.

Денёк июльский припекал,

глядел старик на гладь пустую

и незаметно задремал,

повесив голову седую.

И вот задёргалась уда,

старик чуть в воду не свалился:

где был крючок, кусок пруда

весь забурлил, зазолотился…

Дед ахнул: «Господи, еси![5]-

из вод, бурливых, не моргая, -

«Что пожелаешь, то проси! -

Плотвица молвит, Золотая. -

Чего застыл, как истукан?

С меня ухи как с кильки жалкой! -

старик подумал: зря стакан

на грудь принял перед рыбалкой. -

Сними с крючка – отпустишь ты.

я доброту твою запомню

и голубой твоей мечты

желанье с радостью исполню».

А к слову, – дед тот с детства знал

одну историю чудную:

он сказку Пушкина читал

про диво – Рыбку Золотую.

Тут чёрт и дёрнул за язык:

«Старуха страсть как надоела, -

и смело выпятив кадык, -

теперь хочу младого тела!» -

«Ну что ж, потом не пожалей! -

в ответ Плотвица рассмеялась. -

Чего стоишь? Беги скорей:

оно тебя уже заждалось», -

и золотым блеснув хвостом

Плотва в глубокий омут смылась,

а дед, хватая воздух ртом,

решил, что та ему приснилось.

До деревеньки путь далёк.

Бредёт старик, скребёт макушку,

так случай тот его увлёк,

что позабыл он про чекушку:

«Останусь нынче без ухи

и ладно: борщ старуха сварит,

щи с мясом тоже неплохи…

Видать к грозе так сильно парит».

II

У деда радуга в глазах:

в его избе сидит девица,

вся в мини юбке, в каблуках,

под ноль острижена косица.

«А где старуха-то моя?

Неужто с горя удавилась?!

Неужто стал убивец я?!»

Девица, хмыкнув, удивилась:

«Из-за такого в петлю лезть

и в омут с берега кидаться?

Не про тебя такая честь,

чтоб с жизнью с горюшка расстаться.

Ну что уставился? Ступай, -

не видишь: ногти в маникюре? -

скорей готовь и подавай

мне борщ и кнели[6] во фритюре».

Старик отправился к плите

и с непривычки весь убился!

Девица съела блюда те, -

он спать голодный завалился.

Средь ночи к ней: «С ума свела!

Послушай как трепещет сердце!»

Та на сундук перелегла

и провалилась в сон младенца.

И потянулись день за днём…

Его уделом кухня стала;

краса не думала о нём:

в салонах модных пропадала.

Теперь порядка нет в дому, -

гроша такая жизнь не стоит:

не это тело, – дед ему

трусы стирает, есть готовит.

Упрётся в телек и сидит

журналы модные листает,

поест, попьёт и улетит, -

кто знает, где она летает.

Не хочет шить, носки вязать,

ей не нужна библиотека:

тощища классиков читать, -

шагни шажок… и дискотека.

Он ей: «Сынка давай родим»;

она ему: «Рехнулся старый,

давай телегу продадим,

слетаем в Карловые Вары!»

Он ей: «В избушке приберись»;

она ему: «Сам приберёшься,

и внешним обликом займись,

когда из булочной вернёшься».

И стал старик несчастней всех,

тоска грызёт, ему не спится, -

с утра опять горячий цех, -

уж так прожорлива девица:

то ей шарлотку, то жульен,

а от гороха нос воротит

и объясняет это тем:

горох полнит и воздух портит.

И к телу бедного, – ни-ни! -

как ни просил, не подпускала:

то вдруг критические дни,

то вся от шопинга устала.

Терпел-терпел и осерчал,

взашей девицу эту выгнал,

так по старухе заскучал,

что просто весь в осадок выпал.

III

Едва доплёлся до пруда:

«Явись, Плотвица Золотая! -

и вскоре вспенилась вода,

дед грянул оземь: – Умоляю,

верни мою голубку мне:

Я весь извёлся, пропадаю,

в душе страдания одне.

как дальше жить уж и не знаю.

Покой навовсе потерял…

Ошибся я, в ребро мне дышло[7]!» -

«Да нет, милок, ты опоздал:

твоя старуха замуж вышла.

Ей с новым мужем благодать!

Когда за ней сюда вернёшься,

поклон просила передать

и, что, обратно не дождёшься».

Старик завыл: «О, горе мне:

житья без Любушки не будет!

Возьми к себе, укрой на дне, -

пусть грудь моя дышать забудет!

пускай вода глаза зальёт!

пусть перестанет сердце биться!

пусть тело илом занесёт!..» -

к обрыву кинулся топиться.

Старуха сзади подошла:

«Плотвица просто пошутила,

да у золовки я была,

она меня и приютила.

Младого тела захотел,

тебе ума, души не надо!

И что с него ты поимел? -

одна тоска, а не услада».

Старик несчастный зарыдал:

«Прости меня за всё, что было!» -

её коленки целовал;

старуха, сжалившись, простила.

Забылась горькая беда,

в семье идиллия настала,

и та Плотвица, из пруда,

их дочке крёстной мамой стала.

Опять вернулись в их избу

забытой радости улыбки, -

* * *

чтоб не кусать потом губу,

подумай, что просить у рыбки.

О мышах, жильцах и поэзии

Дом с подвалом, двухэтажный.

занимал чиновник важный:

сам, жена, нимфетка дочка,

два оболтуса сыночка,

свёкр с свекровью, тёща с тестем -

десять ртов с собакой вместе.

Тёща в доме прибиралась,

над стряпнёй свекровь старались,

и нимфетка не ленилась,

на пятёрочки училась;

тесть со свёкром не дремали,

общий бизнес поднимали;

мать без дела не сидела,

ресторанчик свой имела.

Все делами занимались,

а сыночки так болтались.

Издалёка было видно,

что семья питалась сытно:

не пустыми щами, кашей, -

в общем, дом был полной чашей.

Всё однажды изменилось, -

на семью беда свалилась, -

завелись в подвале мышки:

мама, папа, их детишки,

дед и бабка, сват и сватья,

многочисленные братья,

сестры, тётюшки и дяди

жили дружно – правды ради -

и просторно: не ютились,

как положено, плодились.

Был налажен быт мышиный:

две стиральные машин,

есть буфет, а в нём фужеры

для шампанского, мадеры,

три комода, шифоньеры,

всё из дуба – не фанеры,

телевизоры, кушетки…

и в пинг-понг играют детки.

Поголовье не тощало:

корок с маслом всем хватало.

Как-то раз свекровь решила,

из того, что в доме было,

по рецепту, просто чудо,

приготовить прелесть блюдо

и, закончивши готовку,

позвала семью в столовку.

Только сели кушать ужин,

толстый мыш был обнаружен,

а потом ещё десяток.

С тёщей сделался припадок,

пульс зашкалил у свекрови,

у мамаши дыбом брови,

а нимфетка завизжала

и к подружке убежала,

свёкр с чиновником метались,

в серых вилками кидались,

тесть исчез из помещенья,

пёс рычал от возмущенья,

а сыночки порешили:

виртуальны мыши были.

Чуть от страха не рехнулись,

кое-как в себя вернулись,

и наутро всё семейство,

пережившее злодейство,

собралось в одной из спален, -

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Оселок – мелкозернистый образивный инструмент в форме бруска, применяемый для доводки лезвий режущих инструментов.

2

Охолони – остынь, успокойся.

3

Мошна – небольшой мешок для денег (устаревшее).

4

Скукожиться – съёжиться, стать унылым, печальным, сникнуть.

5

Еси – ты есть – старославянское.

6

Кнели – фрикадельки.

7

Дышло – оглобля между двумя лошадьми, прикрепляемая к передней оси повозки или парной запряжке.