Хорватские сказки стародавних времён

Сказав это, Сварожич еще раз укоризненно покачал своей златокудрой головой, запахнулся парчовым плащом и исчез.

А пристыженный и смущенный Потех остался один у колодца, а из-за камня выглядывает и смеется все тот же мерзкий рогатый бесенок. Понравилось бесу, что Сварожич так осрамил Потеха, этого праведника. Потех же, оправившись от первого смущения, воскликнул радостно:

– «Мигом умоюсь и помчусь к моему милому старичку.

Сказав это, припал он к колодцу, чтобы умыться. Нагнулся Потех зачерпнуть воды, перегнулся слишком сильно, поскользнулся и упал в колодец.

Упал в колодец и утонул.

VI

И выскочил бесенок из-за камня, вскочил на сруб колодца и заглянул в него, дабы своими глазами увидеть и убедиться в том, что случилось. И видит, что утонул Потех; вот он лежит на дне колодца, как воск желтый.

Совсем одурел тут глупый бесенок от радости: «Ой-ой, повеселюсь же я теперь, братец мой!».

Бесенок так визжал, что пронзительный визг отдавался по скалам и разносился по ущелью. А затем уперся он в камень, оставшийся прислоненным к срубу колодца; перевалился камень и наглухо завалил колодец. И приволок бесенок овчинную куртку Потеха, разостлал ее на камне, взобрался на нее и давай плясать и скакать по овчине.

– О-го-го! О-го-го! Конец дела моего! – верещал бесенок. Скачет он по овчине и приплясывает.

А когда бесенок обессилел, огляделся он вокруг по оврагу и стало ему как-то не по себе. Привык бесенок к Потеху, и жилось-то ему рядом с этим праведником легко и привольно, как никогда еще. Возле него он на полной свободе проказил, и никто ему не запрещал, и никто им не помыкал.

А теперь вот, как подумает, надо вернуться опять под ракиту, на то болото к свирепому царю Бесомару и жить там среди сотен беснующихся таких же, как и он сам, безобразников. Отвык он уже от всего этого. Раздумывая так, бесенок задумался, а задумавшись загрустил, а там и затосковал. Да как всплеснет он вдруг ладошками; и, глядь, только что ликовавший безмозглый дурачина сталь тут выть и реветь и, обливаясь слезами, метаться по овчине от лютого горя.

Ревёт он и завывает, будто случилось вовсе не то, чему он только что с таким визгом радовался. Беснуется бесенок, ревёт, по овчине крутится, катается, клочьями шерсть из овчины рвет, как сумасшедший.

В это самое время подошли к оврагу Лютиш с Маруном. Обошли они уже все нагорье и теперь возвращались домой на прогалину поглядеть, благополучно ли сгорели дед и изба. Подошли они к оврагу, где им еще ни разу не случалось бывать. Слышат Лютиш и Марун вой, видят куртку Потеха и сразу пришло им обоим в голову, – не случилось ли какой беды с Потехом. Однако о брате жалеть они не стали, так как не могли они жалеть никого, пока носили при себе бесов.

Но бесенята их тем временем стали тревожиться, услыхав жалобный вой своего сотоварища. Известно, ведь, что бесы в беде самый дружный и верный друг другу народ. Там у себя, под ракитой, они ссорятся и дерутся, а в беде готовы друг за друга головы сложить.

И вот, закопошились оба, забеспокоились, насторожили уши и высунулись один из сумки, а другой из-за пазухи. Высунулись и видят: летят во все стороны какие-то клочья, а товарищ их барахтается и реветь благим матом. И закричали перепуганные бесенята:

«Его зверь какой-то дерёт; – и выскочили один из сумки, другой из-за пазухи и опрометью бросились к товарищу.

Подскочили к нему, а тот распластался на овчине, обессилел, а все кричит: «Погиб малый, погиб малый!»

Успокаивают его бесенята, недоумевая: пятку он себе занозил, что ли, или комар в ухе у него сидит; не знали ведь они Потеха и невдомек им было, о чем ревёт их товарищ. А тот все ревёт, сам уже ничего не слышит и не видит, а успокоиться не может.

Измучились бесенята, хлопоча около него; а оставить товарища в беде не могут. Наконец надумали: ухватили куртку за рукава и поволокли куртку с товарищем в лес, а из леса к раките, к самому Бесомару.

VII

А Лютиш и Марун впервые за целый год очутились одни без своих бесов. И только теперь, когда покинули их бесы, почувствовали братья, что целый год бродили они ослепленные и только теперь в овраге снова прозрели.

Опомнились они тут, а опомнившись, сразу поняли, какое греховное и злое дело они над дедом учинили.

– Братец, родимый, – кликнули они друг другу, – скорей помчимся спасать деда.

И помчались они на прогалину так, словно крылья у них выросли соколиные.

Прибежали они на прогалину и вот перед ними изба без крыши, а из избы пламя столбом. Только одни стены ее стоять да двери, тяжелым клином заклиненные.

Подскочили братья, отбили клин, кинулись в избу и на руках вынесли старца из пламени, уже охватывавшего ему ноги.

Вынесли Лютиш и Марун деда, положили его бережно на траву и стоят рядом, не смея слова вымолвить.

Немного спустя, открыл старец глаза, молча поглядел на них, а затем спросил только:

– Не нашли ли где-нибудь в горах Потеха?

– Нет, дедушка, – отвечают братья, а сами поднять глаза не смеют. – Погиб ведь Потех, утонул нынче утром, в колодце. А нас ты, дедушка, прости, будем мы тебе служить и рабски во всем покоряться.

Только они это сказали, собрался дед Вещий с силами и поднялся и стал на ноги.

– Вам, детки мои, вижу я, прощено, вы вот остались в живых. А вот праведник, тот должен был смертью искупить свою ошибку. Идем, дети, ведите меня, хочу посмотреть то место, где он погиб.

С сокрушенным сердцем Марун и Лютиш повиновались, взяли деда под руки и повели его к оврагу.

Прошли они немного и видят, что заблудились, что никогда в этом месте не были. И сказали о том деду, а он велит им идти дальше той же дорогой.

Дошли они так до большой кручи, где крутой подъем вел на самый гребень.

– Не умер бы наш дедушка. Где ему осилить такую кручу… – шепчут братья. А старец Вещий им говорить:

– Идемте, детки, куда путь ведет.

Стали они взбираться на кручу, а старец в лице осунулся и все бледнее становится. А наверху, на гребне, что-то мелькает, сияет, блещет и сверкает.

Поднялись они на самый гребень и онемели, окаменели от дива дивного.

Нет перед ними земли, с холмами и долинами, с горами и равнинами, а стелется море облаков белоснежных, а над облаками белоснежными облачко румяное. На облачке румяном гора хрустальная, а на горе хрустальной терем золотой, а к терему широкие ступени ведут.

Были это золотые палаты Сварожича. Ярким светом радостно сияет и облачко румяное, и гора хрустальная, и стены золотые, а еще ярче сияют окна терема. Пируют там Сварожичевы гости званые и поднимают они заздравные кубки золотые, приветствуя новых пришельцев.

Но не зовет Сварожич и в терем свой не пускает тех, у кого на душе какая-нибудь неправда есть.

В палатах собраны только избранные праведники, и вот почему так ярко сияют окна.

Стоить на гребне дедушка Вещий со внуками, – в оцепенении глядят они на то чудо чудное. Глядят и вот вдруг замечают – сидит кто-то там перед теремом на ступенях. Закрыл лицо руками и плачет.

Смотрит старец, всматривается, присмотрелся и узнал Потеха.

Встрепенулась душа старца, собрался он с силами и раздался голос его, и донеслось по облакам до Потеха:

– Дитятко мое, что с тобою ?

И отвечаете Потех:

– Ах, дедушка, вынесла меня из колодца какая-то великая светлая сила и перенесла сюда. Очутился я тут, а в терем меня не пускают за то, что согрешил я перед тобою.

Брызнули тут слезы из глаз деда, потекли по лицу его. Рвется его сердце, и простирает он руки обнять свое возлюбленное дитятко, дабы утешить его, помочь ему, выручить свое чадо милое.

Взглянули Марун и Лютиш на деда, а дед уже весь в лице изменился, потемнел, осунулся и не похож стал на живого человека.

– Помрет у нас старик, видя это диво чудное, – шепчут братья друг другу.

А тем временем старец совсем оправился и уже было в путь двинулся, но обернулся к ним и говорит:

– Идите вы, детки, назад на поляну и, коли вам прощено, живите и наслаждайтесь спокойно тем, что вам суждено. А я пойду помочь тому, кому тяжкой ценой достанется, быть может, иная доля.«

Ослабел тут совсем голос деда, однако, сам дед твердо стоял перед ними, прям, словно изваяние.

Переглянулись Лютиш с Маруном: рехнулся, что ли, дед, собираясь перебраться через облака, тогда как от слабости едва может говорить.

А старец уже удаляется от них. Идет, шагает по облакам, точно по лужайке. А как шагнул, так и пошел. Идет старец, идет, легко несут его ноги, словно перышко, и рубаха на нем ветерком раздувается, словно облачко на тех облаках. Вот перед ним и облачко румяное, вот и гора хрустальная, вот и ступени широкие. Быстро поднялся старец по ступеням к внуку. О, сколько радости, когда обнял дед внука. Обнимает его и так прижимает к сердцу, словно никогда уж его не отпустит. Прислушиваются Лютиш и Марун, и чудится им, будто слышат они чрез облака как у деда и внука сердца колотятся от счастья великого.

Но вот схватил старец внука за руку и повел его по лестнице к воротам терема. Левой рукой внука за руку держит, а правой стучит в дверь.

И вот чудо! Сразу широко распахнулись ворота, раскрылось все великолепие дворца, а все званые гости именитые у дверей встречают деда Вещего и внука Потеха.

Встречают, руки им протягивают и в терем их ведут.

И еще видят Марун и Лютиш через окна, когда их ведут и за стол сажают, что первый между первыми дед Вещий, а рядом с ним Потех, а златокудрый юноша Сварожич золотым кубком гостей приветствует.

Великая тоска охватила Лютиша и Маруна, когда увидели они себя покинутыми и одинокими среди таких чудес.

– Спустимся, брат, на нашу прогалину, – шепнул Марун.

И повернулись они и спустились. Угнетенные такими чудесами, добрались они до прогалины и никогда уже больше не могли отыскать нигде на горе того гребня.

VIII

Так было и так закончилось.

Марун и Лютиш прожили свой век на прогалине. Прожили долгую жизнь и как добрые юноши, и как почтенные мужи; вырастили славное потомство сыновей и внуков. Как все добро переходило от отца к сыну, так и святой огонь поддерживался ежедневно и неугасимо.

И не даром Бесомар так опасался Потеха. Ведь не погибни Потех, добиваясь правды, не покинули бы бесы Маруна и Лютиша, и не было бы больше на прогалине ни святого огня, ни честного народа.

Всё так и обернулось на позор и срам Бесомара и его воинства.

Когда те два бесенка приволокли к Бесомару Потехову куртку, а на ней третьего своего товарища, не перестававшего реветь благим матом, страшно тогда рассвирепел Бесомар, узнав, что от них ускользнули все три юноши. В бешенной злобе велел он срезать рога всем трем бесенятам, чтоб ходили они всю жизнь безрогими, всем на посмешище.

А все же было больше всех сраму самому Бесомару. Ведь всякий день кашлял он от священного дыма, а уж никуда в лес и выйти не смеет, чтобы не встретиться с кем-нибудь из порядочных людей.

И осталась Бесомару от всего этого лишь Потехова куртка. И пусть ею он владеет, ведь Потеху не надобна больше овчинная куртка там в золотом тереме Сварожича.

Сказка вторая. Рыбак Палунко и его жена

I

Надоела рыбаку Палунке бедность. Жил он в одиночестве на пустынном берегу моря и по целым дням ловил рыбу на костяную удочку, потому что сети в том краю еще не были известны. А что можно выудить на удочку!

– О, сколь бедна моя жизнь? – говорил сам себе Палунко, – что за день наловишь, то вечером съешь – и нет никакой радости для меня на этом свете.

Услыхал, однако, Палунко, что есть на свете много богатых жупанов[1] и вельмож, что живут они в добре и холе, в золоте и роскоши. И запало в голову Палунке желание, хотя бы один раз увидеть такое богатство и пожить в нем. И дал он зарок три дня в своем челноке пробыть в море, но рыбу не ловить, надеясь, хотя бы этим помочь себе.

Так Палунко провел в своем челноке на морском просторе три дня и три ночи – три дня сидит, три дня постится, три дня рыбы не ловит. И когда уже приближался рассвет третьего дня, показался из морской пучины серебряный челн с золотыми веслами, а в нем, как светлая царевна, ясная Заря-девица.

– Три дня охранял ты жизнь моих рыбок, и потому скажи теперь, что ты хочешь, что бы я для тебя сделала? – сказала Заря-девица.

– Вызволи меня из этой бедной и скудной жизни. Вот так я целый день бьюсь в этом убогом месте. Что за день наловлю, то вечером съем, и нет для меня никакой радости на этом свете – говорить Палунко.

– Иди домой и там найдешь все, в чем нуждаешься – отвечает ему Заря-девица. Сказав это, тотчас же исчезла вместе со своим серебряным челном в пучине.

Поспешил Палунко к берегу и прямо домой. Когда он приближался к дому, появилась перед ним бедно одетая девушка, совершенно изнуренная длинной дорогой по прибрежным горам. Говорит девушка:

– Умерла моя мать, нет у меня больше никого на свете, женись на мне, Палунко.

Не знает Палунко, что ему делать. «Не есть ли это счастье, что мне, бедняку, посылает Заря-девица?

Видит Палунко, что она так же бедна, как и он, но боится ошибиться и упустить свое счастье. Согласился и взял сиротку себе в жены. А она была так изнурена, что легла и проспала до следующего дня.

Палунко едва дождался наступления дня, чтобы поскорее увидеть счастье, которое должно к нему придти. Но в этот день ничего не произошло, и когда Палунко взял удочки и отправился на рыбную ловлю, жена ушла в горы собирать лебеду. Вечером вернулся Палунко, вернулась и жена, и на ужин поели вместе с рыбой немного лебеды. «О, если это и есть счастье, тогда я мог бы и без него обойтись», – подумал Палунко.

После ужина села жена подле Палунки и чтобы скоротать время начала ему рассказывать сказки. Рассказывает она о богачах, о царских дворцах, о змеях, что стерегут сокровище, о царевне, что в саду жемчуг сеет, а алмаз жнёт. Слушает Палунко, и сердце его огь радости трепещет. Забыл Палунко и бедность свою – и три года согласен слушать такие сказки. Но еще больше обрадовался Палунко, когда у него мелькнула такая мысль: « Женщина эта – волшебница, и она укажет мне дорогу к сокровищам змея или к царевнину саду. Нужно только немного терпения, чтобы не обиделась она.«

Ждет Палунко – бежит день за днем, прошел год, а там и другой. Уж у них и сынок родился – назвали его Влаткой малым. А все осталось по-прежнему – Палунко удит рыбу, а жена днем в горах бьется, разыскивая лебеду, вечером ужин готовит, а за ужином дитя качает и Палунке сказки рассказывает. Все лучше и лучше она рассказывает, и все тяжелее становится Палунке ждать. И вот однажды вечером он не выдержал: когда жена с особым увлечением рассказывала о несметных богатствах и роскоши Морского Царя, вскочил разгневанный Палунко, схватил жену за руку и говорить:

– Не могу я больше ждать, и завтра рано утром вези ты меня во дворец Морского Царя.

Испугалась жена, когда Палунко так вскочил. Говорить ему она, что не знает, где дворец Морского Царя, но Палунко в ярости, избив жену, пригрозил ей убить ее, если она не откроет ему волшебную тайну.

Догадалась тогда бедная женщина, что Палунко думал, будто она волшебница, расплакалась и говорить:

– Бедняга, я не волшебница, а несчастная женщина, с чародейством незнакомая. А все, что я тебе рассказываю, то идет от сердца, с одним желанием развеселить тебя.

Еще более рассердился Палунко, что обманывался он два долгих года, и в гневе приказал жене на следующий день еще до зари пойти с ребенком морским берегом направо, а сам собрался налево, запрещая возвращаться прежде, чем найдут они путь к Морскому Царю.

На заре плачет жена и просит Палунку не расставаться. «Кто знает, где кто из нас пострадает на этом каменистом берегу» – говорила она. Но Палунко снова набросился на нее, и она, взяв ребенка, плача, пошла, куда ей муж приказал. Палунко же пошел в другую сторону.

Побрела женщина с ребенком, Влатком малым. Бредет неделю, бредет две. Нигде не могла она найти пути к Морскому Царю. Устала бедняжка жестоко и однажды, днем уснула на камне у моря. Когда проснулась, видит она, что исчезло дитя, беспомощный Влатко.

Она настолько перепугалась, что застыли у нее слезы в сердце, а от неизмеримой жалости потеряла она речь и онемела.

Вернулась сирота безгласная на берег морской и пришла домой. На следующий день пришел и Палунко. Не нашел он пути к Морскому Царю, вернулся в ярости и гневе.

Когда вошел в дом, видит – нет чада родного, Влатки, а жена немая. Не может она сказать ему, что случилось, и лишь убивается от печали.

Так с этого дня и пошло. Жена не плачет, не причитает, лишь молча по дому работает и за Палункой ухаживает, а дом тих и пусть, как могила. Через некоторое время переболел Палунко свое горе, но досада его совсем одолела: там, где он больше всего надеялся добиться богатства Царя Морского, там и настигла его беда и несчастье.

Принял решение Палунко и однажды утром снова отправился в море. На море он три дня сидит, три дня постится, три дня рыбу не ловит. На третий день появилась перед ним Заря-девица.

Рассказал ей Палунко про все, что случилось, и пожаловался:

– Тяжелее мне теперь, чем прежде было. Исчезло дитя, жена онемела, опустел дом. Пропасть от горя!

Ничего не сказала на это Заря-девица, только спросила Палунка:

– Чего ты желаешь? Я тебе опять помогу.

Но у Палунки – одна безумная мысль, и так как он вбил себе в голову, что должен наглядеться и насладиться богатством Царя Морского, то и не потребовал, чтобы дитя вернулось или жена опять заговорила, а попросил Зарю-девицу:

– О, ясная Заря-девица, покажи мне путь к Морскому Царю.

И опять ничего не возражает Заря-девица, а лишь внимательно советует Палунке:

– Когда в первый день новолуния станет светать, сядь ты в челнок, подожди ветра и пойди по ветру на восток. Отнесет тебя ветер к острову Буяну, к камню Алатырю. Там я тебя буду поджидать и путь к Морскому Царю тебе покажу.

Радостный идет Палунко домой.

Когда появился молодой месяц, он, не сказав жене ни слова, ранней зарею садится в челнок, ветра ждет и идет по ветру на восток.

Гонит ветер челнок и пригнал его в море незнакомое, к острову Буяну. Цветет пышно остров, как зеленый сад. На нем буйная трава и луга, на нем лоза виноградная, на нем миндаль цветущий. Посереди острова дорогой камень, бел-горюч камень Алатырь. Половина камня над островом сверкает, а половина под островом в море светит. Здесь на острове Буяне, на камне Алатыре сидит Заря-девица.

Прекрасно Заря-девица встретила Палунка и точные дала ему указания. Показала она ему, где на море около острова плавает мельничное колесо, а вокруг колеса Морские Девы пляшут и играют. Выучила еще она его, как нужно упросить колесо спустить его к Царю Морскому, а чтобы не поглотили его волны морские.

Говорить ему Заря-девица:

– Великим богатством и роскошью насладишься ты у Царя Морского, но знай: на землю не сможешь ты вернуться, потому что поставлено там три страшных стража. Один волны вздымает, другой ветер раздувает, а третий молнии мечет.

А Палунко радостный в челнок садится, плывет к колесу мельничному, думая про себя:

«Не знаешь ты, Заря-девица, что такое беда на этом свете. Не захочется мне опять на землю, где я одно лишь горе оставляю!»

Он – к колесу мельничному, а около колеса шаловливые Морские Девы пляшут, играют. В волны ныряют, по морю носятся, волосы их по волнам треплются, серебряные их плавники колышутся, а уста румяные смеются. И на колесо они взбираются и подле колеса море пенят.

Подплыл челн к колесу мельничному, и Палунко сделал то, чему его Заря-девица научила: поднял весло над морем, чтобы его морские волны не поглотили, и сказал колесу мельничному:

– Колесо-вертун или до смерти заверти меня в пучине или доставь к Царю Морскому.

Лишь только проговорил это Палунко, позапрыгали Морсюя Девы, как рыбки серебристые, сгрудились около колеса, ухватились руками белыми за спицы и завертели колесо – завертели его быстро, до кружения головы.

Сделалась воронка в море, воронка глубокая, ужасающая, увлекла воронка Палунка, завертела Палунком, как тоненькой спичкой, и понесла его к прекрасным дворцам Царя Морского.

Еще в ушах Палунки шум морской и беззаботный смех Морских Дев, а уже очутился он на прекрасном песке, мелком песке из сухого золота.

Оглянулся Палунко и воскликнул:

– О, чудо чудное, целая поляна золотого песку!

Но это только Палунко думает, что перед ним поляна: не поляна то, а огромный чертог Царя Морского. Вокруг чертога море стоит, словно мраморная стена, а над чертогом море, как свод стеклянный. От камня Алатыря идет сияние голубое, точно прозрачный лунный свет. Висят вдоль чертога ветви жемчужные, высятся столы коралловые.

А с краю, на другом конце, где музыка звучит и тихо звенят малые бубенцы, там в золотом песке нежится и почивает Царь Морской. Зарылся он в золотой песок, только воловью голову свою поднял. Возле него коралловый стол, а позади золотая изгородь.

Нежные свирели так быстро и мягко звучали, а малые бубенцы так стремительно звенели, так этот блеск и роскошь сверкали – что Палунко и думать не мог прежде, что где-нибудь на свете может быть столько счастья и блаженства!

Обезумел Палунко от безмерной радости, показалось ему, что упился он вином, заиграло у него сердце, захлопал он в ладоши, забегал по золотому песку, как быстрое дитя, перекувырнулся и два, и три раза, как глупый шалун.

Очень понравилось это Морскому Царю. У Морского Царя грузные ноги тяжелы, а еще тяжелее тяжкая голова воловья. С грохотом рассмеялся Морской Царь, и так как лежал он в золотом песке, то вокруг него разлетался песок от его смеха.

– Совсем ты, как легконогий юноша, – говорит Морской Царь и взяв находящуюся над нам ветку жемчуга, подарил ее Палунке. Затем по приказанию Морского Царя вынесли русалки на золотых блюдах отборные яства и пития медовые. Блаженствует Палунко, в чести большой он у Морского Царя – сидит за столом коралловым.

Когда Палунко отобедал, спрашивает его Царь Морской:

– Не хочешь ли ты, человече, еще чего-нибудь?

А чего может пожелать несчастный бедняк, богатства никогда не видевший? Но так как Палунко из-за дальности пути был голодень, то не мог он наесться отборными яствами и напиться питиями медовыми и говорить Морскому Царю:

– Уж коли ты спрашиваешь меня, Царь Морской, то хотел бы я получить порядочное блюдо вареной лебеды.

Удивился этому Царь Морской, но затем догадался, рассмеялся и говорить Палунке:

– Э, братец мой, дороговата у нас лебеда, дороже жемчуга и перламутра, потому что далеко от нас до лебеды. Но коли уж ты пожелал, то пошлю я русалку и принесет она тебе из того края лебеды. Но ты для меня еще три раза перекувырнись.

Необычайно доволен Палунко, потому что это для него совсем не тяжело. Вскакивает он на ноги легкие, и быстро собрались в чертоге и русалки и вся челядь, чтобы посмотреть на это чудо.

Разбежится Палунко по золотому песку, перекувырнется, как белка, искусно и один раз, и два, и три, а Морской Царь и вся челядь с громким смехом дивятся этому уменью.

Но милее всех смеялось некое дитя слабое; а был это царевич малый, как его в плясках и играх называли русалки. Сидит царевич в золотой колыбельке, в шелковой рубашонке. На колыбельке жемчужные бубенцы, а в руке у ребенка золотое яблоко.

Когда Палунко перекувырнулся, а царевич от всей души рассмеялся, оглянулся Палунко на него. Взглянул на царевича Палунко и остолбенел: это был его сынок, слабенький Влатко малый.

О, мгновенно это сразило Палунку. И представить себе он не мог, что это его сможет так поразить!

Нахмурился Палунко, рассердился, а немного разобравшись, подумал: «Посмотри на шалуна, куда он забрался, чтобы насладиться играми и проказами, а мать его дома от печали онемела».

Разгневался Палунко, не может ни себя ни сына видеть в этих чертогах; но не смеет ничего сказать, чтобы не разлучили его с ребенком. Решил он поэтому стать слугой при своем сыне, Влатке малом, думая: «Останусь же когда-нибудь я один на один с ребенком, напомню ребенку об отце и матери, убежим мы с ним; унесу я упрямца-сына, вернусь с ним к матери».

Так рассуждал Палунко и дождался таки дня, когда остался вдвоем с сыном, и шепнул он тогда царевичу: «Айда, сынок, бежим со мной, отцом твоим».

Но Влатко был еще ребенком совсем крохотным и так как долго пробыл в море под водой, то отца совсем забыл. Улыбнулся он, улыбнулся маленький царевич, и подумал: шутит Палунко – и толкнул Палунку ножкой:

– Ты не отец мой, ты шут, потому что перед Морским Царем кувыркаешься.

Кольнуло это Палунку в сердце, от обиды готов был он сгинуть. Отошел он и расплакался от обиды горькой. Собралась подле него челядь Царя Морского, и так один другому говорит: