Теория доктора Пушэ

Вольдемар Хомко

Теория доктора Пушэ

Глава 1

Давно это было.

Так давно, что я помню время, когда моя родина с чудным именем Эриу управлялась Великой Британией с ее жестокими законами, несправедливыми по отношению к простому народу биллями и кабальными формами эксплуатации сельского населения. Не помогло ни восстание в конце восемнадцатого века, ни аграрный переворот с отменой «хлебных законов», приведших к ужасному голоду, обрушавшемуся на мою многострадальную землю.

Так называемая водяная плесень – грибоподобный микроорганизм – поела картофель сорта «ирландский люмпер» и народ, чтобы выжить, употреблял в пищу растения, ягоды и вообще все, что попадалось под руку и что можно было прожевать и из чего можно было высосать хоть какой-нибудь мало-мальски живительный сок. Люди стали бежать из Ирландии в поисках лучшей доли, и перманентная эмиграция стала отличительной чертой того сурового времени.

Сейчас я старик с седой головой, суковатой тростью и скрипучим болезненным ревматизмом, тронувшим почти все мои члены, а тогда, в то славное время, зовущееся детством, когда годы можно было пересчитать по пальцам обеих рук, все вокруг казалось загадочным и непознанным.

Я имел счастье родиться на юге родного острова, куда мои предки переехали после разорения и потери земельных владений.

Английская колонизация не оставила ни малейшего шанса коренным ирландцам, и многие из них покинули крупные города и осели в мелких деревеньках, занявшись земледелием и скотоводством.

Все О`Коннерти, а именно так звучит моя фамилия, в свое время яро поддерживали английского короля Якова Второго, за что здорово поплатились. Оставшись ни с чем, они выбрали отдаленную деревушку Гуган-Барра в качестве нового дома и осели на новых землях, взятых в аренду за приличную плату у местного лэндлорда, надеясь хоть как-то свести концы с концами, выращивая сельскохозяйственные культуры и разводя крупную и мелкую живность.

Отец мой Кормак, земледелец-католик или коттер, не чурался никакой работы, исправно запрягая нескольких быков и стараясь распахать как можно больше земли, чтобы весной можно было посадить вдоволь картофеля, овса, ячменя, лука, брюквы и других сельскохозяйственных культур.

Мать Кива была покладистой работящей коренной ирландкой, готовой с утра до ночи работать в поле и по домашнему хозяйству и старающейся обеспечить всем необходимым нашу большую семью. Кроме меня, Эйдена, в семье было двое младших братьев, Феархар и Эохайд, а также крохотная сестренка Орфлайт, поэтому все заботы легли на плечи отца и матери. Я, пятнадцатилетний мальчик, как мог пытался помочь родителям и, видя, что пропитания едва хватает, чтобы утолить голод бегал выменивать картофель на молоко, которое так было нужно младшей сестренке.

Несмотря на мои юные годы, отец частенько брал меня в поле и сажал на одного из быков, вручая жестковатые вожжи, еще не доверяя самостоятельно править могучими животными. Мы пытались посадить как можно больше картофеля и овса, не забывая про лук и брюкву, стараясь главным образом использовать выращенные продукты для своего хозяйства. Коров к сожаленью у нас не было, и поэтому приходилось вести натуральный обмен продуктов с соседями, которые так же пытались выживать как и мы.

Проклятая водяная плесень только начала затрагивать урожаи картошки и сельчане из деревень, окружающих районный центр под названием Корк еще не трогались со своих мест, пытаясь справиться с вредителем своими собственными силами. Кто-то по привычке пытался спасти урожай молитвами, многие просто ходили вдоль рядов и выискивали листики с поврежденной, темно-серой областью, означавшей, что растение вот-вот погибнет.

Но толку от этого было крайне мало.

Мой отец частенько отправлял меня на поиски «картофельной проказы», как называли эту напасть у нас в деревне. Местный священник почти что озолотился, придумывая раз за разом все новые молитвы, которые, по его заверениям, обязательно должны были помочь в битве с вредителем. Но, к великому сожаленью, еды становилось все меньше, а чувство острого голода мы ощущали все чаще.

Некоторые сельчане уже начали раздумывать над тем, чтобы переселиться в более хлебные районы острова, надеясь, что там ситуация станет лучше. Другие задумывались о далекой поездке в Англию и Уэльс. Единицы робко мечтали о попытке перебраться в Северную Америку, ведь там, по рассказам одного из родственников такого переселенца, было вдоволь хлеба, картошки и даже мяса с молоком.

Но пока это были лишь мелкие капельки, брызги, и до настоящей волны эмигрантов, которые тысячами начали убегать с острова Эриу было еще далеко.

Жили мы в небольшом каменном доме, обмазанном глиной и покрытым валежником. В центре главной комнаты располагалось место для огня, там высилась массивная печка, в которой всегда поддерживался огонь. Климат южной Ирландии теплый, но дождливый, близость морского побережья, у скалистых берегов которого грозно шумит волнами Кельтское море дает о себе знать, поэтому вернуться домой в холодное, нетопленное помещение было совершенно немыслимо.

Обычно за тем, чтобы в печке бушевало пламя, следили мои младшие братья, так как и отец с матерью, и я постоянно были или в поле, или ходили в лес на поиски пропитания. Сбор ягод, питательных кореньев, меда – все это разбавляло наш скромный рацион, состоящий в основном из печеного, толченого и иногда жареного картофеля, а также овсяной каши, которая была дежурным блюдом всех жителей острова того времени.

Иногда к нам в дом заходил священник, отец Мэйлиоса, тощий как жердь из забора деревенского бедняка, нестарый еще служитель культа Иисуса. Он всегда готов был угостить нас свежей проповедью и выдержкой из Библии, хотя мы с братьями были бы совершенно не против, если бы этот милый на вид джентльмен принес нам пару сухарей или кусок вяленого мяса. Но, увы, времена были такие, что надеяться на кого-то кроме самого себя было глупо. И мой отец это прекрасно понимал, день ото дня распахивая новое поле под засев картошки и овса или возясь в курятнике и починяя соломенную крышу для удобства проживания нескольких худосочных кур-несушек, почти каждое утро приносящих нам на завтрак пару яиц.

Деревенька Гуган-Барра называлась так в честь святого Финбарра или Барры, как называли его местные жители, епископа Коркского и настоятеля монастыря. В седьмом веке этот служитель церкви основал дом для отправления культа на известняковой скале над рекой Ли и с тех пор как его причислили к лику святых, ирландцы почитали его и ставили ему во славу свечки в местной часовне.

Именно тогда, в то непростое время я впервые услышал, как кто-то не уехал из нашей Богом забытой деревеньки, а наоборот, пожелал поселиться, да не просто так, выбрав одну из заброшенных лачуг, а построив свой, кирпичный, с большими светлыми окнами дом и вспомогательными строениями. Помню, как я бежал с поля, чтобы предупредить мать о том, что отец не придет обедать. Он велел мне прихватить несколько печеных картофелин, соли и пару перьев того растения, которое в изобилии росло в оврагах и на берегу реки Ли. Мы использовали его как своего рода закуску и были очень довольны, так как употреблять сие растение можно было абсолютно со всем, что было в нашем скромном меню.

Забежав в дом, я заметил, что кроме матери, возящейся у очага, в комнате есть еще кто-то.

– Ты представь, Кива! Целая толпа рабочих, уйма строительного материала! Все суетятся, лошади ржут и топчут траву, гомон стоит неописуемый! И это все на месте старого домишки мистера Маолчолма. Ну, того, что уехал на материк в прошлом месяце. Похоже, затевается какой-то грандиозный ремонт, как я погляжу!

– Ну и что. – Хозяйка увидела старшего сына, и услышав просьбу отца, поспешила собрать корзинку для обеда. – Подумаешь, какой-то чудак выискался. Начтет строить, а через пару недель уедет. Что ему делать здесь, в нашем заброшенном крае, ума не приложу.

– Ну, не знаю, не знаю. – Соседка по имени Неаса фыркнула, и почесав кончик носа начала разглядывать поломанные ногти на правой руке. – Риона слышала, что это не простой господин, а целый доктор. И что, вроде, он собирается здесь кого-то лечить. Вот так!

Я начал прислушиваться к сплетням молодой женщины, но мать, увидев, что я застыл над котлом, в котором аппетитно булькала вся та же картошка, махнула мне рукой.

– Беги, сынок. Отец ждет.

Я послушно кивнул и припустил в сторону поля, еще не зная, чем для меня обернется вся эта история с новым жителем нашей деревеньки.

Глава 2

– Ну ка, давай, осторожнее! Тяни что есть мочи, не жалей живота! Ты оглох, что ли, Бреасал! Кому я говорю!

– Вира! Давай, поднимай! Если кто-то из вас разобьет хоть один кирпич – сразу же вычту из жалованья! Слышите меня, дармоеды!

– Чтоб тебя забрал святой Барра! Ты видно не понимаешь меня, Беарах!

Стройка на месте старого домишки мистера Маолчолма шла полным ходом. Привезенный с материка строительный материал не лежал на земле просто так, а быстро шел в дело, постепенно преобразуя старую развалину, которая когда-то называлась довольно крепким и солидным домом, где довольно долгое время проживал уважаемый джентльмен, известный на всю округу.

Судя по масштабу строительства, новый хозяин имел планы остаться в Гуган-Барре на довольно-таки приличное время. Кроме главного дома, привезенные из города Корка рабочие заложили фундамент под хозяйственные помещения, хлев, курятник, конюшню и собственную мельницу. Это означало, что господин Пушэ, а именно так, по слухам, звали нового жителя деревушки, возможно, будет скупать зерно у сельчан и молоть его как для себя, так и на продажу. Одно это уже несказанно радовало нескольких зевак, собравшихся у почти возведенной стены из крепкого тесанного камня, который добывают в каменоломне поблизости Лисмора и обрабатывают там же, на небольшом заводике с рабочим штатом в примерно сорок человек. Теперь уж не придется возить зерно за двадцать миль в Теерелтон к старому и жадному Айлбхе – старику, не имеющему стыда и малейшей совести и дерущему с местных сельчан втридорога, поэтому многие мелят зерно дома по старинке, между двумя каменными зернотерками.

– А ну как прочь! Слезайте со стены! Кому говорю! – Форман (десятник – прим. ред.), крепкий краснощекий детина в смешной зеленой шапочке, надвинутой на кустистые брови, уперев тяжелые волосатые руки в бока, стоял у поднимающейся буквально на глазах стены и грозно смотрел на сельских мальчишек, бойко скакавших по теплому камню.

– А скажи, милок, что строит здесь наш новый сосед? Я погляжу, даже погреб собирается копать? – Старый Конмхак, без которого не обходилось не одно мало-мальски важное событие в деревне, стоял у стены, опершись о гладкую, без единого сучка палку и посасывал отполированную до немыслимого блеска трубочку из дикой вишни, в изобилии растущей вокруг Гуган-Барры.

– Это не твоего ума дела, старик. Хозяину виднее. – Мастер был не особенно приветлив.

– Вот закончится стройка – тогда увидишь сам. А пока, не мешай ребятам. А ну ка, взяли! Дружно!

Работа кипела вовсю.

– Ишь ты, грубиян. – Конмхак присел на свежесрубленный пенек и посасывая дымящийся мундштук, начал растирать онемевшие пальцы ног – верный признак хронического ревматизма.

– Смотри, дед, не попади под горячую руку. А то не доживешь до конца стройки и доктор Пушэ не пригласит тебя на новоселье! – Двое довольно крепких мужчин среднего возраста стояли неподалеку и неприветливо щерились, глядя на стройку.

– С чего ты взял, Пип Торренс, что это доктор? – Проходившая мимо низкая сгорбленная женщина по имени Фодхла, поставила ведро с ягодами на землю и уставилась на усмехающегося сельчанина.

– А кто же он еще есть! Вон! Посмотри сама! Рядом с курятником стоит!

И действительно, возле намечающихся стен небольшого помещения, отведенного для мелкой птицы возвышалась высокая худющая фигура мужчины с резкими чертами лица и острым длинным, с горбинкой носом. Новый хозяин участка недавно почившего Маолчолма видимо наблюдал как идут строительные работы и время от времени давал емкие и короткие указания то и дело подбегавшему к нему краснощекому мастеру.

– И с чего ты взял, что он доктор? – Подошедший к остальным зевакам староста деревни Гуган-Барра, высокий крепкий Аргал МакГрегор встал и скрестив руки уставился на человека, мрачно оглядывающего площадку на которой шли работы.

– А вон, видишь, – Мужчина по имени Пип указал рукой на характерный для ученых мужей того времени сюртук доктора и шляпу, которую он надел перед тем, как появится на территории стройки, – я видел такие у врачевателей, промышляющих в Корке. Мой двоюродный кузен Эндрю рвал зуб у такого вот коновала. Сказал, что было нестерпимо больно. Тот лекарь как раз-таки носил похожий сюртук.

– Да ну тебя, все это чепуха. – Староста отмахнулся и пошел дальше по своим делам.

– Не задерживайтесь здесь, ребята, – крикнул он, немного отойдя в сторону.

– Сегодня нужно помочь старому Фергюсону убрать его поле с овсом. Сам он не справится, а так, хоть зиму протянет. Слышите?!

– Ладно, пойдем. – Друг Пипа, Джереми Нортэм обожавший критиковать всех и вся в деревне, сплюнул под ноги и медленно пошел в сторону оврага за которым начинались земельные наделы сельчан.

Зеваки, собравшиеся поглазеть на строительство нового дома потихоньку начали расходиться, а доктор Пушэ, еще немного постояв на улице, поежился и неспешным шагом подошел к небольшому готовому строению, с крышей, стенами и окнами. Зайдя внутрь, он тотчас вернулся обратно. Но теперь в его руках было несколько мисок с чем-то, напоминавшим корм для куриц или уток. Поставив лотки на землю, доктор свистнул странным свистом, больше похожим на мяуканье и тотчас, со всех сторон к нему ринулись кошки, нацелившиеся на те самые мисочки.

Кого здесь только не было: серо-голубые, рыжие, черные, с небольшим белым галстучком на грудке, были кошки в которых смешались все цвета неприветливой хмурой ирландской радуги. Был даже кот с разноцветными глазами, абсолютно белый, но лапки у него были окрашены в угольный цвет, будто он носил королевские ботфорты.

В общем, здесь был представлен весь цвет кошачьей нации и все ветви британских котов, которые сейчас поспешно трудились розоватыми язычками, стараясь насытиться и в то же время не дать оппоненту съесть больше. Периодически, каждый из котов и кошек поднимал голову от миски и тревожно оглядывался, опасаясь, что более авторитетный и хамоватый сосед отпихнет беднягу от миски и оставит голодным до вечера. Каждый из пушистых посетителей импровизированной столовой уже знал, что вечером последует новая порция безумно вкусного корма, который она навряд ли получат у себя дома, где сами хозяева еле сводят концы с концами, перебиваясь с картошки на овес, и даже не смея мечтать о таких лакомствах как жаренный ростбиф или косуле по-бретонски в лимонном соку и тушеных шампиньонах.

Тем временем, на руки к доктору Пушэ запрыгнул толстый кот с серо-голубой шерсткой, вальяжно умостился на руках и начал лениво посматривать на менее удачных соплеменников, доедающих обед, любезно предложенный им хозяином дома.

Доктор поглаживал разомлевшего котяру, который всем видом показывал, что он ходит в фаворитах и никоим образом не позволит никому даже осмелиться претендовать на место главного кота.

Наконец, насытившись, полосатые ушастики начали разбегаться кто куда, один только любимец доктора продолжал сидеть на руках, мурлыкая лишь ему одному известные мелодии и кошачьи напевы.

Глава 3

Приближалась осень, а значит не за горами был праздник сбора урожая.

Августовский Ла Лунаса или Лугнасад вел свою историю от кельтского языческого бога Луга, который установил эту традицию в честь своей приемной матери – богини Тайльтиу. По крайне мере, так говорит нам людская молва.

В бедняцкой Гуган-Барре выпивка была едва ли не единственной отдушиной, через которую местные жители выпускали пар, кляня на чем свет стоит жестокую и несправедливую в экономическом смысле Британию и лэндлордов, разоривших непомерной арендной платой и пустивших по миру многие семьи ирландских крестьян.

Имея в наличии достаточно неотправленного на экспорт в Англию зерна и используя его в качестве составной части алкогольного напитка, многие из сельчан занимались тем, что гнали довольно неплохой самогон из овса, ячменя, ржи и картошки. Реже из пшеницы.

Ирландский виски имеет длинную историю, тянущуюся со времен прихода на остров Святого Патрика, самого почитаемого святого в Эриу, принесшего с собой искусство дистилляции, необходимой для производства виски или «воды жизни», на местном наречии. Так рассказывают легенды.

Ирландцы всегда славились основательным подходом к приготовлению этого зернового продукта, используя тройную перегонку, в отличии от соседей шотландцев, редко выходивших за рамки первой стадии возгона сусла. Увеличивая раз разом процентность спирта, на третьей стадии шло окончательное очищение жидкости с последующем разливанием в дубовые бочки, собранные вручную.

В качестве основного компонента почти всегда брали ячмень и ячменный солод с добавлением других зерновых культур – ржа, овса, иногда – пшеницы. Виски делился на три вида: из одного сорта ячменя, из разных и смешанный.

Английские лорды, заседающие в парламенте, как могли старались нажиться на предприятиях, выпускающих ирландский виски. Были введены налоги на перегонные кубы, что, в свою очередь, привело к распространению подпольных производств. Тогда, чтобы исправить ситуацию, английский парламент скорректировал вид сборов, начав брать отчисления только за фактически произведенный спирт.

Конечно, в далекой южной деревушке Гуган-Барра не было каких-то мало-мальски серьезных заводов и даже заводиков, но народные умельцы всегда приспосабливали подручные емкости для выгонки своего, авторского напитка, который с удовольствием и употребляли.

Немаловажным фактом является то, что в деревне присутствовало свое питейное заведение, или паб, с прозаическим названием «Святой дух». Частенько, после тяжелой и выматывающей работы в сырых промозглых полях, мужчины, и иногда женщины, заходили в пивнушку, чтобы пропустить пару стаканов крепкого, бодрящего напитка и обсудить грабительскую политику ненавистных бриттов; урожай, от которого зависело выживание каждой семьи, ну и конечно, последней, и самой горячей новостью месяца был переезд в деревню некоего доктора Пушэ, как все его стали называть с легкой подачи неграмотного, но нагловатого и грубого Пипа Торренса.

Именно в этом трактире я, Эйден О`Коннерти, пятнадцатилетний мальчик впервые столкнулся с доктором Пушэ.

Как же я попал туда, в это взрослое заведение, где полагалось быть одним только мужчинам за редким исключением для женщин?

Дело в том, что у нас дома сломалась дверца у печки, на которой мама готовила ужин. Я не мог справиться с такой, пока еще непосильной для меня задачей. Отец, после тяжелой работы в поле намеревался заскочить в «Святой Дух» и обсудить с соседями надвигающуюся эпидемию водяной плесени, уже понемногу начавшей поедать листья картошки на полях сельчан, заставляя людей беспокоиться и строить всякие безумные предположения на данный счет.

– Сбегай в паб и скажи отцу, чтобы скорее возвращался. Иначе, останемся без ужина. Мать хмуро оглядывала так некстати отскочившую от жесткого основания щеколду, с десяток лет бессменно служившую в кухонном быту.

Я с удовольствием согласился, так как таинственный мир пивной был еще закрыт для меня, и с некоторых пор мне безумно хотелось узнать, что же происходит там, за плотно закрытыми дверьми, где раздаются призывные звуки веселой джиги и слышится стук тяжелых туфель, отбивающих звонкий и четкий гэльский стэп.

Когда я выбрался из нашей лачуги, уже начало понемногу темнеть, а туман, который был нередким гостем в наших краях, потихоньку тянулся из оврагов плотной густой завесой, предупреждая припозднившихся гуляк, что заблудится в этих краях плевое дело. Вот и я, будучи местным жителем и интуитивно пробираясь к пивному пабу, все равно боялся потеряться и ориентировался только на шум и музыку, доносящуюся неподалеку и привлекающую народ со всей округи, в том числе и с соседних деревушек.

Дойдя наконец до пивного заведения, я собирался потянуть за огромное медное кольцо на двери, но тут, словно прочитав мои мысли, старый кусок дерева, с натугой заскрипев, отворился, и двое гуляк, обнявшись, выпали наружу, горлопаня местную песенку, которую знали все в округе:

– Если выпьем эля мы! Эх-ха, хо! Хо-хо! Значит будем драться мы! Хо-хо, хо-хо, хо-хо!

Дальше продолжение было уже непристойным, поэтому не став слушать грязные стишки до конца, я нырнул в освещенный проем, из которого несло прокисшей капустой, подгорелым пудингом и густым духом крепкого потина – самогона, который изготавливали из солода или картофеля.

Зайдя внутрь и оглядевшись, я увидел с десяткок мужчин, знакомых и не очень, которые курили трубки, чокались деревянными кружками и пытаясь перекричать друг друга, обсуждали дела, важные и не очень. На столах, как правило, была дешевая крестьянская еда. Боксти – картофельные блины. Колканнон – картофельное пюре, перемешанное с капустой и сливочным маслом. Бармбрэк – хлеб со свежим виноградом и изюмом.

Кто-то жаловался соседу на жену, которая совсем отбилась от рук и не хочет ни работать по хозяйству, ни исполнять положенный ей супружеский долг. Другие обнявшись, пели песни, народные, хулиганские и просто веселые частушки. Кто-то с серьезным видом обсуждал надвигающуюся картофельную чуму, а кто-то просто сидел с угрюмым видом, посасывая дешевую пеньковую трубочку и обводя помещение мутным пьяным взглядом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.