До кладбища и обратно

– Но почему я?

– Слова приходят, когда нужно. Это всего лишь цикл перехода. Ты уже не человек, а набор всего что тебе держит. Что собирает твою личность, связывает и укрепляет. Тебя ожидает ещё долгий путь распутывания этого клубка. Но это не главное. Главное, что ты принёс в жертву свою судьбу. И она теперь обязательно даст ростки новой жизни.

– Я умер, да? Что я должен делать?

– Ты ничего не должен делать. Тебе нужно разделить своё сознание на фрагменты и больше не собирать его. Растворится в беспредметности.

– А как же мир, в котором я жил?

– Он остался. Тебя уже нет, а он есть. Тебе это уже знать не нужно. Твой мир распадется, но останутся миллионы других. Ты просто будешь словом – заклинанием, пробуждающим какие-то части себя. Те что обретут плотность и прочность…

Я замираю и понимаю, что нет больше ни темноты, ни черепа, ни моих глаз, есть только плотный бред неустанно говорящего голоса в моей голове. Он говорит мне что «Сей же есть суд, яко свет прииде в мир, и возлюбиша человецы паче тму, неже свет: беша бо их дела зла».

Что это за голос? Он будто складывает мои мысли определенной логикой. Может и не я вовсе говорю, а он мне говорит. Но кажется я не помню ни единого слова и не могу вымолвить ни звука. Как это? Я и сам этого не понимаю, понимаю лишь то, что тишина вокруг это и есть этот мир, и я часть его.

Справа от меня что-то хрустит, и я вздрогнув открываю глаза. Я поднимаюсь и оглядываюсь, зыбкий призрачный свет звёзд кажется мне яркими лучами рампы, что делают меня заметным для любого, кто прячется в темноте вокруг.

В воздухе, прямо передо мною, внезапно мелькает белый маленький мотылёк, точно появившийся из ниоткуда. Он двигается рывками, словно летучая мышь. Трепеща крылышками, он стремится в темноту леса, почти мгновенно пропав из виду. Я смотрю ему вслед, но не вижу более ничего.

Я делаю несколько шагов вперёд, потом снова останавливаюсь, присматриваясь. Да, наверное, это действительно огонёк – небольшой язычок оранжевого пламени где-то в сотне шагов впереди. Замерев, я рассматриваю пламя, пытаясь собраться с мыслями и понять, значит ли это что-то – плохое или хорошее?

Лес вокруг кажется полным мрака: страшно понимать, что эта глухомань тянется на сотни километров. Такой лес я видел впервые в жизни и именно так представлял смерть. Что-то типа дороги, через которые пришлось перебираться купцу из «Аленького цветочка». Я вспоминаю, как в детстве любил один далеко ходить в лесок у дома и любил это сладкое ощущение жути от первых своих шагов вглубь темноты и неопределенности. Разум достраивал реальность страшных сказок с монстрами, волками и прочей нечестью. Но я шел пытаясь осознать и принять этот страх.

Я оглянулся. Повсюду сверкали эти огненные блики. Это люди, сотни людей. Что им нужно? Я побежал. Они будто залавливали меня, отсекая от меня выходы. И вот я попадаю в какие-то липкие сети и пытаясь выбраться, но лишь ещё больше запутываюсь в них. Вконец, обездвиженный я поднимаю глаза и вижу склонившегося надо мной человека. Он будто светиться. Он касается моего плеча, и я снова погружаюсь в темноту.

ОБРЕТЕНИЕ ИМЕНИ

Я бежал по дороге. Перед глазами снова возникло тело Полунина. Я тряханул головой и побежал вперед, передо мной открывались несколько многоэтажек окраины города с тусклым светом окон. Они как несуразные скалы пробивались среди степного пейзажа обрамленные тёмным лесом и серыми полями. Первое, что я увидел, – это несколько механических машинок который расчищали дорогу. Говорят, они работают без людей, а по заложенной в них программе. Я притаился и когда они проехали мимо побежал к одному из домов и юркнул в приоткрытую подвальную дверь. Внутри было тепло, но сыро. Через какое-то время меня нашла старушка. В подвале жили несколько котов которым она приносила еду. Она жила в этом доме и только эти коты скрашивали его одинокую жизнь. Теперь она приносила еду ещё и мне. Это был странный период – я жил в подвале и выходит только по ночам. Я понятия не имел куда мне дальше бежать и что делать. У меня не было ни денег, ни понимания как жить эту жизнь. Как-то я стянул ящик консервов из стоящего неподалеку киоска. Я пожирал их до момента пока не грохнулся в обморок. Старушка потом откачивала меня, поила водой и давала испеченные ею пирожки.

Старушка мне потом рассказала, что по городку ходили слухи про разбившегося подростка и его друга, который будто бы сбежал не просто так, а прихватив с собой какие-то деньги. Это конечно полная чушь. Говорили, что разбившегося прыгнул, но руки будто не подчинились ему и он просто упал вниз, ну или что-то типа того. Она сказала, что его даже хоронить толком не стали, просто закинули тело в общую могилу, на части кладбища, предназначенного для нашего концлагеря. Походу он и теперь там лежит – примерно в трех километрах отсюда.

Меня так возмутила эта история, что я решил, что хватит отсиживаться и отправился в путь. Я выбрался как всегда ночью и пошёл. Я шёл, наверное, около часа. Минуя дома и дворы, освященные тусклыми огнями. Затем перелез через забор и стал ходить мимо простых деревянных табличек. На одной из них красовалась имя «Иван Полунин». Я взял камень и стал отбивать табличку. Через какое-то время раздался громкий сигнал и ко мне побежало несколько человек охраны. К тому моменту я уже отбил табличку и спрятал себе в ботинок. Когда меня схватили я даже не сопротивлялся.

***

Меня конечно же вернули обратно в интернат. Наверное, отчасти я сам этого и хотел, ведь тогда я ещё не понимал, что мне делать в большом мире. Интернат – это единственная форма существования известная для меня в тот период. Я прибил к своей двери табличку с могилы и стал всем говорит, что я и есть Полунин. Поначалу все крутили у виска, но я представлялся только так и в итоге все привыкли. Удивительно, но с новым именем моя жизнь тоже стала будто бы меняться. Через время, несмотря на то что я уже не был ребенком, меня усыновили…

БОЛЬШОЙ МИР

Это была странная парочка. Алла и Анатолий Коппины. У них была дочь Полина, но она отгораживалась от мира похлеще меня. Поэтому семья и решила взять еще одного ребенка – ровесника, подумав, что замкнутые в одно пространство девочка будет адаптироваться к постороннему и начнет наконец общаться. Забавно, что с самого начала они стали называть меня сын, а я их папа и мама. Но семейных отношений у нас так и не выстроилось. Да я особо и не старался. Но с Полиной я общался все больше и больше. Выяснилось, что она не просто избегала людей, а скорее их не любила. Да такое бывает. Весь её комп был завален книгами и записями про разных революционеров и прочую нечисть. Чарлз Бомбер, Элистер Кроули и прочие возмутители спокойствия. Она после познакомила меня со странными ребятами. Они по ночам выбирались в заброшенные деревни и поджигали полуразваленные деревянные дома. Несколько раз они вытаскивали меня на демонстрации, мы тогда даже с полицией немного бились. Хотя бой этот, конечно, был не на равных. Нам всегда было скучно выступать за левых или правых, и мы придумывали свою игру:

Примерно в тот период наша страна была в начале своего окончательного расчеловечивания. Но несмотря на это одним из наиболее странных симптомов того, что последовало, было невероятное число людей, думавших, что перед нами ними Христос… Хотелось за что-то зацепиться. Дошло до того, что стали поднимать до этого уровня каждого мало-мальски порядочного человека. В итоге новые бого-человеки появлялись чуть ли не каждый год и так же быстро исчезали. У каждого были свои апостолы и ученики. Было лето, и в Христы появлялись как грибы после дождя. Это и было нашей игрой. Собрание новых мессий было организовано в центре луга, неподалеку от нашего города. Мы все одетые в белые простыни собрались в огромный круг. Вокруг каждого из нас стояли почитатели и ученики. Христы направились к середине поля, за каждым шли его апостолы: беспорядок давка, столпотворение. Как-то так и закончился это путь алчности и гордыни. Мы устроили кулачные бои и потом с кровоподтеками и улыбками обнимались под шокированный взгляд понаехавшей полиции.

Короче этот период продлился совсем не долго, почему-то душа ко всему этому не лежала. Каждый раз, шагая в колонне демонстрантов, взявшись с кем-нибудь за руки, я ощущал себя не на своем месте. Швырял камни в полицейских и думал: нет, это не я. Неужели мне это нужно? Стадное чувство толпы меня не захватывало. Дух уличного насилия постепенно теряли свою привлекательность.

Наверное, в этом нет ничего плохого, это свойство молодости, когда хочется бунтовать даже против солнца – уж слишком долго оно встаёт спозаранку.

Можно только порадоваться за людей, которые живут в воображариуме, где «Свои» обязательно борются с «Врагом», тогда как реальность гораздо банальнее – «Враги» даже не подозревают о существовании своих грозных противников.

Тогда я начал заваливать себя учебниками. День и ночь читал книжки и грезил стать инженером человеческих душ. У меня была моя тетрадь, в которую я выписывал понравившиеся мне фразы.

«Образы, оторванные от различных аспектов жизни, теперь слились в едином бурлящем потоке, в котором былое единство жизни уже не восстановить. Реальность, рассматриваемая по частям, является к нам уже в качестве собственной целостности, в виде особого, самостоятельного псевдо-мира, доступного лишь созерцанию. Все образы окружающего мира собрались в самостоятельном мире образов, насквозь пропитанном кичливой ложью. Спектакль вообще, как конкретное отрицание жизни, есть самостоятельное движение неживого».

Но мода на все эти буйства быстро проходила. Как флаг, потерявший ветер и бессильно повисший на флагштоке, гигантские волны, одно время сотрясавшие основы, улеглись, растворившись в тусклой повседневности будней. Так и с нашей страной начали происходить метаморфозы. И неожиданно центральный политический вектор направился не на будущее и созидание нового, а в прошлое. И тут неожиданно я пытающийся собрать себя по осколкам нашел свое истинное призвание. Я устроился в «Центральный архив» и тогда впервые моя жизнь обрисовала хоть какие-то цели. Меня стали учить собирать прошлое. Я продолжал вести свою тетрадь классифицируя всё и всех. Это был мой склад идей, которые меня и начал понемногу формировать. Ведь когда тебе чуть больше двадцати, то кажется, что отдёрнешь занавеску, а там – солнце, встает только для тебя, подгоняя к действию, наложению своих границ, давая вето на нарушение всех мыслимых и немыслимых законов. И кажется, что ты просто протянешь ему руку и солнце осветит тебе дорогу, указывая на следующий шаг. Это нормально. Это психология и биология. Государство рассчитывает свою пропаганду на такую вот молодёжь, потому там, где автомат найти проще, чем глоток воды, взрослые так же как и везде в основном думают о том, как им отдать кредит за новую квартиру, устроить сына в университет получше и на досуге почитать что-то там про духовность. Да что об этом говорить, вы и так каждый день видите всё это. Людей, которые абсолютно серьёзно вещают о том, что с чем-то там борются, а по факту думают, как заработать очередной миллионщик.

Но возникает всего один вопрос: куда к сорока годам деваются бесчисленные орды молодёжи, для которых был создан весь мир? Да ничего с этими людьми не случилось. На месте они. Почти все живы и здоровы. Стали клерками, подстриженными по последней моде. Когда вы читаете очередной манифест, то будьте уверены, что через пять-десять лет его автор будет стоять с вами в одной и той же пробке. Вся разница в том, что кто-то будет вспоминать об этом со стыдом, считая, что потратил лучшие годы впустую, а кто-то с сожалением об упущенном. А про причёску и нотариусов это не я придумал. Это закон жизни. Так кричал своим студентам ещё классик Поль Леото. Образованные революционеры после Второй Мировой приходили травить классика под окна его дома, а он высовывался и кричал:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.