Сакинат

До начала войны последнюю свадьбу в селе Шалда сыграли Умукурсум и Омарасхаб. На этой свадьбе первый и последний раз вышла на танец бабушка Сакинат. В свете луны и огня от кизяка она станцевала со своим мужем Абдулкадыром один-единственный танец в своей жизни, когда выводили невесту из родительского дома. Единственная оставшаяся в селе родственница – сестра мужа – назначила Сакинат сопровождающей невесты.

Несколько лет до начала войны были самыми счастливыми в жизни Сакинат. Как и все сельские ребятишки, росли её трое детей, а самая младшая дочка украшала жизнь семьи. Гордясь подрастающими детьми, муж Абдулкадыр был доволен своей жизнью. У каждого человека поступки, как правило, согласуются с его душевным настроем, от которого нередко и зависят. Свадьба Умукурсум была сыграна в то время, когда в душе у Сакинат царили мир и добрый настрой. В свадебном кругу стояли и двое её сыновей… Старший, Абдулгамид, с достоинством нёс службу в армии. И сейчас она могла равноправно жить среди односельчан.

Меньше, чем через месяц после свадьбы, Омарасхаба забрали на фронт. Молодая жена Умукурсум, недолюбив, в тяжёлые военные годы трудилась в колхозе и у себя дома, выполняя всю необходимую работу, и ждала мужа с войны. И вот в холодном феврале сорок пятого года на костылях вернулся с войны Омарасхаб.

Когда Умукурсум узнала о возвращении мужа и о том, что Омарасхаб не может добраться домой, она сама явилась за ним в районный центр, пешком одолев семьдесят километров по снежным сугробам. Увидев, что муж не может самостоятельно дойти до села, она отправилась прямиком к военкому. Военком, ни слова не говоря, отдал ей коня, чтобы она забрала мужа в село. Они оба – муж на коне, а она пешком – за двое суток достигли села. Чтобы не замерзнуть морозными ночами, они укрывались в колхозных стогах сена, которые встречались по пути.

Больше года Омарасхаб ходил на костылях и ничего больше делать не мог, кроме как выходить на улицу и обратно. Постепенно здоровье его восстановилось, ноги набрали силу. Не сумев найти другую работу, он стал пасти колхозную отару овец.

Пройдя безжалостный огонь войны и оставшись в живых, он был настигнут молнией в горах. Каждый раз, возвращаясь из гор в село, Омарасхаб – черноглазый, с большими чёрными усами – приносил домой овечий сыр. Сакинат не могла поверить, что его уже нет в живых. Не могла и не хотела привыкать к этой мысли. Однако при виде вытирающей слёзы мамы и грустного, старающегося не плакать Амирбега ей тоже было трудно удержаться от слёз. Начиная с этого дня шестилетний Амирбег осознал себя старшим в семье и взвалил на свои плечи мужские заботы.

На склоне горы, где убило молнией Омарасхаба, росла хорошая густая трава. Хотя во время дождей молнии часто били в это место, летом каждого года там паслись две колхозные отары. Летними ночами на этой горе, как звёзды на небе, были видны огни чабанских шалашей. Сейчас там, на склоне, покрытом крупными белыми градинами, видна была только чёрная, сожжённая грозовым огнём земля.

Амирбег был похож на своего отца. У него, как и отца, были чёрные глаза и волосы. Своими глазами цвета ночи он часто, сам того не замечая, тепло смотрел на Убайдат. И сейчас, не желая поворачиваться к сожжённой горе, он смотрел на Убайдат, которая шагала рядом. Тайну их взглядов знала одна Сакинат. О том, что это так, Амирбег и не подозревал.

Для Сакинат он был как брат. Амирбег носил имя младшего брата отца, который погиб на войне. Его тайну, как тайну своего брата, Сакинат хранила как свою и никому не раскрывала.

Если случалось так, что сына не было в селе во время грозы, Умукурсум не находила себе места. И теперь она, не дождавшись его появления, вышла из дома ему навстречу. Они встретились на окраине села. Умукурсум и теперь носила траурную чёрную одежду.

* * *

Холодный свет зимнего утра едва освещал окна. В сонной тишине комнаты можно было услышать лишь дыхание спокойно спящих братьев и сестры. С улицы доносился скрип снега под ногами – перед домом проходила дорога, по которой женщины носили воду. Хотя Сакинат уже давно проснулась, ей совершенно не хотелось вылезать из-под теплого стёганого одеяла, и она лежала тихонько, ожидая, пока мама не позовет. Девочка знала, что снег шёл со вчерашнего полудня и не прекращался всю ночь. Очищать крышу от снега было обязанностью Сакинат и Аминат. Эту работу сестры выполняли уже несколько лет, каждую зиму.

Абидат давно встала и очистила от снега двор, лестницу и место перед воротами. Если бы она после этого сама полезла очищать крышу от снега, то не успела бы вовремя покормить коров. Она разбудила девочек:

– Сакинат! Аминат! Вставайте, мамины золотые! До того, как в школу пойти, надо снег с крыши убрать. Нельзя его там оставлять! Все сельчане давно с крыш снег скидывают, мы одни спим до сих пор. Вставайте, родные, без вас я с работой никак не управлюсь.

Зная, что нужны маме, девочки заторопились. Не топленный с ночи очаг остыл, в комнате было зябко. Сестры быстро оделись потеплее, вышли на веранду. В комнате остались двое спящих братишек – для участия в таком ответственном деле они были ещё слишком малы.

Во дворе девочек ждали деревянная лопата и березовый веник. Попросив маму подержать лестницу, девочки взобрались на крышу. Хотя мама и говорила, что жители села давно на крышах, обе девочки не отстали от них. Начав с края крыши, Сакинат начала лопатой скидывать снег за дом. Снег покрывал крышу слоем в половину длины деревянной лопаты. Скинуть всю эту массу за дом было делом нелёгким. Аминат подметала веником места, очищенные от снега старшей сестрой.

Дом, где жила Сакинат, был построен на возвышенности. Он стоял на краю села отдельно от других жилищ, отсюда были видны дома односельчан, расположенные ниже.

Засунув подмышки замерзшие пальцы, Сакинат подняла голову и посмотрела кругом. И буквально онемела от красоты, открывшейся перед ней! Солнце ещё не вышло из-за гор. Цепочка горных вершин, словно соревнующихся по высоте, озарялась багровым отсветом, будто за их спинами пылал огромный костер. Всю местность вокруг села покрывал снег, на который невозможно было смотреть – пронзительная белизна резала глаза. Кроме людей на крышах, всё кругом было белым. Горы со стороны захода солнца порозовели от первых солнечных лучей, падавших на крутые склоны. Кругом была удивительная чистота – холодная чистота, которую нельзя было увидеть больше нигде. Холодный воздух свободно доходил до лёгких. У тех, кто смотрел на это великолепие, невольно возникало желание взлететь. Действительно, вот бы взлететь за эти горы! Пока поднимается солнце, подлететь бы к нему поближе – или хотя бы проверить, возможно ли это. Сакинат знала, что подобные мечты неосуществимы, но мечтать ей никто не мешал. Сельчане, занятые своей работой, не замечали ни чистоты, ни красоты вокруг. Снег стал для них дополнительной заботой, которая прибавилась к каждодневным делам. К этой красоте все привыкли, красота уже стала обыденной.

Звук из радиоприемника, который был прикреплён к столбу возле сельского годекана, оборвал мысли Сакинат. Московский диктор, проснувшись, бодрым голосом рассказывал всей стране последние новости. Все эти новости были весьма далеки от жизни людей, живущих в горном селе. Сакинат надела рукавицы. От работы её ноги и руки согрелись, лицо заалело румянцем. Снег не заканчивался. Новости по радио завершились, и послышался новый голос, который начал считать: «раз, два, три, четыре», предлагая народу сделать зарядку. Создавалось ощущение, что далёкий радиоголос смеялся над людьми, которые очищали снег. Никому из них в это время никакая зарядка была не нужна.

Молодежь, завершив работу, начала подшучивать друг над другом. Некоторые крыши были соединены между собой так, что люди могли, не спускаясь, зайти друг к другу в гости. На глазах Сакинат и Аминат молодежь затеяла игры. Ребята принялись сбрасывать друг друга в сугробы снега, образовавшиеся за домами. Свалившиеся заново поднимались на крыши и стремились отомстить шутникам. Среди весёлых возгласов юношей, затеявших игры, слышались высокие голоса девушек, наблюдавших за ними. Когда парни с верхнего квартала, чьи дома стояли отдельно друг от друга, устали от этой игры, то принялись кидать снежки в ребят, находившихся на крышах нижнего квартала. Их крики и смех заглушили звуки радио. Жителям нижнего квартала было несподручно кидать снег наверх. В основном на крышах собрались школьники, и шутки начали превращаться в ссоры. Тогда на свою крышу поднялся уважаемый в селе учитель Гаджимурад Магомедович. Он пожурил ребят с верхнего квартала, затеявших всю эту чехарду.

– Хватит уже! Время идти в школу. Быстро заканчивайте свою работу!

В селе не было никого – ни молодого, ни старого, – кто мог бы ослушаться учителя. Ребята тут же перестали баловаться и продолжили свой труд, на этот раз тихо, а кто успел скинуть снег, потихоньку исчезли с крыш. Вернулись домой и обе сестры. К этому времени в очаге уже горел огонь, в комнате потеплело. Старшему брату Хасбулле хотелось отодвинуть от себя трёхлетнего брата Абдулкадыра таким образом, чтобы тот не заплакал. Каждое утро, когда Хасбулла собирался в школу, малыш плакал, желая, чтобы старший взял его с собой.

Абидат посадила детей кушать. На завтрак она приготовила кашу из пшеницы, перемолотой в ручной мельнице. Дети кушали из одной миски, макая ложки с кашей в масло с урбечом, чашка с которым стояла посреди стола.

* * *

Лето. Время, когда осуществляются мечты и желания, загаданные весной. Быстрая весенняя вода мутных горных рек впадает в море и становится чистой и свежей. Время, когда склоны гор покрываются цветами, и гуще становится трава. Время, когда в природе теряется звонкая красота, тонкость и нежность весны, а вместо него появляется решительность, мощь, большая сила.

На землю пришло новое лето, чтобы на горных лугах поднялась трава, поспела пшеница, посеянная людьми весной, созрели фрукты на деревьях, которыми наелись бы люди, чтобы птицы вырастили птенцов и научили их летать, чтобы ягнята стали молодыми барашками, телята превратились в бычков, и чтобы земля и все, кто на земле, тоже выросли ещё на один год.

По узкой тропинке за травой шли шесть девочек, лёгких, как птички, и переговаривались между собой. Поношенные от постоянного ношения, платьица из атласа, бумазеи и сатина выглядели чисто и опрятно. На головах красовались разноцветные маленькие платочки. Из-под платьиц были видны штаны из тёмно-синей ткани длиной чуть ниже колен, чулки и резиновые калоши.

По пути девочки слушали сказку, которую рассказывала Сакинат. Чтобы сказка слышна была всем, они попросили идти Сакинат посередине их маленькой группы. Она рассказывала подругам про аргонавтов, которые пришли в Колхиду, чтобы добыть золотое руно. То, что Ясону, пришедшему из чужой страны, Медея с Кавказа помогла забрать из её страны золотую баранью шкуру, никому из них не нравилось. Когда же Ясон охладел к Медее, и попросил её покинуть его страну, девочки сошлись во мнении, что Медея достойна такой расплаты. Сказку о том, как Медея отомстила Ясону, они услышать не успели, потому что дошли до места, где собирались косить траву. Было решено дослушать сказку на обратном пути.

До обеда было ещё далеко. Не успевшая высохнуть роса блестела на траве. Небо стало чистым и синим. Вершины высоких гор, будто столбы, подпирающие небесную высь и бесконечными рядами уходящие вдаль, терялись в синей дымке. Ниже поляны, где девушки косили траву, в ущелье глубиной в два – три километра протекала река, и гул её, если прислушаться, можно было уловить даже на вершине горы. Река была полноводной оттого, что летняя жара растопила снега и льды на вершинах высоких гор.

Девочки косили серпами на горных лугах высокую спелую траву, соревнуясь между собой, кто справится быстрее.

Аслимат, которая училась с Сакинат в одном классе, не была передовицей и даже в косьбе отставала от сверстниц; лицо и фигура её не отличались красотой, зато она обладала красивым звонким голосом. Голос достался ей в наследство от отца, знаменитого певца. И если Сакинат умела хорошо пересказывать сказки, которые она читала в большом количестве, то Аслимат так же хорошо умела петь красивые песни. Она не хотела скрывать свой талант, чтобы все слушали только Сакинат. Аслимат сначала тихо, потом громче начала петь:

Я листочек дерева высокого,

Аленького мака я цветочек.

Я твоя невеста ясноокая,

Это так, и говори, что хочешь.

По тому, как замирало всё кругом, словно прислушиваясь к голосу девочки, создавалось ощущение, будто горы влюбились в звуки дивной песни. Да и траву косить с песней было намного легче и веселее. Эхом отдаваясь в горах, песня, казалось, взлетала ещё выше и оттого звучала ещё прекраснее. Аслимат сменила несколько мотивов. Исполняла она их один лучше другого. И слова для песен она умела находить подходящие. Чем учить уроки в школе, она предпочитала петь песни и умела это делать очень хорошо.

К тому времени, когда девочки связали вязанки трав, Аслимат не успела сделать и половины работы. Сакинат сердилась на неё из-за того, что одноклассница не только не успевала выполнять работу наравне с подругами, но и не очень к этому стремилась. Шустрая Марьям взялась помочь голосистой подружке. Другие девочки тоже подключились, и вскоре вязанка травы для Аслимат был собрана. Сакинат и Убайдат сегодня особенно огорчались её лени. Положив на тропинку свои ноши – большие травяные вязанки, – обе девочки стали ждать подружек.

– Ну что это за человек Аслимат? И вчера мы скосили траву для её вязанки! Она что, хочет, чтобы мы ей за песни косили траву? – в сердцах сказала Убайдат.

– В школе ей лень учиться, я её тащу в школе за собой, и здесь придётся тащить, нам ничего не остается делать? Если ей не стыдно так поступать, мы ничего не сможем с ней сделать, – заметила Сакинат.

– Я тоже так думаю. Но сегодня я торопилась, чтобы не отстать от других, и устала. По этой причине я не смогла помочь Аслимат, – сказала Убайдат, чувствуя угрызение совести, что ей не удалось поучаствовать в совместной помощи подруге, несмотря на то, что она понимала причину, из-за которой Аслимат не успела накосить себе травы.

Закончив косьбу, девочки крепко связали большие вязанки. Аслимат смотрела на них и улыбалась – ей явно ничуть не было стыдно.

Время подходило к обеду, когда уставшие, вспотевшие девочки одолели половину пути до села. Добравшись до родника с холодной водой, они спустили свои ноши на землю. На большом камне, возле весело струившейся прозрачной воды, они оставили еду, когда пошли косить. Теперь все изрядно проголодались и готовы были наброситься на пищу.

Место, где они остановились, представляло собой равнину между двумя горами. Казалось бы, здесь не могла появиться вода, однако родник, выходящий прямо из-под земли, протекал здесь всегда, даже в период засухи. Родничок был мал и занимал место не больше метра. Вокруг него, словно радуясь влаге, росла на полянке густая трава. Вода никогда не поднималась и не опускалась, это можно было заметить по земле вокруг родника. Как в зеркале, в роднике отражалось светло-голубое небо.

Поливая друг другу на руки из алюминиевой кружки, кем-то оставленной возле родника, девочки помыли руки и умыли покрасневшие от солнца лица. Выложили на чистую салфетку хлеб с сыром и с аппетитом принялись утолять голод.

После трапезы подружки растянулись на траве. Кроме них на лугу не было ни души. Домой возвращаться не хотелось.

– А пойдемте вниз к речке, искупаемся, – предложила бойкая Марьям. Она была среди них заводилой.

– Идемте, – сразу согласилась Аслимат. В их маленькой компании не оказалось никого, кому не понравилась бы идея. Прежде, чем отправиться к реке, девочки сняли калоши и чулки и оставили возле камня, где трапезничали.

Быстро спустившись по склону горы, они достигли реки. И двинулись по мокрым скользким камням, наступая на них осторожно, чтобы не упасть. Наконец они приблизились к водопаду. Здесь не было прямого пути, чтобы спуститься к тому месту, где можно было окунуться. Девочки обошли небольшой каменный бугор, наступая босыми ногами на согретую солнцем щебенку. Водопад с трёх сторон окружали горы, безмолвные стражи, укрывающие могучими плечами стеснительных горянок, которые надумают искупаться в реке, чтобы никто не увидел их красы. По краям речки росли лопухи – под их большими листьями можно было укрыться от дождя. Скалы сузили в этом месте ложе реки, и воды в ней было много, а быстрое течение могло бы унести даже теленка.

Сняв верхнюю одежду, девочки бросили её на большие лопуховые листья. Когда, раздеваясь, дошли до нижних ситцевых рубашек, посмотрели друг на друга и остановились в нерешительности. Им никогда не приходилось видеть голыми самих себя, и они стеснялись друг друга. Самая шустрая, Марьям, первой отстегнула пуговицу на воротнике нижней рубашки. Со смехом скинула последнюю одежку, бросила на траву и, раскинув руки в стороны, чтобы не упасть, бросилась в горную речку. За ней последовали остальные. Весело брызгая друг на друга и смеясь, подружки двинулись к небольшому водопаду. Они уже не были маленькими детьми, но и девушками ещё не стали, а потому желание игры ярко и живо выплёскивалось из них, и река, лопухи, небо и горы внимали весёлому девчачьему смеху. Если бы за ними сейчас наблюдал кто-нибудь из повидавших жизнь, то увидел бы, что движения девочек дышали стыдливостью, чистотой и отсутствием греха. Вода в речке была холодная. Ледяные брызги вызывали в теле дрожь. Марьям и Убайдат, самые торопливые, раньше всех оказались под водопадом.

– Скорее сюда! Здесь вода теплее! – кричала Марьям. От шума низвергающихся потоков её голосок не был слышен. Аслимат, как обычно, и здесь отстала от подруг. Ближе всех к ней находилась Сакинат.

Внезапно Аслимат поскользнулась обеими ногами и с криком рухнула на спину. И потерялась в речке. На поверхности воды были видны её руки, которыми она размахивала, а река уносила её вниз. Девочки замерли от испуга и молча смотрели на нее, не в силах пошевелиться. Сакинат бросилась за ней. На скользких донных камнях она и сама легко могла поскользнуться и упасть, однако через три шага догнала Аслимат и схватила её одной рукой за длинные косы, плавающие на воде. Сакинат старалась удержаться на ногах в несущейся и бурлящей воде. Ей удалось нащупать место для частичной опоры. Наконец девочка почувствовала под ногами землю, и в это время подоспели подруги.

От сильного испуга Аслимат дрожала и не могла вымолвить ни слова. Происшествие испугало всех. Потихоньку они стали приходить в себя. Держась за руки, подруги с осторожностью, не торопясь, добрели туда, где начинался водопад.

Горная вода потоком спадала с двухметровой высоты и, нагретая солнцем, чуть ниже вливалась в речку. Скалы вокруг безмолвно и бесстрастно взирали с высоты.

Все помалкивали, никого не тянуло на смех и шутки. Они получили достаточное удовольствие от воды и солнца. Девочки вместе вышли из реки, оделись.

По пути домой они договорились ничего не говорить родным о случившемся.

* * *

В восьмом классе химия и биология стали для Сакинат любимыми предметами. Для этого была своя причина. Эти уроки вёл молодой учитель Ахмед Гаджикурбанович, который окончил в Махачкале педагогический институт и вернулся в родное село работать в школе. Он был сын брата директора школы Гаджимурада Магомедовича. Мама Ахмеда Гаджикурбановича умерла, когда ему было пять лет, а отец не вернулся с фронта. Мальчика взял к себе родной дядя и стал растить вместе со своими детьми. Но в пятом классе сироту отдали в детдом, посчитав, что там ему будет лучше, чем дома.

Светлолицый, с глазами цвета весеннего неба, прямыми и густыми волосами светло-рыжего цвета, Ахмед Гаджикурбанович, казалось, явился в село Шалда из другого мира. Он первым стал ходить по сельским улицам в городском костюме и в туфлях. Когда шёл дождь, он всегда носил над головой чёрный зонт. Чисто разговаривал на русском языке, доходчиво объяснял детям урок. Кроме биологии и химии, которые он преподавал, прекрасно знал и литературу.

– Я любил литературу, но стране более нужны были химики и биологи, поэтому я изучил эти науки, – не раз говорил он детям.

Учитель Ахмед жил один в своем старом доме, занимая одну комнату, отремонтированную с помощью дяди Гаджимурада. У него не было своего хозяйства. Когда было нужно, он оказывал посильную помощь семье дяди Гаджимурада, а всё остальное время проводил в школе. Ахмед научил школьников играть в волейбол. Ежедневно до позднего вечера с площадки за школой разносились по селу крики детей, играющих в волейбол. Если мяч сдувался, новый приобретал всегда сам Ахмед. Сакинат завидовала мальчикам, которые могли себе позволить поиграть в мяч, и очень хотела тоже пойти на школьную площадку, но помнила: нельзя…

Ахмед Гаджикурбанович был классным руководителем восьмого класса. Ученики заслушивались его интересными рассказами о том, что происходило за пределами села, за рубежом. Учитель читал наизусть стихи Пушкина, Лермонтова. Советовал прочесть книги, которые читал он сам: «Как закалялась сталь» Николая Островского, «Овод» Этель Лилиан Войнич, увлекательные сказки Жюля Верна, русскую классику… То, что было в школьной программе, и то, чего в ней не было, учитель давал прочесть ребятам.

Класс любил учителя. Все одноклассники Сакинат хотели хорошо учиться. Иногда классный час затягивался, потому что никак не иссякали вопросы учащихся к педагогу. Ахмед Гаджикурбанович не мешал никому из учеников высказывать свое мнение, наоборот, – учил их думать самостоятельно. Мысли и суждения, которые выражала Сакинат, учитель поддерживал. Его хвала подбадривала девушку. Каждый заданный урок она отвечала хорошо, однако молодой учитель никак не выделял её среди других учеников. Всегда говорил одно и то же: «Молодец», – ставил отличную оценку и продолжал урок.

Сакинат попросила маму сшить ей три новых платья. её обувь, которую отец привёз из города, была красивее, чем у одноклассников, но учитель Ахмед ничего не замечал. На всех девочек он смотрел с одинаковым безразличием. Однажды на празднике, когда он взглянул в лицо Аслимат, которая только что спела песню, у Сакинат похолодело сердце. Даже когда, забыв обо всем, они спорили о книге, которая нравилась им обоим, он ни разу не взглянул Сакинат в лицо.

Сакинат знала, что Аслимат в жизни не прочла ни одной книги. Выходя к доске, она и урок не отвечала, потому что не учила. Тем не менее преподаватели вытягивали её на «тройки». «Мама Аслимат – двоюродная сестра матери Ахмеда, поэтому он обращает на неё внимание», – успокаивала себя Сакинат.

Сакинат вступила в ряды комсомола. Против её вступления не выступил никто. Она и училась хорошо, при этом открыто высказывала свое мнение, не боясь споров. Её выбрали в комитет комсомола, хотя до этого ни разу не выбирали старостой класса. Ровесники относились к ней по-прежнему, старшие же не забывали, чьей дочерью являлась Сакинат. Она выполняла любую работу, как и все девушки села. Сакинат не показывала, что чем-то отличается от остальных. Но у неё была одна черта, которая словно говорила, что её обладательница красивее и умнее прочих, и безмолвно давала понять: «что захочу – я смогу сделать». И хотя открыто никто ничего не говорил, но всегда оказывалось, будто кто-то ставил ей подножку.

На праздник в клуб собирались все жители села. Там передовиков труда, отличников учебы поимённо поздравляли перед населением директор школы и председатель колхоза. Прежде отец Сакинат на эти праздники не ходил, но, когда она с первого класса начала получать подарки перед всем селом за отличную учебу, стал приходить, чтобы видеть дочь и радоваться за нее. Сердце отца наполнялось гордостью, когда среди отличников учебы первым называли имя его дочери. Абдулгамид был убежден, что нет в селе девушки, которая стоила хотя бы ногтя его дочери. Аминат, его младшая дочь, тоже хорошо училась и тоже получала поздравления, сынок Хасбулла, который только начал учиться, был отличником, но то, что Сакинат была особенной, видели все.

* * *

Проходили дни, месяцы, годы. Хотя работе, которую выполняли сельчане, не было видно конца, в магазинах было все, что люди хотели купить. Мука, рис, сахар, ткани, одежда, обувь – все, что нужно, было в магазине. У кого были деньги – могли всё это спокойно приобрести. Те, кто работал в колхозе, не видел больших денег, зато за трудодни имел возможность подешевле взять с колхозного склада все, что необходимо для жизни. Пшеница, картошка, масло, сыр, сезонные фрукты – всё это всегда было на складе.

Семья Абдулгамида колхозный склад посещала редко. Все, что необходимо к столу, они выращивали на своём огороде. Расторопная мама Сакинат вела хозяйство, как заведённые часы. Абдулгамид был участником войны и имел право на облегчённую работу, но, чтобы иметь возможность больше заработать для семьи, не стал в колхозе просить себе поблажек. Если бы он обратился к председателю колхоза и сельсовету насчёт легкой работы, и они бы ему отказали, гордый горец не смог бы легко им это простить. Поэтому, ни у кого ничего не прося, весной и летом он работал в колхозе, а зимой уезжал на заработки в Баку или Туркменистан. Он не забывал, какие трудности перенесли члены его семьи, но ничего никому не говорил. «Не будете меня трогать – и я вас не трону», – думал он и жил так, как считал нужным. Как бы то ни было, семья Абдулгамида хорошо одевалась, нормально питалась и имела возможность приобретать в дом хорошие вещи. Абдулгамид поменял двери и окна, которые были установлены после войны, на новые, хорошие и красивые; первым в селе покрыл крышу шифером. Когда Абдулгамид и Абидат только поженились, гостевая комната была пустая, как мельница; сейчас там стояли диван и две кровати, а стены и пол покрывали ковры. На сундуке лежали шерстяные матрасы, шёлковые стёганые одеяла и пуховые подушки. В доме у стены стоял ряд мягких стульев разных видов. В комнате, где жили супруги, Абдулгамид первым в селе установил харбукскую железную печь.