Империя. Наложница

Но, из-за этих манипуляций я поняла – эти двое не люди Асты. Они меня просто нашли, и поймали. Да офигеть! Что, в степях ловят всех подряд?

– Клейма нет! – сообщил раб старику очевидное.

– Скоро будет! – захихикал дед, радостно потирая руки.

– Эй! – воскликнула я, пытаясь освободится от веревки – Размечтались! Я раб Астахана!

– А где клеймо? – ехидно спросил дедок.

– Не поставили еще!

Веревка не развязывалась – или все богундцы умеют завязывать, или дед раньше был воином.

– Хан всех поубивает, за кражу его собственности! – орала я.

Но, на меня больше не обращали внимания.

Старик отошел, подгоняя овец, а меня повел, держа за веревку, раб.

Вскоре кричать надоело, и я принялась расспрашивать Олива – так звали невольника. Он был из каких то земель, о которых я не слышала. На их селение напали богундцы, похватали рабов и ушли – с этой страной степь не воевала. А потом Олива купил Грец.

–Что же получается? – спросила я – Кто угодно может схватить кого угодно, и сделать рабом? И никаких законов?

– Закон в степи один! – ответил Олив – Кто сильнее – тот и прав! Если ты считаешь себя достаточно сильным, и нападаешь на соседние земли, то готовься получить ответ, или от армии той страны, или от ханского войска, если хан заступиться за обиженного.

– Если? – удивилась я – Не всегда заступается за подданных?

– Все зависит от союзов! – непонятно ответил раб.

Я попыталась вспомнить все, что знала о Богунде. Степная страна состояла из нескольких княжеств, которые, в свою очередь, были собраны из множества племен. Хан был князем богундцев – самого большого и сильного племени, поэтому и правил всеми землями и княжествами, жители которых богундцами не считались, хотя выглядели так же, и говорили на том же языке. В общем, все сложно.

Спросила я, и куда мы направляемся, где ближайший город, и как далеко до Ассина.

Шли мы в селение, в котором жил наш, как сказал Олив, хозяин, старый пастух, по имени Грец. И часа через четыре придем. Ближайший город – столица, и до нее день пути. До Ассина – неделя на лошади.

Дальше мы шли молча, и я размышляла. До Ассина далеко, значит надо попасть в столицу. Что мне удасться сбежать от деда – не сомневаюсь.

Мы приблизились к очередному крохотному озерцу, похожему на грязную лужу, и овцы стали из него пить. И Олив тоже. Я же, усевшись на берегу, принялась кричать пастуху, что хочу есть, и пусть хоть убьют, пока не покормят – с места не сдвинусь. Дед, морщась и ругаясь, все же кинул мне кусок лепешки. Воды не дал – я должна пить из озера. Но я не стала – такую грязь употреблять невозможно. Олив жадно смотрел, как я ем, и я крикнула:

– И Оливу дай!

Грец разорался сильнее, я же улеглась на траву и крикнула:

– Не двинусь! Придется волочь! Или нести!

Старому рабовладельцу пришлось кинуть лепешку и Оливу. Да что ж они рабам кидают еду! Для них унизительно просто дать?

Олив съел свой кусок жадно и быстро, и мы двинулись дальше. Я стала уговаривать парня сбежать, или отпустить меня. На что он ответил:

– Отпущу – изобьют. Сбегать – некуда. Или поймают и сломают ноги, или умрем от голода. Или волки сожрут.

– Но, – возразила я – здесь попадаются деревни! Можно попросить еды, или купить!

– У тебя есть деньги? – поинтересовался Олив. Получив отрицательный ответ, произнес:

– Тогда в ближайшей деревне нас заберут в рабство! Какая разница? Одиночки в степи – уже рабы! Или трупы. А еды в деревнях не дадут, самим не хватает.

"Ужас! Ну и законы! Вернее, их нет! "– подумала я, но мысли о побеге не оставила.

Глава пятая

К вечеру добрались до селения. Оно представляло собой множество сбившихся в кучу небольших избушек, похожих на земляные холмики, и ничем не было огорожено. Однако, загон для овец, охваченный каменными невысокими стенками, имелся. И старик, вместе с рабом, принялись загонять туда животных. Меня отпустили, не отвязав, однако, веревку. Я, потихоньку, двинулась туда, откуда мы пришли, но тут набежали дети, отчасти не такие, какими я представляла детей богундцев – шумные, но не грязные, и даже неплохо одетые, не в пример пастуху и его рабу. Но, милыми эти ребятки не были. Подбежав, они обступили меня, заставив попятиться, затем стали корчить рожи, ржать и показывать на меня пальцем, а потом и вовсе – кидаться землей и мелкими камнями, крича:

– Вонючка! Вонючка!

Это мне? Я вонючка?

Пастух и помощник занимались своим делом, оставив меня на растерзание.

– Отвалите! – крикнула я, закрываясь руками, и продолжая двигаться в степь.

Подошла женщина, лет сорока, невысокая, пухленькая, как колобок, одетая в такой же халат, как и Герц, но более новый, яркий и нарядный. Волосы ее были заплетены в толстую косу, а на макушке кокетливо красовался яркий платок, удерживаемый обручем из светлого металла. Толстушка посмотрела на меня, тоже не остановив детей, затем уставилась на пастуха. Один из камней угодил в нее, женщина заругалась, и дети убежали, потеряв ко мне интерес.

Пастух закрыл деревянные, не знаю как приделанные к камням ворота, и, с важным видом подойдя к женщине, протянул ей руку. Она поклонилась, и руку поцеловала. А раб, маячивший за хозяином,поклонился толстушке.

– Приветствую, муж мой! – сказала она, пастух ответил:

– Здравствуй, Кама! – и на этом с любезностями было покончено. Женщина уперла руки в бока, и кивнув в мою сторону, спросила:

– Что за чучело?

Пипец! Еще и чучело!

– Наш раб! – произнес пастух, заглядывая жене в лицо, и, по виду, рассчитывая на ее одобрение.

– И зачем он? Тощий, мелкий, грязный… На что он пригоден? – скривилась жена, не одобрив приобретение мужа.

– Продадим! – заискивающе оправдывался старик.

Похоже, целование руки – просто ритуал. Хозяйкой в доме была жена.

Дени ошибался, когда говорил, что слово женщины в Богунде ничего не значит. Еще как значит!

– Тьфу! Кто его купит!– между тем, произнесла хозяйка,и добавила, весьма нелогично:

– Заклейми, что б не сбежал!

– Нельзя меня клеймить! – крикнула я – Я раб Астахана!

– Врет! – воскликнул пастух – Клейма нет!

– А если не врет? – услышала я голос, обернулась, и обнаружила еще женщину, довольно молодую, красивую, с золотым обручем на голове, и в окружении трех рабынь.

– Астахан убьет за кражу своей собственности! – продолжила она – Может, заклеймить не успели. Грец, где ты его взял?

– Спал под кустом, госпожа! Один! – ответил, кланяясь, пастух, и добавил – А хана нет, он в походе!

– Уже вернулся! – улыбнулась молодая – С победой, как всегда!

– Значит, – встрепенулся старик – и господин Глава возвращается?

– Да! – продолжила улыбаться молодая – И мой муж тоже вернулся, живой, слава богам, и невредимый!Был гонец. Утром Глава племени прибудет домой! С трофеями и рабами! Поэтому, завтра с утра зарежь баранов для пира!

Жена Герца тоже улыбалась и кивала.

– Слушаюсь, госпожа Ирилия! – ответил старик, опять кланяясь.

Толстушка выступила вперед, закрывая меня от молодухи.

– Конечно,– произнесла она – раб врет! Зачем такая вонючка хану?

Ирилия хлопнула в ладоши, и жена пастуха, с неохотой, отодвинулась.

– Что ты умеешь, раб? – спросила молодуха – За что великий Астахан забрал себе?

Я молчала, опустив голову. Петь для этих я не собиралась.

– Вот! – воскликнула толстушка – Совсем бесполезный! Но, по праву наш! Грец его нашел, и пленил!

– Это так! – кивнула Ирилия – Можете оставить, но, пока не клеймите! Дождемся Главу, пусть он решает! Только,– добавила она, поморщившись – пусть помоется. И одежду другую дайте!

– Да, жена Главы!– почти хором ответили муж с женой, кланяясь. Илирия удалилась, толстушка негромко сказала:

– Еще чего! Воду на него тратить! Завтра в озере помоется!

И повернулась к мужу:

– Пойдем в шатер, муж мой! Трапеза ждет!

Смотрела она, при этом, на Олива.

И мы двинулись между домишками, которые, при ближайшем рассмотрении, оказались из глины, смешанной с мелкими камнями, и, почему-то, именовались шатрами.

У пастуха и его жены был только один раб – Олив. Поэтому, супруги так в меня вцепились. Жил Олив к хижине, слепленной кое-как, из той же глины – сам сделал, и сделал неумело. На земляном полу лежал ворох сухой травы, на которой раб спал, вот и вся мебель. Эта избенка притулилась к сараюшке, где хранились дрова, одна из самых больших ценностей степи – их покупали у племен, живущих в предгорьях, в лесу. И Олив должен был по ночам не столько спать, сколько охранять эти ценности. Теперь он, с радостью, перепоручил это мне.

Но, величайшей ценностью степи были лошади, в чем мне предстояло убедиться, буквально, на своей шкуре.

А пока я спросила у Олива – покормят ли нас? И он ответил – как только пастух поест,напьется вина, и уснет, хозяйка принесет еды.

И, вскоре Кама прибыла, неся на куске шкуры кучу яств – и суп, и лепешки, и сыр. И вино. Все это она поставила перед Оливом, мне же вручила глиняную миску с похлебкой, кусок лепешки, и кусок жареного мяса.

– Иди отсюда, Вонючка! – сказала она при этом – На улице поешь!

Я вышла, села, прислонившись спиной к хижине, и съела все, что мне дали.

И пол ночи провела у хижины, слушая страстные вздохи и стоны Олива и Камы. Я старалась их не замечать, и мечтала поскорее оказаться в озере, в его теплой, почти горячей от солнца, воде, и, наконец, помыться.

Когда хозяйка ушла,раб позвал меня, отдал остатки вина, и предложить спать рядом с ним – так теплее. Я прислонилась к спине Олива спиной, и уснула.

И, почти сразу нас растолкала Кама – меня, так даже, попинала.

Оказывается, уже утро, и нужно ехать за водой. И мы отправились на озеро, находящееся недалеко от деревни.

Усевшись втроем на повозку, заполненную пустыми бурдюками, и запряженную лошадью, двинулись в путь. Всю дорогу раб и хозяйка ворковали, а подъехав к озеру, велели мне носить воду, и отошли от повозки, видимо, довольно далеко – я их не видела и не слышала.

Вода оказалась холодной – остыла за ночь, и приятного купания не получилось. Кроме того, лошадь постоянно пыталась подойти к кустам, отдаляясь от озера вместе с повозкой – там трава была более зеленая и сочная. Опасаясь, что конь уйдет слишком далеко, за что мне достанется от хозяйки, его выпрягла, отвела к кустам, к ним и привязала, а затем, залезла в озеро. Было холодно, но терпимо, да и мыться надо было по любому. И хорошо, что Кама и Олив отошли – я смогла раздеться. Кое- как помывшись, одела то, что мне дала хозяйка – старую одежду Греца, которая, хоть и была мне великовата, но не критично – пастух был невысок.

Выйдя на берег, я обнаружила Каму, хмуро на меня смотрящую, и удивилась – теперь то чем недовольна?

– Где лошадь?– тихо спросила хозяйка.

Я повернулась к кусту, что бы показать на коня, и замерла – его там не было! Лошади не было нигде!

– Где лошадь,Вонючка, я тебя спрашиваю? – повторила Кама. Я ничего не смогла ответить, только тупо на нее таращилась. Олив принялся кричать, зовя коня, но, понятно, что зря— вокруг голая степь с редкими кустиками, и коню от наших глаз укрыться негде. Лошадь сбежала, или ее украли…

Кама буквально зарычала, и кинулась на меня. Она лупила ногами и руками, а я только закрывала голову…

Устав, хозяйка села на землю, простонала:

– Нам больше никогда не купить коня! Столько денег больше не скопить!

И зарыдала, завыла, как по покойнику. Я тоже заплакала, вытирая рукавом кровь, капающую из разбитого носа. Нет, не от боли – от того, что случилось по моей вине.

Неожиданно, Кама замолчала, уставилась на меня, и зловеще произнесла:

– Получишь кнута! Столько ударов, сколько надо, что б сдох!

И она не шутила.

– Госпожа! – воскликнул Олив, и показал рукой вдаль. И мы с Камой увидели возвращающуюся лошадь.

– Великие боги! – воскликнула женщина, и кинулась, на удивление быстро, навстречу коню. И, обняв его за шею, стала что-то, ласково бормотать. Я тоже улыбнулась, продолжая размазывать кровь – какое облегчение!

Затем, мы набрали в бордюки, и загрузили в телегу воду, и отправились в деревню. Кама больше не ругалась – похоже, переживание, истерика и мое избиение вымотали ее.

Грец закончил с убийством баранов, и отправился пасти стадо, сокрушаясь, что не дождался Главу. С ним отправился и Олив, хотя Кама пыталась спихнуть меня. Но, какая от меня польза, если на стадо нападут волки?

Едва мы с хозяйкой успели разгрузить воду, пришлось отправляться встречать Главу, который, как раз, въезжал в селение. Моему изумлению не было предела – Главой оказался богундец, который руководил караваном, из которого меня забрал Аста. Ну и хорошо – подтвердит, чей я раб, и отправит в столицу!

Глава привез с собой несколько телег с разным добром, и немного рабов – остальных продали.

Начался пир, в честь возвращения Главы племени. Дикари уселись у костров, на которых жарились, варились и парились бараны. Богундцы ели, пили, пели, плясали, и толкали речи,восхваляющее Главу и великого хана Асту. Рабам тоже разрешили присутствовать – позади свободных граждан, которые, время от времени, кидали нам объедки.

Ко мне подсела дочка Камы и Греца, десятилетняя Мия. Она с интересом меня рассматривала, потрогала мои волосы, сказала, что помывшись я стал хорошеньким, и неожиданно предложила:

– Будешь моим мужем?

От неожиданности, я подавилась вином.

– Не сейчас, а когда мне исполнится четырнадцать! – уточнила девочка.

Я тоже ее рассмотрела— высокая для своих лет, и здоровая, как молодая лошадка.

– Я же раб! Как могу на тебе жениться? – смогла, наконец, ответить я.

– Выкуплю! – тряхнула головой Мия.

– Есть же свободные парни! Можно выбрать! – продолжала упираться я. Не могла же сказать, по какой причине жениться нам невозможно…

Мия вздохнула и объяснила. Она единственный ребенок Камы, значит, велика вероятность, что и у Мии будет мало детей, или не будет вообще. Поэтому, в жены девушку не возьмут, а только в наложницы, как дополнение к жене. Наложницей Мия быть не хотела – у них меньше прав и влияния, чем у жен.

– Женишься на мне? – опять спросила Мия, и мне пришлось согласиться – это еще не скоро, а расстраивать девочку не хотелось.

Но, что бы избавиться от ее общества, я, потихоньку, уволоклась в свою сараюшку. Спала плохо – надо было охранять дрова, а главное, лошадь. Теперь я очень боялась, что с ней, что- нибудь, случиться. И я просто дремала, под звуки богундских песен – как всегда, дикари пели у костров.

Утро началась позже, чем вчера, но более тяжко. Сначала отправили убирать последствия вчерашнего пира, вместе с другими рабами – таскать тяжелые котлы, убирать мусор и мыть золой посуду. При этом, все, даже рабы, норовили на меня наорать или пнуть – я была самая слабая. Я огрызалась, и даже, толкалась в ответ, пытаясь отвоевать место под солнцем.

Вернулась в хибарку, едва волоча ноги, и тут же новое указание – вытрясти ковры из "шатра" Камы.

Посмотрела, как устроено внутри жилищ богундцев. Очень просто – на стенах ковры, на полу тоже, и на них раскиданы подушки. "Комната" от "комнаты" отделены занавесками. И все. Готовили богундцы на улице, на простеньких очагах из камней. Ели там же.

Мне велели заняться напольными коврами, которые, как оказалось, устилали пол в несколько слоев. Ковры были огромными и тяжеленными. Таскаясь с ними, я даже упала несколько раз. Видя мои мучения, помогла Мия – позаботилась о будущем супруге. Вместе носить ковры было полегче.

Немного отдохнув, я получила новое задание – молоть муку. Как оказалось, это ад. Несколько рабов, налегая на веревки, ходили по кругу, двигая огромный плоский камень, лежащий на таком же, неподвижном. Спрашивать, почему это не делают лошади глупо, и так понятно – лошади слишком ценны, и предназначены для других дел.

Через час монотонного хождения по кругу, требующего напряжения сил – камень тяжелый, и двигался с трудом – у меня закружилась голова, и я едва не падала. К тому же, дышать приходилось мучной пылью, висящей в воздухе, как туман. А если кто-то из рабов замедлялся, то получал от надсмотрщика кнута.

К вечеру, чуть живая я добралась до своей каморки. Мия принесла мне поесть – супа, мяса лепешку и вина – и смотрела сочувственно.

После ее ухода я мгновенно уснула, но посредине ночи в ужасе проснулась, и пошла проверять дрова и лошадь.

Потом не могла уснуть – болело тело, и напал кашель , то ли от мучной пыли, то ли, от купания в холодном озере.

Я размышляла – что будет дальше? Такая адская жизнь не выносима! Главе, видимо, про меня не доложили, не до рабов ему. Или,Илирия про меня забыла. А уж Кама напоминать не будет! Значит, надо попасться на Главе на глаза!

Надеяться на то, что админы игры меня спасут, не приходилось. Они наблюдали за Элейн, потому что она была принцесса, жила во дворце, и была фавориткой императора. И, думаю, с нетерпением ждали, когда мы с Даниэлем займемся любовью. Ведь Эль была красавица! А на страшненькую женщину, одну из тысяч рабов, внимания не обращали. На точку я не явилась, но и не умерла, иначе бы вернулась. Значит, у меня все нормально…

Раздался шум, крики, я вскочила и выбежала на улицу – вдруг воруют лошадь? Но, было еще хуже – на деревню напали.

Глава шестая

Селение горело – хотя, чему в нем гореть, непонятно. Глине? Вокруг вопили женщины и дети, мелькали силуэты всадников и бегущих людей. И свистели, невидимые в темноте, стрелы.

А я, вместо того, что бы быстро юркнуть обратно в мазанку, стояла, тупо таращась в ночной сумрак. И достоялась – тело обвила веревка, и меня дернуло вперед. Конечно, я упала, меня поволокло, но теперь я старалась поднимать голову, что бы не царапать лицо, и прятать руки. "Опять!"– тоскливо подумала я, прежде чем резко рвануло вверх, огромные лапы перехватили, и кинули поперек коня. Лошадь понеслась, и, судя по отдаляющимся крикам, прочь от деревни. А я лежала поперек крупа, вниз головой, и свесив ноги. Когда от такого положения стало мутиться сознание, мы остановились, и меня скинули с коня. Я опять грохнулась об землю, слабо пискнула от боли, почувствовала пинок, и поползла туда, куда пинали. Немного очухавшись, обнаружила себя в куче таких же перепуганных и отупевших людей. Дальше – уже знакомо. Нас подняли , кнутами и пинками, связали, построили в шеренгу и погнали по степи. При этом обнаружилось, что из нашей деревни схватили только несколько человек. Налетели, похватали людей – и умчались. И надо же им было забрать меня! Бесполезную и слабую…

Кто были напавшие не известно. Ругались по— богундски, выглядели так же, но это ничего не значило.

Сколько часов мы шли – не знаю. Днем стало очень жарко, а надо спешить— подгоняли кнутами, видимо, опасаясь погони и возмездия. Хуже всего, что я была босиком. Степная земля казалась раскаленной, а трава нестерпимо колючей. Остановились только вечером, как обычно – у озерца. Рабы ринулись пить, мешая лошадям, и получая, за это, кнутами. Припала к грязной луже и я… А потом, вместе с другими, дралась за куски черствой лепешки, брошенной в толпу…

Потом рабы уснули, и я тоже, спасаясь от действительности и боли в израненных ногах, в тумане забытья. Проснулась из-за криков и свиста стрел – опять напали – и уже не испугалась, и не удивилась – привыкла. Светало, и я хорошо видела напавших – огромных воинов на огромных конях. И Асту, носящегося по полю, рубя мечом направо и налево, как черный демон. Наверное, хан мне просто кажется, видится воспаленным, от жары и мучений мозгом. Но мне пофиг. Выбравшись из кучи людей, бреду среди мечущихся лошадей, и машущих мечами всадников, иду к тому, от кого жду избавления, и бормочу:

– Аста! Я не сбегала – меня схватили и увели! Забери меня! Забери! Или убей!

Меня сбили конем, но я подняла голову, нашла глазами того, кого считала ханом, и продолжила бормотать. И поползла к нему, по мокрой и скользкой, от крови, травы, среди трупов, корчащихся раненых, свиста стрел, слившихся в сплошной гул воплей и лязга мечей, не обращая ни на что внимания. Каким-то чудом, ни кони, ни мечи, не стрелы меня не задевали. У меня была цель – Аста, и я двигалась к нему с маниакальным упорством. А он ускользал и удалялся, носясь по полю битвы.

А потом сильная рука схватила меня за шиворот, и кинула на круп коня. И я опять повисла вниз головой. Но, на этот раз у меня была цель , и уж не знаю как, я смогла – ерзая, извиваясь, цепляясь за лошадь руками – усесться позади всадника, и обхватила его за талию, что бы не свалиться. И почувствовала сладко-дымный, знакомый аромат, на этот раз смешанный с запахом крови… Уткнувшись лицом в волосы, закрывающие широкую кольчужную спину Асты, заплакала – теперь уже, от облегчения. Астахан был единственный из прошлой жизни, в этой реальности, в этой степи. И он был единственный, с кем можно ничего, и никого не бояться.

Конь несся рысью прочь от битвы. Впрочем, наверно там все кончено. Что будет с похитителями и их жертвами, меня не волновало – главное, сама в безопасности.

Неожиданно, лошадь замедлилась и остановилась. Я замерла и сжалась – опять выкинут, и бросят? И,еще сильнее сцепила руки.

– Хватит мазать меня соплями! – произнес Аста, и убрал волосы, перекинул их на грудь. Я встрепенулась, и слегка отодвинулась. Мы продолжили путь, а я осмотрелась.

Аста был не один – в той же компании из десяти всадников, с которой был и тогда.

Ехали мы долго,уже неспешно, и не останавливаясь. Оказывается, моих похитителей догнали не очень далеко от столицы – местность стала знакомой. Деревеньки, перелески, стада и караваны, то и дело попадались на пути.

И вот она, столица Богунда! Миххор, что в переводе с богундского – Белый Город. И, насколько я знала, единственный большой город в Богунде.

Я узнала Миххор, так как видела рисунки и картины с его изображением. Крепостная стена из красного камня, возле которой плотными рядами, на несколько километров во все стороны, расположились глиняные избушки, шатры, и каменные домишки. И, рынок. Все пространство, не занятое строениями, было завалено товарами, и заполнено людьми – продавцами и покупателями.

Мы въехали в огромные ворота, которые услужливо распахнулись перед нами, и оказались на огромной площади, которую окружали белокаменные дома. Вот почему Белый Город!

На площади собрался народ, который радостно шумел, приветствуя возращение правителя.

Миххор оказался светлым, прекрасным, и пустынным. С площади мы выехали на широкую улицу, окруженную деревьями, и, совершенно пустую. Изредка попадающиеся прохожие при виде Астахана торопливо склонялись, и стояли так, пока мы не проедем. А еще меня поразили множество фонтанов. В степи, где дефицит воды!

Мы въехали в еще одни ворота, и оказались на другой площади, поменьше, с выстроившимися склонившимися людьми – видимо слугами и придворными. Площадь эта находилась возле входа в белый дворец. Меня удивила одежда собравшихся: Как и в Ассине, во время встречи императора, подданные хана тоже выстроились кланами, но, каждая группа была одета в одежду определенного цвета. У одних она была богатая и роскошная, у других простая, но, одинакового для клана цвета.

Отдельно стояли несколько девушек, в белых с золотом одеждах, а чуть поодаль от них – немолодая женщина в голубом, и мужчина в черном.

Хан остановил коня, которого сразу же подхватил под уздцы подбежавший мальчишка, и спрыгнул на мощеную светлым камнем площадь. Я тоже стала слезать, но это было трудно – израненные ступни распухли и от прикосновения к стремени их словно ожгло огнем.

Подбежал еще парнишка и помог мне слезть. Однако, стоять я не могла, и сразу села – плюхнулась – на брусчатку.

Между тем, хан подошел к белозолотым девушкам, и, слегка коснулся волос одной из них – очень красивой, хотя и типичной богундки.

– С возвращением, Великий Правитель! – воскликнула она – Мы так ждали! Переживали!

– С чего? – усмехнулся хан – Что со мной могло случиться?

К нему приблизились мужчина в черном и женщина в голубом. Аста что-то сказал женщине, кивнув на меня, и удалился, в сопровождении девушек и мужчины в черном, во дворец. А ко мне подошла женщина в голубом.

– Меня зовут Галла, и я управляю дворцом Великого Хана! – представилась она – Как твое имя?

– Ли! – ответила я.

Галла посмотрела на мои ноги, и велела слугам отнести меня к лекарю, что они и сделали. Доктор, немолодой мужчина, внешность которого я бы назвала европейской, намазал мои лапы мазью, забинтовал белой тряпочкой, и меня отнесли в мою комнату. В мою, отдельную, комнату! Потом принесли поесть – шикарную еду! Суп, мягкие лепешки, и напиток, напоминающий чай.

Поев, я уснула, и проспала почти сутки, просыпаясь поесть, и на перевязку. Как только раны стали заживать, я сходила в баню для слуг, выбрав момент, когда там никого не было.