Амелия. Повёрнутое время

С этого дня их отношения изменились. При каждом удобном случае юноша пытался заговорить с ней. И это уже не выглядело обычной учтивостью, ему, действительно, было интересно её мнение. Теперь они часто обсуждали любимые книги, иногда – политику. Мистер Ричардс, читая перед завтраком газеты, всегда разговаривал вслух, делясь с Амелией новостями, и она была в курсе всех важных событий, происходящих в мире.

Так уж получилось, что именно девушка придумывала темы для разговоров с Кристианом. Она готовилась к его приходу, читала книги, находила интересные статьи. Её забавляло, что он считает её очень умной, рассудительной и сведущей во всех вопросах. Парень совсем не стеснялся спрашивать у неё совета. Иногда они спорили до хрипоты, а иногда, наоборот, молча сидели близко друг к другу и рассматривали старинные карты или гравюры в книгах.

В такие моменты сердце девушки начинало биться в груди, как сумасшедшее. С каждым днём она испытывала всё более сильное влечение к Кристиану. Она чувствовала рядом его тепло, слышала голос, ощущала дыхание, видела его яркие зелёные глаза… но он не принадлежал ей. Ах, если бы она могла хоть раз прижаться к нему, почувствовать его объятья! Хотя бы на одну секунду. И пусть она потом сгорит со стыда, пусть её сердце остановится, но ради этого мгновенья она не боится умереть.

К сожалению, Кристиан не испытывал к ней таких же чувств. Он считал её подругой, с которой можно общаться на любые темы, которая не высмеет, не укорит и не обидит. Он даже не стеснялся говорить при ней о том, какие девушки его привлекают. И хоть отец Амелии и мистер Ноэл многозначительно улыбались, видя, как их дети сдружились, а тётушка Шарлотта в шутку называла Кристиана женихом, девушка понимала, что она не пара такому красавцу.

Так продолжалось почти год. Амелии исполнилось шестнадцать. Кристиан тоже повзрослел. Он стал выше и раздался в плечах. Теперь его уже трудно было назвать юношей, это был молодой мужчина с пробивающейся щетиной на подбородке и над верхней губой. Голос его стал более низким и бархатистым.

Этот голос буквально сводил Амелию с ума. Их общение стало превращаться для неё в сплошную пытку. Всё чаще девушка ловила себя на том, что рядом с Кристианом забывает, о чём говорила. Мысли её начинали путаться, дыхание сбивалось, а слова, что хотела сказать, куда-то терялись. Амелия стала нервной и раздражительной. Всё падало у неё из рук. Она часто плакала без причины, иногда впадала в уныние или испытывала равнодушие ко всему, что происходило вокруг.

По ночам её мучила бессонница. Перед глазами возникал образ Кристиана. Он словно нарочно улыбался, смотрел нежным умоляющим взглядом, протягивал к ней руки. Пару раз Амелия забывала, что всё это ей только кажется. Она в ответ тоже протягивала ладонь, гладила Кристиана по щеке, и… тут же понимала, что пальцы её касаются не его лица, а всего лишь подушки.

После Рождества молодой мистер Шерман стал появляться в доме Ричардсов всё реже. Его отец возлагал на сына большие надежды, и Кристиану приходилось проводить много времени за учёбой и даже выполнять какие-то поручения в министерстве.

Когда его долго не было, Амелия словно впадала в спячку, делалась ко всему равнодушной и вялой. Ей не хотелось ни есть, ни пить, ни разговаривать с кем бы то ни было. В такие дни девушка ссылалась на плохое самочувствие и просила оставить её в покое. Отец лишь качал головой и делал вид, что верит в её мнимые болезни, но тётушку Шарлотту такое положение дел не устраивало. Она была женщиной умной, и, конечно, давно разгадала причину страданий племянницы.

Однажды, когда Амелия не вышла из своей комнаты ни к обеду, ни к ужину, родственница не выдержала и явилась к ней сама. Увидев, что девушка лежит на кровати в платье и туфлях, тётушка Шарлотта сильно рассердилась.

– Что же ты, дорогая моя, лежишь в верхней одежде, и даже не спустилась в столовую? – гневно вопросила она, входя в комнату. – Отец тебя ждал, хотел рассказать о том, что вас пригласили на бал к послу.

– Ах, тётушка, вы же видите, что мне нездоровится, – тихо проговорила Амелия. – Вряд ли я смогу присутствовать на приёме. Так и передайте папеньке.

Девушка отвернулась, считая разговор оконченным, но родственница уходить не собиралась.

– В таком случае придётся пригласить доктора, вдруг у тебя серьёзная болезнь. Возможно, это даже заразно. Гостей в дом пускать, пока не следует. Надо сообщить мистеру Шерману об этом, а то вдруг он опять явится на ужин с сыном.

Амелия тут же подскочила на кровати.

– О нет! Пусть они приходят! Я не настолько сильно больна!

Девушка подбежала к тёте и умоляюще прижала руки к груди.

– Как же не больна? – ахнула Шарлотта. – Вот же: и глаза блестят лихорадочно, и лицо бледное, и губы дрожат! Пусть я и не врач, но вполне могу поставить точный диагноз: у тебя, милочка моя, определённо присутствует болезнь, и название ей – влюблённость.

Амелия, не в силах вымолвить ни слова, только отрицательно мотала головой. Шарлотта подхватила её под локоть, подвела к кровати, усадила на край и сама села рядом.

– Уж не считаешь ли ты меня совсем старой, слепой и выжившей из ума? – строго проговорила она. – Думаешь, я не видела ваших воздыханий с мистером Кристианом? Думаешь, не замечала, как ты смотришь на него? Даже слуги уже говорят об этом, а отец твой давно с мистером Ноэлом о помолвке шепчутся.

Амелия почувствовала, как лицо её начинает гореть от прихлынувшей к нему крови. Боже, как это неприлично! Она и не предполагала, что её чувства к Кристиану видны окружающим. Наверное, все осуждают такое поведение.

– Но мы… – она с трудом сглотнула, подступивший к горлу комок. – Мы всего лишь друзья.

– На друзей так не смотрят, – припечатала тётя Шарлотта, – и не плачут, не страдают так, когда их долго нет.

– Я не знаю, – пролепетала девушка, опуская глаза и чуть не плача. – Я никак не могу заставить себя не думать о нём. Я пыталась, правда.

– Но, зачем?! – старая леди коснулась её руки. – Вы будете прекрасной парой! Всё так замечательно складывается! У вас одинаковый социальный статус, ваши родители будут только рады. Ты не представляешь, дорогая моя, какая редкость для женщины нашего положения выйти замуж по любви! Ты просто счастливица! Кристиан – замечательная партия, он достигнет больших высот в карьере и так тебя любит!

– Нет, – Амелия не смогла сдержать слёз. Они хлынули из глаз ручьём. – Он не любит меня. Я некрасивая и хромая. Кристиан относится ко мне, как к другу. Он рассказывал, какие девушки ему нравятся.

Тётушка обняла племянницу за плечи и прижала к себе.

– Что это за глупости? Я же видела, с каким восторгом он на тебя смотрит. Поверь, уж я-то знаю, каким взглядом мужчины одаривают тех, в кого влюблены. Ты очень красивая, а хромота почти незаметна. А ещё, ты очень добрая, весёлая и умная девушка. Иногда, правда, слишком умная. Мужчины предпочитают, чтобы женщина была глупее их. Что там твой Кристиан говорил про других девушек?

– Он упоминал, что ему нравятся такие, которыми можно восхищаться каждую минуту, которые умеют обратить на себя внимание мужчины и знают, как его увлечь. Его отталкивают слишком болтливые особы и те, кто навязывает своё общество. Я совсем не подхожу под описание идеала. Ему нравятся роковые красотки, от которых сходят с ума.

Амелия безвольно опустила руки и снова едва не разрыдалась.

– Ах, какая же ты ещё, в сущности, глупышка, – улыбнулась Шарлотта. – Надо же так всё перевернуть с ног на голову! Хотя, как тебя винить, если ты совсем не знаешь мужчин. Они ведь мыслят совершенно иначе, чем мы. Твой Ромео хотел сделать комплимент тебе, но, видимо, побоялся выразить свой восторг открыто, ведь ты при нём стараешься показать себя слишком умной и независимой. Вот он и намекал, что восхищается тобой каждую минуту, что ты знаешь, как привлечь его внимание, чем заинтересовать. Он всего лишь пытался сказать, что ему с тобой всегда интересно и приятно находиться вместе. Влюблённые мужчины порой с трудом могут справиться со своими эмоциями, а уж озвучить свои ощущения и чувства – подавно.

Амелия с трудом подняла на тётушку заплаканные, красные от слёз глаза.

– Но он же говорил, что не может терпеть болтушек и навязчивых девиц, а ведь я только и делаю в присутствии Кристиана, что болтаю без умолку и не оставляю его в покое.

Шарлотта достала из рукава белый тонкий платок и принялась вытирать племяннице слёзы.

– Твой красавчик приезжает сюда исключительно ради тебя. Он слушает тебя открыв рот, беседует, спорит. Это не пустая болтовня, а общение. Наверняка он жаловался на молодых барышень, что способны рассуждать только о модных шляпках, да пересказывать сплетни.

Амелия всхлипнула и жалобно посмотрела на родственницу.

– Ах, тётушка, неужели я могу ему нравиться? Почему же он никогда не говорил мне этого?

– Не оттого ли, что ты слишком строга с ним? Я замечала, что как только он пытается говорить комплименты, ты оборачиваешь всё в шутку или переводишь разговор на другую тему.

– Мне кажется, что все эти фразы: «Как вы сегодня прекрасны» или «На вас такое очаровательное платье» – это всего лишь вежливое обращение, которое положено говорить любой женщине.

– Пора тебе уже научиться отличать искренние комплименты от дежурных фраз, поэтому скоро мы отправимся на бал. Думаю, что твой Кристиан тоже прибудет туда со своим отцом. Невеста ты у нас состоятельная, многие кавалеры почтут за честь танцевать с тобой. Вот пусть молодой мистер Шерман и увидит тебя в высшем свете. Если будешь слушать мои советы, то ещё до окончания бала он признается тебе в своих чувствах.

8

Следующие три недели были заняты приготовлениями к предстоящему балу. Мистер Ричардс хотел, чтобы первый выход в свет его дочь запомнила на всю жизнь и осталась довольна. А вот сама Амелия очень сомневалась в том, что своей хромотой сможет произвести на балу благоприятное впечатление. В отличие от других богатых лондонских красоток, она никогда не жаждала блистать на праздниках и кружить головы кавалерам.

Она сказала об этом отцу, и он признался, что его практически вынудили принять это приглашение на бал. Мистер Ричардс был в хороших дружеских отношениях с графом Сэвилом. Тот часто ездил по дипломатическим делам в Индию, а по возвращении обязательно приглашал лучших друзей в свой джентльменский клуб.

Из последней поездки граф привёз множество интереснейших приобретений и собирался по этому поводу устроить бал. Имелась ещё одна причина…

– Пора бы моему старшему сыну Генри подумать о женитьбе, – в который раз уже повторял граф, раскуривая длинную трубку. – Я ведь уже дважды устраивал балы, но этот повеса так и не смог выбрать себе невесту. Придётся, видимо, этим заняться мне.

Все присутствующие знали, что на самом деле подходящая партия для Генри давно уже выбрана, но необходимо было соблюсти приличия. Впрочем, по большому счёту бал нужен был для того, чтобы граф мог похвастаться привезёнными новинками, а также для того, чтобы развлечь графиню, которая так долго скучала всё то время, что муж был в отъезде.

Несмотря на всеобщую осведомлённость о планах хозяина клуба, джентльмены важно закивали головами, соглашаясь с графом уже в который раз.

– Но Генри ещё так молод! – прервал одобрительный гул барон Уолтон. Он был давним приятелем графа и всегда имел наготове подходящие фразы, чтобы поддержать разговор. – Вашему сыну всего лишь двадцать пять, он впервые побывал с вами в индийских колониях, можно сказать, только мир начал познавать, занялся карьерой, а тут ещё и жена появится!

Джентльмены опять одобрительно загудели и закивали головами.

– Согласен, друг мой, на женщин, несомненно, приходится тратить много внимания и времени, но без них – никуда. Я ведь женился как раз в его возрасте, и, как видите, только выиграл от этого. Мне не терпится поскорее увидеть внуков. Так что бал состоится! Это дело решённое. Надеюсь, джентльмены, увидеть всех вас на празднике.

Мистеру Ричардсу удавалось прежде избегать шумных светских развлечений. Он надеялся, что и в этот раз приглашение минует его, ведь все знали о смерти его жены и несчастье, произошедшем с дочерью, но сегодня граф неожиданно подошёл к нему и, взяв под локоть, отвёл в сторону.

– Дорогой мой друг, слышал, сколько сил, средств и времени вы тратите на лечение дочери. В этот раз я привёз с собой удивительного лекаря-индуса. Не поверите, но он спит прямо на острых гвоздях, вбитых в доску, и питается исключительно фруктами. Удивительно, но с помощью массажа этот врачеватель излечил спину моему камердинеру, когда тот упал с лестницы. А ведь лучшие лондонские врачи разводили руками и ничем не могли помочь. Я мог бы одолжить вам своего индуса, возможно, он и вашей малышке поможет.

– Я безгранично благодарен вам за заботу, граф, – ответил мистер Ричардс. – К счастью, всё уж позади. Мы прекратили лечение. Амелия вполне здорова, и она уже не та крошка, что вы помните. Ведь ей исполнилось шестнадцать.

– Вот как?! – граф, похоже, был искренне рад такому повороту событий. – Подумать только, как быстро бежит время! В таком случае, я буду настаивать, чтобы на предстоящем балу вы присутствовали с юной мисс Ричардс. Нет-нет, возражения не принимаются! Вам не удастся и далее прятать сей драгоценный бриллиант за семью стенами! Пора уже молодой леди увидеть высший свет!

Граф был настроен очень решительно и не принимал отказа. Пришлось отцу Амелии уступить, хоть он и понимал, что вывести дочь в высшее общество стоит целого состояния. Но это было делом чести, да и портить отношения с графом – значило бы навредить своей карьере.

Первым делом предстояло объехать самых дорогих лондонских портных, чтобы заказать бальное платье. И тут уж ни в коем случае нельзя было экономить, ведь наряд девушки даёт понять окружающим, состоятелен ли её отец и насколько он щедрый.

Конечно же, платье дебютантки должно подчёркивать её нежность и невинность и быть пронзительно белым или с едва различимым цветовым оттенком. К нему полагалось приобрести перчатки, сумочку, веер, и ещё множество различных необходимых аксессуаров.

Особое внимание пришлось уделить обуви. Для Амелии требовались специальные туфли с разной толщиной подошвы. Они должны быть настолько удобными и лёгкими, чтобы даже во время быстрых танцев никто не заметил хромоту девушки.

Мистеру Ричардсу пришлось раскошелиться и на дополнительных учителей по танцам, французскому языку и светским манерам. Амелия была достаточно образованной девушкой, но для бала требовалось отточить эти умения до совершенства, ведь любую даже самую малую оплошность сплетницы раздуют до катастрофических размеров.

На последнем балу граф Сэвил попросил одну из прелестниц исполнить на пианино музыкальное произведение, дабы порадовать гостей. Девушка сыграла недостаточно хорошо, и тут же бедняжку заклеймили, навесив на неё ярлык необразованной, ленивой и глупой особы. Сплетни так сильно разрослись, что несчастную перестали приглашать на балы и званые вечера.

Мистер Ричардс решил перестраховаться и нанять дочери нового учителя музыки. Амелия вполне сносно владела пианино, могла сыграть пару незатейливых этюдов, но отцу этого казалось мало. Ему хотелось, чтобы дочь разучила какое-нибудь сложное произведение и при случае могла поразить гостей графа музыкальным талантом.

К сожалению, найти подходящего учителя музыки, отвечающего всем нужным параметрам, не получилось. С приходом сезона балов всех лучших преподавателей расхватали. Оставшиеся были не настолько хороши, и мистер Ричардс, решив рискнуть, нанял на работу некоего мистера Энтони Глора. Кандидат в учителя казался всем хорош, но у него имелись два существенных недостатка: он был довольно молод и хорош собой.

Для девушки на выданье такой учитель категорически не годился. Его присутствие в доме могло вызвать ненужные сплетни и подозрения. Впрочем, если соблюдать все предосторожности, то сплетням не останется ни одного шанса. К тому же услуги преподавателя музыки потребуются на непродолжительное время.

Мистер Ричардс выяснил, что Энтони Глор принадлежит к аристократической семье, которая разорилась из-за пристрастия отца семейства к азартным играм. Им даже пришлось продать поместье, чтобы покрыть все долги. Но сам Энтони никогда и ни в каких махинациях замечен не был.

Рекомендации от прежних нанимателей у него имелись только самые хвалебные, но, как правило, приглашали учителя на небольшой срок, видимо, тоже опасались, что он может оказаться охотником до богатого приданого. Увидев лощённого и чересчур услужливого молодого человека, мистер Ричардс решил внимательно за ним приглядывать.

Амелия тоже удивилась появлению учителя-мужчины в своей комнате для занятий. Мистеру Глору на вид было немногим больше тридцати лет. Он имел средний рост, ладную фигуру и привлекательное, хоть и чуть вытянутое вперёд лицо. С первых же минут он показался Амелии чем-то похожим на лиса, возможно, формой лица, прищуренными глазами или хитроватой улыбкой тонких губ, обрамлённых чёрными усиками-стрелками. Голос у Энтони Глора тоже оказался тихим и вкрадчивым. Он представился, учтиво поцеловал руку мисс Ричардс, попав губами чуть выше запястья и виновато улыбнулся.

В это мгновение Амелия почувствовала, как её сердце сжалось от напряжения, словно хотело предупредить хозяйку о чём-то.

9

Три недели пролетели, словно три дня. С утра до вечера Амелия была занята приготовлениями к балу. Требовалось часто ездить на примерку платья в другой конец Лондона. Несколько раз она с отцом и тётушкой бывала в театре, опере и музее. Нужно было узнать обо всех новинках культурной жизни, чтобы при случае поддержать разговор и не прослыть невеждой.

Занятия с учителями занимали всё свободное время, оставляя крохи его лишь на еду и сон. Преподаватели по танцам, французскому языку и этикету оказались очень строгими и требовательными, а вот учитель музыки Энтони Глор, напротив, был мягок и отзывчив. У Амелии даже с ним возникло что-то похожее на дружбу.

Тётушка Шарлотта, приставленная отцом следить, как проходят уроки, сразу принималась клевать носом едва слышала первые аккорды. Она чистосердечно призналась, что плохо разбирается в музыке, потому что она наводит на неё сонливость. Как только Амелия начинала играть на пианино, веки тётушки становились тяжёлыми и опускались.

Энтони обычно занимался с девушкой игрой на пианино около часа, а затем разрешал ей перебраться в кресло и отдохнуть. Он сам садился за инструмент и начинал играть. Ах, как великолепно он это делал! Едва его пальцы касались клавиш, как он преображался. На людях мистер Глор держался, словно натянутая струна, сдерживая свои чувства и эмоции, но, когда слышалась музыка, его сдержанная показная холодность растворялась.

Он виртуозно умел передавать через мелодию человеческие чувства. Клавиши от его касаний как будто плакали и смеялись, музыка то накатывала, нагоняя страх, то звучала нежно и успокаивающе, словно ласкала душу. На лице музыканта в это время отражались тени эмоций. Казалось, он пытался спрятать их, но они проявлялись в едва уловимых движениях уголков губ, в подъёме бровей или подрагивании ресниц.

Если у Кристиана лицо казалось слишком подвижным, и все чувства явно читались на нём, то у мистера Глора, словно имелась маска, которая становилась чуть прозрачнее, когда он пропускал через своё сердце музыку. Зато пальцы Энтони выдавали его с головой. Они жили какой-то своей жизнью, становясь то гибкими, нежно ласкающими клавиши, то жёсткими, отбивающими по ним чёткий ритм.

Амелия любовалась тем, как он играет. Она словно зачарованная впивалась взглядом в уверенные движения рук и в глаза музыканта. Ах, почему же он сдерживает себя? Ей так хотелось увидеть каким будет лицо Энтони в моменты эмоционального подъёма, радости или печали без этой «маски». Человек, который так тонко чувствует музыку, наверняка так же остро может ощущать и проявлять свои чувства.

Иногда, пока тётушка Шарлотта сладко посапывала в кресле, им удавалось поговорить. Делать это приходилось почти шепотом под музыкальное сопровождение, но у Энтони был острый музыкальный слух, и он понимал слова девушки, даже когда она говорила очень тихо.

Сначала их тайные беседы касались только музыки. Мистер Глор говорил, что Амелия лучшая его ученица и очень талантливая потому, что она хорошо чувствует любую мелодию, пропускает её через своё сердце. Энтони уверял, что если девушка будет стараться, то талант себя проявит.

Амелия жаловалась, что очень устаёт от подготовки к балу и сильно нервничает. Тогда мистер Глор стал рассказывать о том, как сам посещал балы, пока их семья не разорилась. Девушка из его историй узнавала светскую жизнь изнутри с её тайнами, интригами и лицемерием.

Преподавательница по этикету миссис Флетчер требовала от Амелии только знания правил, а Энтони делился практическими навыками, которые могли пригодиться неискушенной в светских хитростях дебютантке.

Через несколько дней Амелия так сдружилась с мистером Глором, что не заметила, как стала делиться с ним своими душевными переживаниями. Она всё ещё сомневалась, что нравится Кристиану. Ей было сложно понять его «мужское» поведение, и разъяснить его поступки смог бы только другой мужчина.

Мистер Глор успокаивал Амелию, говорил, что она очень мила, и Кристиан наверняка влюблён в неё. А то, что парень не проявляет своих чувств, говорит только о его природной скромности. Нужно всего лишь дать ему время для того, чтобы он поборол робость и начал действовать. Энтони умел говорить убедительно. После разговора с ним Амелии становилось легче на душе.

Наконец, наступил знаменательный день. С самого утра дверь в дом Ричардсов не закрывалась. Слуги, лакеи, портные, модистки – все они носились туда-сюда, словно на пожаре. Амелию дёргали во все стороны одновременно, одевая, сооружая причёску, поучая как себя вести. Собраться на бал было не простым делом. В комплект одежды входил и корсет, и тонкая рубашка из батиста, которая надевалась под него, и накрахмаленные панталоны, и нижняя шелковая юбка, и турнюр. Затем следовало облачиться в само платье и нацепить украшения. Ко всему этому прилагались сумочка, веер и карне. Амелии было душно и утомительно. Хотелось вырваться и бежать, куда глаза глядят, но она собрала всю волю в кулак и стойко терпела, молясь про себя и успокаиваясь тем, что скоро этот кошмар закончится.

После обеда, на котором девушка от волнения не смогла проглотить ни кусочка, стали собираться в дорогу. Путь предстоял неблизкий. Наконец сборы тоже закончились и экипаж отправился в путь. Мистер Ричардс был в белоснежной рубашке с высоким воротником, в жилете и фраке. На голове его красовался цилиндр, на шее платок, скреплённый заколкой с бриллиантом. Тётушка в платье цвета морской волны выглядела лет на десять моложе. Амелия, как и положено дебютантке, облачилась в белое. Плечи её были открыты, причёску украшали полураспустившиеся бутоны роз, в ушах покачивались маленькие изящные серьги с россыпью изумрудов, а на шее – кулон.

Всю дорогу Амелия провела словно в оцепенении. Она боялась лишний раз пошевелиться или вздохнуть в тугом корсете, и даже не слышала, о чём говорят отец и тётка. Дом графа Сэвила казался настоящим дворцом. Все окна огромного трёхэтажного здания сияли огнями. Вдоль дороги, ведущей к нему, тоже горели фонари. Прибывающие экипажи даже учинили небольшой затор, и Ричардсам пришлось слегка поволноваться, прежде чем они смогли подъехать к входу.

Гости поднимались по широкой лестнице, где у дверей их встречала сама хозяйка дома – графиня Сэвил в шикарном алом платье со шлейфом, расшитым золотыми нитями, с высокой причёской, украшенной рубиновой диадемой, по плечам струилась полупрозрачная накидка, концы которой развевались на ветру, как фантастические крылья. Выглядела она великолепно. С годами графиня не потеряла красоту и изящество.

Графиня так радушно приветствовала Ричардсов, словно они являлись её лучшими друзьями. Последовал взаимный обмен светскими любезностями. Дебютантку представили леди Сэвил. Они обменялись несколькими фразами, и, хоть девушка сильно робела, у неё получалось отвечать на вопросы хозяйки дома толково и внятно. Графиня осталась довольна собеседницей и сказала, что желала бы чаще видеть девушку в своём доме.

Затем леди Сэвил переключила своё внимание на мистера Ричардса. Отец Амелии не раз бывал на званых вечерах и в совершенстве освоил правила изысканных бесед. Пока не закончилось «расшаркивание», Амелии пришлось, скромно потупив взгляд, топтаться рядом. К счастью, это длилось недолго. По лестнице поднимались ещё гости, и графиня переключила внимание на них. Ричардсам позволили пройти внутрь помещения.

Лакей проводил их в главный зал, залитый ослепительным светом. Здесь находился оркестр, играла лёгкая музыка. Зал оказался огромным, с колоннами, с лепниной по стенам и потолку, с лакированным блестящим полом. У Амелии даже дух перехватило от такого великолепия.