Собирай и властвуй

Она быстро собирает колоду, убирает в ларчик, поправляет ночную рубашку:

– Да, конечно, я не занята.

Кунг входит: в правом глазу линза, какие используют ювелиры, в руках стрела, разгорячён.

– Погляди-ка на наконечник, что скажешь?

– Не знаю… – Рута пожимает плечами, – зелёным чуточку светится, словно гнилушки.

– В самую точку, маленькая, в самую точку! – плоское лицо алхимика озаряет улыбка. – Краак заказал снасть для охоты на гарпий, а с гарпиями, сама знаешь, шутки плохи…

– Краак? – морщит нос Рута, – это тот ярл, похожий на борова?

– Да… то есть, нет, не стоит сравнивать его с боровом, – Кунг хмурится. – Слушай же, что говорю!

– Да-да, хорошо, – Рута послушно смотрит на кончик стрелы.

– Так вот, сперва ничего не получалось, даже близко не удавалось подобраться, но стоило мне соединить камнесталь с настоем инеистого щавеля, как заклинание сложилось! Именно щавель, именно в наших широтах даёт интересный эффект…

Разговор, который вернее назвать монологом, продолжается ещё долго, заканчивается, как обычно, в постели. Любиться с Кунгом – нечто особенное, но сравнение Рута быстро нашла: грифон. То спокойный полёт, то падение камнем вниз, то острые когти боли, то мягкие подушечки ласки. После он, по обыкновению, курит трубку, а она, по обыкновению же, спрашивает о разном. Ответы всегда обстоятельные, слушать одно удовольствие. И не столько в новых знаниях дело, сколько в том, чтобы снова почувствовать себя маленькой девочкой.

– Вот ты говорил о щавеле, он же волшебный, так? – воркует Рута. – Чем тогда волшебные растения отличаются от артефактов?

– Начну издалека, – Кунг выпускает колечки дыма, – позволишь?

– Конечно, люблю, когда издалека.

– Вот и славно. Суть волшебства, как я тебе объяснял, в Ихоре. Урок с матрёшками, надеюсь, не запамятовала?

– Да помню я, помню, – Рута хихикает. – Если ковырять от самой маленькой, которая в серединке, которая самая главная, то можно проковырять дырки во всех остальных – это и будет Дыра.

– Именно, – кивает Кунг. – Мы же, алхимики, взаимодействуем с Ихором на уровне самой большой матрёшки – матрёшки мира физического.

– То есть, – Рута проводит над головой круг, – вот этого.

– И опять верно. Теперь отвечу на вопрос.

– Да уж, хотелось бы, – вздыхает Рута, – пока я не забыла, о чём спрашивала…

– Терпение, маленькая, терпение, – Кунг смеётся. – У волшебных растений и животных отец один – Ихор, у артефакта же отцов два – Ихор и алхимик, вот в чём отличие. Обработать волшебный камень может и ювелир, изготовить артефакт – исключительно мастер предметного волшебства.

– Ах, вот оно что…

– Да, суть именно в этом. Работая с вещью, алхимик в прямом смысле вкладывает в неё частицу себя, частицу своей силы.

– Значит, – спрашивает Рута, – для создания артефакта высокой силы нужен же и высокой силы чародей?

– В самую точку.

– А вот если слабые алхимики объединятся и создадут один совместный артефакт, разве не возрастёт от этого его сила?

– Нет, силы чародеев не складываются, вещь будет всего лишь на уровне самого из них способного. Такие артефакты называют артельными, многие алхимики – в том числе и я – и артефактами-то их не считают. К этому разряду, кстати, относится и сердце голема, отлично тебе знакомое…

Дальше Рута не слушает, только делает вид. Спустя несколько минут проверяет, сладко потянувшись, не вернулась ли сила в артефакт, данный Кунгу от рождения. Вернулась, никаких сомнений, и вскоре на постельное ложе вновь опускается грифон…

[2]

Рута на пристани, любит здесь бывать. «Люди как корабли, – думает она, глядя с одного из пирсов в бесконечную синь. – Одни маленькие, другие – большие, одни плывут строго проложенным курсом, другие – как придётся». Путешествие от Тёплой Гавани до Синглии снится ей часто, жемчужина воспоминаний. Рута поднималась ночью на палубу из-за звёзд, Кунг – из-за бессонницы, но общий язык нашли быстро. Алхимик не только показал созвездия круга, ещё и рассказал о каждом, затем пришла очередь легенд и хроник. Больше всего Руте запомнилось предание о Кровавом времени.

– Известно, что после Разделения люди пробудились близ Ивинги, величайшей из рек Играгуда, но оставаться там было нельзя.

– Из-за Дыры?

– Именно. Тогда цверги изготовили для людей невероятных размеров корабли – ковчеги, уплывали те в трех направлениях: на север, на восток, на юг…

– Так и получились северяне, южане и ундинионцы?

– Так и получились.

Держава острова Синглия имя острова и носит, ещё её называют Северным Островом, или же просто Островом. По впечатлениям Руты, Синглия всегда с кем-нибудь, да воюет, а если не воюет, то к войне готовится. Взять ту же Северную Ленту: была ведь колонией поначалу, за свободу пришлось платить кровью, и большой. Как рассказывал Кунг, было пять Северных войн, и все очень жестокие. К счастью, теперь между Державой и Лентой союз, незыблемый и нерушимый, грифон и снежный медведь заодно.

Рута наблюдает, как легионеры поднимаются по сходням на палубы «грифов», боевых кораблей, взмахивают короткими мечами, возглас на всех один:

– Слава боеводе, слава!

Зачарованная слитным движением отрядов, она пытается вспомнить, кому объявлена война на этот раз. Какие-то острова в морях Студёного океана – Канаки и Оем, кажется. Один известен птицами с железными клювами, другой – дикарями-людоедами, если она, опять же, ничего не напутала.

– Удачи, – говорит Рута тихо, почти что про себя, – пусть ваши капитаны привезут вас всех назад живыми…

Знакомство с капитаном галеры, Браном, убедило в одном: неизведанного в мире океан, изведанного – капелька. Байками Бран сыпал, как из рога изобилия, а Рута не уставала слушать.

– Эй, красавица, слышь-ка, о Блуждающем острове тебе ещё не рассказывал! А история знатная, да-а.

– Ты бы за штурвалом лучше следил, красавец, – ворчит по привычке Натала.

– Не встревай, женщина, – отмахивается Бран, – не с тобой разговор.

– Стало быть, за красавицу ты меня не считаешь? Ну, хоть за женщину, и то хлеб…

– Не обращай на эту гарпию внимания, – капитан подкручивает ус, – сюда слушай. Сказывают, есть в морях Внешнего океана хитрый такой островочек, на месте ему не сидится, сегодня здесь, завтра – там, да-а…

– Слушательница твоя и сама как тот островок, – усмехается Натала, – сегодня здесь, а завтра – там!

– Не гневи меня, женщина, – рычит Бран, – за борт же сброшу!

– Хорошо, хорошо, уговорил, пойду големов проверю, – Натала воздевает в жесте примирения руки. – А то один с левой стороны совсем унылый, да-а…

– Значится, на чём это я… – капитан поправляет повязку через левый глаз, – а, ну да, Блуждающий остров. Сказывают, талисманов там видимо-невидимо, сокровищ – выше крыши, что на башне, и если тот островок сыскать, разбогатеешь в один миг, да-а…

Рута провожает «грифы» взглядом, время возвращаться в башню. Как же там стало скучно! Кунг занят каким-то важным исследованием, внимания не уделяет ни малейшего. Сбежала бы, да некуда. Почему, ну, почему Натала не взяла с собой?

– А ты неплохо здесь устроилась, как погляжу, – Натала осмотрела комнату, постучала согнутым пальцем по «окну». – Я попрощаться.

– Уплываешь? Так скоро?

– Да, очень выгодное предложение. И, предваряя твой следующий вопрос: со мной нельзя.

– Почему?

– На Беллкор плывём, а там последнее время неспокойно. Что-то большое и грозное затевается, верь мне, схлестнётся север с югом.

– Береги себя, – Рута порывисто обняла, – и спасибо за всё…

– Только соплей не надо, – Натала неуверенно похлопала по спине, – не люблю я их, знаешь же. Будь умницей, детка, пантеон даст, ещё свидимся…

Прихотливые улочки Декабрины, и Рута не спешит, подолгу задерживается у торговых рядов. Приценивается к серёжкам из жемчуга, когда гремит взрыв, земля вздрагивает. Огненная кисть раскрашивает небо красным, с той стороны раскрашивает, где башня Кунга. Рвётся крик, но Рута молчит, нужно бежать, но стоит. Как же сделать шаг, как сдвинуться с места? И когда все кричат, все бегут, она – истуканом…

У башни Рута через час, осталось от башни мало: камень, растёкшийся, будто вода, земля, спёкшаяся камнем. Рута чувствует жар, идущий от развалин, и на щеках тоже жар – слёзы. А мимо пробегает сорванец с осколком волшебного льда, в осколке – небо с утёсом грифонов…

[3]

Пристань Декабрины быстро удаляется, набравший ветер в паруса катамаран мчится стрелой. Рута стоит, облокотившись на поручни левой кормы, с правой что-то кричит Тай, размахивает руками.

– Наше направление… – разбирает она, – на запад!

Да уж, не поспоришь, хотя до сих пор Руте не верится, что плывёт в Играгуд, увидит волшебную страну цвергов своими глазами.

– Девочек не забыла покормить?

Подходит Ядвига, недовольная и злая, как всегда. Короткое кнутовище стека похлопывает по бедру, тёмные волосы зачёсаны назад и убраны под заколку, карие глаза, как камешки.

– Да, конечно. Лира, с хохолком которая, злющая до невозможности, палец едва не откусила.

– Она на море всегда такая, привыкай.

Оставшись одна, Рута искала работу, долго не могла найти ничего подходящего. Затем повезло – вовремя заметила объявление, очень пёстрое, с четырьмя звездочками по углам, пятой в центре. Цирку требовалась танцовщица, причём срочно. Не теряя ни минуты, Рута отправилась в указанное место: на палубу стоявшего в порту катамарана. Как и объявление, раскрашен тот был ярко: борт левой палубы в звёздах, правой – в полосах, во всю длину левой кормы слово «звёздный», во всю длину правой – «свет». То есть «Звёздный свет» – название как корабля, так и труппы.

– О-хо-хо, посмотрим на тебя, – седоусый мужчина берёт за подбородок. Пальцы у него жесткие и шершавые, как неотёсанное дерево. – А личико ничего, хм, смазливое…

– Ага, мне тоже нравится, – говорит парень с лицом не менее смазливым.

– Мелочи, – ворчит усач, – нужно смотреть, как двигается. Давай, лисичка, спляши нам что-нибудь, а мы посмотрим.

– Что, прямо здесь?

– Кхм, а где ж ещё? Впрочем, если умеешь на воде отплясывать, то возьмём без промедления…

Сбросив плащ, Рута показывает, что умеет, а умеет она немало.

– Во даёт! – парень корчит умильные рожицы. – Не знаю, как тебе, дружище Олдос, а мне девчонка по душе! Не хуже Хлои будет, упокой пантеон её пламенную душу…

– Речь о прежней танцовщице, так? – спрашивает Рута после танца, спрашивает с испугом. – Она погибла?

– Ага, разорвали гарпии, – парень продолжает дурачиться. – Я даже знаю, какая именно – самая из них главная…

– Заткнись, – говорит Олдос и парень тут же затыкается. – Спору нет, девчонка хороша, но выслушаем и другую половину.

– Звать их? – спрашивает парень.

– Зови.

Катамаран мчался всё быстрей и быстрей, причём на одних парусах. Рута с жадностью вдыхала солёный ветер, солёные же шуточки Тая, успевшего не только перебраться с правой палубы на левую, но и приобнять за талию, слушала вполуха. Материал парусов – булатик, ткань столь же эластичная, сколь и прочная, частица заключённого в ней волшебства расходится по полотну замысловатыми узорами. На случай безветрия два артефакта-механизма, и артефактов-опреснителей тоже два, и артефактов-кухонь. Плавание будет долгим, тут уж ничего не поделаешь, но безнадёжным его никак не назвать.

– Издеваетесь? – Ядвига постукивает кнутовищем по бедру, – она же хлипкая, как рыхлый снег, того и гляди, растает.

– Мнения аналогичного, – кивает Вурфин, худой горбоносый старик.

– Что же, паритет, – Олдос дёргает длинный ус, – за мной решение. Дам, кхм, девчонке шанс. Выдержит программу в Декабрине – возьмём в труппу, сломается – найдём замену.

– Не помню, Олдос, говорил ли, – восклицает парень, уже успевший шепнуть Руте, что зовут его Тай, – но ты определенно голова!

Она не сломалась, выдержала, хоть и тяжко пришлось. Больше всего досталось, как и следовало ожидать, от Ядвиги, сдувавшей пылинки с трёх своих гарпий – Лиры, Виолы и Флейты. С клоуном, наоборот, выступать было интересно, оказался им, во что Рута никогда не смогла бы поверить, угрюмый Вурфин. Тай ходил по канату, фокусничал и жонглировал, Олдос сражался с волшебными зверями, гнул камнесталь, ну, и тому подобное. Рута же, помимо участия в номерах, уборки и прочего, танцевала, танцевала, танцевала. И теперь она в деле, пятый участник, так необходимый труппе, выступающей под знаком Хакраша.

[Год двадцать четвертый] Второе дно

Играгуд, город-порт Кипелар

[1]

В небе над торговой площадью висят механические крылатки, от одной к другой тянутся транспаранты с ярко вспыхивающими объявлениями. На ближайшем к Руте можно прочесть: «Трактир «Левиафан» – лучшая в городе морская кухня». Мешают транспаранты очень даже, поскольку Рута и Тай на ходулях. Хорошо ещё, что ходули из волшебного дерева – свалиться с таких практически невозможно. У Руты трико золотистое, у Тая – красный и чёрный ромб, её от палящего Игнифера защищает обсидиановая звёздочка, его – зачарованный тенётовый платок. Для переговоров тоже есть вещицы – длинноговорители, исполнены в виде обруча.

– Не спи, лисичка, кинь «птичку» в музыкантов!

– Ха! По-твоему, это музыканты? – фыркает Рута. – Честно тебе говорю, я бы предпочла Лиру, Флейту и Виолу!

На подиуме троица, у каждого в руках большой мясистый лист. У первого из «музыкантов» листок волнистый, с колком и струнами, пиликает на нём, будто бы на скрипке; у второго – зубчатый, водит сверху вниз стальным прутом; у третьего – ни дать ни взять лопух, бьёт колотушкой. Рута тянет с пояса свёрточек величиной с конфету, в такой же яркой обёртке, дёргает за нить, подбрасывает. С лёгким хлопком в небе появляются соловьи, целая стайка, разливаются на все голоса, затем взрываются один за другим, распадаясь на десятки крошечных колибри. Колибри собираются в буквы, буквы вспыхивают, висят в воздухе какое-то время. Зеваки внизу громко хлопают, свистят, читают, водя пальцем: «Сегодня и только сегодня, не пропустите! Сладкоголосые сирены на четвёртой южной арене».

Прилавки более чем разнообразны: угол хиромантов отмечает огромная ладонь, вырезанная из друзы кристалла, торговцу зельями помогают живые щупальца, продавец сладостей защитил товар от мух и ос липким зонтом, звездочёт принимает в шатре-обсерватории.

– Эй, подружка, у меня тут неприятности, – звенит в обруче голос Тая, – муравьище с крючницей схватились, сожги их Страфедон!

– Ух ты! – выдыхает Рута. Взглянуть бы хоть одним глазком, но как не задирает голову, шатёр-обсерватория перекрывает весь обзор. Вот его бы Страфедон спалил, было б хорошо!

Как крючница, так и муравьище – животные волшебные, созданы при помощи чар. Первая – увеличенная до размеров коровы мокрица, второй – увеличенный до тех же размеров муравей. Используют и крючницу, и большого муравья для перевозки товаров – можно напрокат такую животинку взять, с почасовой оплатой, а можно, понятное дело, и купить. Стоят они дорого, потому и чар накладывают много. В том числе, чтоб ни на кого не нападали, однако, как вот выясняется, находит и на них.

«Хорошо же, – думает Рута, – свою потеху тогда устроим, раз поглядеть не получается!» Над шатром-обсерваторией подброшен свёрточек, и на полнеба вырастает полубык-получеловек со шкурой, как у ящерицы, по шкуре надпись на западном наречии: «Смертельный номер! Человек против динотавра! Каждый вечер на третьей восточной арене!».

– С ума, что ли, сошла?! – вопит Тай, – меня вот-вот растопчут, а она – хлопушки!

– Да не случится ничего с тобой, – хихикает Рута, – ты же акробат. А акробаты, сам говорил, всегда на четыре точки приземляются!

– Ага, на четыре головы, – раздаётся в обруче шипение. – Ну, погоди у меня, лисичка, отведаешь хлыста…

Большой зеркальный купол занимает место точно в середине площади, разбрызгивает во все стороны игниферовы лучи. Руту так и подмывает подбросить над ним хлопушку, посмотреть, что будет. Рука сама собой тянется к поясу, хлопает по нему, возвращается. Нет уж, дудки! Цверги – не люди, шутки лучше не шутить. Скорее всего, хлопушка и не взорвётся вовсе, но может взорваться и площадь, не исключено же.

– Не знаешь, случаем, для чего эти купола нужны? – спрашивает у Тая, когда тот догоняет.

– Тебе не всё равно?

– Любопытно же!

– Ну, не знаю, склады какие-нибудь…

Складов на торговой площади хватает и без зеркальных куполов: галереи в виде вытянутых мыльных пузырей и каменные кубы, коконы со стекающей со стенок слизью и покрытые инеем морозильные камеры… И ещё много, много вариантов. Отдельный ряд занимают голем-склады, и прямо здесь же работают артельщики – собирают сердце на заказ. Тай срывает с пояса хлопушку, подбрасывает на ладони.

– Может, не стоит? – предупреждает Рута, – не любят артельщики лишний шум.

– Чего бояться, мы же акробаты! – корчит рожицу Тай. – А акробаты всегда на все четыре приземляются, как кошки!

Вверх поднимается сотканный из света шар, взрывается дождём цветных осколков. Кружатся, как в калейдоскопе, собираются в слова: «Соревнование мастеров иллюзии на второй западной арене – вы не поверите глазам!».

– Да сколько можно! Держите их! Выбейте ходули!..

Со всех сторон рвутся гневные крики, прыгать и правда приходится, а потом бежать. Мимо лавок с амулетами, оружейных мастерских, парфюмерного угла, где можно приобрести духи и притирания хоть на каждый день из четырёхсот в году.

– Дурак! – Рута смеётся, бьёт напарника кулачком в плечо, – ходули им оставили!

– Подумаешь, ходули, – Тай поправляет платок на шее, – новые выдадут.

Бесконечной площадь только кажется, есть у неё край, уже близко. Слышно движение по оживлённой магистрали, видны пики цитаделей по другую сторону, а вот и подземный переход. Прежде чем спуститься, Рута подбрасывает последнюю на сегодня хлопушку, та разворачивается искрящимся серпантином, можно прочитать: «Арены Кипелара приглашают на ежегодный фестиваль циркового искусства. Только у нас, в том сверхгороде, где цирк и был придуман!»

[2]

Стены зала обшиты кристальными панелями, о цене которых можно только предполагать, длинные столы составлены квадратом, под самым потолком крест-накрест два каната. Рута, жонглируя ледяными булавами, скользит по одной диагонали, Тай, жонглируя факелами, по другой. В центре составленных столов клетка с открытым верхом, в ней гарпии, прикованные цепями к полу. То щёлкают игольчатыми зубами, то принимаются верещать в три голоса, то налетают друг на друга, размахивая когтями-крыльями, то смотрят, пылая алыми глазами, вверх. Пересекаются канаты как раз над клеткой – щепотка специй к цирковому номеру.

– Нет-нет, – мотала Рута головой, – я на такое не согласна! Это же смертельный номер получается!

– Спокойнее, лисичка, – подмигнул Тай, – у меня есть средство…

В одной его руке появилась машинка, похожая на миниатюрный иглострел, в другой – жёлтый пакетик.

– «Радуга», так? – догадалась Рута, – но она же запрещена…

– Только крайние варианты, красный и фиолетовый, – возразил Тай, – остальные можно, если в умеренных количествах.

– Ну, не знаю… – Рута почувствовала себя мышкой, принюхивающейся к кусочку сыра в капкане: пусть и понятно, что подвох, но устоять перед искушением – никакой возможности…

– Поверь, после этого, – Тай зарядил в машинку жёлтую иголочку, – сможешь не то что по канату – по потолку ходить!

– А если мне станет плохо? – она уже обнажала руку для укола.

– Не станет, – заверил Тай с видом знатока. – Вся прелесть в том, что действие только на астральный узел, строго на один…

Принцип, сковавший города Плеяды в одну цепь, гласит: в движении – жизнь. Герб же украшает акула – с огненным плавником, Кристальными зубами, чешуйчато-чёрным телом. Кушанья на четырёх столах, соответственно, расставлены так, чтобы не сидеть на одном месте, а переходить от стола к столу. Мужчины, негромко переговариваясь, щеголяют заключёнными сделками, дамы, унизанные украшениями, щеголяют мужьями и вечерними платьями. На канатоходцев смотрят скорее со скукой, чем с интересом, однако декада циркового искусства, извольте помнить, и не пригласить циркачей – плохой тон. Руте всё равно, смотрят на неё или нет, скользит слева направо, справа налево, булавы с каждой новой встречей на перекрестье по одной переходят к Таю, факелы – к ней.

– Расскажи ещё о «радуге», об астральных узлах, – попросила после того, как ощутила действие жёлтой иголочки, после танца на канате, танца на острие иглы.

– Да я и сам по верхам только, – пожал плечами Тай, – есть семь точек, каждая со своим цветом.

– Какой цвет у узла, такой и у «радуги», так?

– Ага, первый здесь, – Тай приложил руку к промежности, – цвет его – красный.

– Даже не буду спрашивать, – хихикнула Рута, – почему красная «радуга» под запретом.

– Давно хочу попробовать, кстати, – Тай приблизился, понизил голос, – но достать очень сложно…

– Ладно тебе, не отвлекайся, – оттолкнула его Рута, – продолжай.

– Ага. Ну, чего, второй узел здесь, – Тай коснулся поясницы, – цвет его зелёный. Связан, насколько понимаю, со сном, потому что зелёная «радуга» аккурат сладкие сны и дарит.

– Получается, цвета перемешаны, – спросила Рута, – не как в настоящей радуге?

– Да как сказать, – призадумался Тай, – только зелёный с оранжевым и переставлены. А так нормально всё…

– Угу, дальше.

– Третья точка прям-таки точка и есть – пупок. Цвет – жёлтый, на что влияет, и сама теперь знаешь, если судить по «радуге».

Рута прикрыла глаза, вспоминая ощущения после укола: из области над пупком светил маленький Игнифер, из-за чего всё казалось чуточку жёлтым. Меняя направление луча, выбирала чувство, меняя же яркость, делала его острее или тише.

– Четвёртый узел – сердце, – продолжал Тай, – цвет – оранжевый. Сам не пробовал, но говорят, оранжевая «радуга» – сильный афродизий.

– Что такое афродизий? – Рута изогнула бровь.

– Любовное снадобье, лисичка, такие вещи нужно знать.

– Угу, запомню.

– Пятый узел – шея. Или целиком, или гортань только, не знаю. Цвет – голубой, а влияет, кажется, на волю и общение.

– Тоже не пробовал?

– Не-а. А зачем? Стоит слишком дорого, а эффект сомнительный.

– Ладно уж, рассказывай о двух последних точках.

– Слушаю и повинуюсь, моя госпожа, – Тай скорчил рожицу. – Шестая точка – лоб, цвет – синий, мысленная энергия и всё такое прочее. Слышал, если оприходовать синюю «радугу» как следует, можно внушать свои мысли другим.

– Жуть какая, – Рута поёжилась, – не хотелось бы с таким «внушателем» рядом оказаться…

– Ага, и не говори, – согласился Тай. – Седьмой узел, он же коронный – макушка, цвет – фиолетовый. Больше сказать ничего не могу, ибо и сам не знаю.

Цверги не покинули Играгуд в эпоху Кровавого времени, осталась и часть людей. Плавания, скорее всего, испугались ещё больше, чем выбросов и чудовищ, но цвергами сей поступок был высоко поощрён: разрешили поселиться в большинстве своих сверхгородов, или мегаполисов. От тех то ли смельчаков, то ли трусов и вели свой род магнаты, богатейшие из людей. Оно и понятно, ведь именно в Играгуде берут, так сказать, начало все волшебные вещи, лучшие мастера артефактов тоже собраны здесь.

– Почему, обладая такими средствами, – спрашивает Рута у Олдоса, – магнаты ещё не купили весь мир?

Её первая ночь в Кипеларе, от изобилия и роскоши кружится голова.

– Может, – отвечает тот, покрутив ус, – есть вещи, которые не продаются?

– Да ну, – фыркает Рута, – сказочки!

– Кхм, тогда так: великолепнейший дворец Плеяды возведён на фундаменте цвергов, а с ними шутки лучше не шутить. Кто знает, как отнесутся к купле-продаже мира? Хотя есть ещё и третий вариант…

– И какой же?

– Мир давно уже куплен.

Приняв последний факел, Рута скользит в свой угол, номер завершён. Спускаются с Таем, раскланиваются, жидкие аплодисменты. Подходит виновник торжества, один глаз у него цвета ярко-синего, как василёк, другой – зелёный. Растягивая губы в неестественно широкой улыбке, бросает горстью артефакты…

[3]

Круглая комнатка, круглое ложе в её середине. С потолка на длинном стебле свисает пышный цветок, похожий на пион, слабо светится розовым, плиты пола покрывают мягкие ворсинки. Рута и Тай не одни, с ними два красных пакетика, а также маленький иглострел.

– Давай отметим отъезд, – предложил он. – Так, чтобы запомнилось.

– Давай, – согласилась она.

Красная «радуга» под запретом, но у Плеяды две стороны, и то, что не достать обычным путём, можно получить через Тенёту, она же Теневая Плеяда.

– Раздевайся, – говорит Тай, заряжая машинку сразу двумя иголочками, в голосе лёгкая дрожь.

Рута расстёгивает пояс, освобождается от трико, на правом плече искусно выполненная татуировка в виде лисы с огненным хвостом.