Титан: Наследие

Командир гарнизона ушел, на его лице было написано недоумение, но свои вопросы Шрам оставил при себе. С каждым новым днем, когда конные патрули докладывали об отсутствии врагов, всё очевиднее становилось, что надо возвращаться в Берлин. Даже если Дитрих предпримет поход к Мехику, передвижение огромной армии требует несколько дней, пока она целиком соберется у стен города. За это время я успею вернуться из Берлина, чтобы лично возглавить оборону.

Уже четвертый день меня настойчиво посещала мысль, что Никон и его армия не будет все время сидеть за стенами городов. Пройдет максимум пара недель, и «христоверы» доподлинно узнают, что моих войск рядом с Макселем нет. Убедившись, с большой долей вероятности решат напасть, чтобы раз и навсегда покончить со мной и моим влиянием на Русов. Нужно возвращаться в Берлин и готовиться к атаке на Никона и его кодлу. Что касается Дитриха – единственное логичное объяснение его бездействия, по моему мнению, крылось в болезненном поражении. Может, немецкий король решил прислушаться к голосу разума и отстать от Русов?

Охотника Шрам нашел – это был здоровенный детина с густой косматой головой и длинной бородой. Отзывалась горилла на имя Зип, говорить умела, но крайне косноязычно. Шрам, приведя его ко мне, представил как единственного, кто ходит в горы охотиться на горных баранов и диких кошек. О каких диких кошках идет речь, можно было догадаться по пятнистой светло-дымчатой шкуре на плечах Зипа. Эта немногословная горилла завалила как минимум одного снежного барса! – хищника очень свирепого и осторожного.

– Ты далеко ходил в горы?

На мой вопрос Зип наклонил голову, словно вслушиваясь в далекий шум. После почти минутного молчания этот пещерный человек наконец выговорил:

– Далеко.

Сам вид Зипа сильно напоминал йети, как их рисуют обычно ученые, считающие, что снежные люди существуют. Не удивлюсь, если охотник весь покрыт шерстью – с его шевелюрой и бородой до самых глаз такое вполне возможно.

– Мне надо пойти в горы и пройти их, чтобы попасть на ту сторону. Это возможно? – чтобы «йети» меня понял, показал направление.

Зип всмотрелся в белеющие снежные верхушки гор и хрюкнул:

– Я смогу.

– Что значит «я смогу»? А я, ты считаешь, не могу месте с Богданом?

Охотник смерил нас со старшим Лутовым взглядом, в котором читалось некоторое пренебрежение, и пожал плечами.

– Выходим утром, посмотрим, лучше ли ты нас. Сейчас можешь идти, когда рассветет – будь здесь.– И отпустил Зипа, который молча направился прочь.

– Может, его стоит проучить? – осторожно подал голос Шрам, молчавший во время моего разговора.

– Не надо, все охотники и рыболовы странные, не обращай внимания. Богдан, нам нужно подготовиться – нужна ещё пара шкур и рюкзак с едой. И требуется сменить одежду. В этой мы замерзнем, едва вступим на ледник.

Остаток дня провел, критически рассматривая принесенные Богданом вещи. В Мехике отыскали два малахая из шкуры соболя. Унты для меня нашлись сразу, а на размер Богдана нашли только ночью. Два тулупчика скроили из медвежьей шкуры, с учетом другой одежды и запасных шкур должно хватить, чтобы не замерзнуть.

Зип явился ещё до восхода солнца: сторожившие нас воины пытались отогнать этого нелюдимого человека, пока на шум не вышел Богдан.

Спешно позавтракав, вышел в сопровождении Богдана, увешанного оружием. Зип скептически посмотрел на лук и копье в руках Лутова. Коснулся рукой топора:

– Тяжело. Не надо.

– Богдан, оставь его, парень прав – это лишний вес, на тебе ещё шкуры запасные,– поддержал я Зипа.

Бормоча под нос проклятия женщине, что сошлась с медведем и родила такого придурка, Богдан передал топор брату. А вот к нашим шапкам, унтам и тулупчикам у «йети» вопросов не возникло. В его глазах даже промелькнул огонек удивления. Вероятно, он думал увидеть нас в легкой одежде, считая идиотами, не знающими, что такое горы.

От лошади Зип отказался – до предгорий было не меньше двадцати километров.

– Богдан, рысью! Пусть побегает,– тронул жеребца, уверенный, что через пару минут Зип попросит остановиться.

"Наверное, безнадежно отстал, а кричать гордость не позволяет",– оглянувшись, едва сдержал возглас удивления: Зип бежал следом в пятидесяти метрах.

– Твою мать! Она что, тебя от жеребца зачала,– вырвалось у меня, натягивая поводья. Богдан тоже осадил своего коня, а Зип, якобы не видя нас, пробежал мимо, словно только начал бежать.

Мы скакали рысью минут десять,– это высокая скорость,– а охотник с копьем в руках, с мешком из шкуры на плечах промчался мимо, будто для него это – разминка. Минуты три остолбенело смотрел вслед Зипу, легко бегущему на небольшой подъем в сторону горного массива.

– Это не человек,– вынес вердикт Богдан, глядя вслед уменьшающейся фигурке охотника.

– Мне бы его выносливость,– завистливо посмотрел на Зипа, успевшего отдалиться почти на километр,– но нам пора, вперед.

Самое интересное было впереди: на предгорьях Альп в хвойном лесу была бревенчатая избушка, к которой свернул Зип. Мы подскакали в тот момент, когда из избушки выскочила трое людей: женщина и парнишка с девушкой. Они радостно кинулись обниматься с Зипом – все трое сильно смахивали на нашего охотника; пожалуй, кроме женщины.

– Мой дом,– запыхавшийся Зип показал рукой на избушку.

– Это твоя семья?

На мой вопрос охотник утвердительно кивнул.

– Лошади. Здесь,– он щелкнул языком, парень подскочил, забирая у меня поводья.

– Кушать давай,– велел он жене, метнувшейся в домик.

Оставшаяся девица,– на первый взгляд лет около семнадцати,– не уступала габаритами даже Богдану. Девушка молча сканировала нас и остановила свой взгляд на мне, улыбнувшись желтыми зубами.

"Я столько не выпью",—пробормотал себе под нос, отводя глаза от плотоядного взгляда девушки. Богдан тоже предпочел ретироваться в сторону парня, привязывавшего наших лошадей к дереву.

Обиженно надув губы, девушка подошла к отцу, вполголоса обращаясь к нему: этого языка я не знал. Слова лились, как мелодия, вызывая у меня когнитивный диссонанс. Огромная неухоженная девица (даже не представляю степень ее оволосения) разговаривала, как будто щебетала. Необыкновенно текучие, похожие на перезвон колокольчиков слова так и лились из неё.

– Она хочет, чтобы. Ты… был ее… охотником,– Зип, выслушав дочь, без обиняков перевел. Столь длинная фраза далась ему с трудом, он дважды запинался и замолкал, подыскивая слова.

– У меня есть женщина, а ей мы подыщем хорошего охотника. Да и разные мы по габаритам, вряд ли я с ней справлюсь,– совершенно серьезно ответил главе этой семьи, надеясь, что не вызову обиды отказом. Но Зип меня понял, видимо, сам придерживаясь такого мнения.

– Найдешь ей хорошего охотника? Сильного?

– Найду,– твердо пообещал, не представляя, кто сможет справиться с девицей, чьи бицепсы напоминали ляжку тренированного бодибилдера. Если только Санчо, но мой приемный сын давно мертв, а других таких могучих воинов я и не знаю. Ну, может, Данк, если удастся переманить его на свою сторону. Видимо, надо поискать кого покрупнее среди бывших пленных Дойчей…

Зип перевел мои слова дочери. Она буквально расцвела. Скинула с себя шкуру, прикрывавшую грудь. "Блять, Санчо бы точно понравились эти десятилитровые бидоны«,– мелькнула мысль при виде столь мощных грудей размера эдак шестого, если не больше. Девица, решив, что достаточно показала товар лицом, накинула шкуру и побежала в дом, весело напевая.

Ранний обед, приготовленный женой Зипа, оказался мясным супом, удивив меня ещё больше. С первого взгляда на Зипа и его семью казалось, что это отсталые люди. Но эти так называемые дикари имели приличную чугунную посуду, неплохие столовые приборы и готовили себе жидкую пищу.

Оставив лошадей под присмотром семьи отшельника, мы устремились в горы. От избушки Зипа начинался уже ощутимый подъем, перешедший через час ходьбы в крутой. Как мы с Богданом ни старались, за охотником не успевали. Эта горилла умудрялась идти с одинаковой скоростью как по равнине, так и по подъему в сорок пять градусов. Мне приходилось хвататься за кусты, чтобы не сорвать вниз. Богдан, тяжело дыша, сопел у меня за спиной.

Первый привал сделали спустя два часа: до снежной границы оставалось около километра. Расстояние пустяковое, если не надо идти в подъем, петляя по склону.

От снежных вершин несло холодом даже на таком расстоянии: мой распахнутый было тулуп Зип застегнул со словами «нельзя!».

Чем больше присматривался к своему «йети», тем больше он меня удивлял. Этот угрюмый, огромного роста человек, оказался нежно любящим отцом. Его прощание с семьей чуть не вышибло из меня слезу.

– Надо идти,– вырвал меня из блуждания по воспоминаниям голос Зипа.

Тяжело кряхтя, вслушиваясь как ноют мышцы по всему телу, поднялся. Богдан выглядел не лучше меня, капли пота не успели высохнуть на его лице. Дойдя до границы снега, Зип свернул на запад. Ущелье появилось через полчаса, хорошо сокрытое от посторонних глаз. По мере углубления оно ширилось, демонстрируя даже просторные участки ровной поверхности.

На ночь мы остановились в пещере: судя по всему, Зип здесь бывал не раз. В углу свалена куча хвороста, в другом валялись кости животных.

– Дальше я не ходил,– признался Зип, подкладывая хворост в разгорающийся костер.

Поужинав мясом из рюкзака, завернулись в шкуры и устроились рядом с огнем. Только на второй день горного путешествия, я понял, что имел в виду Зип, сомневаясь в моей способности пройти Альпы. Всё тело болело так, будто меня пропустили через мясорубку. Дважды я падал и скользил вниз, пока меня не ухватывала спасительная стальная рука охотника. К концу этого дня на мой вопрос, когда закончатся проклятые горы при таком темпе ходьбы, Зип показал три пальца.

– Утром возвращаемся назад,– принял я решение к огромному удовольствию Богдана,– не пройти через Альпы армии Дитриха; да и нам не пройти.

Даже если Дитрих сунется через горы, он растеряет половину армии, ещё не преодолев половину пути. Нас было всего трое, и дважды я срывался вниз по леднику. А когда идет масса воинов, один упавший воин может увлечь вниз добрую сотню.

Обратный путь прошли куда легче: на самом выходе из ущелья Зип поднял руку, останавливая наше движение.

– Добыча!..– прошептал «йети», откладывая в сторону лук и стрелы и взвешивая в руке копье. Он приложил палец к губам и жестом показал, чтобы мы спрятались за валунами. Ожидание затянулось, я уже собирался встать и продолжить путь, когда увидел стадо туров. Впереди шел вожак с огромными рогами, за ними следовали три самца помельче, около десятка самок и четверо молодых ягнят. Животные спускались по почти отвесной стене ущелья.

Когда до нас оставалось около пятидесяти метров, Зип присвистнул. Туры остановились, вожак вскинул голову, нюхая воздух. "Надо бы всем вместе из луков, копье до них не долетит",—мелькнула мысль, когда меня обдало холодным порывом воздуха: охотник метнул оружие. Самца, стоявшего рядом с вожаком, буквально отбросило в сторону, и он покатился вниз, цепляясь за выступы ледника копьем, торчащим из брюха. Стадо мгновенно развернулось и прыжками стало взбираться наверх, на глазах удаляясь из пределов досягаемости.

– Это он копьем? – в голосе Богдана сквозило неподдельное восхищение. Я даже не стал отвечать на риторический вопрос – мы всё видели своим глазами.

Зип умудрился попасть в тура минимум с сорока метров. Пока мы стояли разинув рот, охотник спустился вниз к туру, взвалил его на плечи и вытащил из него копье. Не очень сильно уступая турам, он шел на подъем, пока не поравнялся с нами. Скинув тушу у моих ног, Зип ухватился за массивные яйца тура:

– Лу. Любит их.

Если Лу – это его дочь, неудивительно, что она вымахала такой здоровой и сильной, употребляя столь специфическое блюдо.

До избушки Зипа мы дошли к обеду следующего дня, всё это время охотник нес на себе тура, а мы напрягались изо всех сил, чтобы не отстать от него.

Трудно описать радость Лу при виде добычи Зипа: причиндалы тура она моментально отхватила маленьким ножом и убежала с ними в избушку. Попрощавшись с Зипом, отношение к которому у меня сильно изменилось, рысью поскакали в сторону Мехика. Успел сказать охотнику, чтобы он чаще приходил в город – с таким человеком не стоило терять связь.

– Приду. Охотник – для Лу?..– напомнил Зип, впервые широко улыбнувшись,– видимо, дочка его достала просьбами о поиске самца.

Уже въехав в город, не успели приблизиться к площади, как услышали шум и крики. Пришпорив жеребца, влетел к месту потасовки.

– Что здесь происходит?!

Дерущиеся застыли, услышав мой голос.

– Макс Са,– обратившегося воина я видел в конном патруле во время нашей вылазки,– мы поймали одного врага, но он успел убить двоих наших.

– Где он?

После моего вопроса, воины расступились, открывая взгляду распростертое на животе тело мужчины с окровавленным лицом.

– Кто он?

От моего вопроса лежавший вздрогнул, с усилием приподнимаясь на руках, повернул голову. Несмотря на кровь, заливавшую его лицо, этого подонка я узнал сразу – тот самый Гранит из острога Будилихи, избежавший смерти во время рейда на оплот «христоверов».

– Еретик, ты сгоришь в Геенне Огненной! – выплевывая кровь, прошипел сатанист.

– А ты повисишь вниз головой, пока из Гранита не превратишься в мокрую глину,– весело ухмыльнулся ему в ответ.

– Кто его тронет – будет мной наказан. Богдан, веди его в мой дом,– бросив поводья воину, спешился: подонку пришел час расплаты.

Глава 6. Ганс Мольтке

Гранит не зря носил свое имя – он продержался до вечера, и Богдан был вынужден оставить его в покое, боясь за его жизнь.

– Он молчит, что бы я с ним ни делал,– сокрушенно пожаловался гигант, переминаясь у входа в дом.

– Заговорит!.. Накормите его пересоленной едой, а воду не давайте до утра. И смотри, чтобы у него не было возможности покончить с собой. И не делай виноватого лица, Богдан: эти религиозные фанатики не боятся смерти, к ним нужен другой подход. У него должно быть слабое место, каждый человек имеет свою слабость. Повторяю: проследи, чтобы его накормили солёным, но воду не давали. А утром посмотрим, так ли крепка его вера, как он сам считает.

Появление Гранита закрывало последний фрагмент головоломки – вот кто тот самый Рус со странным именем, упомянутый Гансом в разговоре с Илсом. Но каким образом он оказался в окрестности Мехика, если был гостем во дворце Дитриха? Ченка Богдан сломал за час, Гранит продержался в пять раз больше.

Послал одного из воинов за всадником из патруля, что приволок Гранита в город. Когда воин явился, я заканчивал свой ужин. Богдан продержал парня у входа, пока я не соизволил выйти. В сгущающихся сумерках при свете факела вид испуганного вызовом воина казался нарисованным кровавыми красками.

– Макс Са!..– воин почтительно отвесил полупоклон.

– Расскажи всё с момента, как вы увидели пойманного вами человека. Не пропускай мелочей, вспоминай всё: как вел себя пленник, куда шел, что делал,– присев на пороге, приготовился слушать патрульного.

– Нас было пятеро. По указанию Гурана уходили всё дальше в сторону врага, чтобы увидеть его как можно раньше,– начал рассказ оправившийся от страха воин.– Первым его заметил Сунк: чужак лежал, придавленный лошадью. Вначале мы подумали, что он мертв, но мой напарник заметил, что тот дышит. Мы смогли его вытащить из-под лошади, и в этот момент он ударил Сунка ножом в шею…– воин запнулся.

– Продолжай,– велел я, невольно восхищаясь Гранитом: вот уж воистину гранит, а не человек.

– Прежде чем мы успели понять, что случилось, этот мужчина пырнул ножом и Хвена,– понизив голос, проговорил патрульный, опуская голову.

– А вы втроем набросились на него и скрутили. Так? – продолжил я вместо оторопевшего воина.

– Не совсем так, Макс Са,– плечи патрульного совсем поникли, а говорил он еле слышно.

– Говори громче, я почти не слышу тебя,– велел парню, не понимая его реакции.

– Он ещё успел ранить Герса, но только в руку. Отступая, зацепился за труп лошади и упал, нож вылетел из его рук, и мы с Прамом его скрутили,– пролепетал окончательно съежившийся воин.

– Подожди,– мне пришлось прервать своего патрульного, чтобы прояснить летали.– Один вооруженный ножом мужчина убил двоих и ранил третьего? И не упади он, споткнувшись о лошадь,– неизвестно, чем бы закончилась ваша схватка?

– Мы думали, он мертв, Макс Са, даже оружие не успели вытащить. Прам хотел его убить на месте, но я подумал, что его надо доставить к тебе живым.

– Как тебя зовут?

– Асан.

– Асан, вы поступили, как женщины, когда бросились вытаскивать незнакомого человека, даже не подумав, что это может быть ловушка. Но я прощаю вас троих за то, что привезли его живым. А почему была драка на площади у стены, за что его били?

– Когда воины узнали, что он убил Сунка и Хвена, они набросились на него, а мы с Прамом и Герсом старались его защитить.

– Ясно. При нем были ещё вещи?

– Только меч и бурдюк для воды,– ответил осмелевшим голосом Асан.

– Ладно, можешь идти, скажи Гурану, чтобы придумал вам троим наказание за вашу ошибку.

Отвесив полупоклон, повеселевший Асан ушел, оставив меня в ещё большем неведении. По его рассказу получалось, что придавленный лошадью Гранит мог лежать, ожидая помощи не один час. Удивительно, что едва его вытащили, смог атаковать пятерых – за время, проведенное под тушей животного, нога могла просто перестать слушаться его. Так скорее всего и случилось – падение было следствием восстанавливающегося кровотока, вызвавшего кратковременного нарушение иннервации.

Но куда направлялся Гранит? И почему в одиночестве? И явно спешил, если кроме бурдюка с водой у него даже не было запасов еды. Ведь фактически шел в сторону Мехика, понимая, что серьезно рискует. Или пробирался на побережье, оставляя Мехик по западную от себя сторону?

Ответы мог дать только сам Гранит. Оставалось запастись терпением до утра. Ясно было одно: что-то случилось в землях Дитриха, если Гранит рискнул в одиночку пробираться в сторону Макселя.

Утром, сразу после завтрака, велел привести пленника. Не узнай я вчера вечером – сегодня не признал бы, в какой фарш было превращено лицо сатаниста. Лицо приобрело лиловый оттенок, оба глаза заплыли, губы разбиты и опухли на зависть самым губастым негритянкам.

– Вот мы и встретились, Глина! Гранитом тебя назвали по ошибке, тебе больше подходит имя Глина, ты – размазня. Спрошу тебя всего один раз, если не ответишь – будешь гореть на костре. Но не так, как вы сжигали моих сторонников. Тебя будут жечь и лечить, чтобы, как только поправишься, снова пошел на костер. И будет это продолжаться до тех пор, пока ты не отречешься от своей веры и не расскажешь всё. Тебе выбирать, Глина.

Гранит стоял, запрокинув голову, чтобы видеть меня уголком незакрывшегося правого глаза. Налив себе воды, выпил причмокивая, замечая, как судорожно сглотнул Гранит.

– Что будет, если расскажу всё? – пленник сглотнул снова, услышав журчанье воды в кубке.

– Дам тебе напиться и дарую легкую смерть в Берлине.

– Почему в Берлине? – Гранит облизнул распухшие губы с запекшейся кровью.

– У тебя плохая память, Глина. Ты оскорбил мою женщину в Будилихе, а я пообещал ей, что повешу тебя вниз головой.

Молчание продлилось минуты две – было слышно, как снаружи смеясь переговаривается моя охрана.

– Я умру с Верой в Господа, но ты не заставишь меня просить прощение,– выдавил из себя Гранит, еле удерживаясь на ногах.

– Богдан, уведи его, пусть посидит ещё три дня без воды. А потом начните его сжигать, но не до смерти. Мне он не нужен; да и не знает он ничего, чтобы даровать ему жизнь,– я даже отвернулся от Гранита. Это испытанный прием – уже смирившийся с мыслью со смертью человек испытывает необычайно сильное желание жить, уловив или увидев возможность сохранить жизнь.

– Пошли,– Богдан грубо дернул пленника.

Ударившись об Лутова, Гранит завалился на пол и, не успев подняться, обратился ко мне:

– А если я знаю то, что очень важно тебе, сохранишь мне жизнь?

– Уведи его, Богдан, Глина просто торгуется, ничего он не знает,—проигнорировал я вопрос Гранита.

– Вставай, тварь,– могучая рука подняла пленника на ноги,– пошли, тебя заждалась солонина Дойчей.

– Дитрих не придет с войском сюда,– отчаянно упираясь, сделал попытку привлечь мое внимание Гранит, не обращая внимания на тумаки Богдана.

– Я знаю,– равнодушно ответил пленнику,– он должен был появиться здесь ещё дней десять назад.

– Но не знаешь, почему он не придет,– уже из прихожей предпринял попытку купить себе жизнь сатанист.

– Богдан, верни его,– успел крикнуть, прежде чем оба вышли из дома.

– Говори, но ты пожалеешь, если решил просто торговаться со мной,– не выдавая волнения, напряженно ждал ответа.

– Дитрих мертв, некий Ганс Мольтке восстал против него и сверг его,– Гранит практически висел на Богдане.

Налив кубок воды, протянул Богдану, чтобы напоил пленника. Первые три кубка тот осушил залпом, пока я его не остановил:

– Больше нельзя, ты можешь умереть.

– Я умру в любом случае,– прохрипел Гранит.

– Посмотрим, может, Ната будет милостивее меня, всё зависит от твоей информации и ее настроения. Она ждет ребенка, в таком положении от женщины можно ожидать чего угодно. Так ты говоришь, что Ганс Мольтке сверг и убил Дитриха?

– Ганс поднял против него восстание, Дитрих отчаянно защищался в дворце, но погиб.

– И что, Ганс? Какие у него планы насчет войны с Русами? Действует ли ваша договоренность о нападении на Берлин с двух сторон?

– Ты знал? – изумился Гранит, немного окрепший после выпитой воды.

– Я Макс Са, мне помогают Высшие Силы,– усмехнулся на растерянный вид сатаниста.– Кстати, куда бы ты пошел, если бы я тебе даровал жизнь?

– В Будилиху, это мой дом,– негромко ответил Гранит, повторно попросив воды.

– Нет у тебя дома. Сгорела твоя Будилиха, женщины достались Сан-Техе, а сам город перешел к изгнанникам, коим я и даровал это гнездо скверны.

– Сгорела… дикие… изгнанники,– растерянно повторил Гранит.

Налив полный кубок ячменки, протянул сатанисту:

– Выпей ячменки, тебе она сейчас нужнее воды, помяни свою Будилиху.

Дрожащей рукой Гранит взял кубок и опрокинул его в рот, уткнувшись в свой окровавленный рукав. Выдохнув, глубоко втянул в себя воздух, растерянно повторяя наименование своего городка.

– Гранит, больше тебя не будут бить – тебя будут кормить и поить. Ты поедешь со мной в Берлин. Если сможешь вымолить прощение у Наты, я отпущу тебя. Хватит крови русского человека. Пойми это Никон, я дал бы ему умереть в своей постели. Но он выбрал войну, будет ему война до последнего «христовера». Что касается тебя,– ты – пешка, ты исполнитель чужой воли, зла я на тебя не держу. Богдан, отведи его в темницу, пусть местный лекарь осмотрит его раны. И пусть сходит кто-нибудь за Илсом, пора отправлять его в путь.

Гранит стоял, уже покачиваясь – крепкая ячменка на голодный желудок быстро дала о себе знать.

– Пошли,– потянул его за рукав Богдан.

В дверном проеме Гранит обернулся:

– Я сказал тебе не всё – после смерти Дитриха против Ганса ополчились многие. Ему пришлось бежать с отрядом верных ему людей, племянники Дитриха осаждают городок в двух днях пути отсюда, где Ганс укрылся со своими людьми.

– Ублюдок,– вскочил я с места,– это же самое важное! Как давно городок осаждают?

– С позавчерашнего утра!

– Богдан,– взревел я, оглядываясь в поисках своей катаны.– Быстро его в темницу, к врачу. Играй общий сбор! Пусть сюда летят Шрам и Гуран!

Прошло не больше часа, когда вся кавалерия Мехика прошла ворота Стены, покидая город. Следом шел отряд арбалетчиков и лучников, оставив в городе всего сорок воинов – спешил на помощь Гансу Мольтке.

* * *

Мольтке с тревогой всматривался горящие костры лагеря преследователей. Всё начиналось так хорошо: ему удалось склонить на свою сторону часть воинов, они штурмом взяли королевский дворец. Освобожденные из темницы Гросс, Хельмут и Берт с соблюдением всех необходимых церемоний возвели его на трон. Но недолго удалось Гансу пробыть королем: его предложение установить мирные отношения с Русами встретило яростное сопротивление со стороны Лейбница, занимавшего пост военного министра. Мольтке допустил ошибку, не казнив наглеца, и тому понадобилось всего три недели, чтобы перетянуть на свою сторону большинство Королевского Совета.

На очередном Совете Лейбниц восстал открыто: в зал ворвались воины для убийства нового короля. Только отчаянная смелость и горстка надежных людей из охраны позволили Гансу уйти из дворца живым. Но заговорщики успели склонить на свою сторону большинство воинов – Ганса поддержала только кавалерия. Две сотни отчаянных храбрецов не могут противостоять двум тысячам пеших воинов. Теряя бойцов, Гансу пришлось покинуть город, чтобы спасти свою жизнь и жизни охранников. Их преследовали, как кабана на загонной охоте. Огрызаясь, они наносили колющие удары врагу, но силы были неравны.