Смерть на фуникулере

– У миссис Палмер есть все ваши книги, мисс Бёрч, – отозвался Ричард Палмер, читая комментарии врачей о новой вакцине.

– Вот что я говорила! Вы, конечно, не откажетесь позавтракать с нами?

Вероника выглядела застигнутой врасплох. На самом деле она подбирала фразу повежливее, намереваясь отклонить столь сомнительное предложение.

Вмешался Леонард Робинсон:

– Извините, но сегодня мисс Бёрч завтракает с нами.

Миссис Палмер потухла и вновь вспыхнула:

– Ну тогда за ужином?

– Это очень мило с вашей стороны, – ответила ей Вероника.

Когда миссис Палмер ретировалась и, как после бури, наступило спокойствие, Вероника наконец присела, а Коннор Робинсон заявил:

– Хочу написать пару писем перед прогулкой. Хорошего вам аппетита!

Он исчез.

Официант принял у Вероники заказ, после чего она поблагодарила молодого Робинсона за спасение. Тот лишь заметил, что от бесконечного потока слов, извергаемых миссис Палмер, хочется расшибить себе голову.

Вероника ненавязчиво разглядывала семнадцатилетнего Леонарда. Это был интересный юноша породы своего отца. Волевое мужественное лицо, римский нос, проницательный взгляд зелёных, как у матери, глаз и густая тёмная шевелюра. Вероника обратила внимание на его руки – длинные и по-мужски изящные. Когда Леонард вновь на неё посмотрел, она ощутила исходящую от него энергию.

Мисс Бёрч спросила:

– Как вам поездка?

Леонард пожал широкими плечами:

– Воздух чистый, снег белый. Много иностранцев.

– О, и вы заметили? – сыронизировала Вероника.

Леонард ухмыльнулся.

– Вы из какой части Англии?

– Из Девона. А вы из какой части Америки?

– Из Коннектикута. Но Европа мне больше по душе. Подумываю когда-нибудь сюда перебраться.

– Вот как? – бросил Леонард. – Вам по душе войны между кучей стран на клочке земли, а не мирный целый континент?

Принесли чай с тостами и джемом.

Американка сказала:

– От мира мало проку, если ты ищешь вдохновения.

– Вам доставляет удовольствие писать о насилии?

Веронике нередко задавали этот вопрос; исходя из настроения, она каждый раз сочиняла новый ответ. Однако из уст Леонарда Робинсона этот вопрос звучал как минимум необычно. Голос у Леонарда был низким, обволакивающим, интонации – вкрадчивыми, как у психолога или маньяка, каким его представляла Вероника. Похоже, мальчишка решил попробовать на ней свои чары. Ей хотелось поставить его на место.

Но в итоге мисс Бёрч ответила банальностью:

– Возможно, это то, чего не хватает мне в реальной жизни.

Глаза Леонарда заблестели.

Он загадочно произнёс:

– Вы хотите стать жертвой или хотите понаблюдать, как кто-то мучается рядом?

– Я допускаю оба варианта, – с улыбкой констатировала мисс Бёрч.

– Понимаю. Вам опостылела ваша работа, – сказал Леонард и посмотрел в окно.

В свои семнадцать он был на редкость проницателен. Интересно, что он думал о переживаниях Эмили Нортон?

Вероника оглянулась по сторонам – в столовой уже никого не было – и спросила прямо:

– А что происходит в вашей жизни? Вам никогда не хотелось кого-то убить?

Леонард повернулся к ней. Веронику чуть не снесло энергетической волной.

– Да, – сказал он решительно, хрустнув пальцами, – я хочу убить свою мать.

Глава 2

Леонард Робинсон запустил пятерню в волосы, откинув их со лба. Веронике открылись его резкие смоляные брови, и яркий свет из окна превратил выразительные зелёные глаза в аквамариновые.

– Вероятно, вы ждёте от меня чего-то вроде исповеди? – спросил молодой человек.

– Не буду скрывать, что мне это интересно, – сказала мисс Бёрч.

– Вы ведь только за этим сюда явились, верно?

– И это не стану скрывать.

Леонард кивнул и задумался.

– Да, нашу маму вы, несомненно, успели прочувствовать. Скажите, какой она вам показалось?

– Несомненно, доброй, – ответила Вероника.

– Но вы же как безнадёжно циничный писатель знаете или догадываетесь, что доброта может быть хуже зла?

– Я понимаю, о чём вы. И как прожжённый писатель заявляю, что зла в вашей матери нет ни грамма.

Леонард – крайне неожиданно – прыснул от смеха.

– Вы либо ничего не знаете, либо намеренно провоцируете меня, – махнул он рукой. – Я склоняюсь ко второму варианту. В противном случае, вы бы не поехали за нами, если бы считали маму безобидной.

Разоблачение позабавило Веронику.

Она осторожно сказала:

– Может быть, вы поделитесь со мной вашим ви́дением?

– Возможно.

Юноша откинулся на спинку стула и сцепил руки за головой.

«Рисуется мальчик», – подумалось Веронике.

– С чего бы начать? Начну с самой сути, чтобы вам сразу стало понятно. Моя мама до сих пор гордо рассказывает своим подругам (а также почти незнакомым людям), что кормила меня грудью до двух лет и что по этой причине у меня нет проблем с зубами. Также популярен рассказ о том, как в пять лет меня водили на обрезание, потому что на то были веские причины. Куда бы мы ни зашли – в магазин, ресторан, к портному, мама обязательно расскажет, где мы были этой осенью или прошлым летом, где мы жили, что ели, с кем общались. Если в доме у кого-то болезнь или операция, об этом узнают все. От мамы. Во всех подробностях.

Вероника сочувственно покивала.

– Вам кажется, что в этом и нет ничего такого. Нет, в этом есть кое-что – моя жизнь. Я не хочу, чтобы незнакомые и даже знакомые люди знали, где я был, что я ел, до какого возраста пил молоко матери, какой недуг у меня был вчера или год назад и какие новые брюки висят в моём гардеробе, с любовью купленные мне мамой на прошлой неделе. Вам со стороны кажется – и что в этом такого? Я вам отвечу – мои нервы. Мои. Больные. Нервы. Я хочу, чтобы она перестала молоть языком, перестала хвастаться моими удачами, которые я хочу хранить для себя. Я хочу, чтобы она не трогала мою жизнь, не делилась ни с кем подробностями моих отношений со сверстниками, не заходила в мою комнату и не рылась в моих вещах, считая, что она не делает ничего такого! Она не хочет зла, да. Но она не понимает, что причиняет зло!

Мисс Бёрч молчала, боясь спугнуть откровение юноши, но Леонард Робинсон, что называется, завёлся.

– Не болтать, не лезть – казалось бы, что может быть проще? Вы даже не представляете себе, каково это – хотеть иметь личную жизнь, чтобы она была только вашей и ничьей больше, и не иметь такой возможности, потому что ваш самый близкий человек – ваша мама, – человек, которого вы так любите, так подло поступает с вами, не видя, искренне не понимая, что ранит вас! И вы ничего не можете с этим поделать! И вы либо терпите, либо вашей матери следует сгинуть с лица земли!

Вероника с сочувствием наблюдала за Леонардом, потерявшим контроль над эмоциями. На её глазах из сильного, уверенного в себе молодого человека он в одночасье превратился в болезненного нервного ребёнка.

Эффект поражал куда больше, чем могла себе представить мисс Бёрч.

Она дала ему время прийти в себя и просто разглядывала вместе с ним пейзаж в окне. Ледяную гладь озера рассекали на коньках дети и взрослые. Солнце отражалось от снега и льда, и всё вокруг казалось сделанным из хрусталя.

Тишину нарушил вошедший Джон Робинсон.

– Привет-привет! Что вкусного подают?

Леонард встал и направился к выходу.

Мистер Робинсон крикнул ему вслед:

– С нами гулять пойдёшь?

Леонард буркнул что-то вроде: «Делать мне больше нечего».

Джон Робинсон сел на его место возле Вероники Бёрч и заказал себе завтрак. Вероника вновь отметила сходство отца и сына. Перед ней будто всё ещё сидел Леонард, только взбодрившийся и резко повзрослевший.

Мистер Робинсон завёл разговор об издательствах, расхваливая американские и ругая британские. Его агентство, рассказал он, совсем молодое, занимается связями с общественностью и существует благодаря плану Маршалла[11].

– То есть благодаря вам, американцам, – мистер Робинсон с улыбкой посмотрел на девушку.

После омлета и чашки кофе мисс Бёрч для себя решила, что Джон был самый позитивный в семье Робинсон. Возможно, то же в нём видела Мэри, и это притягивало её к нему.

Вероника сказала:

– Удивительно, как похожи на вас ваши дети.

Джон Робинсон вытянул лицо.

– Разве?

– Чисто внешне.

– А, ну так возможно.

– Коннор – копия миссис Робинсон, а Леонард – ваша.

– Я никогда не замечал. Ну, они, в общем-то, славные. Только к жизни неприспособленные. Бесхарактерные.

– Я бы не сказала. Особенно насчёт Леонарда…

– Леонард раздражительный. Его всё бесит.

Вероника мягко сказала:

– Ведь со всеми нами такое бывает.

– Но не каждый день. Говорить с ним невозможно. Впрочем, может, с возрастом пройдёт.

– Может, и пройдёт. Но разве упрямство – не признак характера?

– Не в его случае, – убеждённо сказал Джон Робинсон. – Есть такое ремесло, называется оно «портить себе жизнь». Если Леонард и преуспел в чём, то только в этом. У Коннора другая проблема. Коннор очень добрый, но он и наивный. У него чистая душа. Редкий человек. Скромный. Ни разу ни на кого не повысил голоса. Ему будет тяжело в жизни.

«Ему уже нелегко», – подумала мисс Бёрч.

– А вот Мэри, кажется, не похожа ни на кого.

– Верно, – сказал мистер Робинсон. – Мэри – приёмный ребёнок.

Он проглотил кусок жареной колбаски и запил чаем с молоком.

Вероника наблюдала за ним.

Минуту или две спустя Джон Робинсон добавил:

– Я Тамаре сразу сказал: мне нужна девочка. Потому что к мальчику я буду ревновать. Я себя хорошо знаю.

Он уткнул взгляд в тарелку.

Вероника ждала продолжения.

– Родился Коннор. Потом Леонард. Эгоистично или нет, но я хотел девочку. Вы как представитель самой свободной нации должны меня понять. Хотеть чего-то от жизни – естественно.

Представитель самой свободной нации кивнула.

– А лет через пять, когда наши финансовые дела пошли в гору, мы смогли удочерить Мэри. Хотите ещё кофе? Я бы выпил.

Джон бодро подозвал официанта.

И всё-таки было что-то неуловимо тяжёлое в его взгляде. Что-то мрачное, пропитавшее его мысли и словно мешавшее ему получить то, чего он хотел от жизни.

После завтрака Вероника поднялась в номер за фотоаппаратом, а мистер Робинсон остался курить на террасе. Вместе они вышли к озеру и взяли коньки напрокат. Так было проще и интереснее добираться до острова. Тамара с Мэри и Эмили отправились туда ранее.

Весёлое приключение сопровождалось падениями, смехом и снятием на камеру видов, от которых захватывало дух. Вокруг катались люди всех возрастов. В какой-то момент колокол на острове ожил и принялся разносить свою песнь. Вероника замерла, чтобы сфотографировать церковную башню, возвышавшуюся над обледенелыми ветвями деревьев, но вдруг кто-то сбил её с ног. Она упала на бок, чудом не выпустив из рук камеру.

В спину ей было брошено:

– Извините.

Кажется, в голосе даже не пытались скрыть удовольствия от содеянного.

Подкатился мистер Робинсон и протянул мисс Бёрч руки.

– Мэри, тебе мало места на озере? – возмущённо бросил он.

Мэри, стоявшая у Вероники за спиной, выпалила:

– Я сюда первая, вообще-то, пришла.

И унеслась прочь.

Колокол замолчал. Джон помог Веронике встать.

– Не понимаю, что на неё нашло.

– Вы, должно быть, забыли, что такое юность, – покачала головой Вероника.

– С юмором у вас в порядке. Как всё остальное?

Мисс Бёрч потёрла лодыжку.

– Кажется, растяжение.

Она взглянула на каменные ступени длинной широкой лестницы, с которой буквально начинался остров.

– Боюсь, мне этого не осилить.

– Тогда остаётся только такой вариант.

Мистер Робинсон переобулся и взял Веронику на руки. Молодая женщина взвизгнула.

– Мы упадём! Здесь же скользко! – возмущалась она с проступавшей наигранностью.

Джон смеялся вместе с ней. Он нёс её вверх на небольшую площадку, где ютилась церковь Успения Девы Марии.

– Мистер Робинсон! Прекратите! Я насчитала уже пятьдесят ступеней!

– А по ощущениям, больше сотни!

– Хотите сказать, что я тяжёлая?

– Нет, но ваши коньки…

Пожилой мужчина, стоявший посреди лестницы, драматично воздел руки.

– Nevesta mora biti tiho![12]

– Что он говорит? – спросил мистер Робинсон.

– Какой ужас! Он решил, что я ваша невеста! Опустите меня скорее!

– Спросите у него почему?

– Опустите меня, Джон!

– Сначала спросите.

Веронике пришлось уступить.

Старец объяснил, что по этим ступеням женихи поднимают на руках невест и что брак будет счастливым, только если невеста будет молчать весь подъём.

Американка перевела дух и с облегчением добавила:

– У нас и не могло ничего выйти. Я наболтала себе несчастий на годы вперёд!

– Там, с другой стороны острова, – поделился ещё один турист на пути, – другая лестница, с неё спускают бывших жён в угоду новым!

Наверху вдоль продолговатой площадки стояли скамейки. Мистер Робинсон усадил Веронику на одну из них и поглядел на лавку мороженщика.

– Принесу вам лёд.

Он удалился, а к мисс Бёрч подлетела Эмили Нортон.

– Я видела, как Джон вас принёс! С вами что-то случилось?

– Небольшое растяжение, не стоит волноваться.

– Вы упали?

– Да. Сама не пойму, о чём думала, беря коньки. У меня ведь беда с равновесием.

Прибежал Джон Робинсон с пакетом льда и двумя рожками мороженого, один рожок достался Веронике, второй остался у Джона.

– Спасибо, мистер Робинсон.

– Просто Джон. Вам нужно какое-то время посидеть.

– Не волнуйтесь. Со мной всё в порядке.

– Я побуду с вами, – сказала Эмили, усаживаясь рядом. – Только взгляните, какой вид! Волшебство!

Их внимание приковали снежные дали.

– А внутри церкви можно позвонить в колокол и загадать желание, – сообщила мисс Нортон. – Я уже загадала. Вы слышали, как я звонила?

– Слышали, – сказал мистер Робинсон, в его голосе проскочило раздражение.

– Только подумать: все эти горы, все люди вокруг слышали звон моего колокола! Это было, пожалуй, самое волнующее событие в моей жизни!

– Несомненно.

Минуту-две они молчали, пока в колокол не забили вновь.

Эмили просияла:

– Это Тамара! Джон, сходи к ней, она тебя всё утро ждала.

Мистер Робинсон молча доел рожок и с тоской во взгляде (так, во всяком случае, показалось Веронике) отправился в церковь.

В небольшом зале, побелённом известью, прямо в центре висел длинный трос. И в самом деле звонила Тамара Робинсон. При появлении мужа она расцвела.

– Джон! Это так необычно! Я загадала желание, и… Ты уже придумал, что будешь загадывать?

Мистер Робинсон посмотрел вверх.

– У меня не осталось желаний. У меня всё есть, – сказал он тихо.

– Тогда загадай, чтобы и впредь было всё как есть!

Прикинув что-то в уме, Джон Робинсон подошёл и несколько раз дёрнул за верёвку.

Тамара обняла его.

– Джон, какие же мы с тобой счастливые! Нам так повезло…

Глава 3

К моменту, когда мисс Нортон прервала свои восторженные рассуждения о жизни и отлучилась в уборную, Веронике Бёрч порядочно надоело изображать из себя больную. Она переобулась и оторвалась от скамьи, пока никто не видел, и двинулась вглубь острова. Миновав церковь (Вероника всегда предпочитала внутренним убранствам просторы улиц и площадей), сделав несколько кадров, она подошла к ступеням с противоположной стороны острова. Это была менее парадная лестница, но всё же прекрасная, как и все старинные каменные лестницы. Она вела вниз к земле, где у кромки озера росли деревья.

На одной из ступеней в одиночестве стояла Тамара.

Удивительно, но даже когда вы осведомлены о наличии у кого-то особой энергетики или эффектной внешности, вас всё равно сбивает с ног магия присутствия этого человека, как только он оказывается рядом.

Ощутив поначалу нечто подобное, Вероника заметила, что миссис Робинсон совсем недавно плакала.

– Доброе утро, мисс Бёрч.

– Добрый день, миссис Робинсон. С вами всё в порядке?

Тамара отстранённо произнесла, глядя куда-то в снег:

– Да, всё хорошо.

– Мистер Робинсон не нашёл вас?

– Он остался в церкви. Мы поссорились.

– О…

Миссис Робинсон повернулась к Веронике.

– Я всегда отвечаю, что у меня всё в порядке. Только так я могу сохранить реноме Джона. Я создаю видимость, что Джон успешен в семье и в делах.

Вероника спросила:

– А зачем вы это делаете?

– Не знаю. Дура, наверное.

– Думаю, вы просто сильно его любите.

Тамара кивнула:

– Потому что все двадцать лет была дурой.

Она громко вздохнула и через некоторое время сказала:

– У Джона алкогольная зависимость. Он пьёт. Потому так поздно встаёт, никогда не завтракает с семьёй. Для него мы все глупые, ограниченные, несовременные, неправильные. В Англии он общается исключительно с молодёжью – с прогрессивной, как он говорит, молодёжью, которая, по его мнению, значит в современном мире гораздо больше, чем кто-либо. Ходит на их вечеринки, думая, что нравится им, что они считают его своим. На самом деле он выглядит смехотворно, но не понимает этого. Он ведь, когда пьяный, – старик стариком.

Рука Тамары нервно зашарила в кармане и вытянула носовой платок.

– А все эти сопляки с ним только потому, что он за них платит. Он покупает им выпивку, оплачивает им поездки на отдых. И как только я касаюсь этой темы, он начинает звереть и орать на меня. «Они молодые, они должны развлекаться, но у них нет денег. Им не повезло в жизни так, как тебе. Ты скупая и мелочная!» Он платит моими деньгами и считает, что я – неблагодарная стерва.

Тамара всхлипнула и отвернулась. Помолчав, обращаясь к одному из деревьев, сказала:

– По-вашему, я неблагодарная стерва, мисс Бёрч?

Вероника с жаром ответила:

– Разумеется, я так не считаю!

– Джон не любит меня, мисс Бёрч. Не любит всю мою семью. Не любил моих родителей, когда они были живы. Не любит мою сестру. Она для него глупее, чем я, – я хотя бы грамотно пишу, говорит он. Понимаю, моя сестра не отличается умом, но она, по крайней мере, не строит из себя кого-то, кем не является.

– Мисс Нортон – вымирающий вид. Я не уверена, что когда-нибудь встречала таких бескорыстных людей.

– Понимаете, у Джона комплекс. Он не состоялся в молодости. Теперь пытается наверстать. Только непонятно что. Дома его любят, не за деньги, а за то, кем он в действительности является, – что он отец. А он – ноль внимания на детей. Вернётся домой пьяный и начинает орать, что я порчу ему всю жизнь. Каждый раз клянётся, что уйдёт от меня…

Протяжный вздох.

– Вы так молоды, мисс Бёрч, и уже знаменитая на весь мир писательница. Представьте, каково Джону: вы – личность, а он – мыльный пузырь, живущий за счёт жены. Вот он и ходит фертом, вот поэтому и носит вас на руках.

Вероника почувствовала, как загорелись её щёки.

Она спросила:

– Это вам мистер Робинсон сказал?

– Я сама всё видела.

– Дело в том… – Вероника ощутила себя провинившимся ребёнком, – в том, что я упала и подвернула ногу…

– Но сюда вы шли очень уверенно. Как я вижу, всё уже прошло?

Зелёные глаза Тамары Робинсон блеснули, как у кошки.

Американка поняла, что попала в какую-то западню. Она растерялась, чего совершенно от себя не ожидала.

В голосе миссис Робинсон вновь зазвучали тепло и ласка:

– Знаете, я рада, что вы подружились с моей сестрой. Ей так одиноко по жизни и даже в этой поездке. Я стараюсь, но быть на разрыв порой и мне нелегко. Вы же видите, что произошло между вами и Мэри, стоило мне пойти с Эмили в церковь?

В надежде окончательно уйти от темы с ногой, Вероника задала дерзкий вопрос:

– А вам не кажется, миссис Робинсон, что ваши дети уже довольно взрослые и в таком… отчаянном внимании не нуждаются?

– Да я знаю, знаю, – ответила Тамара. – Никому я там уже не нужна. И моя забота никому не нужна. Я всё себе придумала. Всю жизнь себе придумываю…

Она отвернулась. Когда разговор строился не по её плану, миссис Робинсон его завершала.

Мисс Бёрч сказала:

– Я, пожалуй, спущусь и поснимаю виды, пока свет хороший…

Она оставила миссис Робинсон на лестнице, а сама преодолела несколько десятков обледенелых ступеней вниз.

Ей нужно было упорядочить мысли о том, что случилось в это утро. А случилось, что она стала жертвой интриги, сплетённой Тамарой Робинсон.

Поначалу Вероника не могла в это поверить и поэтому ещё раз проанализировала факты. Она начала с конца.

Да, растяжение она выдумала. Чтобы немного позлить Мэри. Она знала, что Мэри увидит, как её любимый Джон несёт Веронику на руках. Это она придумала в отместку пятнадцатилетней девице, толкнувшей её, задумавшей «выяснить отношения».

Теперь по поводу отношений. Какие отношения решила выяснить Мэри? Мэри решила, что Вероника претендует на внимание Джона? Допустим. Мэри, в конце концов, не глупа. Но почему Мэри так решила? По словам Тамары, Мэри и Джон ещё вчера поругались из-за Вероники…

Ну конечно!

Вероника сейчас хорошо себе представила, как Тамара – очень умело, при помощи пары фраз – вселила в Мэри убеждение, что эта рыжая американка положила глаз на Джона Робинсона (ну прямо Яго в женском обличье!). И вот Мэри обижена, она едет отдельно от всех. А этим утром она с силой сбивает эту самую американку с ног.

Разобрались.

Но откуда у Вероники эта уверенность в том, что между Джоном и Мэри отношения не отца и дочери, а какие-то ещё? Вероятно, ей, как циничному писателю, так показалось тогда, на холме у стены крепости… Нет! Это ей внушила сама Тамара Робинсон. В такси. Когда сказала: «…у неё такой противный возраст. А вы такая яркая девушка».

Господи, Тамара оплетала интригами всё своё окружение, включая собственных детей!

Было ли это причиной напряжённости в семье? Скорее всего, это накладывало свой отпечаток на отношения внутри семьи. Вероятно, Тамара развлекалась так от скуки. Дети выросли, муж живёт своей жизнью. Тамара – незлой по природе человек – придумывает ситуации и разыгрывает их. Она развлекается. И всех её поведение раздражает.

Но об этом ли говорила Эмили Нортон?..

Раздался крик…

Первым к лестнице подбежал Джон Робинсон. Он увидел свою жену, распластавшуюся в самом низу, и поспешил к ней.

Миссис Робинсон тяжело дышала.

– Тамара! Ты меня слышишь?

Она приоткрыла глаза. Над ней, опустившись на колени, склонился её муж.

– Что случилось? Ты поскользнулась?

Миссис Робинсон схватилась за голову.

– Кажется… меня толкнули…

На лице Джона отразился испуг. Он поглядел вверх и сказал:

– Там никого не было. Я никого не увидел по пути…

Из-за деревьев вынырнула Вероника Бёрч и быстрым шагом направилась к ним.

– О боже, что произошло?

Тамара Робинсон закрыла лицо руками.

Джон сказал:

– Мою жену кто-то толкнул, она упала с лестницы.

Вероника пришла в ужас.

– Это… точно? – спросила она. – Не могло это произойти… случайно?

Мистер Робинсон в смятении поглядел на неё.

С самого верха лестницы послышался голос Эмили Нортон:

– Силы небесные! Что случилось?

Она ласточкой ринулась вниз, поскользнулась и пересчитала боком около дюжины ступеней. Всё же спустившись, ничего себе не переломав, мисс Нортон села рядом с сестрой и положила руку ей под голову.

Миссис Робинсон открыла глаза и тихо произнесла:

– Эмили, а где Мэри?

Эмили посмотрела по сторонам.

– Вон она, – сказала мисс Бёрч, глядя за спину мисс Нортон.

Мэри стояла на льду далеко от них, на ней по-прежнему были коньки. Её глаза метались с одного лица на другое.

Джон Робинсон крикнул:

– Мэри! Иди сюда!

Мэри Робинсон улетела вдаль.

– Джон…

– Да, дорогая…

– Помоги мне.

Мистер Робинсон взял жену на руки. Её лицо прислонилось к его пальто.

Эмили Нортон собралась пойти за ними в отель, как вдруг её остановила рука мисс Бёрч.

– Сейчас, – сказала Вероника, – им лучше побыть наедине.

Эмили округлила глаза.

– Вы думаете, я сейчас не нужна Тамаре?

– Вы ей всегда нужны, дорогая. Но сейчас удобный случай им помириться, – Вероника улыбнулась.

– Вы правы, конечно… – покивала мисс Нортон.

Вдруг она произнесла жалобно:

– Лишь бы он не обидел её.

Вероника Бёрч взяла Эмили под руку и сказала:

– Я собираюсь отправиться в город на ленч. Вы не составите мне компанию?

– О… разумеется, с радостью. Я сама, честно говоря, здорово нагуляла аппетит.

– Вот и славно.

И они отправились через озеро по его ледяной глади, мимо Златорога, тихо наблюдавшего за ними со своего берега, мимо лесистых склонов; наконец, мимо замка, венчавшего скалистую гору, нависшую прямо над крохотным городом.