Мы обнимем смерть

Вокруг зашептались. Глаза метались от Гидеона к вновь пришедшему и обратно, но никто не шевелился, пока ворота со стуком полностью не открылись. Человек подошел. Медленно, спокойно, уверенный в том, что его хорошо примут. Он остановился в нескольких шагах от Гидеона. Бледная рука откинула капюшон.

Посреди собирающейся бури стоял Лео Виллиус. Те же волосы. Те же глаза. Та же улыбка. Даже льняная маска, висевшая на шее, казалась той самой, которую мы сожгли. Только без шрама на перерезанном нами горле. И отрезанные губы, и выколотые глаза были на месте – глаза, посмотревшие на меня, на Тагу и Атума, а потом на толпу, прежде чем тяжелым, как сотня голов, взглядом остановиться на Гидеоне.

– Добрый вечер, ваше величество.

Глава 3

Кассандра

Эта сука непрерывно пялилась на меня. Никакие красоты пейзажа не привлекали ее внимания. Она не обращала внимания ни на шум снаружи, ни на тряску нашего экипажа. И когда день обратился в ночь, взгляд ее странного цвета глаз продолжал вгрызаться мне в плоть.

– Прекрати, – сказала я ей. Никакого толку. Я пыталась ругаться, обливала ее долгими потоками цветистых проклятий, почерпнутых в плавильном котле женавского порта, но она смотрела еще пристальнее. Пусть и молчала, но понимала прекрасно. И теперь не отвела взгляд. Я с тяжелым вздохом закатила глаза. – Прекрати таращиться на меня. Прошу тебя.

Ее губы чуть изогнулись в улыбке, а внимание обратилось на обмякшую фигуру императрицы Ханы Ц’ай рядом со мной. Минут десять отдохнуть от обжигающего взгляда лиловых глаз – ради этого стоило вежливо попросить.

«А она неплохо тебя дрессирует, Кассандра, – произнесла Она в моей голове, в первый раз с тех пор, как мы снова вернулись в карету. На последней стоянке императрица Хана не приходила в сознание, но Знахарь все равно проверял ее, совершенно не обращая внимания на мое присутствие – приложил ладонь к ее лбу и горлу, потрогал пальцы. – Может, мне давно стоило научить тебя вежливости».

– Не сработало бы, – проворчала я.

Взгляд лиловых глаз опять обратился ко мне, девушка склонила голову набок, рассматривая меня, как некую диковину.

– Я не с тобой разговаривала.

Она не отвела глаз.

– Ее императорское величество куда интересней меня. Смотри, у нее посинели губы от той дряни, которую твой богочеловек запихал ей в глотку, и волосы совсем растрепались.

Ни слова в ответ. Ни движения.

Я стала смотреть в окошко на бегущую мимо ночь, но с ночью проблема в том, что там смотреть-то и не на что. Какое-то время еще мелькали под лунным светом поля, деревни, даже отблески на воде. А теперь ничего, одна темнота. Останавливались мы, только чтобы есть, пить и менять лошадей, путешествие слишком напоминало наш с Лео путь в Кисию. Тогда я казалась себе такой умной, зная, что он пытается сбежать от меня же.

За окном полыхнула молния, но с другой стороны была только тьма. Вероятно, девушка тоже это отметила и, прикрыв фонарь внутри кареты, выглянула в окно. Императрица Хана сопела, как спящий медведь. Вспышка огромной зазубренной молнии снова прорезала небо и исчезла за лесом, оставив полосу света в моих глазах.

«Кажется, мы все-таки увидим дожди», – сказала Она.

«Не уверена, что это к добру».

«И уж точно не к добру для войск, если они еще не взяли Мейлян».

Я кивнула в молчаливом согласии. Девушка открыла фонарь, и тесное пространство снова озарилось рассеянным светом. Она закрыла глаза и прижалась носом к толстому стеклу окошка. Это было самое любопытное проявление жизни из тех, что она выказывала, но, удовлетворившись или нет, она вскоре снова выпрямилась, глядя в никуда.

Неужели боится дождей? Опасается, что они нанесут свой удар раньше, чем доберемся до места? Это значило, что впереди еще долгий путь. Есть время для побега.

«Убежать отсюда? – спросила Она, прочтя мои мысли. – Мы же хотели здесь оказаться. Ты сама хотела».

«Я ни разу не просила продавать меня в рабство. А кто знает, как он будет меня мучить?»

«Разумеется, – согласилась Она. – Например, накормит тебя, проверит твое здоровье и…»

«Да, как собственное животное».

Ответа у Нее не нашлось, я прислонилась к стенке кареты и попробовала задремать. Я не спала весь тот день и ночь, но теперь не могла уснуть, только слушала шорох дождя. Внизу подо мной грохотали колеса, далеким громом слышался стук копыт, но изнутри раздавалось лишь негромкое сопение спящей императрицы. Потом послышался шорох переворачиваемых страниц. Я повернула голову так, чтобы сквозь полуприкрытые веки наблюдать за девушкой. Она держала на коленях раскрытую книгу, на переплете блестело золото. У многих богатеев Женавы имелись переплетенные книги, но, посещая с той или иной целью такие дома, я ни разу не видела украшенных золотом. Должно быть, важная книга.

Мне удалось задремать. Казалось, совсем ненадолго, но когда я снова открыла глаза, карету заливал свет. Не особенно яркий, скорее слабый и водянистый, как в туманное зимнее утро. После короткого сна у меня болели глаза, а тереть их было все равно что втирать песок в открытые раны.

– Проклятье, – простонала я, закидывая связанные руки, чтобы прикрыть глаза.

«Касс».

– Отстань.

«Нет! Слушай, Касс!»

Тревожные нотки в ее голосе заставили меня затаить дыхание и прислушаться. Колеса экипажа, лошади, тихий шорох в дальнем углу и…

Дождь.

Я села, хлопая глазами. Императрица не спала, но и на меня не смотрела, как и девушка на противоположном сиденье. Она глядела в окно на потоки воды, которые рассекали воздух, заслоняя обзор, словно тысячи роящихся насекомых.

Они скроют и меня, когда я побегу прочь отсюда.

«Нет, не делай этого, Касс, прошу тебя!»

– Мне нужно помочиться.

Девушка огляделась. То же самое сделала и ее императорское величество, я постаралась не встретиться с ее презрительным взглядом. Женщина с лиловыми глазами ничего не сказала, но нетрудно было понять, отчего она хмурится.

– Да, я вижу, что дождь, – продолжила я. – Но либо ты останавливаешь экипаж, и я помочусь снаружи, либо я это сделаю прямо здесь.

Молодая женщина молча смотрела на меня, пока я, вздернув брови, не спросила:

– Ну и? Жизнь на улице научила меня не стесняться.

Отвращение быстрой вспышкой оживило ее лицо, и, поморщив нос, она с силой постучала в крышу кареты. Стук едва был слышен сквозь дождь, но снаружи раздался крик, и карета резко остановилась. Мужчина распахнул дверцу и остался стоять под дождем, заливавшим низко спущенный капюшон плаща. Позади него мрачным контуром вырисовывался Знахарь верхом на лошади.

– В чем дело? – произнес он.

Дождь стекал по его лицу, голова была непокрыта, но его, казалось, это не беспокоило.

– Мне нужно помочиться, – сказала я и встала со своего места, не дожидаясь ответа. Скрючившись пополам, я протиснулась мимо торчащих колен императрицы Кисии и вышла в бурю. Тяжелые крупные капли били как камни, и за секунду я промокла до нитки. В Чилтее нам знакомы бури, и я часто удивлялась тому, что многие торговцы так боятся кисианских ливней, но ни одна буря, обрушивавшаяся на Женаву, никогда не оставляла синяков.

Дверца экипажа закрылась, и равнодушный к дождю Знахарь указал мне в сторону смутно видневшихся зарослей.

– От какого-нибудь жилья мы сейчас чересчур далеко. Очень жаль, что твой мочевой пузырь переполнился – теперь будешь мокрой до конца поездки.

Оглушенная ливнем, который сбивал меня с ног, я лишь молча смотрела на Знахаря. А он смотрел на меня, и черты его совершенного лица были абсолютно бесстрастны.

– Не идешь? – спросил он, отбрасывая со лба прядь мокрых волос. – Можешь облегчиться прямо здесь, если пожелаешь. Мне безразлично.

Идти я не жаждала, но яростный ливень усиливал нужду в десять раз, и я решилась.

– Деревья сгодятся.

Я хотела было попросить его развязать мне руки, но это могло лишь заставить его насторожиться и подумать о моей подлинной цели, и потому поплелась мимо Знахаря в проливной дождь. Как будто плыла по воде, с усилием хватая воздух.

Я сделала шаг с дороги, и ноги увязли в луже, башмаки теперь хлюпали при каждом шаге. Конечно, Знахарь смотрел мне вслед, и я не смела не только оглядываться, а даже и думать чересчур громко, пока не добрела до деревьев.

Он тоже последовал за мной недалеко в лес и наблюдал, как я выбираю подходящее дерево.

– Эй, ты можешь оставить меня на минутку? – крикнула я, вцепившись связанными руками в штаны. – Трудно писать, когда кто-то смотрит.

Богоподобный не ответил, но коня развернул и скрылся из вида. Темный хвост коня исчез с последним взмахом, после этого я отсчитала три долгих секунды. А потом вынула из штанов руки и побежала. Ноги расползались на скользком суглинке, но я бежала через лес все дальше, не заботясь о направлении, раздирая кусты на пути и ломая ветки.

Отчаяние придавало силы утомленному телу, но пропасть в лесу все равно было лучше, чем остаться в плену у Знахаря. Как случилось, что я бегу по западной Кисии от какого-то сумасшедшего?

«Нам с тобой нужна помощь, Кассандра!»

На вершине холма я увидела мертвое дерево с огромным дуплом и свернула к нему, утопая ногами в размокшей грязи на склоне. Если я помещусь внутри, может быть, удастся спрятаться, переждать…

Внезапно ногу пронзила боль, и перехватило дыхание. Я качнулась назад, утратила равновесие и катилась по склону вниз до тех пор, пока боль в голове и заднице не сравнялась с болью в лодыжке. Стиснув зубы, я с глухим шипением ощупала ногу – из лодыжки торчало древко стрелы.

– Проклятье!

Я попробовала подняться, но ступни скользили, а стрела при каждом движении дергалась. Я с такой силой стиснула зубы, что в ушах загремело громом.

Впереди мелькнуло что-то движущееся. Сидя на лошади, Знахарь молча меня рассматривал. В руке он держал лук.

– Кажется, я давно не практиковался в стрельбе, – ровным тоном заметил он.

– Ты мне только что проткнул ногу стрелой, проклятый кусок… – я со стоном прервалась, попытавшись встать. Голова кружилась.

– Если ты не хотела, чтобы на тебя охотились, нечего было бежать, словно дикий зверь. Попытаешься еще или удовольствуешься тем, что попробовала один раз? Продолжать, как мне кажется, будет больно и утомительно, но у многих людей упрямство перевешивает инстинкт самосохранения.

Я смотрела на человека, назвавшегося богом, говорившего, как напыщенный воспитатель, и не обращающего внимания на дождь, и надежда вырваться на свободу покидала меня. Теперь я могу разве что ковылять, а у этого человека еще много стрел. Он – стена, о которую я могла биться до потери сознания, бесконечное море без берегов. Тем не менее он меня не убил. Не ударил. Вообще не тронул. Он хотел, чтобы я осталась целой и невредимой, и от этого больше, чем от всего остального, меня до костей пробирал озноб.

Оставалась одна надежда – найти свежий труп, и тогда Она…

«Касс, он назвал тебя Ходячей смертью в разговоре с иеромонахом. Он знает».

Я смотрела в эти почти немигающие глаза, тускло-серые, но острые, как стекло.

«Он способен меня видеть, Касс».

«Но я не могу позволить ему просто так затащить меня обратно в карету. Я должна попытаться, должна…»

«Ты сама бралась за работу, лишь бы только добраться до Знахаря. Ты хотела освободиться. Разница только в том, что теперь я этого тоже хочу. Не заставляй меня с тобой драться».

Да уж, свобода.

«Ты действительно думаешь, что шанс есть?» – сказала я ей.

«Да. Надеюсь».

– С меня хватит, – произнесла я, заставляя себя улыбаться более вызывающе и уверенно, чем чувствовала. – Но ты прав. Оттого, что я попыталась, мне легче. – Я указала на стрелу: – Как еще я могла бы испытать подобное удовольствие?

Знахарь направил свою лошадь ко мне. Намерения были ясны, хотя, если он ждет, что я полезу на спину его лошади со связанными руками и торчащей в ноге стрелой, от меня получит только поток ругательств. Однако, вместо того чтобы приказывать лезть наверх, он убрал лук, склонился ко мне и, схватив за рубаху, поднял, как щенка. Ворот врезался в горло, рукава больно впились в подмышки, а Знахарь дал мне пару секунд повисеть и бросил перед собой. Прежде чем я успела возмутиться таким недостойным обращением, он пришпорил лошадь, и стрела начала подпрыгивать при каждом шаге.

Едва мы выехали из-под защитного покрова деревьев, как на нас опять со всей силой обрушился дождь. На дороге ожидала карета, с конских грив и опущенного капюшона возницы лилась вода. Для быков, тащивших крытую повозку вслед за каретой, ноша полегчала без тяжелого деревянного ящика, на который меня обменял иеромонах.

Вместо того чтобы вернуть меня к дверце экипажа, Знахарь направил лошадь к задней части крытой повозки.

– Кочо, – окликнул он. – Вот тебе компаньон.

Никакого ответа, лишь тяжелая барабанная дробь ливня. Если продержаться под этим дождем подольше, он, наверное, прорежет в моей плоти овраги, словно точащие камень реки.

– Кочо.

Повозка качнулась, полотняная завеса раздвинулась. Показалось лицо старика, вроде бы кисианца, его кожа напоминала старый башмак.

– Хозяин?

Знахарь снова ухватил меня за рубаху и поднял с седла. Мне хотелось пнуть его, крикнуть, показать, что я ему не ребенок и не собака. Но прежде чем я успела придумать что-нибудь умное, он уже меня кинул, втолкнув в провал между шторками, и я вскрикнула, шлепнувшись на дощатый пол. Деревянный конец стрелы обломился, острие еще глубже вонзилось в ногу. Свет и тени слились, и я судорожно втянула воздух.

Телега со скрежетом покатилась вперед, шелест бумаги перемешался со стуком дождя.

– Вот проклятый дождь, – проворчал старик. – А теперь еще ты, натащила воды и крови.

– Я не собиралась сюда все это тащить, – огрызнулась я, когда боль притихла настолько, что я смогла говорить. – Отпусти меня, и я уйду. Заберу с собой и лужи воды, и кровь.

– Я тебя не держу.

Я приподнялась на локтях. Он сидел за маленьким столиком с той стороны, где возница. Перед ним громоздилась куча бумаг. Сверху на крюке качался фонарь, прицепленный к каркасу повозки. И ничто – совершенно ничто – не стояло между мной и свободой. Когда телега кренилась, шторки раскачивались, позволяя мельком видеть в бледном свете луны остающуюся позади дорогу.

– У тебя здесь тоже припрятан лук?

– Нет, – сказал старик. – Никогда особенно не умел обращаться с такими штуками.

Он перекладывал свои свитки и бумаги подальше от меня и от моих луж и не поднимал взгляд.

– Тогда что ты будешь делать, если я попробую убежать? – спросила я. – Просто звать того богочеловека?

– Я бы мог, но мне незачем себя утруждать. Он и так тебя слышит. Проклятье, куда же я положил Боэзия?

– Слышит? Сквозь такой дождь?

– Ты сама попробуй, если не веришь.

Я надолго засмотрелась на льющийся дождь через щель между шторками. Разумеется, он меня не услышит, что бы ни говорил старик. Если вывалиться на дорогу и найти канаву, где спрятаться, то мне даже и бежать не придется.

– Слушай, – прервал мои мысли старик. – Собралась бежать, так беги. Нечего раздумывать попусту, только раздражаешь своим шумом.

– Тогда помоги мне сбежать.

– Нет.

– Почему? Я могу прикончить тебя одним пинком.

– Какой ногой? Где стрела или той, что без?

Он закончил складывать свои свитки, взял перо, чистый лист и начал царапать что-то на кисианском. Говорим мы с ними на одном языке, но я не понимала ни единого знака их письменности.

Я опять перевела взгляд на дыру.

«Мы застряли здесь, Касс. Смирись. Может, это и к лучшему».

– Вот, послушай свою подругу, – сказал старик. – Она умнее тебя.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что твоя компаньонка умнее тебя. Если б ты ее больше слушала, может, и не валялась бы вся в крови рядом с моими бумагами.

– Что за компаньонка?

Продолжая писать, он свободной рукой постучал по своей голове.

Я напряглась как натянутая тетива лука.

– Откуда ты знаешь?

Старик протянул руку, из короткого рукава выглянуло запястье. В тусклом свете фонаря я увидела красноватый знак – изгибавшаяся змеей линия.

– Ты обжегся чем-то железным?

– Нет, я с этим родился.

– А что это?

– Если не знаешь, тебя ждет сюрприз.

Императрица Хана заставила меня показать запястье там, в Кое, и была удивлена, увидев, что оно чистое. Капитан Энеас тоже.

Старик снова положил руку на колени. Он, как и хозяин, заставлял меня безотчетно чувствовать себя в невыгодном положении, и не только из-за поврежденной ноги. Он знал что-то неизвестное мне, а его скучающий высокомерный тон раздражал так же, как и хозяйский.

– Почему тогда ты торчишь здесь, а не едешь в теплой сухой карете? – спросила я.

– Торчу здесь? – Он впервые оторвал взгляд от бумаг. – Я решил ехать здесь, чтобы не оставаться с тобой. А потом ты вылезла и вся промокла в воде и моче, а здоровье молодой госпожи, разумеется, куда важнее моего. Хозяин не мог допустить, чтобы она вымокла, простыла и умерла, потому-то старому Кочо и приходится иметь дело с тобой. И подумать только, я едва не остался дома. Я уже становлюсь совсем старым, слишком дряхлым, чтобы разбираться с подобными приобретениями, хотя прочие в большинстве не такие грязные сквернословы. И это лишний раз доказывает, что внешнее не всегда соответствует внутреннему.

Он вернулся к своим бумагам, но слова старика меня больно задели, и я в него плюнула. Целила в лицо, но старик вспыхнул гневом, когда слюна шлепнулась на его бумагу. Я осталась вполне довольной. Не сказав ни слова, Кочо взял страницу за угол, поднял и уронил в лужу у моих ног. Дождевая вода поглотила ее, а старик обмакнул перо в чернила и начал новый лист.

«Касс, нам нужны не новые враги, а союзники».

Губы Кочо изогнулись в ухмылке, и он снова постучал рукой по голове.

«Если не можешь быть вежливой, дай мне с ним поговорить. Обещаю, что верну тебе тело, когда закончу. А ты отдохнешь от боли».

«Нет».

Я слишком хорошо помнила, каково это – быть пассажиром в собственной шкуре, и не спешила заново пережить тот опыт. Поэтому, пока Она не начала спорить, требовать или пытаться взять контроль силой, я откашлялась и извлекла из глубин личину, которой уже много недель не пользовалась – Кассандру Мариус, лучшую шлюху Женавы. Проще быть вежливой и почтительной, когда знаешь, что это игра.

– И куда же мы направляемся? – спросила я.

Уголки губ Кочо понимающе дернулись, и мне это не понравилось.

– Домой.

– А где дом? Твой хозяин, похоже, богат.

Кочо громко усмехнулся в ответ.

– И да и нет. Он ни в чем не нуждается, но это не то, что ты подразумеваешь под словом «богатый». А когда живешь в этом мире так долго, как я, понимаешь, насколько никчемны и глупы и почести, и золото. Вместо этого начинаешь мерить богатство мудростью и уважением.

Это звучало как цитата из священной книги, и потому я не стала спорить, просто сказала:

– Значит, дом не шикарный дворец. Только это не ответ на вопрос.

– Не ответ.

– И ты так и не скажешь, куда мы едем?

– Нет. Мы держим это в секрете. Слишком много людей не любят хозяина.

– Представить не могу почему.

Эта колкость пробила брешь в моем наигранном обаянии. Кочо искоса взглянул на меня.

– Он не Знахарь. Люди любят объяснять то, чего не понимают, страшными сказками.

– Он всадил в меня стрелу.

– Он же ее и вытащит. И зашьет тебя так, что даже шрам вряд ли останется – если мой хозяин и разбирается в чем-то, так это в телах. Не трогай стрелу, он все поправит, когда мы остановимся.

– А до тех пор я должна сидеть здесь и истекать кровью?

Кочо вздохнул.

– Не истечешь, если будешь сидеть смирно.

– Кто знает.

– Точно не истечешь.

– А ты разве лекарь?

– Нет. Но хозяину ты нужна, а ему нравится, когда подопытные здоровы. Так что он уже поправил бы все, если б думал, что тебе угрожает кровотечение.

Подопытные. Это мне не понравилось, и мой взгляд опять обратился к щели в задней части повозки.

«Не глупи. Сбежать не получится. И вообще, нам ведь нужен этот человек. Разве мы об этом не договаривались?»

«Нет тут никаких «мы», – огрызнулась я внутри собственной головы, содрогаясь в безмолвной ярости. – Это все твои попытки завладеть моим телом, вот что прежде всего привело нас сюда. И кто знает, что он на самом деле собирается с нами сделать».

«Все лучше, чем навечно застрять в твоей голове».

Я угрюмо глядела на скользящий по холщовой завесе свет качающегося фонаря. Это все из-за иеромонаха. Он вошел в мою жизнь, предложил мне спасение всего за одно убийство. Закончив работу, я должна была стать свободной от Нее и достаточно обеспеченной, чтобы отойти от дел. А вместо этого валяюсь раненая в телеге, все сильнее воняющей мочой. И со мной не только вечная компаньонка, но еще и ворчливый старик. В довершение всего, мы едем в никуда с богочеловеком и бессловесной сукой и нас будут колоть и резать, чтобы выяснить, как это работает, наверняка до моей смерти. По крайней мере, пока я сама не захочу умереть.

«Когда ты впадаешь в такое плаксивое настроение, то становишься ужасно тупой».

«О чем это ты?» – спросила я.

«Разве ты не слышала?»

Я закатила глаза. Терпеть не могу этот ее высокомерный тон, и Она это знает.

«Что такое, интересно, я не слышала?»

«Этот Кочо, он сказал, что ты нужна хозяину».

«Как предмет изучения».

«Да. Но зачем терпеть старую шлюху, любительницу сквернословить, готовую гадить на людей и плевать в их работу, если она не нужна? Есть же тысячи других, которых Знахарь мог подобрать. Но ему нужна ты. Нужны именно мы. Это преимущество может дать нам то, что мы хотим».

Я покосилась на Кочо. Он сказал, что мы нужны Знахарю. А еще – что его хозяин не позволит мне истечь кровью.

«Ну тогда давай проверим, какое у меня преимущество», – сказала я.

Я вцепилась в обломок древка стрелы, сердце заколотилось при одной мысли о том, что я намерена сделать.

«Нет, Касс, не надо…»

– Нет!

Кочо бросил перо, а я сжала пальцы и выдрала наконечник стрелы. Плоть рвалась, я, казалось, слышала этот звук; раздираемые кожу и мышцы затопило болью. Все вокруг завертелось, вспышки света перед глазами сменила расползающаяся темнота. Но я, опустив голову, боролась за то, чтобы остаться в сознании, сожаление горькой желчью подступало к горлу.

– Идиотка! – рявкнул Кочо сквозь шипение ругани, вытекавшей из моего рта, как из дырявых мехов. – Хозяин! Хозяин!

Голова кружилась, по рукам лилась кровь, но мне удалось рассмеяться.

– Полагаю, я все же важна.

Глава 4

Мико

Я прижимала к себе Хацукой, как младенца, оберегая лук от дождя, который безжалостно молотил, сдирая кожу. Высокий полог деревьев лишь собирал капли, они становились только тяжелее и с еще большей силой падали на наши и так вымокшие головы.

Примостившийся на соседней ветке генерал Китадо опустил плечи, напоминая мокрого черного дрозда.

– Непохоже, чтобы они оставили кого-то в городе, ваше величество, – сказал он, повысив голос в попытке перекричать дождь. Тот грохотал по листьям барабанной дробью. – Кажется, они решили не разделяться.

Он хмуро всматривался в прореху между деревьями – на дороге показался предводитель левантийцев, дистанция скрадывала его гигантский рост. Он нацепил боевой плащ императора Кина. Я сжала пальцы. Мне хотелось пустить стрелу ему в глаз, а потом выдернуть ее из трупа.

– Осторожней, ваше величество, – предупредил генерал Китадо, когда я переместилась на ветке. – Если убьете его сейчас, то императрицы Мико не станет, и некому будет сражаться за Кисию.

– Знаю. Но это не значит, что мне этого не хочется.

– Отсюда это все равно почти невозможно.

Я улыбнулась.

– Точно.

По меньшей мере пятьдесят шагов сквозь танец листьев под дождем и движущаяся цель. Это поколебало мою решимость, но я лишь крепче сжала Хацукой и задумалась, как бы поступил на моем месте отец.

Когда листва в очередной раз закрыла левантийца из вида, я немного расслабилась. У меня не хватило бы стрел, чтобы убить всех, но если бы моя жизнь не была так ценна для империи, то я с радостью уничтожила бы перед смертью как можно больше гнусных захватчиков. Однако моя жизнь много значила. Моя жизнь, имя и лицо. Я была последней из рода Отако, и Кисия нуждалась во мне. Живой.

Сквозь прореху в листве стали видны другие левантийцы. Еще несколько человек щеголяли в отяжелевших от дождя алых плащах, а остальные выглядели так же, как во время сражения, только мокрые и грязные. Волы, которых левантийцы явно не привели с собой, тянули телеги с накрытой поклажей. И еще в караване были паланкины. Из-под полога мелькали алые и золотые шелка, а носильщики были в тяжелых дождевиках с вышитыми золотыми драконами Ц’ая на спинах.