Печальная земля

Тимофей Костин

Печальная земля

Глава первая. Подземная одиссея

Черная стена береговых деревьев нависла над головой, и онемевшие ноги задели твердое песчаное дно. Наконец-то! Постанывая от облегчения, я протащил тяжелые обмякшие тела еще немного, потом, не в силах устоять, повалился на задницу и, пихаясь ногами, спиной вперед пополз к узкому пляжику, призывно светящемуся светлой полосой песка. Все так же придерживая буксируемых девиц за подбородки, чтобы они не захлебнулись, и нелепо извиваясь, я тяжело преодолел еще пару метров. Когда дно подступило совсем близко, мне пришлось отпустить одну и парой рывков выволочь их из воды по очереди, так, что девушки оказались навзничь лежащими на песке. На большее сил не осталось.

Я замер, не веря, что плавание, наконец, завершилось. Мелодично поплескивала крохотная волна, шумно отфыркивалась и кашляла неподалеку Алиса – видимо, она тоже добралась благополучно.

– Охо-хо-хо-хо-о-о-о… – выдохнув со дна души, я позволил натруженным мышцам расслабиться. Бам. Песок под затылком оказался плотным, но неожиданно теплым по сравнению с водой. Неподвижность доставляла настолько острое, ни с чем не сравнимое наслаждение, что я помедлил пару секунд, борясь с желанием закрыть глаза и остаться так навечно.

Нет, положительно, приводнись мы еще на пятьдесят метров дальше от берега – и выплыть бы не удалось.

Увы, как бы то ни было, на отдых тратить время было нельзя. Я сел – мышцы протестующе застонали – и похлопал по мягкой щеке черноволосую отличницу, каким-то чудом сохранившую свои круглые очки.

– Приплыли, милостивая государыня. Вы как, в целом?…

К счастью, она и так уже вышла из ступора: закашлялась, завозилась, перевернувшись на бок так, что мокрая растрепанная косичка вывалялась в песке, обхватила руками голову и завсхлипывала, сотрясаясь крупной дрожью.

– Ну-ну, чего уж теперь-то реветь… – пробормотал я, но, по-хорошему, времени на утешения не имелось. Вторая утопленница не шевелилась и не подавала признаков жизни, ободранное черное концертное платье обвило стройные ножки, подобно савану, четко очертив ремешок на бедре и пустую кобуру. Спутанная вороная грива, заострившийся носик, тени от длинных ресниц на полупрозрачной коже… в памяти всплыла картина, которую я видел в Музее изящных искусств. Не хватало только равнодушного полицейского, раскуривавшего трубку над бессильно распростертым телом утопленницы. Нет, погодите…

Я перекатил неудачливую инсургентку животом себе на колено так, чтобы голова оказалась внизу. Зажурчала вытекающая изо рта вода. Ага, получилось.

Теперь – искусственное дыхание. Славен будь занудный семинар Красного Креста, который я прослушал по требованию отца перед первой археологической экспедицией, в которую он взял меня с собой!

Вернув девушку в исходное положение, я подтянул колени под себя, наклонился, набрав побольше воздуха. Мертвенно бледное личико оказалось прямо перед глазами, бледные губы раскрылись, подобно чайной розе. Не знаю, каким опытом могла похвастаться инсургентка, но мне пока еще не доводилось лезть с галльскими поцелуями к беззащитным красоткам. Как ни крути, а что-то в этом есть. В живых девушках отсутствует эта декадентски-романтичная перчинка, да и пощечину отвесить могут, в конце концов. То ли дело смирные утопленницы.

Отогнав, впрочем, неприличные мысли, я положил правую ладонь на холодный лоб с прилипшими вороными прядями, и поднес ухо к губам девушки. Стук крови в висках и собственное хриплое дыхание мешали расслышать хоть что-то. Кажется, все-таки тихо. Мои мокрые щеки гладил прохладный бриз. Мешалось ли с ним легкое дуновение ее дыхания или нет – пойди, разбери. Черт. Но перестраховаться – не недобдеть.

Я снова поймал губами нежные лепестки, зажав пальцами правой руки ее носик.

Фу-у-у-ух!

Воздух пошел легко, и левая моя рука ощутила, как приподнялась грудная клетка пострадавшей.

Надо сказать, ладонь ощутила далеко не только это легкое движение – понимаете, сперва ей нужно было найти подходящее место, а это оказалось не так-то просто. Мягкие холмики, едва прикрытые тонким промокшим шелком, заставили ладонь стыдливо двинуться туда-сюда. Рельеф, рельеф… где же здесь равнина? Под шелком нащупались более плотные чашечки. Так, это будет мешать.

Я просунул руку вниз, между лопаток пациентки, где глубокий вырез здорово облегчал задачу, пошарил под тонким шелком. Ага, вот здесь. Щелк, тонкий крючок отцепился без сопротивления, будто понимая его неуместность.

Уф. Спокойно, спокойно. Долой некрофильские мысли.

Глубокий вдох и новый выдох в неподвижные губы. Потом еще и еще. Перед глазами замелькали звездочки, и я мотнул головой, чтобы отогнать дурноту. Так, теперь непрямой массаж сердца. Выпрямившись, я положил вторую ладонь поверх первой – старавшейся, как видим, все не зря – и начал ритмично и быстро толкать податливую грудную клетку. Раз, два, три… десять… пятнадцать… тридцать. Ого, как прыгает!

Набрать воздуха. Выдохнуть раз. Другой. Выпрямиться, сложить руки. Раз, два, три…

На следующий раз, прежде чем проделать очередной цикл искусственного дыхания, я опять приблизил ухо и прислушался. Так, слабый, уже различимый шелест, неясный хрип. Отлично! Еще пару раз! Оставив непрямой массаж, я дул и дул, пока кашель и судорожно дернувшееся под моей рукой тело не подтвердили – чудо все же случилось. Жива. Хотя кто знает, может быть, вначале я просто не уловил слабого дыхания, и все мои героические спасательские танцы были вовсе и не нужны.

Инсургентка пошевелилась, согнула ногу – мокрый шелк сладострастно медленно соскользнул с гладкого колена – и уперлась дрожащей тонкой рукой мне в грудь, будто защищаясь. Ресницы дрогнули, открыв мутный пока еще взор. Глаза сфокусировались на моем лице и внезапно расширились. Девушка еще раз сильно вздрогнула. Тонкие пальцы второй руки пошарили по груди, что-то ища, потом первая с неожиданной силой уперлась в мокрую ткань моего мундира. На этот раз осмысленно.

– П-пусти… не трогай меня!..

Вот и вся благодарность.

– Позволь спросить, Золтик, что это ты делаешь? – раздался за спиной слегка охрипший, но знакомый голос, полный ехидной укоризны. – Боже мой!.. Опять тискаешь девушек?! Где же дворянская честь?… Где совесть?! Раздел пятый, статья двадцать пять гражданского кодекса – сексуальные домогательства при отягчающих! Тебе что, мало одну меня облапать?!

– Вы решили отомстить, господин Немирович? – звучным голосом поддержала ее принцесса. – Конечно, она чуть вас не убила, но благородный человек не должен так поступать.

Алиса, естественно, не могла пропустить такой замечательный момент для скандала. Оглянувшись, я увидел не только ее, перегнувшуюся мне через плечо, чтобы ничего не пропустить, но и Грегорику, с ледяным выражением лица выжимавшую наполовину обрезанный подол бального платья в шаге позади. На заднем плане неподвижно застыла телохранительница – ту, похоже, пикантная ситуация ничуть не заинтересовала.

– Объясни-ка это! – рыжая нахалка по-прокурорски вытянула руку, указывая на изящный кружевной бюстгальтер, валяющийся у меня на коленях. Черт, это улика.

– Подсудимый невиновен, – с достоинством ответил я, быстро убрав руку с груди инсургентки. – Проверял функцию дыхания, всего-навсего. Может быть, вы и удивитесь, дорогие леди, но людям случается захлебнуться в воде, а плавать наша разбойница не умеет, как я убедился. Несправедливые подозрения больно ранят мое отзывчивое сердце.

«Разбойница», явно борясь с головокружением, все же приподнялась, оперлась на локоть и прикоснулась кончиками пальцев к припухшим губам – ну, простите, леди, я старался, как умел, ведомый исключительно благими намерениями. Потом она увидела деталь своего туалета и тоже вперилась в меня яростным взглядом.

– Я бы поверила, если бы своими глазами не видела, как беззастенчиво ты ее лапал! «Отзывчивое сердце», ха! – сверкнула глазами Алиса. Черт, ей пыль в глаза не пустишь, знает меня, как облупленного. – Я бы скорее согласилась утонуть, чем еще раз беспомощной попасть в твои грязные лапы. Думаешь, забыла, как ты шесть лет назад делал вид, что вытаскиваешь занозы, похотливец?!

– А кто тебе велел плюхаться попой на мой любимый кактус?… – завопил я, потрясенный несправедливостью до глубины души. – Мало того, что погубила Мамиларию симплекс, которую я собирался запустить в космос, так еще и застеснялась показаться доктору! Если бы не моя находчивость и та свечка, так бы и ходила сейчас, как дикобразиха!!!

– Ты бы посмотрел на свою рожу, когда капал горячим воском! Глаза сальные, ноздри раздуваются, слюни капают… я чуть с ума не сошла от стыда! – мгновенно покраснев, завизжала Алиса. – Наверняка нарочно кинул кактус в кресло! А потом я три дня сидеть не могла, не говоря уж про психологическую драму!

– «Травму», наверное?… А дело в том, что у кого-то юбки слишком короткие. Нет, я в целом не против, но как у тебя теперь хватает совести мне гадости говорить? Это своему благодетелю-то? Я ведь тогда не только коллекционного кактуса лишился, но и «Кодак» ты мне раскокала! Пришлось объектив менять. Вот это называется драма, неблагодарная ты хрюшка!

– Вот!!! И еще запирается! Зачем тебе фотокамера потребовалась, скажи на милость?! Извращенец! Вуайерист!..

– Вуайеристы из-за угла подглядывают, а я честно, прямо и благородно. Да ты же сама пришла! Рыдала и просила спасти! Должен я был сохранить на память этот волшебный момент или как?!

Нашу привычную перепалку прервал приступ кашля. Инсургентка села на песке и уже протянула руку, чтобы отобрать у меня свой бюстгальтер, но вдруг зашлась рвущими душу мокрыми спазмами – слышно было, как клокочет у нее в легких. Потом она согнулась, и ее бурно вырвало озерной водой.

Покачав головой, я поднялся на ноги. Качнулся, упершись руками в колени и пережидая приступ головокружения, выпрямился и, небрежно перебросив бюстгальтер через плечо, как аксельбант, осмотрелся. Потом обратился к Алисе, которая, кажется, намеревалась ругаться и дальше, но внезапно отвлеклась на инсургентку, которой явно было нехорошо.

– В общем, оставь инсинуации. Не прогуливала бы лекций, узнала бы много интересного – и про искусственное дыхание тоже. Потерпевшая нахлебалась воды, и если бы не мои грязные лапы, все могло повернуться куда как хуже.

– Сам себя не похвалишь… – несмотря на мою очевидную правоту, огрызнулась Алиса. Но градус обличительности уже упал. Еще больше его снизила рассудительная реплика Грегорики, которая с присущей ей быстротой разобралась в ситуации:

– Давайте сойдемся на том, что намерения господина Немировича были благородными. По преимуществу, – это она специально выделила голосом. – Особенно, если не отвлекаться на детали. Алиса, я понимаю ваши чувства, но, наверное, и в самом деле несправедливо обвинять человека, который только что спас двух девушек, не умеющих плавать. Притом, что одна из них едва не взорвала его десять минут назад. Думается, маэстрина Ротарь должна быть ему благодарна… как и госпожа Госпич, конечно.

Очкастая девица, которая сжалась, сидя на песке, обняв себя за плечи и умело делая вид, что ее здесь вовсе нет, торопливо кивнула и пролепетала:

– К-к-крайне вам признательна… г-господин Н-немирович… – кажется, она попыталась выполнить книксен, забыв о том, что сидит, совсем смешалась и покраснела так, что слезы выступили на глазах.

– Не стоит благодарности, – махнул я рукой в ответ, едва скрывая удовлетворение.

Кажется, соскочил с крючка. Виват принцессе! Это же надо, какая объективность – нет, положительно кровь императоров преисполнена справедливости и величия.

Неожиданно из-за спины Грегорики раздался еще один голос – ровный и холодный.

– Глупо позволять благородству перевесить здравый смысл.

А-а, горничная-телохранительница. Принцесса звала ее Хильдой, но интересно, каково, все же, ее полное имя? За всеми этими драками, беготней и стрельбой я так и не успел спросить. Да вряд ли бы она и ответила.

Грегорика, тем временем, повернулась к ней, и лицо ее приняло строгое выражение.

– Я согласна с тем, что госпожа Ротарь – заговорщица и преступница. Но ее руки так и не обагрились кровью, и у нас нет права ее судить. Все, что мы можем, это предать ее в руки правосудия… когда появится возможность.

Вот именно – когда появится. И если. Пока же, по общей логике, мы и сами практически преступники. Сомневаюсь, что принц Яков так легко забудет брошенное ему в лицо обвинение – он ведь немедленно ответил контробвинением. Конечно, с нашей точки зрения оно выглядело идиотским, но бог знает, что еще он выдумает, чтобы выкрутиться. Было очевидно, что недооценивать его не следует.

Что же касается пленницы, то горничная, кажется, не разделяла точку зрения хозяйки. Не дрогнув ни единым мускулом лица, он коротко ответила.

– Ненужная обуза, госпожа.

– Предлагаешь бросить ее обратно в озеро? – в голос Грегорики вернулся холодок. Ох, она же не выше меня ростом, как получается, что я смотрю на нее примерно с уровня колена? Счастлив, что не я ее оппонент. Сидевшая у наших ног инсургентка попыталась подавить очередной приступ кашля, угрюмо подняв глаза на принцессу, решающую ее судьбу. Впрочем, решение не заставило себя ждать.

Горничная, хотя и без особой охоты, склонила голову, повинуясь хозяйке.

– Как пожелаете, госпожа.

– Я сказала, чего желаю.

Еще бы – об эту скалу разобьется любой прибой. Принцесса явно не привыкла к возражениям.

Алиса, с опаской следившая за спором, решила, что пора вмешаться:

– Знаете, что-то холодно становится. Давайте разведем огонь, что ли?

В самом деле, прилипшая к телу мокрая одежда уже заставила и меня постукивать зубами, что же говорить про девушек. Самое время погреться. Вот только милая Алиса забыла про один нюанс, о котором я не преминул напомнить:

– Лично я не балуюсь табаком. Может быть, кто-то другой из нас не чужд вредной привычки?

Взгляды, которыми меня прожгли, принесли бы больше пользы, если бы помогли высушить промокший мундир.

– Т-ты в компании приличных дам из высшего общества, Золтик, – прошипела Алиса. Похоже, она уже поняла, что все не так просто, и досадовала на свою ошибку. – Представляешь кого-то из нас с папиросой?

– Упаси боже. Простите за несправедливые и чудовищные подозрения.

– То-то же. Хотя, конечно… – она злобно зыркнула в сторону инсургентки, – … некоторых можно представить и не только с папиросой, а с дымящейся бомбой, и с чем угодно неприличным.

Робко подала голос госпожа Госпич:

– …У н-нас н-нет спичек?

В дрожащем голосе звучало поистине детское разочарование. Не хотелось расстраивать ее и дальше, но я развел руками:

– Увы. Ни спичек, ни зажигалок. Боюсь, даже кресала с огнивом не найдется. Да и странно было бы, раз мы только-только низверглись с дирижабля, где с огнем, как помните, было весьма строго.

Алиса задумалась, а потом просияла:

– Стой, а п-помнишь, как туземцы добывают огонь? Кремнем постукать о кремень, чтобы искры?…

– У тебя есть кремень? Или, может быть, быстренько найдешь? Я вижу вокруг только гранит, а с него в плане искропроизводства толку мало.

В самом деле, привыкшие к темноте глаза позволили разглядеть сосновый бор, протянувшийся вдоль берега, на который нам посчастливилось выбраться. Невысокие скалы, обрывающиеся в озеро, являли собой замшелый, потрескавшийся гранит, и стучать по ним было совершенно бесполезно.

– А еще, погоди, если деревяшечки потереть друг об друга? – неуверенно предложила Алиса. – Вот индейцы же добывают огонь трением…

– Белому человеку сие искусство практически недоступно, – отрезал я. – Хотя попробуй, потри деревяшки, заодно и согреешься.

– Лучше я этой деревяшкой буду стучать тебе по башке, – огрызнулась она. – Вдруг ты придумаешь что-нибудь, вместо того, чтобы ехидничать. Заодно и согреюсь.

– Прошу, – я изящно поклонился, подставляя загривок. – Буду эротично стонать и попискивать.

Судя по хмуро сдвинувшимся бровям замерзшей, как и все остальные, Грегорики, воображаемая картинка ее не развеселила. Она заявила, почти не выдавая дрожи в голосе:

– Оставим шутки и п-подумаем позитивно. Какими вообще ресурсами мы обладаем?

– У меня есть у-увеличительное стекло, – подняла руку, как и подобает примерной ученице, очкастая зубрила.

– Вот только до утра мы околеем, как пить дать, – пробурчал я, шаря по карманам. Увы, там не нашлось ничего полезного, кроме универсального ножика-инструмента и тяжело оттягивавшего внутренний карман дневника. Вот, кстати, и пригодилась его герметичность. Знать бы заранее, сунул бы между страниц пару спичек. Увы – на бал ведь собирался, не в экспедицию.

– Тогда, может быть, вспомните, какие еще бывают способы добыть огонь? – теперь в голосе принцессы вместе с дрожью почувствовалось и легкое раздражение. А вот я бы на ее месте не спешил злиться – хотя бы из-за вопиющего гардеробного неравенства. Невесомый шелк вечерних платьев уже должен был начать подсыхать, в то время как толстое сукно моего мундира противно и тяжело облепило плечи и ноги, и греть хозяина решительно не собиралось. Правда, если говорить о том, как именно облепляют тело различные ткани в мокром виде… хм… шелк имеет ряд несомненных преимуществ. Я с большим трудом отвел глаза от высокой груди принцессы и заговорил деловым тоном.

– Почти все методы огнедобычи требуют либо солнца, либо специальных устройств, которых у нас нет. То же трение дерева по дереву – это только кажется просто. На самом деле нужна твердая высушенная палка, на которую сгодится не каждая порода, веревочный лук и хороший трут…

– Есть сталь.

Телохранительница положила руку на рукоять короткой шпаги, блестящее владение которой недавно продемонстрировала.

– Умница, Брунгильда!.. – удовлетворенно, как будто задача уже была решена, воскликнула принцесса. Жаль было ее разочаровывать, но…

– …Но стучать шпагой по граниту бессмысленно, только клинок тупить. Впрочем, не позволите ли… – я протянул руку, указывая на кобуру, которая отчетливо рисовалась на крутом бедре высокой телохранительницы. На балу кобуру успешно маскировала короткая, но пышная юбка из плиссированного черного газа, но теперь облепившая тело мокрая ткань с готовностью демонстрировала как оружие, так и прямой стан валькирии с крутыми изгибами бедер.

Брунгильда – ах, какое подходящее имя! Ей бы крылатый шлем и серебряную кольчугу, а уж статью телохранительница способна затмить любую оперную или театральную примадонну. В синематографе ее бы с руками оторвали. Тем более, что получится огромная экономия на каскадерах – прекрасная и спортивная Брунгильда не затруднится выполнить все опасные трюки самостоятельно. Интересно, давно она служит императорскому дому?

Бросив взгляд на принцессу – та легонько кивнула – телохранительница недрогнувшей рукой приподняла край юбки и вытащила автоматический пистолет. Нет, естественно, ей и в голову не пришло смущаться тем, что практически незнакомый парень разглядывает ее белье. Посмотреть, кстати, было на что. Тонкие черные чулки, долженствующие, по идее, удерживаться за волнующий глаз кружевной поясок, здесь соединялись тоненькими подвязками с надетым под юбку вопиюще-дисгармонирующим широким и утилитарным кожаным ремнем с латунной пряжкой. Висевшая на нем черная кобура с открытым верхом удерживалась снизу дополнительным ремешком, охватывающим сильное бедро. Взгляд невольно скользнул выше, к треугольным кусочкам ткани, прикрывавшим все остальное… оп, кино закончилось, юбка вернулась на место. Над ухом презрительно фыркнули. Приняв тяжелое вороненое оружие с тонким стволом и деревянными щечками рукояти, я с уважением осмотрел и его.

– Прекрасная у вас машинка, милая Брунгильда. Первый раз держу такую модель.

– «Парабеллум», – отрывисто ответила она. – Из гардариканских.

– Патроны в рукояти, как я понимаю?

– Да. Магазин снизу.

Действительно, в отличие от знакомых мне пистолетов с постоянным магазином, расположенным перед спусковой скобой, здесь все было решено более остроумно и компактно. Нажав на круглую кнопку, я вынул обойму… нет, постойте, вместо узкой полосы металла, удерживающей только донца гильз, здесь имелась плоская коробочка с пружиной, подпирающей заключенные внутрь нее патроны, и подающей их в патронник, когда нужно. Телохранительница назвала ее магазином, наверное, так правильнее.

Легкие щелчки – и мне в ладонь выпала пара латунных патронов, поблескивающих гладкой оболочкой пуль.

– Ага! Слушай, Золтик, ты – голова! Стрельнуть и поджечь что-нибудь! Только, наверное, надо бы сначала хворосту набрать? – восторженно воскликнула Алиса.

– Хворосту обязательно надо, но вот все остальное не так просто. Выстрелом даже сухую траву не подпалишь, ее лишь разбросает расширяющимися пороховыми газами. Придется действовать похитрее. Брунгильда, вы готовы пожертвовать пару патронов? Оружие может еще понадобиться, но и без костра нам не выжить холодной ночью.

Она молча кивнула. Прекрасно, я не рассчитывал на столь быстрое согласие.

– Хорошо. Собирайте пока сушняк, а я… пойду-ка еще разок искупаюсь.

Целомудренно удалившись в сторону пляжа, я скинул мундирный сюртук и брюки и, оставшись в одних трусах, поежился, хлопнул на животе одинокого комара и неохотно побрел в воду, сопровождаемый озадаченными взглядами девушек. Хорошо хоть, что трусы черные, а не в горошек – вот сраму-то было бы.

Вода была холодной, но тем активнее я работал руками и ногами. Ярдах в пятидесяти от берега на темной воде светлело пятно – надувшийся, как вялая медуза, шелковый купол грузового парашюта никак не желал тонуть. Подплыв, я осторожно, чтобы не запутаться в стропах, пошарил внизу. Вытянув за длинную стропу на поверхность подвесную систему, я отцепил металлический цилиндрик, прикрепленный к лямке, и скорее поплыл обратно, стуча зубами от холода. Неплохо было бы и сам купол вытащить, но это оставалось свыше человеческих сил – чтобы буксировать его или свернуть и извлечь намокшую и отяжелевшую ткань из воды, требовалась лодка, не меньше.

Шорох и треск, донесшиеся до моих ушей, показывали, что невольные спутницы не сидели, сложа руки. Напротив, они с радостью ухватились за предложение, поскольку ждать и мерзнуть оказалось куда хуже, чем собирать сухие сосновые ветки, в изобилии усеивавшие мягкий ковер изо мха и палой хвои. На ограниченной толстыми прямыми сосновыми стволами полянке, в которую переходил пляж, осталась только певица-инсургентка, продолжавшая кашлять и хрипеть. Алиса, принцесса со своей телохранительницей и даже очкастая отличница бродили в потемках поодаль, шурша валежником, натыкаясь на ветки и ойкая.

Теперь все зависело от того, насколько качественными маячками обозначает свои грузы федеральная почтовая служба. Если фонарь недостаточно герметичен или в нем сели батарейки – дело плохо.

Выстукивая зубами дробь, я выжал не успевшие, естественно, подсохнуть брюки и рубашку, с трудом натянул их и уселся на корточки над собранной горкой сучьев. Сучья были хорошие – сосновые, высушенные солнцем и прокаленные до звона. Но необходимой растопки пока не наблюдалось. Хотя нет, Брунгильда подошла и высыпала охапку ломких еловых веточек – видно, не чужда лесной жизни, знает, что без них костер не разжечь. Я благодарно кивнул.

– Помельче поломать и сложить кучкой… апчхи! А я попробую устроить пирозажигалку.

Фонарик с готовностью зажегся, ослепив привыкшие к темноте глаза. Великолепно. Осталось отвинтить крышку с линзой и добраться до лампочки. Вытерев мокрые пальцы о шершавый ствол ближайшей сосны, я принялся бороться с тугой резьбой, прижимавшей резиновую мембрану.

– О счастье! Тут даже вкручена запасная лампочка. Выходит, у нас две попытки.

– Д-думаешь, с одного р-раза не выйдет? – озабоченно поинтересовалась Алиса, постукивая зубами. – Л-л-лампочку же много раз м-можно в-в-включать.

– Стекло придется выкрошить, а нихромовая нить накаливания на воздухе мигом перегорает, стоит подать электричество. Так что будет одна-единственная вспышка. Порох тоже сгорает моментально, а его у нас с гулькин нос…

Вывинтив миниатюрную лампочку, я взял ее за цоколь и аккуратно сжал стеклянную колбу маленькими пассатижами из набора моего незаменимого инструмента, вставив между концов сучок, чтобы не повредить нить. Коротко хрустнуло, и стекло лопнуло, рассыпавшись мелкими осколками. Поднеся лампочку к глазам, я облегченно перевел дыхание – нить накаливания осталась целой.

Устроившись на четвереньках и сложив из толстых сучков подходящее основание, напоминающее редкий сруб, я просунул туда фонарик, уложив его на бок так, чтобы торчащая на проволочных рожках нихромовая нить почти вплотную прилегала к подложенному снизу плоскому куску сосновой коры. Осталось покачать и вытащить пули из двух пистолетных патронов и высыпать порох туда же. Кучка оказалась совсем небольшой. Присыпав порохом нить накаливания, я еще раз вытер руки и начал осторожно выкладывать над пороховой пирамидкой крохотную поленницу из ломаных стеблей сухой травы, перемежаемых тончайшими еловыми веточками. Когда внутренность сруба оказалась заполненной, я удовлетворенно отряхнул ладони и огляделся.