Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол

– Пятерка.

Проректор заглянул в диплом и, убедившись в правоте слов юноши, с удивлением произнес:

– Да ты круглый отличник! А если ты что-то подзабыл, то наши преподаватели тебя подтянут. У нас знаешь, какие замечательные педагоги – один Яков Павлович Абрамян по начертательной геометрии чего стоит! Так что не бойся.

– Я и не боюсь, однако экзамены буду сдавать вместе со всеми, – вновь твердым голосом повторил юноша.

– Выйди в коридор и подожди меня там, – обратился к сыну Габрилянов.

И когда тот вышел, следователь обратился к хозяину кабинета:

– Надеюсь, вы понимаете, что будет, если мой сын не поступит в ваш институт?

– Не волнуйтесь, Аркадий Вазгенович, поступит – он же круглый отличник, да еще после производства. Мы ему и отдельную комнату в общежитии выделили – комендант уже предупрежден, вот адрес.

И проректор протянул следователю небольшой клочок бумаги.

Когда Габрилянов вышел из кабинета, он нашел сына стоящим у окна и наблюдающим за тем, как группа абитуриентов играет во дворе института в «козла», прыгая друг через друга.

– Ты зачем устроил этот спектакль? – спросил отец у сына.

– А ты зачем унижаешь людей? – вопросом на вопрос ответил юноша.

– Кого это я унижаю?

– Например, этого проректора. Думаешь, если у тебя есть «корочка» следователя КГБ, тебе все позволено?

– Попридержи язык, щенок! – грозно сверкая очами, произнес Габрилянов. – Я забочусь о тебе, олухе царя небесного. Меня могут отсюда отозвать, а ты останешься. Так вот, чтобы тебя уважали…

– Кого боятся, тех не уважают, – резко ответил юноша.

– Много ты понимаешь в жизни. Людей надо держать за горло, иначе они тебе на шею сядут и будут тобой понукать. Ты хочешь быть вечной шестеркой?

– Я хочу быть обычным человеком.

– Я в твои годы тоже хотел, но потом жизнь меня научила. В тебе говорит юношеский максимализм, а во мне богатый жизненный опыт. Так что слушай лучше своего отца – он плохому не научит. А пока вот, держи, – и Габрилянов протянул сыну купюру в двадцать пять рублей.

– Не надо, у меня есть деньги, – мотнул головой юноша.

– Откуда?

– Мама дала.

– А это тебе отец дает. Или, может, ты меня за отца не считаешь?

Эти слова решили исход дела – Баграт взял деньги, чтобы не обижать своего родителя, который хоть и оставил их с матерью двенадцать лет назад, однако всегда помогал им материально и, как мог, заботился о сыне. Здесь ничего плохого про своего отца юноша сказать не мог.

18 июня 1983 года, суббота.

Украина, пригород Харькова, поселок Покотиловка

– Только что произвел посадку самолет компании «Аэрофлот», прибывший рейсом номер восемнадцать из Москвы, – раздался в громкоговорителе, установленном в зале аэропорта, приятный женский голос.

Старший лейтенант милиции Захар Корниенко закрыл газету, которую он читал все время ожидания и, оставив ее на скамейке, отправился к зоне, где встречали гостей. Ждать ему пришлось недолго. Прилетевший из Москвы налегке Алексей Игнатов вошел в аэропортовские двери одним из первых и сразу узнал своего встречающего, поскольку тот был единственный из всех присутствующих облачен в милицейскую форму. Обменявшись крепкими рукопожатиями, коллеги отправились на стоянку, где Корниенко оставил свои подержанные «Жигули» третьей модели. Пока они шли к транспортному средству, лейтенант сообщил, что ехать им придется в пригород Харькова – Покотиловку, где находилась дача бывшего директора харьковского Исторического музея, на встречу с которым и прибыл московский гость.

– В минкульте дали именно этот адрес – сказали, что старик давно уехал из города на природу, – объяснил гостю ситуацию Корниенко. – Впрочем, если вы устали, то мы можем сначала заехать ко мне и отобедать – жена у меня мастерица по части наваристых борщей с пампушками.

– Нет уж, коллега, в первую очередь – дело, а пампушки потом, – вежливо отказался от заманчивого предложения Игнатов. – Ехать-то долго?

– Да нет – за двадцать минут управимся.

– Видишь, как все удачно – глядишь, и на пампушки успеем, – не скрывая удовлетворения, заметил Игнатов.

Когда они тронулись в путь, гость задал вопрос, который давно вертелся у него на языке:

– Как тут у вас на Украине дела с «конторскими» – лютуют?

– Не особенно, ведь Федорчук из нашенских, – ответил Корниенко, имея в виду нынешнего министра внутренних дел СССР Виталия Федорчука, который до своего отъезда в Москву более десяти лет руководил украинским КГБ. – Министр у нас прежний – генерал-лейтенант Иван Гладуш, который сел в свое кресле еще при Леониде Ильиче – летом восемьдесят второго. Они же земляки – днепропетровские. Гладуш всю жизнь там и проработал, начав службу в ГАИ в качестве инспектора. Да что там говорить – у нас и главный «конторский» тоже днепропетровский – Муха Степан Нестерович. И замы у нашего министра тоже не поменялись.

А генерал Василий Дурдинец даже из простого зама стал первым.

– А местный начальник? – продолжал вопрошать Игнатов.

– Тут тоже без изменений – уже девятый год нами руководит генерал-майор Михайлюк Николай Тимофеевич. Вполне себе нормальный мужик – мы не жалуемся.

– Получается, у вас здесь оазис мира и благоденствия? – удивился Игнатов.

– Не совсем, – не согласился с этим выводом Корниенко. – У Щербицкого дела не ахти какие хорошие – он как подвешенный. Говорят, в Киев вскоре должна инспекция из Москвы приехать – шерстить будут по полной. Если он после этого со своего поста слетит, тогда и нас это тоже наверняка коснется. А пока, я слышал, за узбеков взялись. У меня приятель несколько дней назад оттуда вернулся и рассказывает, что там министра сняли и его окружение трясут.

– А ты сам-то бывал в Узбекистане? – поинтересовался Игнатов.

– Не довелось. Но у нас в армии, под Красноярском, трое узбеков служили. Отличные ребята! А вы бывали, товарищ майор?

– Тоже нет, но земля, как говорится, круглая.

Так, за разговорами, они доехали до нужного адреса. Как оказалось, бывший директор харьковского Исторического музея Сидор Ефимович Ковальчук жил в одноэтажном кирпичном доме, утопающем в зелени и огороженном деревянным забором голубого цвета. Калитка оказалась закрытой, поэтому гостям пришлось вызывать хозяина звонком, который висел тут же – справа от двери. Ждать пришлось недолго – не прошло и минуты, как на дорожке, ведущей от дома к калитке, показался невысокий седой мужчина, облаченный в спортивный костюм, поверх которого был накинут фартук.

– Кого это черт принес в гости, да еще в субботу? – беззлобно спросил мужчина, приближаясь к калитке.

А когда увидел человека в милицейской форме, вдруг опешил и спросил:

– Вы случаем адресом не ошиблись?

– Если вас зовут Сидор Ефимович Ковальчук, тогда нет, – ответил Корниенко.

– И зачем интересно я понадобился доблестной милиции? – открывая калитку, продолжал вопрошать хозяин дома.

– Вот до вас человек из самой Москвы приехал, – ответил лейтенант, кивая на своего спутника. – Хочет поговорить с вами по важному делу. Поэтому негоже столь высокого гостя держать на пороге.

– А я разве держу? – удивился Ковальчук и тут же посторонился, пропуская гостей внутрь. – Только не вовремя вы – я клубнику перебираю. Жена к соседям за банками пошла, а мне велела ягодой заниматься.

– Так, может, втроем это легче будет сделать, чем одному? – предложил хозяину неожиданный выход из положения Игнатов.

– Ну, если вам не в тягость, тогда милости просим в наш сад, – произнес Ковальчук и повел нежданных визитеров за собой.

Хозяин привел гостей к деревянному столу, на котором стояли два тазика, доверху наполненные клубникой.

– Добрый урожай, – похвалил старика Игнатов.

– Спасибо на добром слове, – ответил Ковальчук и продолжил: – Значит, так: крупную ягоду кладем в пустой тазик, а мелкую – в ведро. Все понятно?

– Не все, – вступил в разговор Корниенко. – Вы сами-то, Сидор Ефимович, в фартук облачились, а нам, значит, предлагаете в парадно-выходном клубничным соком мараться?

Вместо ответа хозяин сходил в дом и вскоре вернулся с двумя фартуками, которые вручил гостям. Одев их на себя, те сели на лавку и, вслед за хозяином, принялись за работу. Наконец, Ковальчук вновь нарушил тишину, задав вопрос, который витал в воздухе:

– Итак, чем обязан приходу столь неожиданных гостей, один из которых примчался по мою душу из самой Москвы?

Прежде чем ответить, Игнатов вытер руки о полотенце, которое лежало перед ним на столе, и достал из спортивной сумки, с которой он пришел, стопку фотографий с окимоно, где был изображен рыбак на черепахе.

– Боже мой, откуда у вас это? – вырвалось у хозяина дома, едва он взглянул на первую фотографию. – Это же Урасимо Таро верхом на черепахе-принцессе.

– Эти фотографии достались нам совершенно случайно от человека, который сбежал от нас, так и не успев объяснить их происхождение, – сообщил Игнатов. – Но сведущие люди объяснили нам, что на них изображено окимоно, которое числится в числе пропавших аж с осени сорок первого года.

Заинтригованный этим сообщением, лейтенант тоже вытер руки полотенцем и взял со стола одну из фотографий.

– Совершенно верно, числится, – подтвердил слова Игнатова хозяин дома. – Но этим фотографиям явно не сорок лет – они выглядят как новые. Что это значит?

– Видимо, то, что это окимоно снова объявилось, – ответил Игнатов.

– А остальные? – вопросительно взглянул на сыщика Ковальчук.

– А сколько их было в той коллекции?

– Двенадцать штук – одна другой великолепнее. Но самой ценной была именно эта – с черепахой-принцессой. Она ведь была в качестве оберега у самого Николая Второго.

– Да, я слышал эту историю, – откликнулся на это сообщение Игнатов. – Однако в момент расстрела этой вещицы с царем, увы, не оказалось. Что касается остальных окимоно, то на данный момент о них ничего неизвестно. Но нам хотя бы выяснить историю этой черепахи-принцессы. При этом важны любые детали, которыми вы, Сидор Ефимович, обладаете.

– Я обладаю, увы, немногим, – развел руками хозяин дома. – Люди, которые вас посылали, разве не сообщили вам, что я уже более сорока лет ничего не знаю об этой коллекции.

– Но разве вы не являетесь знатоком творчества Асахи Гёмудзана, к которому часто обращаются по поводу его работ?

– Здесь вас не обманули, хотя в Москве тоже есть специалисты такого же профиля – например, Леонид Аркадьевич Широков.

– Однако лишь вы последним видели воочию ту самую коллекцию, которая погибла в начале войны.

– Я видел ее не последним. Впрочем, давайте я расскажу вам все по порядку. Я вступил в должность директора харьковского музей весной сорокового года. Эта коллекция окимоно там уже присутствовала. А попала она туда по завещанию известного коллекционера Павла Грохольского примерно за три года до моего прихода. А в сентябре сорок первого во время одной из бомбежек та часть музея, где находилась эта коллекция, сгорела.

– Однако слоновая кость, из которых сделаны окимоно, не могла сгореть, – внес свое уточнение в этот рассказ Игнатов. – Кто-нибудь проводил расследование этого инцидента, искал коллекцию на пожарище?

– В момент пожара я находился в Киеве и меня в музее замещал мой заместитель – Олег Сергеевич Тычина, – вновь пустился в воспоминания Ковальчук. – Вот он-то и видел коллекцию последним, когда она была еще целой. Я ее таковой уже не застал. И когда я вернулся, то нам уже было не до разбора пожарищ. Фашисты подошли вплотную к городу, и началась срочная эвакуация многих учреждений, в том числе и нашего музея. А подробности о пожаре я узнал именно от Тычины. Он рассказал, что в западную часть музея угодило несколько авиационных бомб, после чего значительная часть экспонатов погибла. В их числе и коллекция окимоно. О том, что кто-то занимался разбором завалов после пожарища, разговора не было, да и не могло быть – не до этого всем тогда было. Впрочем, там, кажется, проводилось первоначальное расследование, поскольку погиб музейный сторож.

– Это случилось во время бомбежки? – поинтересовался Игнатов.

– Я не знаю подробностей, поскольку не вникал в них – голова была забита эвакуацией.

– А товарищ Тычина знал эти подробности, с ним можно поговорить? – подал голос, все это время молчавший Корниенко.

– К сожалению, несколько лет назад Олег Сергеевич скончался, – развел руками Ковальчук.

– Хорошо, это события военных лет, но в наши дни к вам не поступало никакой информации по поводу пропавшей коллекции? – задал очередной вопрос хозяину дома Игнатов.

– Нет, не поступало, – после некоторой паузы ответил Ковальчук.

В это время рядом послышались чьи-то шаги и когда сидящие за столом повернули головы на этот шум, они увидели приближающуюся пожилую женщину с двумя трехлитровыми банками в руках.

– Прошу любить и жаловать – моя супруга Татьяна Валентиновна, – представил гостям свою жену хозяин дома.

– Что же ты гостей во дворе держишь, вместо того, чтобы в дом пригласить? – пожурила своего благоверного женщина.

– Так они согласились мне помочь клубнику перебрать, – попытался оправдаться хозяин дома.

– То-то я и вижу, что у тебя как было два полных тазика, так они до сих пор такими и остались, – улыбнулась хозяйка. – Зови, Сидор, гостей в дом, там удобнее, да и прохладнее.

– Так и здесь у вас не Средняя Азия, – улыбнулся на эти слова Корниенко.

Едва он это произнес, как хозяин дома внезапно стукнул ладонью по столу и радостно сообщил:

– Вспомнил один случай, который произошел несколько лет назад. Как только про Азию заговорили, так сразу и вспомнилось. В министерстве культуры, во время какой-то выставки, ко мне подошел человек и поинтересовался сегодняшней возможной стоимостью исчезнувшей в годы войны коллекции окимоно. Я его спросил: дескать, а вам зачем это нужно? А он отделался какой-то дежурной фразой, после чего задал еще один странный вопрос: какая из всей коллекции самая дорогая скульптура. Я ему ответил, мол, вся коллекция бесценна. А он не унимается: дескать, и все-таки, какая же самая ценная. Ну, я и назвал ему принцессу-черепаху. Он поблагодарил и быстро удалился.

– А причем здесь Азия? – удивленно спросил Корниенко.

– Так этот незнакомец азиатом был – лицо смуглое, говорил с сильным акцентом.

– А из какой республики не разобрали? – поинтересовался Игнатов.

– Не разбираюсь я в этом – они для меня все на одно лицо, – виновато улыбаясь, ответил Ковальчук.

– Гости дорогие, ходите в дом – я вам стол накрою, – вновь позвала сыщиков хозяйка, которая за это время успела поставить банки на стол и дойти до крыльца.

– Неудобно, Татьяна Валентиновна, – попробовал было отказаться Игнатов.

– Неудобно штаны через голову надевать, – поддержал супругу хозяин дома. – Пойдемте, у нас как раз наваристый борщ с пампушками готов, а к нему и горилка имеется.

– Ну, если с пампушками, тогда другое дело! – улыбнулся Игнатов и, поднимаясь с лавки, незаметно подмигнул своему коллеге.

Ведь час назад он тоже звал его к себе в гости, обещая такое же точно меню, разве что без горилки. Видимо, в этих краях каждая хозяйка потчевала гостей наваристыми борщами с пампушками.

18 июня 1983 года, суббота.

Москва, Старая площадь, здание ЦК КПСС, 5-й этаж, кабинет Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова

Несмотря на субботний день, Юрий Андропов с утра был на своем рабочем месте, чтобы успеть завершить те дела, которые он не успел закончить за неделю. В течение дня он собирался встретиться с разными людьми, которые должны были доложить ему о тех проблемах, которые возникли на их участках работы. И первым среди этих посетителей был генерал-майор Владимир Кузьмин – первый заместитель председателя КГБ Грузинской ССР. В этой должности он пребывал недавно, всего лишь несколько месяцев, и вот уже напросился на прием к Андропову, что было необычно.

Но, учитывая важность региона, в котором работал Кузьмин, генсек согласился принять его первым.

Кузьмин пришел не с пустыми руками. С ним была кожаная папка, в которой он принес докладную записку, где описывал свои впечатления о ситуации в Грузии. И эти впечатления были далеко не радужными, о чем Андропов догадался практически сразу, взглянув на озабоченное лицо генерала. Однако, приняв от него эту докладную, генсек не стал ее читать, а положил на край стола и произнес:

– Владимир Георгиевич, я обязательно ознакомлюсь с вашими выводами. Однако предварительно мне хотелось бы услышать лично от вас подробный рассказ о ситуации в республике. Как говорится, лучше один раз услышать рассказ очевидца, чем сто раз прочитать его доклад. Вы согласны со мной?

– Конечно, Юрий Владимирович, – согласился с доводом генсека генерал. – Поэтому сразу хочу сообщить, что в республике сложилась нездоровая обстановка. Процветают кумовство, взятки, подпольная деятельность различных предпринимателей, которых принято называть цеховиками. Многие из них имеют покровителей в структурах партийной власти вплоть до Центрального комитета. Об этом знают все, в том числе и руководство республики во главе с Эдуардом Шеварднадзе.

– А как относится к этому второй секретарь? – перебил плавный рассказ генерала Андропов.

– Геннадий Васильевич Колбин, как я понял, старается не вмешиваться в эти дела, заняв позицию стороннего наблюдателя.

Колбин работал в Грузии с 1975 года, переведенный туда из Свердловска, где он работал с 1970 года сначала секретарем, затем вторым секретарем местного обкома партии. По сути следующей ступенькой в его карьере должна была стать должность Первого секретаря. Однако вышло иначе. Колбина отправили в Грузию, а место Первого секретаря Якова Рябова, которого перевели на работу в Москву, сделав секретарем ЦК КПСС по военно-промышленному комплексу, занял Борис Ельцин. Возвышение последнего удивило тогда многих, поскольку произошло в нарушение абсолютно всех норм существовавшей партийной субординации.

– Такую же позицию занимает и председатель КГБ Алексей Инаури, – продолжал свой рассказ Кузьмин. – Мне кажется, Юрий Владимирович, что этот человек засиделся в своем кресле и в новых условиях, когда наша жизнь стремится к обновлению, вряд ли может быть полезен.

Генерал-полковник Алексей Инаури на тот момент был рекордсменом-долгожителем в КГБ – он занимал пост республиканского председателя 29 лет. Однако смещать его Андропов вовсе не торопился, поскольку тот имел поддержку не только у всех грузинских кланов, но и у армян, которые проживали в Грузии (а их тогда в республике было более 400 тысяч, причем многие из них занимали руководящие посты). Кузьмин этих нюансов, видимо, не знал, хотя, конечно, мог догадываться, поскольку не первый год работал в КГБ. Но, видимо, вдохновленный теми инициативами, которые публично провозглашал с высоких трибун Андропов, надеялся, что его рекомендации найдут должный отклик у генсека. Но он ошибался – Андропов готов был идти только до определенной черты, которую он сам же себе и очертил, причем давно. Если бы он поступал иначе, он бы никогда не смог дорасти до столь высоких постов в партийногосударственной иерархии.

– А вы не сгущаете краски, Владимир Григорьевич? – глядя в глаза собеседнику, спросил Андропов.

– Я могу привести множество фактов, которые говорят в мою пользу, – все тем же бесстрастным тоном продолжал вещать генерал. – Эти факты я изложил в своей докладной. Они указывают на то, что ситуация в республике нездоровая и во многих своих проявлениях русофобская. В высших органах власти Грузинской ССР очень мало русских людей, а тех, кто остался, пытаются оттуда выжить. Достаточно сказать, что в нашем Комитете из заместителей председателя лишь я один русский. Все остальные – грузины: Майсурадзе, Зардалишвили, Джорбенадзе, Хатиашвили. Я ничего не хочу сказать плохого про их профессиональные качества, но такая диспропорция в национальном представительстве не может не настораживать. Та же ситуация сложилась и в МВД, где министром является Гурам Гветадзе, его первым заместителем Шадури, а среди трех заместителей все грузины – Горгодзе, Хазалия и Кванталиани.

– Но в закавказских республиках так было всегда, – напомнил собеседнику азбучную истину Андропов. – Такова специфика этого региона.

– Это нехорошая специфика, Юрий Владимирович, – не согласился с генсеком генерал. – Может быть, раньше она могла нас удовлетворять, но сегодня мы обязаны с этим что-то делать. При прежнем руководстве страной эти дела запустили, но теперь-то кто нам мешает начать эту ситуацию выправлять? Если мы этого не сделаем, то это может привести к плачевным результатам. Ведь эта ржа из Грузии распространяется почти по всей стране.

Поймав недоуменный взгляд генсека, Кузьмин поспешил объяснить смысл своей последней фразы:

– С момента прихода к власти в республике Шеварднадзе из Грузии стали активно выдавливать подпольных предпринимателей.

– Что же в этом плохого? – теперь уже вслух удивился Андропов.

– Плохое заключается в том, что на их место приходят другие – прикормленные той номенклатурой, которую выпестовал лично Шеварднадзе. Это бывшие работники МВД и комсомола, где он когда-то сам работал. И если при прежнем руководителе Мжаванадзе сумма взяток выражалась в одних цифрах, то теперь она возросла вдвое, а то и втрое. Но и это еще не все. Выдавливание неугодных теневиков разлагает атмосферу в тех республиках, где они оседают. И я подозреваю, что Шеварднадзе об этом знал с самого начала и делал это специально, тем самым намеренно капитализируя нашу экономику.

– Вы понимаете, какие обвинения вы выдвигаете против человека, который является кандидатом в члены Политбюро? – в голосе Андропова явно читалась угроза. И она была не случайной.

Дело в том, что Шеварднадзе пришел к власти в Грузии благодаря стараниям… Андропова. И выдавливание теневиков из республики было их общим планом именно в целях более широкой капитализации советской экономики. Всех этих людей андроповский КГБ брал «на карандаш», чтобы затем легче было ими манипулировать, подвесив на «крючок». Кстати, та же ситуация была и с грузинскими ворами в законе, которые после прихода Шеварднадзе тоже разлетелись по всей стране, беря многие ее регионы под свой контроль. Ничего нового в этом не было. Точно так же когда-то и сицилийская мафия взяла под свой контроль не только Италию, но и США. Вот почему Грузию многие сведущие люди негласно называли «советской Сицилией». Однако признаваться в этом своему сегодняшнему собеседнику Андропов, естественно, не собирался, поэтому и разыгрывал перед ним возмущение. Но Кузьмина оно не испугало, а даже наоборот – заставило еще активнее отстаивать свою точку зрения:

– Юрий Владимирович, я член партии с тысяча девятьсот сорок третьего года. Меня принимали в партию перед боем, когда шансов на то, что я успею заплатить свои первые членские взносы, были почти равны нулю. В том бою из моей роты в живых осталось только четверо, включая меня. Поэтому мне бояться не пристало. Я говорю с вами начистоту, потому что вы Генеральный секретарь нашей партии. Я повторяю: в Грузии сложилась взрывоопасная обстановка. Воры в законе и теневики – вот кто реально пытается управлять республикой, а вовсе не партия. Через три дня в Москве начнутся дни Грузии в РСФСР, в рамках которого мы собираемся открыть в Москве величественный монумент «Дружба навеки», посвященной трехсотлетней дружбе России и Грузии. Об этом пишут все газеты, ежедневно вещают по телевидению и радио. Но это лишь фасад наших межреспубликанских отношений. На самом деле существует два разных Кавказа. Один будет открывать памятник в центре Москвы, а другой…

Здесь Кузьмин внезапно запнулся, увидев, каким недобрым взглядом смотрит на него генсек. Но Андропов хотел услышать продолжение монолога и поэтому произнес:

– Продолжайте, что же вы замолчали?

– …а другой Кавказ приватизировал власть и собственность, ждет реванша и формирует националистические и экстремистские группы. Грузия давно превратилась в обособленный регион, который живет по своим собственным законам. И на всем этом воспитывается молодое поколение. Прежде всего, это дети местной элиты – так называемая «золотая молодежь». Значительная ее часть стоит на откровенно антисоветских позициях. А ведь это дети партийной и хозяйственной номенклатуры, дети коммунистов. С них обязаны брать пример рядовые граждане.

– У вас есть какие конкретные имена и фамилии людей, о которых идет речь? – задал очередной вопрос Андропов.

– Например, Иосиф Церетели – сын членкора Академии наук Грузии и профессора Тбилисского университета Константина Церетели. Вокруг него сформировалась группа молодых людей, которые откровенно бравируют своими антисоветскими взглядами и прозападными настроениями. В эту группу входят сын известного врача, отпрыск управляющего строительным трестом «Интуриста», сын директора проектного бюро и даже один молодой, но уже достаточно известный киноактер киностудии «Грузия-фильм». Он, кстати, сейчас снимается в фильме, о котором я тоже упоминаю в своей докладной.