Полынь: молекулы горечи

Потревоженные звонком с урока, дети высыпались в коридор как арбузные семечки с тарелки. Опустошённая и обездоленная без присутствия людей Яна принялась апатично стирать надписи с доски.

У шестиклассников, покинувших сегодня кабинет математики Оладьевой Я.А. возникло послевкусие как от прослушивания композиции Вивальди, исполненной именитой скрипачкой прямо перед ними.

– Яна Александровна, Татьяна Николаевна заберёт у вас девятый вэ со следующего урока. – С порога объявила Ева Ивановна. – У них профориентационная поездка. Говорят, новый центр развития получился грандиозным! Инициатива губернатора превзошла все ожидания.

– Да, конечно. – Кивнула Яна. – Тогда мне нужно будет пораньше уехать.

– Выходные. – Понимающе улыбнулась Ева Ивановна.

– Нет. – Покачала головой Яна. – У меня ещё подработка в институте. Там тоже любят ставить занятия по субботам.

Ева Ивановна вежливо улыбнулась и исчезла.

Возбуждение спало, яма апатии приняла Яну в свои сырые объятия. Так что не было воли проверять правильное положение оконных ручек, аккуратность стопок тетрадей оставленных в шкафу и то, насколько ровно стоят парты в ряду, но неискоренимые учительские инстинкты брали своё. Отделавшись от процедуры прощания с кабинетом, Яна поспешно схватила ключи, повернула ручку замка, перешагнула порог, заперла дверь, и вскоре оказалась на улице. Прыгнула в машину, а через тридцать семь минут парковалась на стоянке института.

В юго-западном углу широкого холла технологического факультета, возле входа в лекционную аудиторию, скучали четверо полицейских, в некотором отдалении проректор по воспитательной работе яростно жестикулировал, объясняя что-то, его было плохо видно из-за спины собеседника, высокого, классически подстриженного широкоплечего мужчины в темно-сером костюме хорошего качества. Кто она для них? Серая мышка. Проскользнула и спряталась.

– Яна Санна, – встретил ее на третьем этаже заведующий кафедрой математики Решетов.

Пришлось остановиться возле дверей преподавательской, и вопросительно посмотреть на него.

– У нас ЧП. В нашем учебном корпусе нашли двоих убитых людей. Здесь повсюду ходят полицейские, и некоторые из сотрудников возмущаются, что их допрашивают безо всяких оснований.

Решетов сделал паузу, подбирая слова. Он растянул губы и горестно причмокнул.

– В общем, Яна Санна, вы не против, чтобы вам задавал вопросы следователь?

– Мне нечего скрывать, – пожала плечами Яна. Очень легко говорить то, чего от тебя ждут.

– Ладненько, – облегченно вздохнул Решетов, вытирая о платок вспотевшие ладони. – Они ведь тоже на работе. В конце концов, хорошо, что с нашей кафедры нет отказников.

– Отказников? – не поняла Яна.

– Ну да, – пробормотал Решетов, пропуская Яну вперед. – Некоторые пытаются прикрыться письменным отказом. Мол, мы не присутствовали вчера на работе, почему с нас трясут. Но, поверьте мне, милочка, с прокуратурой лучше не играть. Здесь Сашкин с самого утра свои порядки заводит. Если уж он вцепился, считай дело в шляпе.

– Вы их уже по именам выучили? – спросила кудрявая лаборантка Наташенька.

– Сашкин мой одноклассник, – гордо ткнул себя в грудь Решетов, и принялся рассказывать о чем-то из прошлого.

Раскладывая файлы с темами занятий перед собой, Яна не слушала разговор, но несколько раз остановила взгляд на Решетове, и вздохнула. Зав кафедрой лысеет с каждым годом все сильнее, под глазами мешки, после выходных лицо, как правило, с вишневым оттенком, «пивной» животик, и невозможный запах пота в конце рабочего дня. «Если следователь Сашкин такой же раритет, то членораздельного обвинения мне придется ждать до пенсии» – опустила глаза Яна.

– Приветик, – вошла красивая аккуратная Светочка Решетова, дочь заведующего. В свои двадцать семь она вовсю трудилась над докторской диссертацией. Единственный ребёнок в семье, Светочка с детства играючи оправдывала ожидания родителей. И Яна ни разу не видела ее без косметики и без высокого каблука на обуви ни летом, ни зимой.

– Вадим Вадимович просил нас собраться в двести восемнадцатой, – сообщила Светочка, внимательно глядя на себя в зеркало. – В этой аудитории весь факультет должен поместиться.

– Поторапливаемся, красавицы, – изрёк Решетов и первым поспешил на собрание, показывая пример.

– Только если Вадим Вадимович просил, – пискнула Наташенька.

Проректора по интенсификации кадров, первого заместителя ректора, Ёмкина Вадима Вадимовича студенты запоминали обычно хорошо. Привлекательный лицом, статный, умный, хорошо воспитанный, он был «слабоват на передок». О его пристрастии к женщинам всех возрастов говорили чаще, чем о сроках сдачи экзаменов. Познакомиться с ним пришлось и Яне. Пару лет назад она проходила собеседование при устройстве на дополнительное место работы в институт. На основную ставку она трудилась и трудится в школе №13, конечно, преподавание – по совместительству. Тогда проректор соизволил оказать ей внимание – взял ее руку в свою, начал говорить что-то про учебный процесс. «У вас пахнет изо рта» – сказала тогда Яна, чтобы не обнадеживать его понапрасну. И больше на прием к проректору она не попадала. Правда, в месте работы ей не отказали, и это последнее позабавило ее и дало повод думать, что у Ёмкина здравого смысла все-таки несколько больше, чем кокетства.

Территориально школа с институтом находились на окраине города. Но пригород этот был своеобразным и весьма удобным для проезда аппендиксом большого города, в котором деловых центров построили значительно больше, чем школ. Платили в пригороде по тарифам деревни – городская учительница при прочих равных условиях и одинаковом размере стимулирующей части получала меньшую зарплату, чем Яна, добирающаяся до места работы за сорок минут – терпимая цена за стабильность. Никто из партнёров Константина не станет требовать от неё лучших оценок своему чаду. Никто из богатых подруг свекрови не сунет нос в то, как Яна ведёт урок или как шутит с ребятами из пятого класса на экскурсии в местном краеведческом музее. Пригород был ей приятен.

Трехъярусный актовый зал бурлил волнами публики. Яна опоздала, сделала бесстрашную попытку пробраться на галерку, но ее в суматохе толкнули другие опоздавшие, и она вынуждена была зайти на второй ряд. Поздоровалась со знакомыми сидящими вблизи. Вокруг обнаружились сплошь хмурые лица. Толпа преподавателей, заполняющая просторное помещение, гудела наподобие толпы студентов, энергично пересказывающих сплетни из общаги, торопливо заканчивая очередную комичную историю до звонка. С той лишь разницей, что преподаватели не смеялись, не плевали жвачку на пол, и не играли в карты, пряча руки под столом.

Совсем рядом с Яной разместился ее одноклассник Сидоров Павел.

– У меня у ребенка вторые сутки температура, а я здесь как дурак, – пробормотал он, и посмотрел на свои ладони мутными от бессонницы глазами.

– Представь, что у тебя диарея, и смойся домой, – ответила Яна равнодушно.

Павел глянул на нее, крякнул, и поспешил к выходу, энергично протискиваясь сквозь толпу.

Послышался звонок, совсем как учебный, но он не умолкал почти минуту. Все притихли.

Поднялся Ёмкин и уверенно начал вступительную речь. Рядом с проректором сидели двое в полицейской форме, и еще один человек в бледно-розовой рубашке и опрятном темно-сером пиджаке. Яна внимательнее всмотрелась в лицо этого третьего гостя, и брови ее удивленно изогнулись. Сердце начало биться по вертикали. Спина и плечи оделись мурашками. Тот самый, что облил ее чаем в магазине. Только сейчас он одет более тщательно, волосы в полном порядке и выражение лица непроницаемое. «Недоволен». – Яна точно это знала, но объяснить не могла. Сложно представить, что он способен голос повысить. Опасность.

Мужчина холодно скользил взглядом по лицам в зале. На него никто не обращал внимания.

– Гаврила Сергеевич Сашкин, – провозгласил Ёмкин, и уступил место на кафедре незнакомцу в бледно-розовой рубашке.

– Доброе утро, господа, – начал Сашкин уверенно. – Мне очень жаль, что приходится отрывать всех вас от важных дел, но я вынужден быть навязчивым, чтобы закончить следствие в максимально короткие сроки. В ходе расследования мне придётся побеспокоить буквально каждого из вас. Поэтому, надеюсь, наше общение будет продуктивным.

Широкие плечи, хорошая осанка, но главное – черты лица. Бесстрастный опытный взгляд, красивый крупный нос, прямые строгие губы, характерные скулы и хорошая стрижка, позволяющая волосам лежать естественно и аккуратно. Голос прозвучал спокойно, отчетливо. Прокурор немного растянул губы, видимо изображая улыбку, и прошел на свое место. В зале воцарилось молчание. Вероятно, половина из присутствующих просто не верили в убийство. Они ждали какой-то ловушки в рамках антикоррупционного закона. Каждый мыслил о личных грехах. Институтское начальство придерживало повышение заработной платы: нет смысла платить работникам лишнего, если они и так насобирают себе денежек взятками.

Слово снова взял Ёмкин. Он продекламировал что-то и долго витиевато уговаривал присутствующих содействовать следствию.

Озадаченная, не в силах управлять взбесившимися обстоятельствами Яна почувствовала себя ущербной. Ее глаза прилипли к подтянутой прямой фигуре Сашкина, она зачарованно впитывала его интонацию, движения, смысл слов. Неужели ему пятьдесят? Что он здесь забыл? А если Сергей его племянник, чего ей ждать от дяди? Как жаль, что они вообще как-то связаны… Лучше бы он был родственником кого-то еще…

Воспользовавшись заминкой, вызванной появлением участкового с листком доклада на тему безопасности в общественных местах, Гаврила Сергеевич прошёл вдоль столов президиума, шепнул что-то соседу в полицейской форме, и покинул зал. Собрание продолжалось еще около часа, но Яна не понимала глаз, она открыла электронную книгу в телефоне и, досчитывая до шестидесяти, перелистывала страницы. В самые отчаянные моменты жизни Яну неизменно выручали цифры: сложение, порядковый счёт, логарифмирование, манипуляции с десятичными дробями – всё музыка для ума. И в то же время здесь, в душной лекционной аудитории, ее пробирал озноб, течение мысли застывало строительным раствором. Предательские пальцы стали совершенно ледяными. И она тридцать седьмой раз дошла до шестидесяти и абсолютно искренне зевнула в кулак. Дела-а-а. Она думала, что заваривает кашу, а вышло, что получается прямо-таки борщ какой-то.

***

В три часа дня Яне понадобилось вернуться в школу. Стандартная ситуация: короткое обсуждение планов на будущий месяц вылилось к концу дня в строгое обязательство изложить подробный конспект и предоставить его в печатном виде. Опыт бывалых учительниц говорил о том, что любое новое начинание конечно же претерпит ряд поправок. Но стареющий директор Пажов возжелал прочесть наброски до понедельника, хоть тресни. Жизнь отучила Яну Александровну удивляться хитросплетениям школьных задач. Она сочла за лучшее не спорить с начальством, приехала и углубилась в составление блочной рабочей программы и скрепя сердцем затеяла выверку нового электронного пособия по геометрии для восьмого класса. Во истину, эта суббота претендовала на бесконечность! Коридоры привычно пусты – стены будут слушать тишину до утра понедельника. Но кропотливые завучи разойдутся лишь через пару часов примерно. И сторож станет делать обход, позвякивая ключами. Не хотелось бы оставаться так поздно. Значит, у нее есть девяносто минут чистого времени. Забавно, день начался так рано, но усталости нет. Дома в тазу замочена пропитанная имбирной жидкостью куртка и ещё ей непременно следует забрать Максима домой от свекрови, а то у той случится дичайшее переутомление и Яне снова придётся просить прощения за то, что Максим пробыл у любящей бабушки лишние минуты.

В учительской душно, светло и тихо. Щёки Яны раскраснелись. Она согрелась по-настоящему. Приятный звук клавиатуры под пальцами заставляет работать ещё и ещё, словно это школьное умиротворение будет длиться вечно. Голова работает на удивление хорошо. И память не беспокоит её здесь.

Каждый звук, оттенок голоса прекрасно ей знакомы. Немного скрипит пол у окна. Пальчики Яны бегают по клавишам, теребят кнопку мыши, а разрозненные мысли тем временем становятся каждая на своё место. Отвлек громкий телефонный звонок. Свекровь. Кому же больше?

– Да, Татьяна Анатольевна, – тихо отозвалась она. Язык немного пристал к нёбу. Во время усердной работы, Яна по привычке плотно сжимала губы.

– Яна, тебе Костенька не звонил?

– Нет, не звонил ещё, – ответила Яна громче.

– Ладно, я Лещёва наберу, – решила свекровь и положила трубку.

«Значит, пора ехать за Максимом». – Поняла Яна.

Она добралась за сорок минут. Сидя в машине, застегнула сумку с большой осторожностью, словно оттуда могла выскочить голодная крыса. Неохотно выбралась из мягкого сиденья. Подошла к подъезду, потянулась к домофону, вздрогнула и резко обернулась.

– Я открою, – сказала худенькая девушка пришедшая вместе с ней. Они вошли, Яна поднялась, и немного задержалась перед квартирой. Пальцами она потянула уголки губ вверх, но от этого на душе стало еще гаже. Повернула ручку, вошла. Максим опять смотрит мультики, не услышал ее шагов, Татьяна Анатольевна с кем-то спорит по телефону.

– Не понимаю тебя, – услышала Яна. – Какая дача? Лещёв сказал, что ни в какой Краснодар ты не полетел.

– Мама, я тебе потом все объясню, – услышала она из телефонной трубки голос Костика. – Не говори Яне.

Яна дотронулась виском до дверного косяка. У свекрови очень качественная сотовая связь.

– Ты пробудешь там неделю? – теряя терпение, воскликнула Татьяна Анатольевна, в следующий момент заметила Яну и поспешно нажать отбой.

***

Всё ещё суббота. Три часа ночи. Нет, значит, уже воскресенье. Свет в квартире погашен. Макс тихо спит в своей кровати. Яна снова подошла к окну. Тротуар и дорога совершенно безлюдны, и ветра нет – кажется, смотришь не в окно, а на большую фотографию ночной улицы. Частый мелкий дождь тихо барабанит по подоконнику и бросает капельками в стёкла. Начался как-то сразу. Тонкие нитки воды возникают в свете фонаря, и бесследно исчезают в сумеречной темноте, невидимые без света. Мокрая гладь асфальта послушно отливает неоном, отражает мерцание рекламной надписи на стене. Глянцевая поверхность лужи дрожит каждой упавшей в неё каплей.

Неповоротливая, вялая, рассредоточенная от длительного напряжения Яна задернула штору плотнее, зажгла ночник, и отправилась в гостиную на диван. Никто не пытается ее уничтожить. Никто не пробует её поддержать. Никто даже не заметил, что с ней происходит нечто странное. Сейчас, по крайней мере, она не вступает в противоборство, а лишь вяло тащится в неизвестном направлении. Училка экономит силы, которых почти нет.

На высокой стене гостиной тихо тикают овальные часы, приятно мерцая серебряным ободком и тонкими веточками орнамента. Глубокой ночью тишина становится абсолютной, но люди редко дожидаются её, чтобы полюбоваться. Шорохи покидают мир, а у Яны и нет мира. Двадцать девять часов назад она убила человека, и, значит, недостойна находиться возле своего сына… Дверь в его комнату оставлена открытой. Он дышит так спокойно, беззвучно, словно мотылек. А ей кажется, что она кожей чувствует каждый его вдох и выдох… Тихий вдох и тихий выдох.

***

Ночь. Нежный бархат продуманной обстановки хорошего отеля. Навязчивый звук телефонного звонка не сразу разбудила Константина Заляхова. Рядом спала расслабленная глубокой дремотой Эля. Она оказалась не просто очередной микстурой от хандры – ее манера заниматься сексом подействовала на него ошеломляюще. Такая белокожая, такая ухоженная, а дикая как цыганка из романов про гусарские кутежи. Константин посмотрел на экран смартфона и сел в кровати прямо.

– Да?

– Извините, что побеспокоил. Есть новость. Геракл мертв.

– Сведения точные? – выдавил из себя Константин. В горле у него пересохло. Кровь пульсировала в висках.

– Это произошло в пятницу. Перун занимается этим. Я высылаю счет за свои услуги.

– Да, конечно.

Связь прервалась, но Константин все еще держал плоский телефон перед собой. Геракл умер. Двуличный, имеющий варианты действий вместо совести, циничный, непредсказуемый, вечно с сигаретой в зубах Сергей вчера… Константин с удивлением обнаружил на лице слезы. Как тяжело было читать эту книгу отношений с ним и теперь так больно от пустоты. Никто не понимал, отчего они могут быть лучшими друзьями. Константин и сейчас не умел передать этого. Но чувствовал, что отчаянно скучает. Предстань перед ним сейчас убийца Сергея, этот зверюга с трехдневной щетиной, Константин только закричал бы, подняв глотку к небу. Потому что никакое правосудие не может вернуть друга, пусть даже он был моральным извращенцем… Константин редко обращался к воспоминаниям, это было ему несвойственно. Только вот сейчас, когда пространство рассекла молния смерти Сергея, он задумался о буйном свободном веселье, которому они предавались, будучи подростками, как пробовали курить, пробовали пьянеть, пробовали женщин. Сергей пошел дальше, но Константин точно помнил, что последней его шалостью был секс в пять утра на ложе Дездемоны на сцене оперного театра в день какой-то премьеры. У него было две женщины и чугунная с похмелья голова.

Константин почти не курил, но сегодня он с наслаждением затянулся – смерть единственного человека, с которым он мог обсуждать воплощение своих прихотей, стала пробоиной в корпусе его превосходного корабля. Через пробоину поступала вода. Корабль его харизматичной самоуверенности плавно садился на мель. И чего-то запретного, перченого, распутного уже быть не сможет. Никогда… Сергей шантажировал, угрожал, он съехал с катушек, но Константина это не слишком пугало – он много раз видел, как его родная мать (бывшая директор школы №13) планирует вынудить к увольнению ту или иную неудобную ей учительницу, как она провоцирует людей на ссору, на измену, на развод. Манипуляции и зло были в глазах Константина явлением природы, чем-то неизбежным, словно снег в январе.

***

Яркое утро воскресенья.

Каждый день стал для Яны как неделя. Жизнь круто замесила её планы и испекла новую Яну, отсекая легкомыслие и покой.

Но погоде не было дела до каких-то там смертей. Бесстрастная ослепительная осень появилась сегодня прозрачной и яркой зарёй. Осень чётко знала свои права и никуда не торопилась, никому не сочувствовала, ни о ком не задумывалась. Независимое мягкое тепло летнего послесловия завладеет воздушной массой ровно к середине дня.

В половине восьмого Максим зашлепал голыми пятками по паркету, и Яна выключилась из тяжелой ночной дремоты. Она не спала и не бодрствовала, это организм забрал свои пять часов фригидного сна. Сейчас чистка зубов, завтрак на двоих и понадобится собирать сына на тренировку. Если посмотреть на тапочки в прихожей или на нетронутую постель в спальне, то приходит на ум отсутствие Кости, но сейчас он лишь помешал бы ей учиться жить заново. Да, это ненадолго. Настанет день возвращения, и придет время разговаривать и решать, но сегодня есть надежда, что ее оставят в покое. И существенной частью этой надежды было то, что Константин Заляхов останется там же, где и вчера.

В дверь позвонили. Максим, занятый поисками тренировочных штанов, не отреагировал на это. Внутренне Яна сжалась еще больше, и прильнула к глазку. Это подруга Даша, жена декана. Она, как и Костя, в первую очередь ценит в Яне ее правильность и разумные поступки. С кем еще дружить жене декана? Конечно, с безупречной женой Константина Заляхова. Интересно, была бы их идеальная дружба такой крепкой, если бы Даша узнала, что они с Костей все эти годы жили в гражданском браке, и свою фамилию Яна оставила не из гордости, а просто потому, что ее не меняла?

Даже если такая женщина явилась в половине девятого в выходной, придется открыть.

– Янок, – начала прямо с порога Даша. – Вам давно пора поставить решетки на окна, и завести немецкую овчарку.

– Пристроим к нашей квартире еще пару комнат, и заведем, – натужно улыбнулась Яна.

– Я серьезно, – бросила Даша через плече. – Костя дома?

– Нет, он в Краснодаре.

Даша не ответила и повертелась перед зеркалом немного дольше обычного.

– Ты выглядишь взволнованной сегодня, – сказала Яна безо всякого чувства.

– Да, – отозвалась Даша сдержанно. – В здании института нашли мертвого мужчину. Его зарезали.

Яна вздрогнула, и обернулась, словно услышала обличительную речь.

– Олежек вчера до ночи в полиции все дела улаживал, если их вообще теперь можно уладить, – сказала Даша, и Яна поняла, что жену декана интересует не это.

– А почему они на твоего Олега накинулись, у нас что, ректора нет? – Яна заставила себя это произнести.

– Ректорат у нас на Мальдивах, по делам.

– Мам, мы опять опоздаем, – подал голос Максим.

– Погнали, Макс, – с энтузиазмом вступилась Даша. У нее не было своих детей, и хлопоты, связанные с бесконечными детскими нуждами, обычно только раздражали ее. Но, казалось, сегодня это не так. Даша никогда не приходила без цели, и сейчас она пришла за чем-то настолько для нее интересным, что проводы Максима не стали проблемой.

По дороге в спортивный клуб говорил в основном Максим, Даша вторила ему, и по временам косилась на подругу. Ее подозрительный взгляд не трогал Яну, она расслабленно, почти безвольно шла знакомым путем, подставляя лицо порывам осеннего ветра. Солнечный свет слепил. Яркие лучи дерзко скользили по гладким крышам, отражались в окнах, просвечивали полуголые ветви деревьев насквозь. Даже мелкие капли на жухлой листве под ногами отражали свет.

Возле клуба Максим весело помахал им рукой, и скрылся за коричневой дверью. Молодые женщины развернулись, и отправились обратной дорогой. Сегодня Яна не в силах была придумать подходящую тему для разговора.

– Теперь, Янок, рассказывай, почему ты сегодня выглядишь как смерть, – прорвало Дашу через десять минут. – Я не видела того мужика, которого у нас прикончили, но думаю он был жизнерадостнее тебя.

– Мне Костя изменяет, – безвольно и бездумно проговорила Яна. Сегодня она себя не узнавала. Не в ее правилах было трепать о личном. И вот сейчас она вывалила все без нажима, без особого повода. И кому? Жене декана. И все только для того, чтобы прикрыть камуфлирующей сеткой настоящие свои мысли.

– Я думала, ты мне соврешь, – тихо ответила Даша после паузы. – Мы ведь с Олегом их видели вчера вечером. Нас начальник полиции из ресторана вытянул. Гостей надо было угощать, а там твой…

– Забудь, сделай милость, – попросила Яна автоматически.

– Женская память коротка, ты же знаешь, – скорчила смешную рожицу Даша. – Сейчас кофе наварим, я тебе столько всего расскажу, что ты мигом отвлечешься.

Предоставленная сама себе, Яна провела бы эти свободные полтора часа уставившись в стену. Как еще истратить пару дней жизни до того, как полиция предъявит обвинение? Такой вот странный период, без сожаления и без радости. Невероятно, но впервые в жизни у Яны исчезла цель. И в детском саду, и в школе, и в вузе, и на работе она сразу понимала, чего хотела бы достичь, строила планы, исправляла их, шла вперед, мечтала. Она прекрасно научилась выбирать, отбрасывая лишнее. Как мало глупых сомнений и потраченного времени было в ее жизни. Яна со школьной скамьи думала о профессии учителя, и рано поняла, что это бывает нелегко. Ей нравилось достигать, и нравилось побеждать в одиночестве, когда все остальные просто развели бы руками. Ей постоянно нравилось жить.

– Яна, – протяжно позвала Даша, нагибаясь к лицу подруги. – Я в третий раз спрашиваю, тебе кофе со сливками или с лимоном?

– С лимоном, конечно, – изобразила улыбку Яна. – Знаешь, оказывается, стресс может накрыть вот так сразу.

– А я тебе говорила, что раз в год следует вытаскивать мужа за границу, – отозвалась Даша. – У нас с тобой работа такая. Если целый год работать в курятнике, то, в конце концов, закудахтаешь.

– Ты же знаешь, я чокнутая училка, мне по понедельникам лучше, чем по воскресеньям.

– Я не такая, – медленно сказала Даша, отправляя в рот ломтик сыра. – Но я тоже жду понедельника. Наш ректор даже на Мальдивах думает о безопасности нашего вуза. Он созвонился с какими-то своими людьми, и ему пообещали помощь. – Даша хитро скосила глаза. – К нам приехал прокурор по фамилии Сашкин. Безжалостный и чёткий. Правда, говорят, у него упругая задница.

– Других характеристик нет? – скривилась Яна, чтобы не засмеяться.

– Вдовец, трое взрослых детей живут отдельно, – продолжала Дарья миролюбиво. – Так что он полностью вкладывается в работу. Снизойдет на раскрытие всего этого барахла, и слиняет через недельку дальше качать ягодицы. А покамест все преподы в округе разом перестанут брать взятки. На время расследования этого тупого убийства.

– Почему тупого? – без эмоций спросила Яна.

– Потому что глупо убивать кого-то, если его можно аккуратненько доить каждую сессию.