Преступная добродетель

– Сударыня, теперь я уповаю только на смерть, – ответил Монревель. – Мне горько, что я вызвал у вас чувства, кои не могу разделить, и страдаю, что не смог внушить эти чувства той единственной, кто навсегда завладела моим сердцем.

Госпожа де Сансерр смолкла: любовь, гордость, коварство и жажда мести переполняли ее одновременно. Будь на ее месте женщина честная и открытая, она бы непременно выплеснула свои чувства наружу; однако мстительная и двоедушная графиня предпочла путь притворства.

– Рыцарь, – сказала она, подавляя досаду, – впервые в жизни я получила отказ, однако меня он ничуть не удивил: я умею беспристрастно оценивать себя… я могла бы быть вашей матерью, рыцарь… Так что судите сами, могу ли я, обладая подобным недостатком, претендовать на вашу руку?.. Я не стану более препятствовать вам, Монревель, и уступаю счастливой сопернице честь приковать вас к себе узами брака; не имея возможности стать вашей женой, я навсегда останусь вашим другом. Полагаю, вы позволите мне сохранить за собой этот титул?

– О сударыня, слова эти свидетельствуют о благородстве вашего сердца, – воскликнул юноша, обманутый коварными речами. – Поверьте, – добавил он, бросаясь к ногам графини, – все лучшие чувства, которые только способно испытывать мое сердце, все, за исключением любви, навечно принадлежат вам. Во всем мире у меня не будет друга более верного, чем вы; вы станете для меня и защитницей, и матерью одновременно, и я буду служить вам все время, за исключением тех часов, кои страсть моя побуждает меня проводить у ног Амелии.

– Я польщена, Монревель: вы обещаете уделить мне крупицу счастья, – произнесла графиня, вставая с кресла. – Но когда любишь, тебе дороги любые знаки внимания любимого человека. Несомненно, более нежные чувства доставили бы мне большую радость, но с тех пор, когда я поняла, что мне не следует претендовать на них, я стану довольствоваться вашей дружбой, в искренности которой вы только что меня заверили, и, не желая оставаться в долгу, подарю вам свою… Послушайте, Монревель, я желаю немедленно доказать вам свое дружеское расположение: помните, я хочу, чтобы любовь ваша восторжествовала и вы бы навеки пребывали подле меня… Но ваш соперник уже здесь; такова воля Карла, и я не посмела ему перечить. Все, чем я могу помочь вам… пока Салену ничего не известно о ваших замыслах… это сделать так, что ему придется встречаться с моей дочерью тайно и под чужой личиной (впрочем, он явился в замок в чужом обличье). А что вы намереваетесь делать?

– Я прислушаюсь к голосу своего сердца, сударыня. Единственная милость, о которой я осмеливаюсь молить вас, – дозвольте мне отвоевать свою возлюбленную у соперника, как это подобает воину.

– На этом пути вы потерпите поражение, Монревель. Вы не знаете, с кем имеете дело, раз полагаете его способным на честные поступки. Постыдно уединившись у себя в глуши, Сален впервые в жизни покинул замок, чтобы жениться на моей дочери. Не знаю, отчего Карл сделал подобный выбор, однако он желает этого брака… и мы не можем возражать ему. Но повторяю вам: Сален, снискавший известность как трус и негодяй, без сомнения, не станет драться с вами… А если он проведает ваши замыслы, разгадает ваши намерения… Ах, Монревель, мне за вас страшно!.. Давайте поищем иной способ и не станем преждевременно выдавать наши планы… Дайте мне несколько дней на размышления, и я сообщу вам, что я намерена сделать. А пока оставайтесь в замке; я сама распущу слух о причинах, кои удерживают вас здесь.

Не подозревая, что его обманывают, Монревель, неспособный на притворство, вновь припал к стопам графини и, успокоенный, удалился.

Тем временем госпожа де Сансерр не мешкая распорядилась обо всем необходимом для своих коварных планов. Юный родственник Клотильды, тайно приведенный в замок в костюме пажа, в точности исполнил указания графини, и Монревель быстро обнаружил его присутствие. Одновременно с ним в доме появилось четверо новых лакеев, коих представили как слуг графа де Сансерра, вернувшихся в замок после гибели своего господина. Графиня шепнула Монревелю, что это люди из свиты Салена. Вскоре у рыцаря не стало никакой возможности видеться со своей возлюбленной: стоит ему появиться в ее покоях, как служанки отвечают, что она не принимает; едва он пытается приблизиться к ней в парке или в саду, как она скрывается от него; нередко видит он ее и в обществе соперника.

Испытание, выпавшее на долю Монревеля, причиняло его пылкой душе жестокие муки; отчаявшись и едва не обезумев, он наконец настиг Амелию в ту минуту, когда лже-Сален только что расстался с ней.

– Ах, жестокая, – с упреком воскликнул молодой рыцарь, не в силах долее сдерживать свои чувства, – вы презираете меня и более не находите нужным скрывать привязанность свою к другому? Вы стремитесь навеки разлучить нас! Теперь, когда мне удалось заслужить доверие вашей матушки и все, увы, зависит только от вас, вы подписываете мне смертный приговор.

Помня, что графиня пообещала сама обнадежить Монревеля, Амелия была уверена, что действия матери направлены на ускорение счастливой развязки столь ненавистного ей спектакля, и продолжала притворяться. Возлюбленному же она ответила, что, коли он желает избегнуть неприятных для него сцен, она советует ему отправиться на поля Марса, дабы с его помощью забыть о горестях, причиненных Амуром. Однако, несмотря на советы графини, Амелия не стала притворяться, что подозревает возлюбленного в недостатке храбрости: она слишком хорошо знала Монревеля, чтобы усомниться в его отваге. Любя его всем сердцем, она не позволила себе даже намекнуть, что она не верит в его смелость и желает получить доказательства.

– Что ж, решено: я покидаю вас! – воскликнул юноша, обнимая колени Амелии и орошая их слезами. – Вы нашли в себе силы распорядиться жизнью моей! И долг мой найти в себе силы исполнить ваше распоряжение. Пусть же сей счастливейший из смертных, коему я вас оставлю, по достоинству оценит мой дар! пусть он сделает вас счастливой, как вы того заслуживаете! Амелия, вы непременно расскажете мне о своем счастье: это единственная милость, о которой я вас прошу. Я узнаю, что вы счастливы, и страдания мои будут не столь горьки.

Последние слова его несказанно взволновали Амелию… Непрошеные слезы выдали подлинные ее чувства, и вот уже Монревель сжимает ее в своих объятиях.

– О, счастливый миг! – радостно восклицает он. – В этом сердце, кое я столь долго считал своим, пробудилось сострадание! О, милая моя Амелия! Значит, вы не любите Салена? Оплакивая Монревеля, вы не можете любить Салена! Амелия, скажите мне одно-единственное слово, и, сколь бы подл ни был негодяй, дерзнувший отнять вас у меня, я заставлю его биться со мной или же покараю его за то, что, будучи трусом, он осмелился уповать на вашу благосклонность.

Но Амелия уже взяла себя в руки. Страшась все потерять, она не посмела выйти из навязанной ей роли и испугалась даже на миг проявить истинные свои чувства.

– Я не стыжусь своих слез, рыцарь, – твердо заявила она, – но вы неправильно поняли их причину. Их вызвало сострадание к вам, но никак не любовь. Я привыкла видеть вас подле себя, и мне жаль потерять вас. Но я по-прежнему вижу в вас всего лишь друга, а не того, к кому питаю более нежные чувства.

– О, праведное Небо! – воскликнул Монревель. – Вы отняли у меня последнее утешение, смягчившее боль моего истерзанного сердца… Ах, Амелия, как вы жестоки! а ведь вся моя вина состоит только в том, что я боготворю вас. Неужели эти сладостные для души моей слезы вызваны лишь жалостью? Неужели только на это чувство могу я надеяться?..

Тут уединение их было нарушено, и влюбленным пришлось расстаться: рыцарь погрузился в глубокое отчаяние, а Амелия удалилась с тяжелым сердцем, нисколько не готовым к столь жестокому испытанию… девушка даже почувствовала некоторое облегчение из-за того, что мучительный разговор их был внезапно прерван.

Прошло еще несколько дней, коими графиня воспользовалась для завершения приготовлений к решающему сражению. И час пробил. Вечером, когда удрученный Монревель, в одиночестве и без оружия, возвращался из дальнего уголка сада, на него неожиданно набросились четверо и попытались убить его. Смелость не изменила ему, и он, презрев опасность, принялся отражать удары врагов… Но, будучи безоружным, вынужден был призвать на помощь и при содействии людей графини обратил противников в бегство. Узнав об опасности, которой подвергся Монревель, госпожа де Сансерр, злокозненная Сансерр, знающая лучше, чем кто-либо, чья рука нанесла сей удар, попросила юношу, прежде чем он удалится к себе, зайти в ее покои.

– Сударыня, – с порога заявляет молодой человек, – мне неведомо, что за люди напали на меня… Но у меня даже в мыслях не было, что в ваших владениях могут напасть на безоружного рыцаря…

– Монревель, – отвечает графиня, видя, что рыцарь все еще пребывает во власти возбуждения, – не в моих силах полностью оградить вас от подобного рода опасностей, я могу только помочь вам защититься от них… Мои люди мгновенно прибежали на ваш зов: что еще я могу для вас сделать?.. Я предупреждала вас, что вы имеете дело с негодяем, бороться с коим честными способами является пустой тратой сил. Он не станет отвечать вам тем же, и жизнь ваша постоянно будет под угрозой. Разумеется, мне хотелось бы держать Салена подальше от замка, но я не могу отказать от дома тому, кого герцог Бургундский прочит мне в зятья, кто любит мою дочь и любим ею! Судите сами, рыцарь, ведь я страдаю не меньше вас и не меньше вас заинтересована в благополучном разрешении этой истории. Множество уз связывают наши с вами судьбы. Уверена: удар сей нанес Сален, он знает, почему вы здесь, когда все прочие рыцари сражаются под знаменами герцога. К сожалению, о вашей любви известно многим: нашлись нескромные люди… Сален хочет отомстить, но понимает, что избавиться от вас он может только посредством преступления. И он совершит его, а ежели преступный замысел его провалится, он предпримет следующую попытку… О, милый мой рыцарь, мне страшно… но еще более я боюсь за вас!

– Тогда, сударыня, – ответил Монревель, – велите ему прекратить бесполезное переодевание и дозвольте мне открыто бросить ему вызов: на него он не сможет не ответить… К чему этот маскарад, если Сален прибыл в замок по приказу нашего повелителя? если он любим той, чьей руки он добивается, и если вы, сударыня, покровительствуете ему?

– Клянусь честью, рыцарь, не ожидала я от вас подобного оскорбления… но забудем о нем, сейчас не время для оправданий. Имейте терпение, и я расскажу вам все, что рассеет ваши заблуждения и подтвердит, что я нисколько не разделяю пристрастия своей дочери. Вы спрашиваете меня, почему Сален явился сюда переодетым? Я этого потребовала, ибо желала смягчить наносимый вам его приездом удар; теперь же, полагаю, он продолжает маскарад исключительно из трусости, ибо боится вас, завидует вам и нападает исподтишка… Вы желаете получить мое согласие на ваш с ним поединок? Ах, поверьте мне, Монревель, Сален не будет биться с вами, но, узнав о ваших намерениях, примет меры, и я не смогу поручиться за вашу жизнь. Поэтому орудие мести может быть вложено только в вашу руку, оно принадлежит только вам, и я стану презирать вас, если после той подлости, кою он только что совершил, вы не воспользуетесь им – ведь правда на вашей стороне. Когда имеешь дело с негодяем, нет нужды соблюдать законы чести! Как сможете вы прибегнуть к иным, нежели он, средствам, ежели очевидно, что он отклонит все достойные способы разрешения ссоры, кои вы ему предложите? Так почему бы вам, мой рыцарь, не нанести удар первым? С каких пор жизнь подлеца стала столь ценной, что ее нельзя отнять без боя? Мы выходим на поединок с человеком чести, но того, кто предательски покушается на нашу жизнь, мы просто убиваем. Пусть поведение повелителя вашего послужит вам примером. Когда герцог Орлеанский бесчестно выступил против Карла Бургундского, тот не стал вызывать его на поединок, а просто приказал убить его, прибегнув к сему способу как к наиболее надежному. Отделавшись от мошенника, покусившегося на его жизнь, достойный и честный рыцарь нисколько не утратит ни чести своей, ни достоинства… Знайте, Монревель, я желаю во что бы то ни стало видеть вас супругом моей дочери. Не спрашивайте меня о чувстве, побуждающем меня удерживать вас возле себя… вопрос этот заставляет меня краснеть… а сердце мое еще не излечилось от ран… вы непременно должны стать моим зятем, рыцарь, и вы им станете… Я желаю видеть вас счастливым даже вопреки своему собственному счастью… После этих слов, друг мой, полагаю, вы не посмеете утверждать, что я поощряю Салена… Иначе я с полным правом буду считать вас несправедливым – ведь вы не сумели оценить мою доброту…