Потерянный мир

Анатолий Климешов

Потерянный мир

Окопная правда

– А вы что будете делать, когда война закончится?

– Первые несколько дней буду плакать от радости, а потом год молиться за упокой души всех погибших.

– Так бога же нет!..

– Ну, для кого как… Ты вот попробуй скажи это бойцам, которые под пулями каждый день ходят. Тем, кто постоянно смерти в глаза смотрит. Ты спроси, о чем они думают и какие мысли у них в голове в эти страшные моменты. Конечно, для всех бог разный и каждый его по-своему понимает, но в бою, когда на первом месте – желание выжить, в голове пролетает мысль, которая по сути своей сводится к одной фразе – это и просьба, и обращение к тому, кого вроде и нет, со словами, схожими у всех: «Спаси и сохрани».

– Как вы такое можете говорить? Вы же идеолог, вы должны с такими мыслями бороться!

– Ну, здесь ты не прав, не соглашусь с твоим высказыванием. Не с мыслями о спасении жизни я должен бороться, а с вредителями – врагами родины, с теми, кто причиняет ущерб и не хочет, чтобы мы победили. Вот с кем я должен бороться. Да и как с человеческими мыслями ты бороться собрался, как ты можешь заставить людей перестать думать о боге, как вообще можно заставить кого-то думать по-другому? Мысли – они в голове. И что ты с человеком ни делай, как его ни учи, ни переубеждай, да хоть под пытками ломай, – он тебе что хочешь скажет и напишет, а вот о том, что у него в голове в этот момент происходит, одному только ему будет известно, и о чем он думает в минуты радости или отчаяния, тоже только он один знает. И ты, и я – все мы такие без исключения, во что бы ни верили, что бы ни говорили. Никто не угадает, как мы в своей голове сами с собой общаемся. Наши мысли только нам принадлежат, и нам с ними жить. Я тебе откровенно скажу: я сам такой, сам спасения в бою просил, и не раз просил. А как не просить, когда понимаешь, что вот сейчас раз – и все, не станет тебя? Знаешь, как в этот момент жить хочется! Жизнь, как на картинках, перед глазами мгновенно пролетает. И могу точно сказать, что не один я такой, да тут у каждого поинтересуйся, просили они спасения или нет, а особенно поузнавай у тех, кто не раз уже успел смерти в глаза посмотреть, у тех, кого она рукой своей погладила, но с собой не забрала, – вот они-то так же, как и я, говорят, что у них за мгновение жизнь перед глазами пронеслась. Они, сами того не понимая, молили о спасении, а после того как в результате мольбы выживали в невероятной ситуации, взгляд у них менялся. После этого на жизнь они смотрят иначе, многое в них меняется навсегда. А теперь подумай, как ты их переубеждать будешь. Как ты им докажешь, что нет в жизни чего-то сверхъестественного и что не просьба к Всевышнему помогла им остаться в живых. И ладно бы это был единичный случай, скажем, только мой или какого-то другого человека, так ведь нет, не так это все. Я об этом от многих слышал, и люди очень уверенно и искренне говорили. Конечно, можно сказать, что это байка или плод человеческой фантазии, особенно в экстренной ситуации. Но как объяснить, что незнакомые друг другу люди рассказывают схожие вещи, такое, чего и в природе не бывает? Да, может, это и не бог, и, может, наука со временем объяснит, почему люди видят одно и то же, но пока так, и другого не дано. Много можно про это говорить, но ты меня не поймешь, если сам в бою не побываешь, если не в окопе сидеть станешь, когда личный состав в бой идет. Только тогда сможешь понять, когда вместе с бойцами спина к спине пройдешь путь от наших позиций до вражеских. Когда от прицельной стрельбы фашистского пулемета все лягут, да так лягут, что землю собою всю закроют, когда слова и угрозы не помогут их поднять, когда ты своим личным примером под пули встанешь и людей поднимешь, и люди под пули за тобой умирать пойдут, – вот когда это все проживешь, прочувствуешь, и, если жив останешься, тогда, возможно, поймешь, что я говорил, а может, и свои мысли появятся, и меня переубедишь, и, так сказать, просветишь, и дашь нужную установку и обоснование всего происходящего. И я тебе за это буду искренне благодарен. А сейчас то, о чем мы говорим и что обсуждаем, – это все пустые слова, не имеющие к делу и службе никакого отношения. Да и когда она, эта война, еще закончится? Никому этого пока не ведомо. А то, что я сказал о боге, – это был лишь ответ на твой вопрос, что я стану делать, когда война закончится. А еще я надеюсь, что после войны буду простым гражданином, займусь возрождением народного хозяйства и всего того, что война порушила. Но ты прав: дискуссий с личным составом о боге я не веду и тебя к этому не склоняю, однако и веру у людей отнимать тоже не советую – не нужно лишать их того, во что они верят, ради чего под пули готовы идти. Ну, со временем, думаю, ты и сам поймешь и решишь, как тебе жить и какими принципами на войне руководствоваться, только запомни: как ты будешь к бойцам относиться, так и они к тебе. Потому как если начнешь лютовать без причины, то в бою кто-то, затаив обиду, возьмет да и ненароком пулю тебе пустит в спину.

– Так это же преступление! Это же только враги народа могут своим в спину стрелять!

– Все верно говоришь: враги, самые настоящие враги, и таких мы должны с тобою искать, но, только когда тебе пулю в спину пустят, тебе уже будет все равно, чья это пуля – врага или друга, жизни-то твоей в этот момент конец придет. Ну что замолчал, взяли мои слова за душу?

– Да, есть что-то в том, что вы сказали, вот вроде вы и идеолог и должны в теории другие вещи говорить, а вы как-то просто излагаете, прям аж за душу берет. Заставляет о многом задуматься.

– Ну, ладно тебе, скажешь тоже. Да и не стоит сильно в раздумья уходить, со временем само все на свои места встанет. Лучше давай чаю выпьем, когда еще возможность такая появится – тихо и спокойно посидеть, поговорить?

Не успел идеолог договорить последние слова, как дверь в блиндаж отворилась и в землянку заглянул штабной писарь – рыхлый круглолицый сержант.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться!

– Обращайтесь.

– Вас это… срочно… – запыхавшись, начал говорить сержант.

– Ну? В чем дело? Отдышись и скажи нормально, что надо?

– Командир полка до себя кличут, – вытирая пилоткой взмокший лоб, доложил сержант.

– Кого? Меня?

– Вас. Сказали, чтобы через пять минут были.

– А почему на коммуникатор не поступил запрос?

– Не могу знать, я человек маленький.

– Что, проверяющий какой приехал или что?

– Не знаю, но точно не поверяющий.

– А в чем же дело?

– А бог его знает, сказали срочно найти и сообщить.

– Это все?

– Так точно. Разрешите идти?

– Иди. Ну, вот и попили чайку. Видно, сглазил я нашу тишину. Ладно, пойду, раз срочно вызывают, а ты посиди пока, отдохни, чаю попей, подумай о своем. Только сильно не обдумывай то, о чем я сказал, не трать время попусту, потом само все придет и займет нужное место в голове. Лучше после того, как чаю выпьешь, сходи познакомься с личным составом, расскажи солдатам о себе: откуда и кто ты. Пообщайся с бойцами, узнай их тяготы, выслушай просьбы. Ну и начинай выполнять возложенные на тебя родиной обязанности. Так сказать, вводный инструктаж я тебе провел, а дальше ты уже сам.

После этих слов идеолог снял с гвоздя бушлат, накинул его на плечи и, на ходу одергивая форму, направился к блиндажу командира полка, оставив лейтенанта в глубокой задумчивости.

Путь в блиндаж проходил через окопы, в которых, разбившись на кучки, сидели бойцы. При виде идеолога многие вставали и приветствовали его, на что идеолог отвечал ответным приветствием или фразой «не стоит, отдыхайте». Некоторые любезно предлагали присоединиться к ним, выпить чаю или покурить, а он отвечал таким же любезным отказом. Кое-кто из вновь принятого пополнения, после того как он проходил мимо них, спрашивал у соседа:

– А зачем ты его звал? Это же идеолог, с ними надо держать ухо востро, а то можно ненароком и статью схлопотать. Наслышан я про этого брата, он простому солдату совсем не друг.

– Ты про других можешь так говорить, а про нашего идеолога не смей – он мужик правильный и справедливый, а ежели кого и арестовал, то за дело. Вот был случай: украли козу дойную в деревне у девки с тремя детьми. Та к комбату: как так, спасители, а мародерничаете! Ну, он идеологу и поручил найти вора. Идеолог вместе с военными следователями землю рыл, искал, узнавал, что да как.

– И что, нашел?

– Нашел. Долго разбирался, во все детали вникал. Но когда разобрался, всем причастным досталось по полной программе.

– И кто это сделал?

– Да пара бойцов. У них зам по тылу начал прижимать паек, ну, они и решили сами прокорм искать. Увидели в деревне козу, ну и поживились. Так наш идеолог все детали выявил. Бойцам, конечно, досталось, и хорошо досталось за мародерство у своих. Осудили и отправили в штрафбат грех свой кровью искупать. А вот зама по тылу за то, что шельмовал с продуктами, за подрыв, так сказать, боевой готовности, за расхищение социалистического имущества как врага народа вообще к стенке поставили. Так после этого проблем с подвозом пропитания, считай, и не стало, и жалобы перестали приходить о воровстве. Да и других примеров немало.

– А можешь поподробнее рассказать, что еще он такого сотворил, кто он и что вообще делает, как с людями общается?

– Погоди, сейчас придет Семеныч, вот ты его и попроси. Он мастак байки травить, все расскажет, как будто сам видел и в следствии участие принимал. А я лучше чаю выпью да самокрутку потяну.

Пройдя окопный ряд, идеолог Виктор подошел к нужному блиндажу. Внутри горел тусклый свет от самодельной энергетической лампы, было тесно и сыро, пахло землей и сигаретным дымом. Первое, что бросилось в глаза, – это то, что на столе лежала схема обороны. Над картой склонились несколько офицеров и, покуривая, что-то неспешно обсуждали.

– Хуже и не придумаешь, чем сидеть и ждать приказа. Постоянно то один, то другой проверяющий приезжает. И всем что-то свое надо. У каждого свой таракан в голове. Как по написанному: то окопы слишком узкие, то окопы слишком широкие, то брустверы низкие, то брустверы высокие. И как им всем угодить, а? Что ты на это скажешь?

– А где твой полковой инженер, почему он не занимается проверкой и поддержанием всех требований? Зачем ты сам во все лезешь? У тебя что, других дел нету?

– Да был инженер. Прислали молодого, необстрелянного. Так он в первом бою галопом по передовой в составе роты решил пробежать. Ему было сказано заниматься своими делами и на передовую не лезть, но он решил погеройствовать, никому ни черта толком не сказал, прямо из окопа ринулся в бой. В том бою осколком голову его инженерную и снесло. И теперь нет у меня инженера. Просил в дивизии прислать, обещали. Но сам знаешь: сейчас ротации, передвижения, все заняты. Потому сам и бегаю. Некому доверить. За это каждый раз по башке и получаю.

Прервав разговор офицеров, Виктор доложил:

– Товарищ полковник, старший лейтенант Ваганов по вашему приказанию прибыл.

– Проходите, Виктор Васильевич, как раз вас ждем, – ответил полковник, наклонился и свернул карты, чтобы не было видно содержимого. – Виктор Васильевич, познакомьтесь: начальник особого отдела армии полковник Грабовский, начальник планирования диверсионного и разведывательного отдела армии полковник Родионов.

– Очень приятно, товарищи, старший лейтенант Ваганов Виктор Васильевич.

– Так вот, для чего мы вас позвали, Виктор Васильевич? Учитывая ваши знания и заслуги, командование решило направить вас на обучение в специальный учебный центр. После обучения вам будет доверено участие в диверсионно-разведывательной деятельности в составе групп особого назначения. Как вам такое предложение? Готовы к выполнению новых боевых задач?

– Предложение, конечно, неожиданное, но хотел бы четко все понять. Во-первых, как к данному распределению относится мое непосредственное руководство?

– Не переживай, нами все согласовано и дано положительное заключение относительно твоей кандидатуры, – сказал скрытый от света и незаметно сидевший в углу блиндажа полковой идеолог. – В рамках последней директивы из ставки Верховного главнокомандующего принято решение о переформировании всей нашей службы. Так что тебе оказана честь выполнить новое, не менее важное поручение родины.

– Хорошо, а как быть с существующими делами и когда я должен приступить к выполнению новых задач? И третий, не менее важный вопрос: кому мне передавать дела?

– Ну, я так понимаю, Виктор Васильевич, что ты согласен, и, зная тебя не первый день, понимаю твои вопросы и желание сразу все разложить по местам. Убыть в учебный центр нужно будет сегодня, дела примет лейтенант, с которым вы, думаю, уже успели пообщаться. Зная, как у вас все устроено, уверен, что времени на передачу дел вам потребуется немного. Да и я ведь остаюсь здесь, если что, помогу ему во всем разобраться.

– В таком случае еще раз спрашиваю: готовы принять наше предложение? – повторил свой вопрос командир полка.

– Так точно, готов, – не сильно раздумывая, ответил Виктор.

– Ну и отлично. Значит, слушайте задачу: сегодня до пятнадцати часов тридцати минут передаете дела и собираете вещи. Далее в шестнадцать ноль-ноль вы поступите в распоряжение капитана Хильчука, после чего вместе с ним направитесь к новому месту службы. Капитан назначается старшим группы, его приказы выполнять безоговорочно. Подробности своих новых задач получите по прибытии. Вопросы есть?

– Никак нет.

– Ну, тогда приказываю приступить к выполнению поставленной задачи.

– Разрешите идти?

– Идите.

Вернувшись в блиндаж, Виктор Васильевич застал нового лейтенанта за просмотром документов.

– Ну что, разбираешься понемногу?

– Так точно.

– Ну и отлично. Тогда слушай новую задачу: приказано передать тебе все дела.

– Как так, почему? Что случилось?

– Переводят меня в другую часть, приказ командования.

– А куда, если не секрет?

– Да пока и сам не знаю, завтра с утра в штабе выдадут предписание.

– И сколько дней дали мне на прием дел?

– Хм-м дней… часов – до пятнадцати ноль-ноль нам времени на все про все. Так что давай не будем его терять и приступим к приему и передаче.

– А что так мало?

– Молод ты еще, вроде уже лейтенант, а не усвоил главного: в армии приказы не обсуждаются.

– Да я просто…

– Отставить мычание, садись за стол, и я начну тебе объяснять, что к чему.

– Есть отставить мычание и приступить к приему дел!

Следующие несколько часов они провели, обсуждая текущие распоряжения и директивы.

– Ну что, времени нам, конечно, дали мало, но основное я тебе объяснил, так что, думаю, справишься, парень ты, смотрю, башковитый. Мой тебе совет: особо на рожон не лезь, но и клювом не щелкай, будь хитрым, обходительным, изворотливым, в общем, действуй так, как я тебе раньше изложил.

– Спасибо, товарищ старший лейтенант, запомню все ваши советы.

– Ну что ж, долго прощаться не будем, бог даст, может, и свидимся когда-нибудь… Встретимся после войны и помянем всех, кто погиб ради нашей победы.

После этого идеолог встал из-за стола и покинул блиндаж. Собрав свой нехитрый скарб, он явился в 15:50 на место сбора. Там уже стояла полуторка и несколько человек. Подойдя, Виктор отрапортовал:

– Товарищ полковник, старший лейтенант Ваганов для убытия к новому месту службы явился.

Полковник ответил:

– Вольно! Ну что же, Виктор Васильевич, как бы я не хотел тебя отпускать, но командование решило, что твои знания и умения больше пригодятся в другом месте. От себя хочу сказать, что желаю успехов и благодарю за службу.

– Служу Объединенному Союзу и свободному народу!

– Вот еще что, Виктор Васильевич, возьми мои часы на память о нашей совместной службе.

– Но, товарищ полковник, это же очень дорогой подарок! Это же ваши наградные часы, я не могу их взять.

– Можешь не отказываться, дарю от чистого сердца, заслужил.

– Спасибо, товарищ полковник, век буду вас помнить и подарок ваш сберегу.

– Ну, надеюсь, еще свидимся.

– Обязательно свидимся! Вот война закончится – все вместе на Красной площади встретимся и, как когда-то наши прадеды, отметим победу, а потом я вас к себе в гости на Урал позову, вы знаете, как у нас там красиво!

– Да знаю, не раз уже слышал от тебя. Ну что ж, пора прощаться, время вышло.

– До встречи, товарищ полковник.

После этих слов идеолог подошел к грузовику и сказал сидевшим в кузове офицерам:

– Товарищи, примите вещмешок.

– Да, конечно, – ответил ближний к краю офицер.

Виктор ловким движением запрыгнул в кузов. Лица офицеров были незнакомы. Сев на свободное место и положив вещмешок под ноги, идеолог поприветствовал попутчиков, а затем еще раз помахал рукой провожавшим.

– Ну что, Иван Михайлович, все собрались? – спросил водитель стоявшего рядом капитана Хильчука. – А то ехать надо. Вон, видите, как тучи хмурятся, как бы дорогу не развезло.

– Да, всех собрали, этот был последний. Давай, гони теперь на точку сбора.

– Слушаюсь, товарищ капитан, – ответил водитель и быстро запрыгнул в кабину.

Повидавший уже не одно десятилетие и снятый с долгой консервации грузовик тронулся, оставляя за собой расположение части. Провожавшие, как только машина поехала, махнули еще раз на прощание и пошли по своим делам. Дорога быстро опустела. За спиной оставались многие из тех, с кем Виктор служил практически с первых дней войны. В кузове повисло молчание, которое становилось все более напряженным. Грузовик не успел далеко отъехать, как начался артиллерийский обстрел и долго не прекращался. Ехали не спеша. По той же дороге, только в противоположном направлении, шли молодые бойцы из вновь сформированных частей. Вчерашние школьники, они направлялись в неизвестность. На лицах солдат читался страх: им предстоял первый в их жизни, а может, и последний, бой. Они изредка тревожно переговаривались и поглядывали то вверх, то назад, ожидая налета немецкой авиации. Где-то вдали шел бой, и они понимали, что в любой момент немецкие самолеты могут появиться из-за туч и, украшенные крестами и свастикой, начать небольшими группами пикировать на людей, обрушивая град свинцовых пуль и бросая бомбы.

Путь до нового места службы выдался непростым. Как и предвещал водитель, начался дождь, и грунтовая дорога быстро превратилась в поплывшую массу грязи. Грузовик кидало из стороны в сторону, колеса со свистом прокручивались в вязкой жиже. У водителя от напряжения на лбу выступила испарина.

– Эх, говорил я вам, товарищ капитан, раньше надо было выезжать. Видите, вон оно как дорогу-то размыло. И эта зараза, видимо, не хочет прекращать лить. Главное, чтобы не обложной, а то зарядит на сутки, и останемся тут куковать.

– Федорыч, не переживай, я знаю, ты справишься, не из таких болот нас вывозил, – ответил сидевший рядом капитан.

Машина несколько раз застревала, но Федорычу удавалось вырывать свой грузовик из цепких лап грязи. И все бы было хорошо, но на одной из луж машина провалилась в ямку, которую невозможно было заметить из-за заполнившей ее воды. Понажимав на газ какое-то время, Федорыч сказал:

– Ну, все, товарищ капитан, приехали. Сели знатно, надо толкать, сама не вылезет. И кто только решил на эту рухлядь нас посадить?! Есть же новые машины, а не этот колесный пережиток времени. Хорошо хоть двигатель современный поставили, а то хотели бензиновый всучить, с ним бы еще раньше застряли.

– Ну ты и ворчун, вечно тебе что-то не так.

– А что тут может быть хорошего?! И кто только решает, что нужно выдавать эту рухлядь с консервации? И где они ее откопать-то смогли? Я думал, такие только в музее теперь увидеть можно. Я думаю, на этой машине еще мой прадед ездил. И что вы предложите, как теперь из грязи вылезать будем?

– Ну, первое – это не нам с тобой решать, на чем ездить. Значит, так было нужно и новая техника в другом месте нужнее. А ты не переживай, раз надо, значит, будем толкать. А по поводу того, как вылезать, так вон у нас сколько людей в кузове сидит, глядишь, чего-нибудь да сможем сделать, – сказал капитан и, открыв дверь, выпрыгнул в образовавшуюся рядом с кабиной лужу. Подойдя к заднему борту, капитан постучал. – Просыпаемся, товарищи офицеры, приехали.

Виктор, до этого спавший, отодвинул тент и спросил:

– Что случилось, товарищ капитан?

– Вылезайте, машина застряла, дальше ехать не может, нужно толкать.

– Ну, толкать так толкать, – сказал Виктор и, повторив команду капитана, разбудил других: – На выход, товарищи офицеры, надо машину толкать.

Офицеры нехотя открывали глаза, зевали, но при этом быстро покинули борт и встали рядом с машиной.

– Капитан! – прокричал Федорыч. – Давай, пробуй помаленьку, а мы подтолкнем.

Федорыч плавно отпустил сцепление и прибавил газу. Колеса заелозили по грязи, но машина осталась на месте.

– А ну, давай, навались, – сказал капитан и уперся руками в борт.

Его примеру последовали другие. Грязь и вода, вылетавшие из-под колес, добротно обдавали людей, выталкивавших машину.

– Стой, Федорыч, не газуй, грузовик еще сильнее садится! – крикнул капитан.

Виктор вытер лицо от грязи и обошел машину.

– Да уж, дела, знатно засели. Ну, ничего… Федорыч, у тебя топорик есть? – спросил Виктор водителя.

– Есть. А что, машину хочешь порубать на дрова?

– Да ты шутник. Нет, пойду нарублю валежника, накидаем под колеса, глядишь, и выберемся.

– Хорошая идея, – сказал Федорыч и, достав из-за спинки сиденья топор, вылез из кабины. – Тогда и я с вами пойду, а то затек уже весь сидеть сиднем, разомнусь маленечко.

Помимо нарубленного и накиданного под колеса валежника, офицеры смастерили себе длинные рычаги из срубленных березок и подставили их под борт.

– Ну что, давай, Федорыч, пробуй, – сказал капитан и, взяв бревнышко, уперся им в борт.

Федорыч снова плавно отпустил сцепление и начал прибавлять газу. Машина взревела, двигатель истошно завыл, колеса прокручивались в грязи.

– Братцы, навались! – крикнул Виктор. – Товарищ капитан, подкидывайте валежник под колеса, товарищи, кто-нибудь с другой стороны тоже бросайте валежник, а остальные – навались!

Машина еще немного посопротивлялась, но все же нехотя вылезла из сковавшей ее грязи. Умывшись водой из соседней лужи и обтерев одежду мокрой листвой, Виктор залез вместе с другими офицерами в кузов, и движение продолжилось. Под монотонное качание и гул колес Виктор снова погрузился в сон. Ему снилось, что он возвращается домой: его встречала любимая жена и повзрослевшие дети, а он развязывал рюкзак и пытался достать гостинцы. Вдруг сон прервался криком капитана: «Воздух!» Машина резко остановилась. Стали слышны выстрелы пролетавшего беспилотника. Выпрыгнув из кузова, Виктор отскочил в сторону и, перекатившись, укрылся в овраге под тенью куста. Остальные офицеры последовали его примеру и тоже укрылись справа и слева от грузовика в близлежащих кустах. Капитан почему-то не побежал прятаться, а, обогнув кабину, открыл дверцу и попытался вытащить водителя.

– Потерпи, Федорыч, я сейчас помогу тебе выбраться.

Только он открыл дверь, как в тот же момент на второй круг зашел вражеский беспилотный аппарат. Очередная очередь прошлась прямо по кабине и кузову автомобиля. Капитан выпал из кабины, держа в руках Федорыча. Попытавшись встать, капитан резко вскрикнул и снова упал, потеряв сознание. Виктор выскочил из-за своего укрытия, подбежал и, схватив капитана, оттащил его от машины. За ним тянулся кровавый след. Дотащив капитана до приямка, он заметил, что у того глубокая рана на ноге. Последовав примеру идеолога, кто-то оттащил Федорыча. Разорвав штанину, Виктор увидел, что нога капитана сильно посечена осколком – до такой степени, что стало видно кость. В этот момент вражеский беспилотный аппарат, явно не хотевший успокаиваться, развернувшись в небе и выбрав повторный курс, зашел на третий круг. Но вдруг сзади него из-за облаков появился наш истребитель с поддержкой двух беспилотных аппаратов. Короткая очередь – и вражеский беспилотник, забыв о намеченной цели, отвернул от курса и начал набирать высоту. В небе завязался воздушный бой. Виктор в этот момент продолжал осматривать ногу капитана и думать, что делать с раной. Неожиданно за его спиной раздался голос:

– Ну, что замер? Надо срочно наложить жгут. Я врач, вот, держи мой ремень, затягивай максимально сильно, насколько сможешь, вот в этом месте.

Виктор, не раздумывая, начал выполнять указания. В тот момент, когда он затягивал ремень, очнулся капитан и вскрикнул от боли.

– Потерпите, нужно остановить кровь, – сказал Виктор.

Когда все было сделано, доктор спросил:

– Сколько сейчас времени, только точно?

– Семь тридцать четыре.

– Хорошо, вот, держи листок, положи под жгут, чтобы мы знали, во сколько перетянули ногу. Есть спирт или водка?