Горькая истина

Леонид Кутуков (Николай Кремнев)

Горькая истина

Записки и очерки

© М. Г. Талалай, составление, научная редакция, публикация, статья, подбор иллюстраций, комментарии, 2022

© А. Г. Власенко, составление, научная редакция, статья, комментарии, 2022

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2022

Дизайн обложки И. Н. Граве

На обложке: Иван Загоруйко, «Чаепитие на Амальфитанском берегу», 1958 г., частная коллекция (Италия).

Все фотографии публикуются впервые (архив М. Г. Талалая).

* * *

О слове и славе[1]

Скончавшийся 21 ноября 1983 г. в Ницце офицер Императорской Гвардии Леонид Николаевич Кутуков (Николай Кремнев), родившийся в Петербурге в 1897 г., был одним из старейших сотрудников «Нашей Страны». Его первая статья – «Навстречу чудо-богатырям» – была помещена в № 7 от 11 декабря 1948 г. С тех пор он всегда принимал живое участие в судьбах газеты. В 1951 г., в связи с ее переходом на еженедельное издание, он писал издателю «Нашей страны» В. К. Левашеву-Дубровскому[2]: «Я искренне обрадовался этой неожиданной для меня новости, ибо еженедельный выпуск газеты ставит ее в ряды наиболее распространенных эмигрантских изданий, свидетельствуя о популярности ее у читателей».

Помимо своего сотрудничества в «Нашей Стране» и других национальных органах печати, Л. Н. Кутуков написал работу под названием «Царские опричники», изданную В. К. Дубровским, в которой разоблачил – по свидетельствам самих революционеров – поклепы на царскую полицию.

Одновременно, прочтя книгу пресловутого маркиза де Кюстина[3], сделал из нее выборки и документально доказал, что этот маркиз «либеральных» убеждений поехал в Россию с определенным «социальным заказом». Злополучного маркиза цитировал всякий, кому не лень, и до появления труда Леонида Николаевича не было отповеди по существу, да никто почти и не знал полного содержания его книги, ни его биографии, убийственной с нашей точки зрения. Это было проворонено и полицией того времени, чем и объясняется милостивый прием, оказанный Императором Николаем Первым этому «прогрессивному» маркизу.

В 1967 г. Л. Н. Кутуков восторженно сообщал издательнице «Нашей страны» Т. В. Дубровской[4]: «У меня здесь в деревне в августе были подсоветские люди, с которыми я оказался полным единомышленником! "Царских опричников" провезли в СССР, и пишут мне, что книжка имеет там колоссальный успех».

Из неизданных отдельными книгами его работ, следует отметить труд о пребывании Гоголя в Риме с описаниями города и мест, которые любил Николай Васильевич (сотрудник «Нашей Страны» зарабатывал на хлеб насущный, мотаясь по Европе в качестве туристического гида), а также – «Декабристы и мы». Тема: бунт декабристов и оказанное их наследникам сопротивление в 1917 г. в Петрограде в Запасном батальоне Лейб-Гвардии Московского полка (Кутуков сам был участником этого события).

В 1952 г. в США скончался генерал Спиридович[5]. Кутуков его лично знал по Парижу. Точка зрения Спиридовича на февральский переворот совершенно совпадала с версией И. Л. Солоневича[6]. Кутуков давал генералу отрывки своих воспоминаний о 27 феврале 1917 г. в Запасном Батальоне Лейб-Гвардии Московского полка, и он их использовал в своем третьем томе «Великой войны и февральской революции» – книге об его службе по охране Царской Семьи. Подготовка февральского переворота была разработана у Спиридовича со всеми подробностями, а история самого бунта засвидетельствована им буквально минута за минутой. Спиридович сам читал Кутукову отрывки. У генерала также имелась (надеюсь, не пропавшая) история русского революционного движения.

Леонид Николаевич был знаком и с Е. Кусковой[7], знаменитой «трубадурой революции», с которой он спорил о «достижениях» советской власти. Она утверждала: «когда лес рубят – щепки летят». Кремнев же парировал: «Не выберись мы за границу, могли бы и мы попасть в щепки, а потому я и не могу объективно рассуждать об этих достижениях, не считая себя в праве легкомысленно относиться к чужим жизням». Кускова не смогла с ним не согласиться. Интересно еще одно ее признание: в Швейцарии с революционерами сейчас обращаются гораздо строже, чем это было в Императорской России. И еще: Кускова говорила Кутукову, что к НТС надо относиться с большой осторожностью. Ее приглашали на конференцию солидаристов во Франкфурт, но она отказалась к ним ехать.

Впрочем, сам Леонид Николаевич не подходил к этому вопросу со свойственной многим «зубрам» узостью. В письме В. К. Дубровскому от 21 октября 1952 г. он писал: «В Риме виделся с профессором Гротовым[8]. Я его знаю еще по 1942–1944 гг. Он из новых. Пишет под разными псевдонимами в русских и итальянских газетах. Очень правый, но придя в отчаяние от правого бездействия, стал сотрудничать с солидаристами, оставаясь правым по убеждениям. Многие говорят, что если у солидаристов даже на 90 % есть блефа, то всё же 10 % есть настоящей борьбы с большевиками, прокламациями радио и т. д. Это общий лейтмотив».

Следует отметить, что вскоре профессор С. В. Гротов (Алексей Ростов, настоящая фамилия Сигрист) нашел точку применения своих сил в рядах Российского Народно – Монархического Движения.

Убежденный монархист, Леонид Николаевич гордился тем, что его прадед еще до февраля 1861 г. освободил своих крепостных.

Под прямым начальством полковника Павла Николаевича Богдановича[9] покойный служил в Управлении Делами Русской Эмиграции в Париже в 1942–1944 гг. Управляющим делами был Ю. С. Жеребков[10], приговоренный во Франции к смерти и в 1950-х гг. проживавший в Мадриде. Редактором газеты Управления был полковник Николай Владимирович Пятницкий[11], приговоренный к 10 годам каторги и в начале 1952 г. освобожденный досрочно. После этого Пятницкому приходилось воздерживаться от публичных выступлений, а был он хорошим оратором и лектором.

Участник эпопеи антибольшевицкого заговора в Красном Петрограде, Л. Н. Кутуков сражался также в рядах регулярной Белой армии. «В армии Юденича, – писал он, – я был всего лишь 4 месяца, а потому никаких производств не получил, оставшись в чине прапорщика производства января 1917 г., что служило поводом всевозможных насмешек моих дорогих однополчан в парижском объединении; однополчане были в большинстве случаев гвардейскими полковниками».

В 1967 г. об упомянутом выше заговоре советский автор Сапаров[12] написал книгу под названием «Битая карта». После раскрытия заговора, одному из его участников, инженеру Б. А. Богоявленскому, удалось бежать в Финляндию. Кутуков же, по заданию своего начальника Кюрца[13] поступил в Красную Армию, а в июне 1919 г. попал в плен к белым. У Богоявленского, как и у Кутукова, имелись очень интересные материалы об этом заговоре, но Леонид Николаевич признавал, что изложение Сапарова соответствовало фактам, хотя разумеется всё было представлено в свете «добродетель (чекисты) торжествует, а порок (белобандиты) наказан».

Передовицы Николая Кремнева чаще всего появлялись в «Нашей Стране» под рубрикой «Российская точка зрения». Последняя статья вышла уже после его кончины, в № 1744 от 24 декабря 1983 г.

Как журналист, он боролся словом. Как белый офицер, он приобщился к славе.

Николай Казанцев (Буэнос-Айрес)

Г. Талалай, А. Г. Власенко

От составителей

Настоящее издание включает часть обширного творческого наследия литератора-эмигранта Леонида Николаевича Кутукова (С. – Петербург, 1897 – Ницца, 1983), писавшего под псевдонимом Николай Кремнев. До этого у него вышла одна небольшая книга: в 1953 г. в Буэнос-Айресе издательство «Наша страна» опубликовало под одной обложкой два его очерка – «Царские опричники (по свидетельствам революционеров)» и «Маркиз де Кюстин». Вне сомнения, автор мечтал о более полновесном издании своих трудов, и мы рады, что пусть даже и спустя годы после его кончины, это желание исполняется.

Сборник произведений Кутукова-Кремнева состоит из двух частей: первая, мемуарная, публикуется на основе неизданных архивных материалов; вторая – очерки, собранные нами из различных газет и журналов русского зарубежья.

Судьбу мемуаров Кутукова можно назвать счастливой – они не погибли и не затерялись, что легко могло произойти, так как автор скончался в одиночестве, уже вдовцом. Однако в Сан-Ремо у него были итальянские родственники – потомки его тети Анны Николаевны Кутуковой, в замужестве Сведомской, к которым и поступил архив Леонида Николаевича. Линия этих родственников (Мануэль-Джизмонди) тоже иссякла, но с ними долгие годы дружила исследовательница-русистка Марина Моретти, жительница Сан-Ремо, и архив литератора (точнее то, что от него осталось) попал в итоге к ней. Мы чрезвычайно признательны М. Моретти, что она сберегла бумаги и фотографии, и решила передать их нам для публикации.

Судя по всему, Леонид Николаевич приводил свой архив в порядок в конце 1970-х гг., и попавшие к нам мемуары и разного рода важные для автора тексты сшиты вместе в папку, которая сама по себе имеет вид книжного издания – с обложкой, корешком, с портретом автора на авантитуле. Папка открывается письмом к автору от Солженицына, некое «благословение» мемуарного труда Кутукова (после изгнания из СССР Солженицын обратился к российской эмиграции с призывом слать ему воспоминания).

Мемуары состоят из двух частей. В первой подробно рассказывается о трагическом падении российской монархии и о безответственности февралистов, предуготовивших дальнейший путь к большевистской диктатуре. Вторая – необыкновенный сюжет о белом подполье в красном Петрограде.

Кутуков вел в революционную эпоху подробный дневник, который спустя двадцать лет, уже будучи в Париже, он привел в литературную форму, структурировал и сделал машинопись (на старой орфографии, которую мы заменили на новую). Прошло еще три десятилетия и он, перечитав свой машинописный текст 1937 г., дописал от руки некоторые комментарии и дополнения. Собирая папку в форме «книги», автор подклеил в нужные места фотографии, вырезки из газет, письма, афиши и прочее: по сути дела, осуществил ценное руководство для исследователей его творчества и нас, публикаторов.

На титульном листе папки автор поставил техническое название – «Записки». Нам показалось возможным взять для названия нового сборника выражение из его небольшой собственной преамбулы, помещенной на следующем после титула листе: «… Вот уж, действительно, что называется "горькая истина"».

Вторая часть настоящего издания – это отобранные нами исторические и автобиографические очерки: повествование ведется от автора, и своими сюжетами и тональностью они как бы продолжают мемуары.

За рамками сборника «Горькая истина» остался значительный литературный материал, который еще ожидает встречи с читателем.

Михаил Талалай (Италия), Андрей Власенко (США)

Записки

(Публикация М. Г. Талалая)

Первая часть

Февраль 1917 года

Мои записки не литературное произведение, а свидетельское показание: всё изложенное – сущая правда без выдумок, прикрас, или сгущения красок. Вот уж действительно, что называется «горькая истина».

Февраль 1937 года. ПарижЛеонид Кутуков

Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный.

А. С. Пушкин

Мы, русские, не имеем сильно окрашенных систем воспитания. Нас не муштруют, из нас не вырабатывают будущих поборников и пропагандистов тех или других общественных основ, а просто оставляют расти, как крапива растет у забора.

М. Е. Салтыков-Щедрин

Третья Петергофская школа прапорщиков

Конец 1916 года. Зима. Старый Петергоф.

В казармах Лейб-гвардейского Конно-Гренадерского полка помещается 3-я Петергофская школа прапорщиков[14].

Курсовой офицер нашего взвода ведет занятия полевым уставом со всей 3-й ротой. Юнкера, недавние студенты, скучают, разбираясь в походных движениях рот, батальонов, полков, бригад, дивизий и т. д.

Вдруг раздается команда – «Встать»! «Смирно!» Входит ротный командир Подполковник Марков, кавалер Георгиевского Оружия, многократно раненый в двух войнах.

– «Господа», – говорит он, «пришли вакансии в Запасный батальон Лейб-гвардии Московского полка. Прошу дворян встать».

Встает человек 6 из 150 присутствующих.

– «Если желаете воспользоваться вакансиями», обращаясь к вставшим продолжает ротный, – «заявите Вашему курсовому офицеру».

«Служба дозоров», октябрь 1916 г.

«Расчистка катка», декабрь 1916 г. В центре: полковник барон В. К. де Пеленберг, полковник Марков, поручик В. И. Платицын

Представление в Запасной батальон полка

Через несколько дней я еду представляться. Мне было очень неловко[15]. Медные пуговицы начищаю до блеска, много раз проверяю всё обмундирование, одеваю «собственные» сапоги. Стригусь под машинку. Меня освобождают от занятий и я, вместе с другими юнкерами, еду в Петроград.

К сожалению, наш курсовой офицер нам никогда не разъяснял, что такое Офицерское Собрание, каковы правила Собрания, традиции, и как принято там себя держать. Вообще нам никогда не объясняли, что такое офицер, каковы его права и обязанности, как офицер должен себя держать на службе, в Собрании, на улице, в театре, в ресторане и т. д.

Мы знали, что офицерская форма нас ко многому обязывает, но нам никто не разъяснял, что достойно офицера, что недостойно, как надо реагировать в случае оскорбления, в случае нападения и т. д.

Вообще обучали минимуму военных наук и вовсе в нас не воспитывали будущих офицеров. А на такой неподходящий материал, как студенты, надо бы было обратить внимание именно в этом отношении. Поэтому было очень страшно ехать представляться и впервые попасть в Офицерское Собрание, да еще Гвардейского полка.

Добираемся до казарм полка и через ворота входим на полковой плац[16]. Останавливаемся как вкопанные. Есть чему подивиться. Мороз градусов 15, ветер. На плацу происходит учение. Целые роты рослых молодцов, лихо держа винтовки на плече, под барабан отбивают шаг на месте; солдатские сапоги и убитый снег скрипят, слышны слова команды, пар валит столбом.

Несмотря на метель и мороз, высоко подняты головы, вперед до пояса и назад до отказа машут руки; мерно отбивается шаг. Величественное зрелище молодости, силы, здоровья и дисциплины. Вот она «Рассея». Вот ее Императорская Гвардия.

Офицерское Собрание. Как страшно идти рапортовать Полковнику Михайличенко[17], командиру Запасного Батальона. Так и кажется, что обязательно ошибешься.

Ведь в это время на Тебя направлены все глаза, все критикуют, все разбирают, достоин ли Ты быть принятым в родной полк, в рядах которого отцы, деды и прадеды служили и умирали за Славу Государя, за честь и величие России, на полях Бородинских, под Парижем, на Балканах, под Тарнавкой и под Краковом.

Весть об убийстве Распутина

Возвращаюсь в Петергоф. В казармах Школы гремит ура. В чем дело? Мне объясняют: «Распутин убит». Всеобщее ликование. Праздник.

Политика среди юнкеров Школы

В нашем взводе есть юнкер, отец которого член Государственной думы. Он привозит из Петрограда литографированные речи Милюкова[18], Чхеидзе[19], Керенского и других депутатов, речи, не напечатанные в газетах.

Юнкера, в тайне от начальства, увлекаются политикой, набрасываются на запрещенные листки, жадно читают их и, с азартом, обсуждают происходящие события. Все уверены, что будет лучше, если что-то переменится. И мир будет, и победа, и расцвет на свободе России и Русского народа. Всё кажется таким нужным, простым и понятным. И как захватывают речи народных представителей – вот люди, вот наше спасение, вот те, которые поведут нас на пути мира, культуры и свободы.

Таково настроение юнкеров нашей Школы. Начальство же обо всем этом не имеет ни малейшего понятия. Что бы подумало оно, если бы узнало, что вот эти юнкера-политики, идя присягать Государю Императору, сговорились между собой, что во время присяги, поднимая руку – складывать пальцы в виде… «кукиша»…

И эти поклонники и ученики Керенского, Чхеидзе, Милюкова и других «избранников народа» непринужденно показывали «кукиш» во время присяги Государю, кощунствуя, оскорбляя штандарт Лейб-гвардии Конно-Гренадерского полка и с энтузиазмом совершали подобную гнусность.

Творцы европейско-демократической доктрины могут гордиться своими учениками.

Но этот энтузиазм на меня не передается. Иногда мне бывает даже жутко, – уж слишком грандиозны эти настроения и как-то страшно намерение, очертя голову, прыгать в неизвестность.

Конечно война никому больше не нужна, всем только в тягость, да и веры в победу мало. Главное – никто не знает, как снабжен теперь фронт, есть ли в достаточном количестве снаряды, пулеметы, ружья.

Вся эта обреченность и неизвестность ощущается сама собой, воздух этим насыщен, но… раз уж заварили кашу, надо тянуть лямку до конца. А потом можно и разговаривать, и читать всякие запрещенные речи. А теперь эти речи и эти настроения могут быть на руку только немцам: не в присутствии же внешнего врага разваливать свое собственное Государство!

Я не смог прочитать до конца ни одной речи: не интересно. Товарищи мои по взводу, должно быть, заметили мое равнодушие. Я думаю, что они считают меня мало развитым человеком. Кроме того, я имею и другой крупный недостаток: я – портупей-юнкер, да еще вдобавок исполняющий обязанности взводного, они мне подчинены. Это я назначаю наряды, по вечерам делаю поверку и заставляю петь молитвы и гимн.

Начальство ничего не знает о подобном настроении юнкеров. Не мне же доносить курсовому офицеру – я не шпион и не доносчик.

Главное, что и в помине нет какой-либо контрпропаганды Правительства. Инициатива в руках сторонников разрушения. Разве юнкерам сообщили хоть раз устным или печатным способом, лекцией или докладом, о ходе военных действий, о наладившемся снабжении армии вооружением, снарядами, патронами и всем необходимым? Ни разу. Мы предоставлены психологии побежденных (помним только наши поражения), рутине и риску попадать в сети революционеров, которые, не в пример Правительству, ведут бешенную пропаганду. Нами никто не руководит и никто нас не воспитывает, как граждан и будущих офицеров. Если профессиональные революционеры ведут в офицерской среде и в солдатской массе искусную агитацию, то и мы должны бы быть обучаемы и политике, и контрпропаганде, чтобы суметь предохранить от разложения и себя, и солдат.

Мы же в этом отношении или уже обреволюционировались, или же полные профаны, то есть безоружны перед натиском разлагателей.

О дворянстве

Вечер. В дортуаре в 9 часов тушатся огни. Я лежу на моей койке около стены, отдельно от других. Я исполняю обязанности взводного портупей-юнкера. Несмотря на потушенный свет, всё разговаривают, перекликаются, раздается сдержанный смех. Все дружно вдруг смеются удачно рассказанному анекдоту. Идет возня. Выдаются подушками. Молодость берет свое: забывается все – ужасающая война, казармы, политика, неприятности, неизвестность. Все резвятся как дети, смеются до слез, всякий старается сказать что-нибудь исключительно остроумное.

Все довольны и беспечны в этот момент. Все себя чувствуют одной родной семьей, школьниками, мальчишками, шалунами. Но шум делается настолько сильным, что дежурный офицер сможет его услышать. Прощай тогда мой воскресный отпуск, поездка домой в Петроград, в родительский дом. Я призываю к тишине разошедшихся юнкеров. Вдруг раздается: «ш…шш», и в водворившейся внезапно тишине голос: «Не мешайте, тише. Дворянин спать хочет».

Эта глупая выходка вызывает бурю восторга, хихиканья и с трудом сдерживаемого смеха. Но уже злого смеха.

Одна ловко сказанная фраза прервала беспечное веселье и мигом вернула всех к действительности: посылались насмешки и колкости на мой счет.

По существу, все мы остались студентами, а потому исполнение должности старшего портупей-юнкера на взводе было очень трудным, и при любви студентов к независимости, создавало подчас положение портупей-юнкера очень деликатным.

Но всё было мирно до моего выхода в Гвардию. А вот получил я вакансию, и мои товарищи по взводу стали надо мной издеваться.

Они такие же студенты, какия, одинакового со мной образования, моя же принадлежность к дворянскому сословию дает мне преимущество выйти в Гвардию.

Дворянство потеряло преимущество быть культурным и обеспеченным классом в Государстве. Мне кажется, что в наш век общедоступности образования, дворянство только разъединяет нацию, давая неизвестно почему привилегии и преимущества одних граждан над другими.

А потому я и подвергаюсь насмешкам моих однокашников – юнкеров – студентов не дворян.

А ведь они тоже должны будут проливать свою кровь за Веру, Царя и Отечество.

Посещение школы генералом Лазаревичем

Сидим мы в столовой и завтракаем, аппетит волчий – только что вернулись со строевых занятий на морозе. Говорят, приехал посетить Школу Начальник всех Школ Прапорщиков Петроградского Военного Округа Генерал Лазаревич[20].

– «Встать, смирно!»

Входит в столовую старенький Генерал. Поздоровался. Мы ответили.

– «Есть ли какие-нибудь претензии?» – говорит Генерал. Молчание. Вдруг голос.

– «Так точно, Ваше Превосходительство». Все замерли. Генерал подходит к говорившему.

– «Ну в чем дело, мой друг?»

– «А вот Ваше Превосходительство, таракан в супе» – говорит юнкер, показывая тарелку.

Генерал не спеша одевает на нос пенсне, нагибается к тарелке, находит злополучное насекомое, вынимает его ложкой из супа и самым добродушным голосом:

– «А вот его больше и нет».

Атмосфера разрядилась. Все были довольны. Генерал пошел дальше.

ПроизводствоТогда нас с «прапором» поздравят,Погон со звездочкой дадут,И в снаряжение нарядят«Остаток денег» отдадут…Пройдут минуты наслаждения,Не будет денег ни гроша,Тогда поедем в батальоны,Не зная ровно ни шиша.

30 ЯНВАРЯ 1917 ГОДА. Наступило утро дня производства. Одеты все уже в форму пехотных Прапорщиков. Укладываются чемоданы, записываются адреса, подсчитываются деньги. У некоторых их совсем мало – проиграны в карты: игра шла «в счет производства». Сначала играли на наличные, потом проиграли бинокли, часы, а потом и деньги, выдаваемые при производстве.

Но заметна всеобщая веселость, все рады надеть форму русского офицера, ехать домой в кратковременный отпуск и разлететься затем по всей России по запасным батальонам.

Приказано строиться. Одеваются юнкерские шинели поверх офицерских гимнастерок. Курсовые офицеры улыбаются. Выстраивают нас на небольшом плацу. Настроение приподнятое и радостное. Ждем. Наконец приезжает Генерал Лазаревич.

– «Смирно, господа офицеры!», – командует Начальник Школы Полковник Барон де Пеленберг[21].

Торжественная минута.

– «Поздравляю с Монаршей милостью», – говорит престарелый Генерал. – «Вы производитесь в офицеры. Нашему обожаемому Государю-Императору ура!»

Дружное ура несется ему в ответ. Генерал уезжает. Мы продолжаем стоять в строю и не знаем, что делать дальше. К нам подходит наш курсовой офицер Поручик Платицын[22]:

– «Поздравляю, господа» – говорит он и улыбается лукаво – «разрешите отвести вас в казармы?»

Мы просим. Он командует:

– «Господа офицеры. Напра-во, ряды вздвой, равнение налево шагом-марш». Все довольны и смеются.

Вот я и офицер в 19 лет.

Каждый из нас надел высочайше утвержденный школьный нагрудный знак: университетский значок, со скрещенными мечами и с крыльями Императорских орлов. Мы – так называемый «студенческий выпуск».

Леонид Кутуков, портупей-юнкер Третьей Петергофской Школы прапорщиков. Январь 1917 г.

Запасный батальон Лейб-гвардии Московского полка

После производства я возвратился в Петроград, в дом моих родителей. 3 февраля должен явиться к месту службы в Запасный батальон Лейб-гвардии Московского полка.

В Запасном Батальоне Лейб-гвардии Московского полка офицеры разделяются на две категории: Кадровые офицеры, производства еще мирного времени, эвакуированные с фронта вследствие ранений и увечий и, во-вторых, молодые офицеры, отправляемые по мере надобности в действующий полк. Это мы – Прапорщики.

Нас распределили по ротам Учебной Команды для прохождения службы и усовершенствования в военных знаниях.

Ранней весной мы поедем на фронт, чтобы принять участие в большом наступлении, которое должно решить исход войны.

Дисциплина в батальоне железная. Начальник действительно является начальником, всякое приказание исполняется с места, моментально, точно, беспрекословно. Авторитет и звание офицера стоят на недосягаемой высоте. Всякое приказание офицера – закон. Грандиозная махина в 6000 штыков управляется кадровыми офицерами с математической точностью. Их работа происходит в сознании высокого и ответственного долга перед Родиной и с любовью к родному полку. Чувствуется, что Полк не является простым сборищем людей, а что это дружная семья, имеющая свои особые правила, свои вековые традиции, семья, не терпящая в своей среде урода; где все за одного и один за всех; где каждый сам за себя отвечает, перед самим собой и перед всеми. Семья, ответственная за свои поступки перед всей Российской Армией. Велики обязанности каждого члена Полка; но и велика честь служить в Императорской Гвардии…