Следил суровый окуляр. Сборник рассказов

Он был в Грозном в командировке в 85-ом. Напротив президентского дворца был кинотеатр, и он стоял в очереди на югославский эротический фильм, в костюме с галстуком, поскольку другой одежды не было, и было солнце и жарко, и две юные чеченки в миниюбках флиртовали с ним, смеялись белозубо, и далеко на севере его ждала семья, и тогда никто не знал, что такое хиджаб, и он купил там томик Гейне прямо на улице, на распродаже с лотка.

Потом он видел по ТВ разбитый дворец, но не хотел и думать о судьбе тех девчонок.

И Лёха ужаснулся. Он сам не знал, зачем ему со своей кучей детей бередить душу этими откровениями.

Он был простым инженером и спал частенько на рабочем месте. А тут жуткая открытка из будущего, приоткрылась и захлопнулась, как плотная тяжёлая кулиса.

Догорала советская эра последними кумачами на улицах, он припомнил, что учил когда-то английский, да и на завод приехали иностранцы. Он совершенно случайно участвовал в нескольких уникальных строительных операциях, горел, тонул, ему всегда сопутствовала удача, даже в безнадёжных ситуациях. Это заметили, стали приглашать участвовать в опасном деле. Он вёл себя независимо, ничего не требовал для себя, в отличие от рабочих, опрометчиво полюбивших публичность, и ИТР, стряпавших свои дела с руководством кулуарно. Не имел ни квартиры, ни достойной зарплаты. Засланцы его ценили за редкую удачливость, несмотря на бесшабашность и нарушение сухого закона на стройплощадке.

Должно быть, он привык к инъекциям потустороннего, и потому смирился с ночными полётами. Он научился летать во сне, где он ложился на пол в пустой комнате, напрягался или расслаблялся (не мог определиться), но тело становилось послушным, и он подымался к потолку, трогал руками отбойную ленту на обоях и планировал в открытые двери. Кому-то, кого он не помнил из снов, он показывал, как это легко и без опаски. Хвастал, должно быть.

Никто ему куража не простил. Уволили по сокращению штатов при первом же удобном случае.

Он не хотел дивидендов со своего дара, мозжечком чувствовал, что его везения хватает только на бескорыстные экстремальные ситуации.

Он связался с пароходами: в морской торговле требовались технические спецы. Опять он поражал всех, как выныривал в жестокий шторм, замерзал вымокший по грудь или выпивал сутки напропалую. Особое место в себе отводил странностям: не подавать нищим на улицах и не искать людей, кто искренне бы нуждался в материальной помощи. Он и поделиться-то мог не многим. Логично при этом было оставаться некрещёным и не жалеть об этом.

Жена его начала зарабатывать очень много, и, как водится у неумных женщин, задумалась об их неравенстве и пыталась его оставить, а он ушёл сам, назло завёл девушку, в этом он мог бы выбить и дуплетом. Эта женщина – подарок судьбы, была любимой, но его протолкнула мимо какая-то вздорная тёмная сила, как во встречных потоках в дверях вагона метро.

Снова появилась девушка, и он привязался намертво. Она бы его погубила, и было уже близко к тому. Он был за рулём, когда на трассе его вместе с ней шарахнуло влобовую со встречной «Волгой». Он вышел без единой царапины, ведь здесь никто его не мог превзойти.

Он наконец собрался жениться, когда кинулся в новое строительство, и тогда он не летал уже по ночам.

Никто его не заставлял жениться, и мать молчала, а сестра рубанула в лоб, как только она умела: трёх лет не дала этому браку. Он не успел и задуматься, как за три недели до свадьбы умер его сын, за три дня до загса будущему тестю поставили смертельный диагноз, за три часа до церемонии родители невесты застряли в лифте, через три часа «после» в ресторане, как и во всём квартале, отрубилось электричество, и в зале без кондиционера подскочила температура выше, чем в невероятной уличной жаре. Если до этого жизнь часто казалась оживлённой, то сейчас он попросту окаменел. Словно перешёл в разряд праздного зрителя, перед которым его клон представляет грозный неведомый сценарий.

Для новой жены было не больше чем игрой, когда она заставляла его повторять, что никого никогда он так не любил, неизвестно сколько раз.

Жена начала изменять, когда он надолго и опасно заболел.

Он решил креститься, скорее чтобы изменить расклады в затянувшейся пьесе. Как будто хотел уговориться напрямую с автором, поверх смертных голов. А в монастыре его покорили певчие, огни и дымы, чёрные одежды и живые слова молитвы. Он повторял их, горячие, пока шёл и шёл по морозу с намокшей головой, и мороз его больше не брал.

Тут-то он и приехал в последний раз на годовщину выпуска. Весь день гулял по Питеру с дочерью, помолодел на тридцать лет и узнал, что все однокашники поют песню, которую он написал 30 лет назад и забыл про неё. Примерно той же давности задуман был рассказ о битлах, когда убивают, он всегда чувствовал, что кого-нибудь из битлов должны неминуемо убить; и он написал, как Джон Леннон, ощутимо главный обречённый из них, ловит узкой грудью выстрел прямо на сцене и падает вперёд лицом, делая последний шаг, запутавшись в проводах.

Он писал это ровно за год до смерти Джона.

ЮДИФЬ ИЛИ ЗАРИСОВКИ С НАТУРЫ

.Озвучивать свои вопросы нежным шёпотом, будто струящийся среди камней лесной ручей, или в знойной дали блуждающий бубенчик: любимая послала Вам запрос через плечо, замерев перед окном, шкафом, будучи уверена, что поезд достиг конечной станции – Ваших ушей в соседней комнате. После чего следует взрыв негодования, если оппонент не в состоянии реагировать, а тем паче осмеливается переспрашивать всё громче и резче.

С подругами всегда беседуется глаза в глаза.

2. Наряду с бесконечным ворчанием мужчине отводится роль благодарного слушателя. Имеющий да возразить воспринимается как оскорбление.

Подобное хамство соблаговолится искупить кольцом с брюликом либо эквивалентом.

3. Женская ложь – такой же каприз, как выкурить сигарету.

Привыкайте к тому, что для женщины она в каждый конкретный момент является правдой.

Если она расходится со вчерашней, – так то ж было вчера.

Если Вы об этом напомнили, Вы узнаете, как глубоко вы ненавидите её и всех её родных и близких.

4. Ничто не изменит мнения, что вы чересчур долго одеваетесь, хотя вы будете стоять одетым неизвестное время, и придётся ещё возвращаться. Ничто не поколеблет уверенности в том, что вы ни на что не способны.

Просто вы навсегда остаётесь для неё ребёнком.

5. Вы отсылаете себя к п.2, когда она чехвостит фотографии Ваших бывших, когда хвастается своими бывшими, но ни в каком перепуге не укладывается, что Вы должны ещё ими восторгаться!

Хватает и того, что удаётся не корчить мину при появлении на экране Её любимого актёра.

6. Если женщина обмолвится, что вы умны, и, упаси боже, что Вы её завоевали, ждите вечного кошмара. Каждый грешный день она будет жалеть об этом, придираться по поводу и без повода, всем существом восставая против мужской состоятельности.

А вы и не пытались стать её кумиром.

Возможно, из этого проистекает пункт №1, 2, и 4.

7. Приготовьтесь, что вашим отношениям будет мешать Ваша рабочая планида. Даже если Вы всё оставшееся время будете работать феном на предмет сдувания пылинок с любимой, Ваш карминовый сон в летнюю ночь неминуемо закончится. С беззаветным служением своему делу Вы окажетесь по другую сторону баррикады.

Свой ум нужно направлять на удовлетворение её прихотей, свой юмор – на её увеселение, даже свою дурь возможно применить лишь во благо её (см. пункт №5).

8. Ни одна женщина не в состоянии выслушать Вашу мысль до конца, перебивая пословно. Да и доведи Вы её до логического завершения, не стоит думать, что всё отложилось.

А Вы гордились тем, что на многолетних совещаниях выработали краткий и содержательный стиль изложения.

9. Женские слабости есть достоинства, мужские добродетели принимаются только в отношении Дамы сердца.

Если Вы проявляете благородство к посторонним, а тем более к женщинам, Вас отлучают, для начала, от постели.

Она и не подозревает, как Вы рады передышке.

В иных вариантах Вы поставите её перед фактом, что жизненно необходимо на ночь глядя перебрать трамблёр или замок зажигания.

10. Давно забыта та роковая минута, когда Вы заикнулись, что Вам нужен секс каждый день. Вас подняли на смех, намекая на прежний опыт, что так говорят все, а потом требуют перерыва для освежения чувств. Вы получаете своё раз в неделю, выслушав дифирамбы о Вашей безумной сексуальности, как то: Вы первый мужчина, который умеет так целоваться, обниматься, касаться и двигаться. Будьте уверены, что она Вас захочет именно тогда, когда Вы в этот день валили деревья и прошли пешком 16 километров.

11. До встречи с ней Вы носили клетчатое. От квадратов у неё рябит в глазах, а от Вашего любимого парфюма её тошнит, она не может взять в руки книги, которые им пахнут, она чурается предметов, означенных Вашим запахом, а Вы каждый день открываете платяной шкаф на волне её знакомого пота.

12. Несомненно, что Вы постоянно храпите, превращая её сон в мучение. Однажды у Вас возникла безумная мысль записать её собственный храп. Хватило ума похоронить эти мысли под гнётом неминуемого и невообразимого возмездия.

13. Вам не поможет, что вы вечерами занимаетесь английским для пользы карьеры. Это значит лишь то, что Вы не закрутили в это время лишний шуруп по дому, и изменяли ей с Агатой Кристи.

В отместку она Вам изменяет без особого удовольствия, а потом искренне удивлена Вашему шоку, мотивируя тем, что в анатомии, дескать, после измены ничего не меняется, и она, соответственно, становится ещё желанней.

14. Появляться на кухне и заниматься уборкой Вам воспрещается, всё будет подвергнуто жесточайшей обструкции (апробация пункта №5).

Ненавязчиво Вы поймёте, что пылесос – это Ваше, и чтобы отвлекать Даму сердца, Вам позволено себя обшивать и обстирывать. Кроме того, воспоследуют ежеминутные просьбы подать тарелку глубокую, черпак, чёрный перец молотый, и сбегать пару раз в магазин за какой-нибудь специей.

Неважно, что это доходит до моразма, по Вашему мнению. За несколько часов до Нового Года Вас отправляют в магазин за свеколиной. Вы возвращаетесь за два часа до праздника по полной синеве, в блёстках и помаде, при этом не разоблачён.

Она засыпает пять минут первого над салатом собственного сочинения.

Подразумевается, что все счастливы.

15. Не дай Вам бог оставить газету на полу у кресла, вы – монстр, при этом Вы будете ежедневно запинаться о зонты, сапоги, роман Дарьи Донцовой, раскрытый на двадцать седьмой странице.

Комментарии не допускаются.

16. Ладно, когда она убирается, не заглядывая под диваны, кресла, но она однажды в Ваш отъезд умудряется покрасить полы, оставив незаполненными квадратики под мебелью.

17. Если Вы позволяете себе ежедневно по кружке пива в кругу друзей, Вы – алкаш. Невзирая на то, что свою даму Вам приходится иногда транспортировать через плечо. В её случае – это предмет хвастовства перед подругами. В Вашем – возникает подозрение, что необходима ссылка на пункт №5.

18. Ваши деньги нужно активно тратить, с невинным удивлением размерами сумм, свои … – Вам лучше никогда не знать, на что они расходуются.

19. Женская забота:

На больничной койке Вы обязаны доложить чётко, что Вам купить на Ваши же деньги.

Поплохелось Вам дома – она укажет, в какой позе нужно прилечь и чем укрыться.

Пускай у Вас нелады с сердцем, но – эту полочку надо прикрутить, и обязательно напомнит выпить вовремя таблетки.

20. И если, наконец, после никогда несъеденных кастрюль, доходит дело до секса, Вы позиционируетесь по навеки установленным правилам. Никакого света: Вы пытаетесь изменить извечный сценарий, добиться толерантности по одной новой позиции в год, при всём – при том остаётся незамеченным, что Вы становитесь всё искуснее.

21. Вы наблюдаете, как Ваша обожаемая малышка дочь взрослеет и становится настоящей женщиной.

Грустно улыбаетесь.

ДЕЛО О ПЕНТАКЛЕ. ЭПИЗОД I

Лёня имел фамилию вполне русскую, исключая необъяснимое дополнение в виде мягкого окончания. Мягкого знака. «Ь». Это далось его белорусским происхождением.

Он мог долго разглагольствовать о родных местах под Лидой, где происходили события «В августе 44-го», это набрасывало героический флёр на его внушительную подтянутую фигуру (денег на шикарный живот недоставало). Собственно денег у Лёньки никогда не было, и кормили его соседи по комнате. Наряду с прошлым блестящих операций армейской разведки у него имелся превалирующий одесский акцент, с которым он поражал сибирских соседей цифрами о промышленном лове кормовых лягушек для французского труженика. Кроме того у него был план: чтобы не хотелось есть, а еды при двухметровом росте требовалось много, нужно голод про-сы-пать. В плане замены питания сном. Личный рекорд Лёни составлял тридцать два часа непрерывного небдения. Книгой рекордов Гиннеса рекорд не фиксировался по причине неподачи заявки. Железный занавес не хотите ли, «холодная война»! Соседи уезжали в институт и возвращались, сменялись времена суток, отживали свой век лампочки накаливания и летели в мусоропровод, конспекты набухали чернилами, а бессменный страж общаги презрел вихри времени в своём углу, как горизонтальная статуя Галатеи, и оживал изредка, едва только запах редкой трапезы достигал его тонких ноздрей. Благословенное время: когда чугунная сковорода с жареной картошкой слаще креманки.

Кроме полатей Лёня обожал горячий душ, даже без Шарко. Он вожделел этого и стремился к личному рекорду. Времени для омовения бывало достаточно, чтобы выстиранные трусы высыхали на батарее отопления. Его соседями по комнате были записные балагуры, их шутки граничили с деструктивной жестокостью. В один прекрасный вечер накануне полнолуния они невозмутимо дождались, когда прополощенные заботливой рукой трусы легли на горячие чугунные рёбра, хозяин направился в сантехнический рай, и набросились на клочок материи как койоты, жуткие хищники диких прерий. Надобно сказать, что суровое мужское бельё имело привычный советскому потребителю радикальный чёрный цвет. Возможно, верные товарищи имели неопределённые политические воззрения, потому как из анархистской выкройки они выстригли строгие будённовские звёзды. Две сзади и одну – главную, адамову, спереди. Награды украсили наволочку героя, самыми крепкими нитками. «Цыганская» игла и «суровая» нитка – верный друг студента НЕ института текстильной и лёгкой промышленности. К слову заметить: Ленинградский институт упомянутый выше ЛИТЛП трактовался в серьёзных вузах как «литл пенис».

Постель заправили для вящей верности сюрприза. «Весёлый Роджер» вернулся на свой чугунный эшафот.

Минутка ожидания длиною в час… Предвкушение триумфа постановщиков шедевра. Это яркое чувство сродни ожиданию пассажира в неволе, в междугороднем автобусе. Вы видите его одухотворённое лицо, обращённое к окну, на нивы туманные, двигающиеся назад слишком уж замедленно. Взгляд его бессмыслен для постороннего, обращён вовнутрь, к запертым страстям внезапного приступа диареи. Где ты, следующая остановка? Только больше никакого общепита!

Лёни всё не видать. Все были наготове, когда наконец открылась дверь, увлечены светской беседой на кулинарные темы, буквально не заметили появления нового действующего лица.

Тарзан прошествовал через комнату с полотенцем на чреслах и первым делом подхватил заранее припасённую сигарету. С подоконника, за которым его захватил вид, открывающийся с одиннадцатого этажа на затавоченные рельсы трамвайного маршрута Натянув на бёдра свежее бельё, прим обернулся и взял слово. Зачарованный зритель с замиранием печени следил, как полотенце соскальзывает, долженствующее открыть аккуратные трусы. Назначенный премьером ожидал того же, но резко ощутил неестественную вентиляцию ниже пояса. Да так и остался с опущенными долу глазами. Статуя жены Лота выглядела исторически неправдоподобно, но смотрела на самое дорогое. Взглядам восторженных зрителей, они же исполнители торжества, открылся распаренный хлыстик, да простят меня братья Запашные. Надо ли говорить, что всю неделю Лёня почивал на звездатой наволочке, и наконец вместе с общим постельным бельём она отправилась в прачечную. Каково же было изумление нетрудящегося населения, когда через неделю в комплекте на комнату она благополучно вернулась к лауреату. И это в многотысячных общежитиях огромного института.

Среди влажно-нестерпимой зимы наступила сессия. Все давно привыкли к монументу в углу, так что явление одевающегося с утра Леонида было почище оживших коней Клодта. Чрезвычайно аккуратный рослый студент начистил ботинки, выпрямился и напоследок приложился ладонью к наволочке. Сухо бросил соплеменникам: – Уперад! —

Шагнул за дверь.

Каждый день Лёня сдавал по нескольку зачётов и успешно закрыл сессию.

Позднее завистники похитили наволочку, и Лёня потерял свою позицию в институте.

Если бы волнения на Ленских приисках 1912 года, произошедшие из-за конского пениса, явились толчком победоносной революции, что бы стало символом победы русского пролетариата?

САША НАША

Центр дополнительного обучения, весь крошечный коллектив, был заражён одним настроением. Подавленность перипетиями прошедшей ночи передавалась по тревожному воздуху и отравляла подмороженное утро. Как и не было вчера ласковой осени. Как обычно, все и каждый подходили с утра на крыльцо, мимо лавочки, накрытой старой простынёй, а затем бросались обратно и замирали близ неё. Простыня скрывала под собой словно продолговатый тюк с одеждой, тряпьём или пару тюков со старьём. Тело уборщицы Саши.

Сторожиха Ира увольнялась. С утра она всех и каждого убеждала в своей неоткупной вине и перечисляла все вечерние напасти Саши, её бессчётные походы за водкой, свои звонки Сашиной дочери. Саша отказывалась укладываться и рвалась на улицу, во внезапно остылую тьму. Пьяные обмороки подкашивали её повсюду, и она рушилась головой о бетонный пол. Её такой не могли упомнить, у каждого обнаружились дома незначительные безделушки, выкроенные Сашей из нищенской зарплаты и задаренные коллегам.

Измученная Ира выслала Сашу домой, та снова ломанулась в стекло пару раз и в итоге пропала. Наутро Ира обнаружила Сашу на скамейке у входа бездыханной. «Замёрзла!» Ира не могла отойти от шока, а тело на лавке пролежало почти весь нескончаемый день, за который Сашину дочь так здесь и не увидели.

Дмитрий Пахомов, не особо загруженный педагог по причине ликвидации кружка военной подготовки, вызвался в следующую ночь за сторожа. Пахомов по состоянию здоровья был выведен из состава спецназа ГРУ и с Кавказа, и теперь прозябал на гражданке.

Димон был на середине кроссворда, прокручивая с тем же один и второй кредит на будущем тотализаторе, как до него донёсся посторонний звук из недр здания. Живо вскочив и выскочив в коридор, озадаченно замер на месте, изучая перспективу безучастной пустоты и замкнутых дверей. Стук не повторялся. Ноги привели его к кладовке уборщицы.

Он отомкнул бендешку. Распахнул рывком дверь, вроде как хоронясь просвета. Никого. Откуда-то из подпотолочья тускло цедила милиграммы грязного света тифозная лампочка. Не слишком стараясь добраться до углов. Димон бросил напряжённый взгляд в один из дальних. Там хором сгрудились швабры-шмабры. Вгляделся: на него надвинулся сонм косых крестов, мог бы поклясться, он набух в высоту и качнулся навстречу. В ушах зазвенело, рука безошибочно легла на бедро. Пусто! Долю секунды по-полглаза наружу, влево-вправо в концы коридора. На шаг сзади затылком ощущая стену, спина прикрыта. Управляясь с дыханием, крепко стоял на полусогнутых, глазами навыкате выкладывал на сетчатку и запечатлевал со своего ракурса картинку по глубине. Хилая утварь по стенкам, доисторический скарб уборщицы общественного учреждения. Все предметы по своим убогим местам. Не считая одного… Вся бессчётная свалка, переложенная тряпками, расположилась в строю ветеранов разбитой некогда, но непобеждённой гвардии. Кроме старого пластикового ведра. Вывалившегося набок. Не было ни единой причины, не было в мире такой силы, что могла бы уронить ведро набок в запертой комнате. Пахомов тяжело размышлял перед открытой дверью, сопоставлял детали рассказов прошлой ночи, как Саша сучилась по туалетам, бендешкам, но чаще всего вламывалась в эту, свою. «Заначку имела», – поняли все разом. Острый запах опасности вызвал непременную жажду, но искать заначку он решительно отказался. Что-то подсказывало, что именно эту заначку трогать не стоит.

Ночь всё плотнее обкладывала окна, Димон сидел в светлом кабинете и не признавал мысли, что не стремится и носу казать за дверь, даже покурить – на улицу. Тем не менее, когда преимущественно стихло, и огоньки окрест заметно поредели, его понесло во двор для перекура. Вокруг тени лепились к теням, братались тени от живущего с тенями от бетонного, арматурного и перемешивались, сливались между собой и собственными хозяевами. Пахомов дышал полной грудью, примирившись с соседством скамейки, поёживаясь и оттягивая минуту возвращения. Откуда-то сбоку долетели звуки шагов, приблизились, он повернулся и глянул мельком.

Враз его осыпало холодным потом, ноги прихватило к асфальту. Из тени, из царства теней к нему приближалась Саша, глазищи горящие в поллица. Скрыться не было уже никакой возможности, не по силам. Саша приближалась размеренными шагами, нарастала во мраке как кладбищенский перечень ужасов, выпрыгнувших разом из раскалённого черепа, и выступила в освещённую полосу…

Пахомов начал дышать задолго после того, как незнакомая дама миновала здание центра. Он обхватил обеими руками голову, волосы шевелились.

«Такого под Хасавюртом даже не было..»

Тени стояли вокруг немым караулом, а у крыльца отцветающий гербер жутко оборачивался на повлажневшем глазу одиночным цветком одуванчика.

Экспертизой было установлено, что смерть женщины наступила по причине многочисленных черепных травм вследствие падений.

P.S. Через полгода после похорон непостижимым образом у дочери Саши выгорела квартира

СЕЗАМ НЕПРИКАЯННЫЙ. ЭПИЗОД II

Настольный теннис – единственный общажный вид спорта. Кто помнит, то шарик был лучшим компонентом домашней дымовухи, ты просто умеешь их готовить. Пластиковая сфера ломается, крошится, заворачивается в бумагу. Поджигаешь и тут же затаптываешь. Идеально по продолжительности и равномерности выделения едкого дыма, тлеет до полного сгорания предмета.

Лёнька нежится в душе по часу, запираясь на ключ изнутри. Предварительно он запаривает крохотную душевую навроде сосуда Эйслера. И священнодействует в допотопной бане (известны финская, русская, турецкая, а молодёжь выбирает «беловежскую»! )

Реципиент в душе, примерно около получаса, стабильно шумит падающая вода, операция «Иприт» запускается ввиду отсутствия сдерживающих причин. Когда-то, примерно в это же время, отчаянные в своей решимости полки строились на Сенатской площади. Волнение захлёстывает участников вакханалии и передаётся кончикам пальцев. Уже заготовлена дымовая шашка и доставлена под дверь душа. И принесён не знающий пощады, отыскан единственный на всю комнату, безобидный только с виду перочинный ножик. Приятели танцуют «в предбаннике», как у двери деревенского туалета группа прапорщиков на пивном пикнике.

Вот тут-то и падает фальстарт. Лезвие ножика бесшумно врезается в замочную скважину и намертво блокирует двухбородочный ключ. Дымовой патрон кладётся под дверь, и внушительная щель, словно того и ждала, жадно поглощает клубящуюся ленту.

Долгие минуты скрывают за шорохом воды титаническую борьбу за живучесть, одного, в замкнутом отсеке, что и не снилось другим на стенде, имитирующем аварию на подводной лодке, минуты подлинного героизма, достойные чести настоящего офицера флота. Изредка, всё реже и реже, лязгает ключ в попытке открыть дверь.

Это уже не игра! Это не твои товарищи, комсомольцы, бросили тебя в каменном мешке, погибать в едком тумане! Я там, рядом с тобой, друг, я также приник к самому полу, прижался ртом к выщербленной коричневой плитке, ловя последние молекулы кислорода. В последнем усилии рука тянется вверх, к замку, и… ключ проворачивается! Распахнув дверь, ты уже на ногах. Что могло бы остановить центнер молодых мышц, летящий на пикадоров? Ничто… Если бы это не были советские студенты, будущие изобретатели и рационализаторы социалистического производства. Что мы знаем о корриде? О смертоносных орудиях умервщления быка? Пики? Шпаги?

Не угадали. Одна на всех стеклянная пивная кружка. Когда все охотники врассыпную мчатся по коридорам, спасаясь от разъярённого вепря, только один остаётся прикрывать отход. Не самый выносливый, подкованный в карате и шашках, нет. Такой же субтильный, как и все.