Желтое золото прииска «Прижимный». Камчатскими тропами

И сейчас, отломав маленький кусочек от черного сухого свертка мухомора, легко крошащегося в сильных руках, Семен Абрамович прежде, чем положить в его белую ладошку объяснил юнцу Илье, что нужно мухомор его положить за щеку ближе у коренных зубов и медленно по небольшой частице не спеша разжевывать, затем долго держать во рту, наслаждаясь необычным слегка горьковатым его вкусом и уж затем, хорошенько смешав все это со слюной понемногу её проглатывать и не спеша ожидать, когда наступит его сказочное действие. Лучше для этого лежать на полатях да подальше от открытого огня. В чем его действие будет выражаться, Семен Абрамович не стал пространно пояснять, а только сказал:

– Жди когда придут к тебе сказочные «девушки мухоморы» и затем будет легко и все хорошо, – при этом сам удобно, расположившись на топчане возле окна и его уже довольно старое и как во всех стариков сильно морщинистое за лето загоревшее лицо осветилось всполохом красного зарева, заходящего осеннего и уже не греющего его тело Солнца.

Илья к словам Семена Абрамовича относился с полным доверием и даже если бы он дал ему просто кусочек сахара и сказал бы:

– Жуй его и тебе будет приятно, – так и было бы!

Илья с детства привык слушать свою мать, свою старшую сестру, а уж затем воспитателей, которые почему-то в его характеристике писали, что он не дисциплинирован. Просто он на уроках думал, как идет по тундре, как летят табунки куропаток, как пасется зайчик, как летит белка с ветки на ветку и затем прячется, от всё видящей вороны. И все это он легко воспроизводил в графических рисунках на тонких листиках своих тетрадей. Ведь он был внучатым племянником народного художника Киппалина Кирилла Васильевича и вероятно, как и у его прадеда, так и у самого Ильи, было очень яркое образное восприятие здешней камчатской действительности, а не то абстрактное как у всех нас.

– Вероятно, оно так и было.

***

Психологи, как-то начали изучать: почему юрта у казаха, юрта в высокогорном и холодном Тибете, юрта у чукчей в Корякии всегда круглая, а дома в Москве, в Париже, в Нью-Йорке и в других городах мира квадратные, плоские?

И оказалось, что люди, живущие в юрте окружающий их мир воспринимают как некое круглое пространство окружающее их всюду, а жители городских квадратных кубических наших коробок воспринимают мир с точки зрения плоскости и с его острыми и прямоугольными углами. Для пастуха казаха, тибетца и пастуха чукчи мир, и земля они представляют собой что-то объемное округлое, что находится в полном единстве со всем нас окружающим и наше Солнце круглое, и наша Луна она круглая, и даже лицо любимой девушки – оно ведь круглое, и их дом (вернее юрта) все здесь у них круглое, а для европейца же мир он у него плоский, с углами и землю этот человек представляет даже в сказках плоской, и строит он дома такими же с плоскими стенами. Раньше только в храмах стены были закругленные и заканчивались полукруглыми сводами, что также создавало впечатление единства нашего мира с окружающим круглым небосводом и как бы со всем Миром.

Поэтому, чтобы понять Ильи, чтобы его мышление и его восприятие им окружающего мира, нам пришлось долго с ним беседовать, долго его слушать и наблюдать за ним, чтобы понять, что, будучи таким как и мы человеком, его личное восприятие мира, отличалось от нашего. Он по сути своей был художником с еще нераскрытым талантом и если бы Природа еще хоть немного потрудилась бы, сколько картины он смог бы нарисовать, скольких детей он мог бы родить, сколько добрых дел он мог бы сделать в этом многогранном мире?

Именно этого вероятно и не поняли те педагоги, которые в основном, приехавшие его учить из европейских краев, не смогли найти подход к его детскому, еще такому непосредственному восприятию этого круглого только его мира.

Ну, а детские его шалости: когда убегал с интерната к друзьям на рыбалку или залез с ровесниками за юколой к деду Федору Амгиту, так тот ведь сам его ранее угощал юколой.

– Ну и что?

– Ну и разворотили замок, ведь почти ничего и не пропало. Ведь и взяли то по две рыбинки и затем ведь их спрятав под подушкой сразу же нашли бдительные воспитатели…

– Кто из нас в детстве не шалил?

Поэтому больше чем педагогов, слушался он Семена Абрамовича с полуслова, с полувзгляда он его понимал и он выполнял все его поручения, просьбы и он при этом как будто бы перестал быть воровитым, его уже не влекло на те его детские «подвиги».

– И почему он воровал затем в школе интернате в поселке Палане?

Ведь их в школе интернат кормили хорошо, всегда сладкое, пирожки, яблоки на столах. Но на прилавках его больше влекла вяленная корюшка, кусочек красной закопченной рыбы, которую в интернате давали только в ухе или жаренную. Юколу, редко кто приносил из ребят и приходилось тогда её прятать, чтобы не видела медсестра или воспитатели, и быстро её есть – ведь те боялись, что будет дизентерия и их «кормилец» школу- интернат закроют на карантин. Вкус юколы он такой не передаваемый, вкус свежих головок чавычи, первой приходящей в эти северные реки на нерест, не может быть северным человеком передан простыми словами или даже как то образно. Это тоже, что для материкового человека или вернее для европейца съесть только, что сорванную с куста такую ароматную ягоду малину, шоколадку в серебристой обертке или вкусное мороженное.

Как и почему Илья сдружился с Семеном Абрамовичем он и сам не помнил.

Когда он вернулся из школы интерната в родное село Каменское, там оставалась одна его престарелая мать, бывшая работница чума, а его отец знаменитый оленевод из совхоза им. 50 СССР, что в Ачайваяме Инмалвил Степан 13 лет назад у него погиб, так как был засыпан снегом, когда на палатку с гор скатилась снежная лавина не то от дуновения ветра, не то ли под тяжестью оттаявшего при весенней оттепели снега. После этого его мать возвратилась к своим родителям в с. Каменское, так она здесь и осталась одна с тремя детьми на руках.

Да и он отца своего как-то смутно помнил: так как с 3 до 7 лет был почти круглогодично в санаторном детском саду в селе Тиличики, затем перед школой только и вернулся в Каменское, и это было памятное ему лето, когда он был в табуне вместе с отцом и вместе с такими родными ему здешними северными оленями.

А осенью, первого сентября, их снова забрав от родителей, отправили уже в школу интернат с. Тиличики и он уже не помнил отца. Образ его был каким-то смутным в его цепкой на лица памяти, каким-то расплывчатым, не четким, как бы испорченная и не полно сфокусированная фотография. Как бы что-то там внутри у него и запечатлено, но трудно понять что. Фотографий отца у него не было. Мама дала только вырезку из районной газеты «Олюторский вестник», где отец был сфотографирован при проведении осенней корализации в районе села оленеводов Ачайваям и он её аккуратно сложив в четверо хранил за твердой зеленой обложкой своего паспорта и затем, когда он дотрагивался до обложки паспорта руку всегда согревала то ли память, то ли вечное его ощущение, что там хранится родной облик, его божество, его родной отец.

Илье всегда хотелось попасть в село Ачайваям, на свою оленную родину, пройтись по тем местам и по тропам, где ступала нога его отца, чтобы ощутить всей грудью дыхание великой круглой Земли, по которой ходил его отец. И в такие минуты его молодое еще не натруженное сердце томно щемило и звало на простор, на ветер, на мороз, пусть даже он не одет, пусть он даже не готов к пути. И ведь сам он не знал, что его худоба, что его тонкая кость от врожденного его порока сердца, который никем до сих пор здесь не был диагностирован и еще не проявился он у него в полную меру. Он понимал, что вероятно теперь не смог бы быть как отец в тундре, чтобы ему жить без этой их «цивилизации».

После стольких лет (почти 13 лет), проведенных вне дома в трех школах интернатах ему хотелось смотреть телевизор, ему хотелось хорошо одеваться, ему хотелось красиво общаться с девочками, ему хотелось играть в карты, ему хотелось пить пиво, пьянящее его юную и еще необузданную никем голову. Но теперь, после стольких лет прожитых вне дома, вне того очага, который нас делает людьми, он не мог, он не способен был заработать на себя одного и при этом еще, и чтобы ему содержать свой дом, кормить свою семью, его не приучили к этому, ему не дали этих так нужных каждому из нас навыков и ему не дали возможности реализовать себя. Он не мог хранить деньги, он не мог быть, когда надо жадным или скрытным от своих друзей и своих часто таких ненасытных и подлых именно к нему его товарищей.

Он был той открытой душей и если у него были деньги, то он легко их отдавал товарищам и друзьям, наивно полагая, что они в нужное ему время поступят так же именно с ним. Такие глубинные навыки как содержание семьи, ведение хозяйства, поддержание и развитие любви, воспитание детей надо было впитывать с молоком матери и незримо, перенимая опыт деда, опыт отца и опыт и навык старшего брата, а может быть и опыт прадеда, которых Илья не знал, а хорошо он помнил по рассказам матери только своего двоюродного дядю художника из Хаилино Килпалина К. В. Да и то мама редко о нём ему рассказывала, а в последнее время, она все чаще лечилась в тубдиспансере в Корфе и Илье тогда самому приходилось жить одному, самому находить себе здесь в Каменском скудное пропитание.

– Кто же ему о них его родных и расскажет?

Было где-то глубоко в сумке пяток писем, которые получал он в интернате от матери и от старшей его сестренки. Но затем, письма стали приходить все реже и реже, и та прочная как у каждого из нас материнская связь его с жизнью, как то прервалась, как бы вот только что отрезали пуповину в его младенчестве. А ведь у него была мама и отец, а как бы и не было их и уже, и не было той тонкой нити, которая бы привязывала Илью к дому, к очагу, к этой такой родной его камчатской Земле… Что-то надорвалось в ходе самой здешней истории, её круговом спиральном движении. Складывалось впечатление, что эта спираль начала раскручиваться в обратном направлении и он оказался в том её звене, и на том её участке, которое легко надорвалось и продолжит ли он род человеческий, даст ли он наследников этой камчатской пенжинской Земле, сможет ли воспитать он их, продолжит ли знаменитый род тружеников и оленеводов Нуилгитов.

Были у него руки и ноги, глаза и уши, а еще и по утрам юная страсть, и еще то неосознанное его желание, а другим уже говорящее о мужской его силе и это твердое естество легко по утру его будило, не давая дальше ему нежится, требуя уже определенного природой заданного действа, продолжения рода человеческого, рода и племени его чукчей, наследников оленных людей Камчатского полуострова…

– Сможет ли он?

– Сумеет ли он?…

– Хватит ли сил у него?

– Или как и отец, уйдет он безвестно к верхним людям?

– Думал ли Илья так сегодня и сейчас?

Да разве в 20 с небольшим лет, посещают такие философские мысли взрослеющего юношу. В таком возрасте давай ему всё сразу и даже сейчас.

Его товарищи ребята из Каменского предлагали вместе с ними идти в армию, он даже ходил в военкомат, но военком грузный подполковник посмотрел на него, узнал, что он закончил вспомогательную школу-интернат, по военному не лукавя прямо сказал, что такие в армии сейчас в мирное время не нужны, что сильно огорчило и даже обидело самого Илью.

– Чем я хуже других? – думал обиженно Илья.

Так не найдя работы, он незаметно прибился к бригаде Семена Абрамовича и помогал тому летом на сетке, ремонтировал её, перебирал, доставал еще трепещущуюся рыбу, которая открывая жабры, пыталась вдохнуть и пропустить через них воду жизнедающей реки, а старшая сестра Семена Абрамовича, Дуся, в это время споро разделывала её и раскладывала летом на сушку для собак на юкольник и мамычку и так могло бы идти долго и счастливо…

***

У Ильи из друзей самыми верными наверное были Бим – беспородный пес, который был третьим и самым старшим из 3-х псов, которые были у Семена Абрамовича здесь на его на рыбалке на реке Пенжина, а еще две самки те по моложе, а он уже от старости лохматый, крупный и сильный пес, который сразу с первого дня привязался к самому Илье как к родному и храбро сопровождал во всех его походах здесь вокруг Каменского, охраняя как своего самого родного.

– А среди друзей?

– Трудно даже сказать.

– Илья мало жил в самом селе Каменском, а когда умерла этой весной его мать от туберкулеза и дом (убогая 1 комнатная квартира в 2-х квартирном деревянном доме без отопления) опустел и еще не закончились припасенные предусмотрительно ею продукты, а он ушел на речку и в селе появлялся теперь редко так, что кроме Семена Абрамовича у него почти не было здесь знакомых и родных в этом теперь чужом ему селе Каменское, и как какой-то камень на душе у него от этого всего и даже от названия этого села.

– Одноклассники, которых он считал друзьями остались, кто в Тиличиках, кто в Елизово, кто в Палане и когда он их еще встретит?

Беспрестанно глотая слюну Илья от мыслей о своей судьбе и судьбе других окружавших его людей начал как бы и возвращаться к здешней действительности, а съеденный мухомор понемногу разнесенный юной кровью начинал как бы разливаться по всему его еще юному телу и начинал он своё то тихое действо и вот сколько времени он вспоминал своё беззаботное детство и свою такую еще короткую жизнь, сколько раз проглотил он слюну и давал ли Семен Абрамович ему еще те черные и сухие кусочки мухомора, сейчас он не помнил и не чувствовал, и ему теперь было как бы и безразлично.

Они в балке на рыбалке были вдвоем и никто бы им сейчас не помог бы, если бы Семен Абрамович не знал по своему давнему жизненному опыту, сколько надо съесть мухомора самому и сколько дать еще неопытному в этом деле 20 летнему юнцу. Сам поджарый, суховатый как и все здешние чукчи и по местным меркам довольно таки старый, он уже погрузился в мухоморные грезы, хотя и взял себе кусочек как бы по более.

Верный же пес Бим легко открыл не запертую дверь балка на берегу речки и стоял рядом с лежащим на топчане Ильей и как всегда преданно облизывал пенистую слюну, которая текла ручьем из его рта. Мышцы лица Ильи слегка в неких внутренних конвульсиях подергивались и он не ощущал прикосновений шершавого языка Бима. Сейчас Илья, не отдавал себе отчета ни о времени, ни о пространстве где он именно теперь находился, а он как бы легко несся в своих грезах над этой широкой и полноводной в это время года речкой Пенжина, над еще коричневой и слегка заснеженной ранней осенью тундрой. При этом в его юном теле была некая необыкновенная легкость, а в это время в его упругих мышцах продолжались не поддающиеся его силе воли непрекращающиеся мелкие и едва заметные разно размерные непроизвольные подергивания, начавшись сначала как бы в кончиках его длинных пальцев, затем век, корня языка, и даже корешков волос на голове, каждый из которых он теперь как бы и ощущал внутренним своим сознанием, а затем они перешли на крупные мышцы рук бицепсы и ног икроножные, длинные мышцы спины и те сильно у него сами напряглись, его тело на матраце выпрямилось, а изнутри у Ильи все как бы огнём наливалось, всё откуда-то изнутри напряглось от приливающей его горячей крови и уже как будто бы не Бим, а самая лучшая и самая красивая чукчанка нежно целуя его, своим языком проникала ему в рот, от чего его дыхание теперь так спирало, да так, что ему уже не хватало окружавшего его воздуха, а по его юному телу волной бежали и продолжались бесконечно эти конвульсии и новые спортивные трикотажные брюки его при этом сильно где-то там внизу приподнялись, ткани их растянулись и напряглись в области его юной никак не растраченной силы, от его юной, изнутри уже налитой кровью не растраченной еще на девушек прущей изнутри энергии.

– Испытывал ли ранее он что-либо подобное?

– Вряд ли!

– А уже затем, еще ни на кого не истраченные его яички до боли поджались к мошонке и сначала сильный внутренний спазм, а также запредельное напряжение, исходящее из глубины его тела достигли той высшей и высочайшей точки, откуда уже ни один юноша никогда возвратиться не может и когда только ощущаешь настоящее то неземное наслаждение и никому непередаваемое блаженство и удовлетворение, которое никто и никогда не может четко и ясно описать словами, не испытав один раз его сам и которое затем извечно зовет юношей к продолжению рода человеческого, независимо от уровня его образования, от его статуса, от его возраста и даже от его вероисповедания.

– Это всегда вечное и бесконечное, как и бесконечна наша безграничная Вселенная. После этого его энергичного внутреннего разряда, выталкивающего все внутреннее его содержимое наружу в виде струи и горячего бурного фонта энергии, Илья изнеможенно на своём из толстых досок топчане замер, а те радостные для него спазмы и внутренние его судороги его юного тела еще долго сами они не прекращались, а только слегка начинали затихать, при этом он уже в сладостном сне и в своей сказочной заоблачной грезе не слышал и не чувствовал как шерстяное одеяло которым он ранее укрылся само упало на пол, как открылась дверь их балка и как верный ему пес Бим с головы до ног обнюхав друга и не понимая причины изменения аромата исходящего от брюк Ильи вышел на берег речки верно полагая, что его друг Илья крепко спит. По телу же Ильи не прекращалась, а в отдельные минуты и усиливаясь мелкая волна едва заметной мышечной дрожи. Было ли ему стыдно, было ли ему было приятно, был ли он в это время в сознании, понимал ли он, что с ним происходит, ласкала и обнимала сейчас ли его та сказочная для всех нас «девушка мухомор» или это ласкала его родная мама пеленала его в 6 месячном возрасте, который он еще мог помнить и когда он был маленький и целовала его округлые припухлости пяток и его попы, и когда затем не проходящее внутреннее напряжение, выплеснулось вторичной струей горячей струи, пачкающей изнутри его одежду он уже не слышал, так как, как дикий зверь, застонав от полученного неземного и ранее не испытываемого никогда еще удовольствия, откинул он свою голову вправо и уснул глубоким сном удовлетворенного юнца, получившего тот может быть первый в своей жизни настоящий нервный разряд удовлетворения, который затем требовался от него для восстановления сил и энергии последующего только забытья и крепкого в том забытьи юношеского сна…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.