Принцип Рудры. Фантастико-приключенческий роман

Недовольный собою, Тайменев переступил порог кабинета губернатора, ощутив приторно-маслянистый запах, источаемый секретарём. Запах предупреждал: будь осторожен! И Николай неожиданно заключил: раб-секретарь похож на Эмилию, раскрепощённую даму с другого полюса мира. Что-то объединяет их в один вид среди многообразия живых существ. Над этим стоит призадуматься. Алого в одеяниях чиновника нет, но красное от рождения лицо компенсирует недостаток второго любимого Эмилией цвета, внушающего Николаю страх.

Вае Ара… Так звали холёного лощёного секретаря, как успел понять Тайменев из короткого обращения губернатора по внутренней переговорной сети. Вае Ара и Эмилия: как разнятся имена и как близки их носители! Почему они рождают у него одно отношение, воспринимаются как один человек? Цвета в одежде? Запахи? Чепуха! Ведь Эмилия нравится большинству из знакомых им обоим людей. Кроме, пожалуй, Франсуа. Он тут солидарен с Василичем. И Вае Ара по-мужски довольно привлекателен, если освободиться от предвзятости. Разве плохо, что он следит за своей внешностью? Плохо, что этого недостаёт ему, Тайменеву. А поведение, вкусы, – что ж, у каждого свои привычки… Разве что, как говаривала в сходных случаях одна весьма разумная девица на выданье на далёкой родине, не хватает этому Вае Ара самой малости, имеющей название мужского шарма. Если, утверждает девица, этой малости нету, то будь ты хоть Гераклом, можешь не считать себя мужчиной. Весьма разумно мыслит девица на выданье. И потому Тайменев, несмотря на затяжной холостяцкий пробег, не представляет её в иной, более близкой роли.

Абориген Вае Ара, итальянская Эмилия, воронежская девица на выданье ушли в долговременную память. А текущее сознание нацелилось на человека, стоящего в центре кабинета, на равном расстоянии от небольшого рабочего стола и Тайменева.

Тайменев увидел прежде всего открытые навстречу глаза. Не просто открытые, а распахнутые, это слово более подходило. Глаза, ничего не скрывающие, не искажающие. От столкновения взглядов, уверен Николай Васильевич, всё и началось. Пусть небольшой, был и период привыкания. Остались и будут всегда особенности их взаимоотношений, определяемые неустранимыми различиями в характере, статусе, уровнях образования. Но искренность пришла сразу и поселилась насовсем. Для века двадцать первого редкое удовольствие!

Итак, глаза! Остальные детали образа, всё, чем описывается человек, обнаружились после знакомства с глубинной синевой глаз, и в свете их сияния виделись тоже необыкновенными и исключительными, располагающими, внушающими доверие.

Лицо губернатора острова Пасхи не отличалось тщательной отделкой мелких черт, но привлекало получившейся в результате их соединения крепкой мужской красотой. …Чуть удлинённый, с приподнятыми краями разрез глаз; прямой с широкими крыльями нос; небольшие чётко выписанные губы и такой же лёгкий интеллектуальный подбородок… Ничего значительного в отдельности. Но в сумме получилось гордое лицо, замечательная голова, прямо сидящая на сильной шее. Тайменев мог бы считать себя похожим на него, если б не зелёные глаза в тяжёлых складках век. Глаза усталого льва, – с долей шутки говорили близкие. Да, ещё волосы… У Тайменева каштановые волны, у хозяина Рапа-Нуи прямые чёрные.

Лёгкая в крупную клетку рубашка с расстёгнутым воротом не скрывала атлетических скелетных мышц, крепким рельефом бугрящихся при движении. Опытный взгляд Тайменева сразу определил: ни гантели, ни другие искусственные средства и приёмы мускульной закалки в данном случае ни при чём. Всё богатство получено сразу и оптом, от рождения. Ему не понадобилось, как Тайменеву, долгие годы мучить себя тренировками, чтобы стать таким.

Со стороны посетитель и хозяин кабинета выглядели сыновьями одного отца от разных матерей. Но они сами почувствовали, что сходство далеко не абсолютно. Цвет кожи, осанка и нечто ещё, чему Тайменев не находил названия, различали их между собой больше, чем с другими людьми. А нарочитая небрежность в одежде губернатора говорила: вовсе его не интересуют ни отличия, ни признаки сходства с кем бы то ни было, так как он знает то, что делает все эти отличия-признаки несущественными и даже несуществующими.

Если бы Николай Васильевич Тайменев встретился вот так вдруг с Петром Великим или, скажем, с Генрихом Четвёртым, поразился бы меньше. Всё-таки признанные народами и историей личности. Ничего не надо искать, определять, всё ясно и знакомо, величественно заранее. Но встретить подобную им индивидуальность на тихоокеанском островке? Впрочем, к таким людям едва ли подходит эпитет «подобен»…

Не потому ли Тайменева охватила робость и пришло чувство, приблизительно выражаемое как почтительность? Явление для него новое, и он удивился, а удивившись, постарался улыбкой скрыть замешательство.

«Царственное величие», – нашёл-таки он для себя слова-ключи, позволяющие объяснить и впечатление от встречи, и реакцию на впечатление.

Несомненно, гены первичны! Губернатор Большого Острова имеет сложное унаследованное имя Ко-Ара-а-Те-Хету и олицетворяет правителя по крови, рождённого повелевать. Иного он не мыслил с рождения. Истинного вождя, императора, фараона узнают и в хламиде нищего. Впитанные через пуповину сознание и осознание собственной исключительности делают волю такого человека несгибаемой, мужество неустрашимым, а воспитание добавляет внешнюю мягкость и привлекательность.

Придёт время и наука обнаружит ген или сочетание генов, ответственных за царское происхождение. Что тогда делать с генами, ответственными за рождение людей-пресмыкающихся? Генами, также пока не открытыми…

Не сходя с места, губернатор спокойно отдал распоряжение:

– Вае Ара.., – секретарь уже стоял у двери, склонив голову и опустив глаза, – Мы с сеньором заняты важной беседой. Сколько бы она ни продлилась…

Пауза завершила приказание, неоткрытые наукой гены Вае Ара согнули его спину ещё круче и прошелестели бледными губами:

– Я всё понял, мой господин!

Нет, губернатор Ко-Ара-а-Те-Хету не отдавал распоряжений. Отнюдь! Отдаёт и получает распоряжения чиновник. Такой, например, как Вае Ара.

Ко-Ара-а-Те-Хету повелевал. Распоряжение и повеление иногда рассматривают как синонимы. Но эти понятия вовсе не однозначны. И в данном случае их смысл различался до прямой противоположности.

Властелин, владыка, властитель, не испытывающий ни малейших сомнений в своём личном праве покорять других своей воле и в обязанности других покоряться…

С любопытством наблюдая за реакцией Вае Ара, Тайменев поймал себя на желании последовать ему, стать послушным, заслужить одобрение и похвалу. Наверное, вот такое ослабляющее ноги желание и называют стремлением повергнуться к стопам. Не оно ли пронизывает благовоспитанную собачку, давно не видевшую своего хозяина, господина её чувств, эмоций, аппетита и самой жизни? Да, но между рабом-человеком и рабом-собакой существенная разница, чему множество примеров в земной истории. Если собака предана своему хозяину безусловно и безоговорочно, и на её преданность можно рассчитывать в любых условиях, у человека преданность сочетается с осознаваемым или пока не проявленным влечением самому стать властителем и иметь рабов. Хорошо бы и бывшего господина включить в их число! Несмотря на цвет крови, несмотря на гены, которые всё равно свергнут с чужого кресла. Свергнут, ибо раб от рождения может только подражать, а не творить. Да, творец не превратится в раба, раб не станет творцом.

Обдумывая роль крови в перипетиях человеческой судьбы, зависимость жизненных успехов от состава нуклеотидов, Тайменев забыл произнести слова приветствия в адрес губернатора и тем не проявил готовность признать его высшую сущность. Но тому, похоже, такого признания не требовалось. Губернатор лёгким плавным шагом приблизился к столику у стены справа и, улыбнувшись свободно и дружелюбно, величественным жестом предложил любое из двух кресел гостю. Пока Николай шёл к креслу, хозяин кабинета одобрительным взглядом окинул его фигуру снизу вверх, от старых хоженых кроссовок до козырька знаменитой кепи.

Постаравшись отделаться от наплыва отвлекающих мыслей, Тайменев осмотрелся. Интерьер кабинета вполне соответствует внешнему облику его владельца. Стыки стен плавно закруглены, никаких углов в очертаниях мебели, всюду обтекаемые формы. Созвучно линиям, организующим пространство комнаты, в воздухе парят две волны. Первая, звуковая, несет оригинально запутанный ритм, сопровождаемый низким женским голосом на непонятном языке, мягким и приглушённым. Мелодия и голос гасят неуверенность, успокаивают. Вторая волна несёт запахи: свежесть утреннего леса и терпкость разгорячённых солнцем цветов. Едва слышным дуновением они намекают на близость губернаторского сада.

Стена слева, продолжение суперокна приёмной, закрыта светло-коричневыми шторами, собранными в крупные складки. Солнечный свет, мягкий, ласковый, тихий, падает на расположенную над рабочим столом рельефную раскрашенную карту острова, придавая ей естественность. Карта напомнила Тайменеву снимок острова с воздуха, оставленный Те-Каки-Хива.

Полутона, полузвуки, полуощущения… Лёгкое касание мягкого отфильтрованного света, недосказанность и недозавершенность… Мечта холостяка, верх домашнего уюта и комфорта. Примерно такой результат, по словам Франсуа, достигается приёмом определённой дозы спиртного в любой, самой тривиальной обстановке.

Захрустела где-то алюминиевая фольга, – Тайменеву представилась плитка шоколада, развёртываемая руками Вае Ара за стеной, – и этот еле слышный звук вплёлся приятной ноткой в голос губернатора и понёс на себе слова… Нет, не шоколад тому виной, такова особенность губернаторского голоса.

– Можете не называть себя, я знаю ваше имя. Отдыхайте, расслабляйтесь как можете. Привыкнуть к нашему дизайну жизни непросто.

Он представил себя, отметив, что в переводе полное значение имени передать трудно. Хрустящий баритон звучал располагающе.

– …Попробуйте ни о чём не думать специально. Наши желания – это пустое…

«Интересное начало. Как на приёме у психотерапевта, – думал Николай, любуясь игрой света на хрустале рюмок и бокалов, расставленных на столике между разноцветных бутылок и маленьких тарелочек, – Вот и попал на экзотичный остров, как хотел. А губернатор, похоже, колдун. Ведь он на самом деле осведомлен обо мне. И знает, зачем я пришёл. Мне можно молчать, всё равно получится диалог. Нет, не зря они тут так активно занялись реставрацией древности…»

– Пусть непривычное вас не настораживает. Вы можете довериться мне…

«Непонятно… Зачем ему магия обворожения? Не повседневно же он так? – продолжал размышления Тайменев, – Губернатор назначается столицей. Как они его нашли? Такие люди рождаются достаточно редко. И если они нормальные…»

Тут Николай устыдился мыслей и покраснел. Ведь если собеседник владеет телепатией, совсем неудобно получается.

Да, как невероятно далеки отсюда пустая квартира, неждущие друзья-знакомые… Росло ощущение, что попал на другую планету и вернуться уже нельзя, стал персонажем фантастического фильма, из фильма не возвращаются. Пусть так, всё равно пора входить в разговор и начинать попытки контакта с иноземным существом.

– Ваш этикет предусматривает некоторые условности, правила, – нерешительно начал Николай Васильевич, – Я узнал о них немного, и не хотелось бы показаться дерзким или гордым иностранцем, отрицающим то, чего он не понимает. Или невеждой…

– Вот как? И какие наши правила вы успели узнать в первую очередь? – насмешливо прищурил синие глаза губернатор, – Но да будет всё так, как известно вам. Прошу вас, будьте и сценаристом, и режиссёром, и исполнителем нашей встречи.

Незнакомая музыка и экзотичные запахи помогли Тайменеву обрести утерянную решительность. Если б не жгучее желание посетить Оронго, усиленное фотографиями Те Каки Хива, не вытащил бы из сумки пакет со статуэткой. И, поняв слова хозяина кабинета как разрешение действовать, без колебаний вынул из сумки прозрачный пакет с каменным драконом и без комментариев поставил статуэтку на столик рядом с коробкой сигар. В тот же момент мелькнула мысль, что такая резкая разница между приёмной и кабинетом – условна. Мелькнула, чтобы пропасть затем навсегда.

Ибо далее случилось то, чего он не мог предположить, строя ранее в уме возможные варианты встречи.

Дракон настороженно замер на зеленовато-прозрачной плоскости; розовато-шоколадный свет от невидимого сада окутал его и вызвал сияние, подобное ореолу на фотоснимке Харе-пуре в Оронго. Неожиданное появление ауры вокруг давно знакомого зверя, приехавшего из воронежской кухни, заставило вздрогнуть. Но ещё более поразило поведение губернатора: тот очень осторожно взял статуэтку в руки и с благоговением во взгляде погладил кончиками пальцев шипастый острый гребень спины.

– Вы можете сообщить, как он попал к вам? – голос выдал волнение губернатора.

Стало понятно, что дракончик имеет для того какое-то своё, непонятное Николаю значение. Удивительная прихоть игры случая?

– Не знаю. Точнее, не могу вспомнить, – Тайменев виновато улыбнулся и коротко пояснил, какое отношение имеет к нему статуэтка.

– И вам не жалко расставаться с ней в угоду местным традициям? – губернатор вернул себе спокойствие, продолжая рассматривать статуэтку, замершую на его тёмной ладони. При упоминании о «местных традициях» он иронически усмехнулся, – Могу предупредить: вы и не представляете истинной цены существа, названного вами Драконом. Правильно ли я выговорил?

Ко-Ара-а-Те-Хету вопросительно взглянул Тайменева и, не ожидая ответа, продолжил:

– Таких вещей, точных близнецов вашей, без мраморного основания и без надписи, существует в мире несколько. Их немного… Напрасно вы думали, что она, – подделка под какой-то оригинал или плод фантазии западного художника. Дракон действительно с моего острова. Он из Харе-пуре Оронго. Сохранилось предание… Оно повествует, что такие статуэтки обладают большой магической силой и не могут долго находиться в одном месте. Потому и путешествуют по миру. А их владельцам суждена непростая судьба. Я вас не напугал?

«Харе-пуре» на рапануйском, – святилище, вспомнил Тайменев. Святилище в Оронго. Место, куда его так неудержимо тянет! И кто тянет? Или что? Магическая сила миниатюрного дракона, столько лет пылившегося в его квартире? Он деланно улыбнулся. Веселиться особенно не хотелось, и становиться заново обладателем рокового сокровища тоже не было сильного желания.

– Надеюсь, моя судьба не будет похожа на приключения владельцев известных ценных алмазов? – задавая вопрос, Тайменев не отрывал глаз от светящегося красного камня.

– Нет. Дело обстоит не совсем так. За статуэтку никто нигде не даст больше, чем за похожую из наших лавок. Её цена, – не цена золота или крови. Тут совсем другое. Она намного дороже. И вы успеете её оценить, поверьте мне…

Становилось всё интереснее. Тайменев представил себя в роли Синдбада-морехода накануне путешествия, изобилующего смертельными опасностями. Вот это да! Вот тебе и линия судьбы! Завтрашнее делается где-то во вчера, забытом и ставшем чужим. Грядущее тянет к себе день сегодняшний, отнимая безобидность и невесомость у любой мечты, у всякой фантазии. Разве такое он мог бы придумать сам? По всему выходит, если играть всерьёз, искать краеугольные камни здания жизни надо в детстве. Именно там, в детстве, они и заложены. Мы формулируем взрослые решения, не понимая, что на самом-то деле они приняты нами давно. И бессознательно к тому же. Или не нами… Просто подошло время. Скрытая магия жизненных коллизий… Путаное переплетение незначительных поступков, необдуманных слов… Они складываются в пёстрый ковёр неизбежности. Кто в силах понять меняющийся рисунок ковра? В одном зёрнышке живёт мировой урожай, оно слышит и видит безжалостно свистящие косы и серпы.

Жатва предопределена.

«Что-то я начал размышлять по восточным образцам, – остановил себя Николай, вынырнув из тянущих в омут воспоминаний дум в действительность, – Что-то я чересчур расслабился».

Губернатор смотрел понимающе и сочувственно.

– Мой остров действует на всех без исключения. На всех по-разному. Но вам не надо бояться. То, что происходит вокруг вас и произойдёт ещё, от вас уже мало зависит. Я имею в виду неизбежность процессов. Теперь вас поведёт ваш добрый аку-аку. Доверьтесь ему.

Опять аку-аку! Как сговорились: от рядового туземца до губернатора, – все твердят ему об одном. Аку-аку, – вот и он уже не где-то там, а рядом, его личный.

И как неоднозначен величественный Ко-Ара-а-Те-Хету! Тайменев отметил ещё одну, симпатичную ему черту мирооценки губернатора: местоимение «мой» звучит у него как-то странно, – оно лишается самой своей сути, отношения собственности. Он говорит «мой», а Николаю ясно слышится: не остров принадлежит губернатору, а губернатор Ко-Ара-а-Те-Хе-ту принадлежит острову весь без остатка.

Всё у них тут не так. В большом мире местоимение «мой» во всех смыслах употребляется людьми значительно чаще других слов. Человеку хочется быть хозяином, собственником. Вещей, других людей, пространства, времени, самой жизни… Власть над миром: вот что слышится в коротком слове «мой». Властвовать, несмотря на ум, разум, образованность, воспитанность, гены. Если рождённый рабом занимает трон короля, слово «мой» поглощает весь мир этого человека. Гордыня тут же возносит на заоблачные высоты, чтобы потом низринуть на острые камни породившей земли. Спартак, Пугачёв… Несть им числа.

Рождённый повелевать и властвовать своим маленьким миром губернатор Ко-Ара-а-Те-Хету не считал себя собственником, он считал себя исполнителем высшей воли, давшей ему власть и способность использовать власть.

Тайменев вспомнил заведующего кафедрой университета. Как тот произносит короткое слово «мой»! С особым чувством, с нескрываемым удовольствием, как можно чаще, и по всякому поводу. «Мой заместитель, моя кафедра, моё мнение»… Мой, моё, мои… Его бы на царство, даже самое маленькое, – так задохнулся бы в день инаугурации от избытка самоуважения и ощущения собственной исключительности…

– Мой остров проявляет и высвечивает. Выводит на свет невидимое, спрятанное, делает его отчётливо распознаваемым. Симпатии и антипатии, любовь и ненависть, жадность и бескорыстие, привязанность и равнодушие… Скрываемое от самого себя у нас может стать властителем человека. Ничто не уходит бесследно. Ваш дракон завершил первый круг. Скоро придёт ясность, к вам в первую очередь. Скоро…

«Да уж! Прошла почти половина отпуска, а дракон успел завершить свой „первый круг“. Сколько их у него впереди, и что они принесут бывшему владельцу статуэтки? Как можно быть готовым неизвестно к чему? Пока ясно одно: губернатор мне доверяет, а почему, – совсем неясно. Не статуэтка же, в самом деле, тому виной? Чего-то они ждут от меня. Сами не знают чего, но ждут. Мистика откровенная сплошь и рядом. Невольно примешь предложение Франсуа и ударишься в запой. Надо бы повнимательнее отнестись к словам Хету, едва ли кто другой сможет открыть больше».

– Мы здесь живём как в фокусе мира, – Хету, (Звезда), как стал звать губернатора про себя для краткости Тайменев, чуть задумался, чистые до голубизны белки его глаз влажно заблестели, – А может быть, и на самом деле…

Остановившись на полуфразе, Хету предложил гостю сигару. Николай отказался и рискнул задать «умный» вопрос:

– Вы хотите сказать, что на Рапа-Нуи ярче видны, теснее смыкаются полярности мира?

– Да. Вы поняли правильно. На моём острове издавна столкнулись Восток и Запад, Восход и Закат, Свет и Тьма. Мне известно, вы хорошо знакомы с нашей историей. Рад, что вы уже перестали удивляться: ваша жизнь для нас не тайна. Что же касается истории, позвольте напомнить несколько моментов из неё, они послужат нам отправными точками.

Хету взял сигару, неторопливо раскурил, неглубоко затянулся, окутался ароматным облачком. Сладкий дух тлеющих листьев разбудил в Тайменеве смутные ассоциации, натянулась цепь, ведущая на самое дно колодца памяти. Теперь надо ждать, пока ведро с водой озарения не поднимется из глубины.

– О древнейшем, в учёном мире называемом Первым, периоде истории Рапа-Нуи говорить хоть чуть-чуть определённо просто невозможно. Период самый таинственный, от него и загадок-то мало осталось. Сплошь белое пятно. Аху, оставшиеся с тех времён, неизвестно для чего строились. Какие-то из рисунков на скалах, может быть, оттуда. Но какие? Есть статуя в Британском музее. Вот и почти всё! А смысл той жизни, – как песок, уходит сквозь пальцы. Я не могу представить себе лица тех людей. Какие они были? Кто они? Как себя называли? Как жили и куда ушли? Догадки, – не предмет для серьёзного разговора.

Тайменев хотел было напомнить о нескольких статуях, оставшихся от древнейших времён. Эти изваяния не имеют ничего общего с исполинами, сделавшими остров Пасхи знаменитым. Но неудобно, – губернатору ли не знать всего, что знает чужестранец, прочитавший несколько книжек и посмотревший несколько видеофильмов, сделанных и написанных разными людьми? В том числе теми, кто на острове ни разу не побывал.

– Белое время! Остались мифы, но нет к ним ключа. Генетически мы, рапануйцы двадцать первого века, с жившими на острове в Белое время не связаны. Мы не их потомки, они не наши предки. И всё равно, я уверен: и сегодняшний день, и наша встреча, – они предусмотрены ещё тогда, неизвестными нам людьми. Связь с ними существует, она не потерялась, а наоборот, усиливается. А это значит, – между нами есть родство, более важное и долговечное, чем физическое. Возможно, откроются двери в неведомое, и мы узнаем побольше…

Удивительно говорит Хету. Тайменев растерялся в догадках: то ли губернатор мистик, то ли колдун, то ли прирождённый философ.

– Многое известно о Втором периоде нашей истории. Начинается он именем короля-первооткрывателя Хоту-Матуа. Пусть зовётся первооткрывателем, первопоселенцем. Нам уже ясно – первых нет. Живём среди условных приоритетов… Король Хоту-Матуа прибыл на остров с Востока. Изгнанный соотечественниками из Тиауанако Виракоча стал вождём «Хануеепе» – «Длинноухих» на Рапа-Нуи.

Вскоре после прибытия на остров длинноухие начинают гигантское и, с точки зрения людей нашего века совершенно бесполезное для жизни дело. Они создают вокруг жерла вулкана каменоломню и приступают к изготовлению Моаи, – тех самых исполинских фигур, обеспечивших нам всемирную славу. Зачем это им понадобилось? Ответов много, но какой из них можно считать верным? Я не знаю. Быть может, намёк на правильный ответ в легенде, говорящей, что ближайшим предком Хоту-Матуа – Виракочи являлся Тики-те-Хату, Тики-Господин, один из сотворцов Земли в целом и острова Рапа-Нуи в том числе.

…Ни во время первой беседы, ни затем, – ни при каких условиях, – Тайменев не слышал от губернатора Хету общепринятого названия его родины: остров Пасхи. Скорее всего, Хету не воспринимает его ни в смысловом, ни в фонетическом отношении. И наверняка относится к словам «остров Пасхи» болезненно; и переживает, как тонко чувствующие дети страдают от кличек и прозвищ. Неожиданное соединение глубокой эмоциональности и отточенного интеллекта позволяли губернатору острова Рапа-Нуи Хету-Звезде видеть действительность с неожиданных ракурсов. Известные Тайменеву сведения в устах Хету обретали новое значение. И оказывалось по размышлении, что качество знаний зависит от отношения к ним, знаниям.

– Прошло два века, и вождь полинезийцев Туу-ко-иху привёл на мой остров «Ханау Момако» – «Короткоухих», людей Запада. Начинается конфликт. Великий Маке-Маке сталкивает на малой земле, называемой почему-то Большим Островом, непримиримые и несовместимые грани, Свет и Тьму. Они изначально едины, их скрепляет разъединительно-соединительная линия. Ведь любая граница и соединяет, и разъединяет. Тени не в счёт. Линия – чистая математика, геометрическое выражение пустоты. Линия – отношение между сторонами. Межчеловеческие отношения нельзя потрогать руками, зафиксировать приборами. Фиксация – остановка; остановка – иллюзия жизни, смерть. Пустота соединяет и разграничивает, сжимает в единое и не даёт слиться, взаимоуничтожиться добру и злу. Взаимное притяжение и взаимное отталкивание, – в этом бесконечная мудрость, и познать её человеку не дано. Вы не согласны?

Жонглируя словами, губернатор Хету не забывал обязанности хозяина и предлагал Тайменеву то коньяк, то фрукты, следил за рюмками-тарелочками соединяющего их столика. Или разъединяющего… Постепенно окружающее для Николая Васильевича стало терять признаки устойчивости: резкость линий, чёткость светотеней… Все вещи укрылись под неким флёром. Так интим Востока укрывается полупрозрачной голубоватой кисеёй, делающей скрытое за нею зовуще-таинственным, полуреальным, «выхваченным» из волшебного сна любви.

Уютно-привычно и экзотически-необычно: примерно так воспринимал микромир кабинета Тайменев, оценивая не рассудком, а, скорее, внутренним чутьём развёртывание логики губернатора, пытаясь предугадать её дальнейшие повороты. Но здравый смысл играл с Николаем в прятки: до конца, по-настоящему, не верилось в реальность происходящего. То пропадёт бесследно интересная мысль, то дрогнет нога в мимолётном нервном тике.