Дыхание снега и пепла

В этот момент Уте Макгилливрей обернулась и увидела их. Широкое лицо выглядело хмурым, однако просветлело, как только она разглядела, что за гости к ней пожаловали. Люди заоборачивались на ее приветствие, и толпа мгновенно обступила вновь прибывших. Все что-то спрашивали и выражали удивление по поводу их позднего визита.

Несколько вопросов касались семьи голландцев, но Кенни Линдси уже успел принести новости о пожаре, и Брианна была этому рада. Поселенцы огорченно хмыкали и качали головами, но к этому моменту они уже растеряли весь задор к построению ужасающих гипотез и перешли к другим темам. Сердце все еще помнило холод могил, притаившихся под пихтами, и ей не хотелось заново проживать эти воспоминания, обсуждая случившееся.

Обрученные сидели рядом на паре перевернутых ведер и держались за руки, молодые лица блаженно светились в отблесках костра.

– Я выиграла, – сказала Брианна и улыбнулась, глядя на них. – Разве они не выглядят счастливыми?

– Еще как, – согласился Роджер. – Сомневаюсь, что Ронни Синклер счастлив. Он здесь?

Вместе они огляделись кругом, но бочара нигде не было видно.

– Погоди-ка, он в мастерской, – уверенно сказала она, кладя ладонь Роджеру на запястье и кивая в сторону небольшой постройки на другой стороне дороги.

С видимой стороны мастерской окон не было, но щель вокруг закрытой двери светилась желтым. Роджер перевел взгляд с темной мастерской на хмельную толпу вокруг костра. Родственники Уте приехали вместе с женихом из Салема, прихватив с собой огромный бочонок темного пива, который определенно добавил праздничной атмосферы. Казалось, густой запах хмеля пропитал все вокруг.

Вокруг мастерской бочара, напротив, витал дух заброшенности и отчужденности. Брианна задалась вопросом, вспомнил ли кто-нибудь у костра о Ронни Синклере.

– Я пойду и перекинусь с ним парой слов, ай? – Роджер легонько коснулся ее спины. – Думаю, слушатель ему не помешает.

– Слушатель и хорошая выпивка? – Брианна кивнула в сторону дома, где Робин Макгилливрей, стоящий возле дверного проема, разливал нечто похожее на виски своим друзьям.

– Думается мне, что с этим он сам разобрался, – сухо отозвался Роджер. Он оставил ее и стал проталкиваться сквозь веселую толпу у костра. Скоро мужчина растворился в темноте, но потом она увидела, как открылась дверь мастерской и в проеме двери появился силуэт Роджера, его высокая фигура почти целиком заслонила свет, льющийся из дома, перед тем, как он исчез внутри.

– Мама, хочу пить! – Джемми дергался, как лягушонок, пытаясь вырваться. Она опустила его, и он умчался быстрее пули, по пути едва не сбив с ног крупную женщину с тарелкой кукурузных лепешек.

Запах еще горячей стряпни напомнил о том, что она не ужинала, и Брианна пошла следом за сыном к столу с едой, где Лиззи, свыкаясь с ролью будущей хозяйки этого дома, со всей серьезностью наложила ей в тарелку капусты, сосисок, копченых яиц и что-то еще с кукурузой и тыквой.

– А где же твой возлюбленный, Лиззи? – поддразнила она. – Разве вам не положено обниматься весь вечер?

– Ах, этот. – Лиззи выглядела как человек, припоминающий нечто, представляющее общий интерес, но никак не первостепенную важность. – Вы имеете в виду Манфреда? Он… вон там. – Она прищурилась, глядя в сторону костра, а потом ложкой указала на своего жениха. Манфред Макгилливрей стоял рядом с тремя другими мужчинами, руки их были сплетены, и они покачивались из стороны в сторону, выводя какую-то песню на немецком. Похоже, они не в состоянии были в точности вспомнить слова, поскольку каждый куплет заканчивался хихиканьем, шутливыми обвинениями и толчками.

– Вот, Schätzchen, – это «милый» по-немецки, – сказала Лиззи, склоняясь к Джему, чтобы дать кусочек колбаски.

Он схватил его, как голодный тюлень, и начал усердно жевать, затем пробормотал:

– Хочу пить. – И исчез в ночи.

– Джем! – Брианна хотела пойти за ним, но толпа, устремившаяся к столу, помешала осуществить задуманное.

– Да не тревожьтесь так, – успокоила ее Лиззи. – Его здесь все знают, ничего плохого с ним не случится.

Однако она все равно пошла бы за сыном, не появись рядом с Джемом маленькая белокурая голова Германа, его закадычного друга. Герман был на два года старше, но житейского опыта у него было в разы больше, чем положено иметь обычному пятилетнему мальчику, – спасибо наставлениям отца. Она надеялась, что он не догадался лазать по чужим карманам в толпе, и мысленно отметила, что стоит обыскать его позже на предмет контрабанды.

Герман крепко взял Джема за руку, и Брианна позволила себе остаться вместе с Лиззи, Ингой и Хильдой. Они присели на тюках с сеном чуть в стороне от костра.

– Ну а где же твой дружок? – шутливо спросила Хильда. – Твой большой и красивый черный дьявол?

– Ах, этот, – ответила Брианна, подражая Лиззи, и девушки разразились дружным и совсем не женским смехом. Очевидно, пиво уже забродило у них в головах.

– Он с Ронни, – сказала она, кивнув в сторону темной мастерской бочара. – Ваша мать расстроена выбором Сенги?

– Ох, еще как, – ответила Инга, страдальчески закатывая глаза. – Надо было слышать, как они спорят, мама и Сенга. Нашла коса на камень. Отец ушел на рыбалку и не возвращался три дня.

Брианна наклонила голову, чтобы скрыть улыбку. Робин Макгилливрей любил спокойствие и размеренность, именно то, чем он едва ли когда-нибудь сможет насладиться в компании жены и дочерей.

– Ну-у, – протянула Хильда философски, чуть откидываясь назад, чтобы было удобнее: она была беременна первым ребенком и находилась на большом сроке. – Ей вообще-то трудно было возражать Сенге, meine Mutter[19]. Хайнрих все-таки сын ее собственной кузины, хоть он и беден.

– Очень молод, – прагматично добавила Инга. – Папа говорит, Хайнриху понадобится время, чтобы разбогатеть.

Ронни Синклер не был особенно богат и к тому же был старше Сенги на тридцать лет. С другой стороны, у него была его собственная мастерская и он владел половиной дома, в котором жил вместе с Макгилливреями. Поэтому Уте, устроив брак старших дочерей с мужчинами состоятельными и твердо стоящими на ногах, ясно видела преимущества союза между Сенгой и Ронни.

– Из-за этого решения может возникнуть некоторая неловкость, – осторожно заметила Брианна. – Ведь Ронни продолжит жить с вашей семьей после того, как… – Она кивнула в сторону обрученных, которые кормили друг друга пирогом.

– Ух! – воскликнула Хильда, закатив глаза. – Как же я рада, что не живу здесь.

Инга поспешно кивнула, соглашаясь с сестрой, но добавила:

– Ну, матушка не из тех, кто опускает руки, случись какая неприятность. Она уже присматривает жену для Ронни. Только поглядите на нее. – Она кивнула в сторону стола, где Уте, улыбаясь, болтала с группой немок.

– Как думаешь, кого она выбрала? – спросила Инга сестру, которая, сузив глаза, наблюдала за матерью. – Маленькую Гретхен? Или, может, кузину твоего Арча? Ту, что косоглаза, Сеону?

Хильда, которая была замужем на шотландцем из округа Сарри, покачала на это головой.

– Мама наверняка присматривает немецкую девушку, – возразила она. – Потому что она держит в уме, что произойдет, если Ронни умрет и его жена снова выйдет замуж. Так вот если это будет немка, есть шансы, что маме удастся сосватать ее одному из своих племянников или кузенов. Чтобы имущество осталось в семье, понимаешь?

Брианна увлеченно слушала, как невозмутимо девушки обсуждают ситуацию с женитьбой, и размышляла, имеет ли Ронни Синклер хоть малейшее представление о том, с каким прагматизмом решается его дальнейшая судьба. С другой стороны, он прожил под одной крышей с Макгилливреями больше года, значит, должен иметь представление о методах Уте.

Тихо благодаря Бога за то, что ей самой не придется жить в одном доме с грозной фрау Макгилливрей, она посмотрела на Лиззи, вдруг ощутив глубокое сочувствие по отношению к своей бывшей горничной. Как только Лиззи выйдет за Манфреда в следующем году, она станет жить с Уте.

Услышав имя Уэмисс, Брианна отвлеклась от своих мыслей и вернулась к разговору, только чтобы обнаружить, что девушки обсуждают не саму Лиззи, а ее отца.

– Тетушка Гертруда, – объявила Хильда и тихонько рыгнула, прикрыв рот кулаком. – Она сама вдова, она подойдет ему лучше всего.

– С тетушкой Гертрудой мистер Уэмисс не доживет до первой годовщины свадьбы, – смеясь, возразила Инга. – Она вдвое больше его. Если она не доведет его до изнеможения, то просто однажды ночью перекатится на другую сторону кровати и случайно раздавит.

Хильда прижала ладони ко рту, но не из стыдливости, а скорее чтобы приглушить хихиканье. Брианна подумала, что девушка тоже успела выпить пива: чепец сполз набок, а на бледном лице даже при свете костра был заметен румянец.

– Похоже, такие штуки его не больно беспокоят. Глядите-ка! – Хильда кивнула, указывая на место чуть в стороне от пьющих у костра, и Брианна без труда различила голову мистера Уэмисса с такими же бледными развевающимися волосами, как у дочери. Он оживленно беседовал с пышной женщиной в чепце и фартуке, которая игриво тыкала его между ребер и хохотала. Пока Бри наблюдала, к паре подошла Уте Макгилливрей, за которой следовала высокая блондинка, – судя по сложенным под фартукам рукам, она была немного смущена.

– О, а это кто? – Инга вытянула шею, как гусь, и сестра возмущенно толкнула ее локтем.

– Lass das, du alte Ziege![20] Mutti[21] смотрит в нашу сторону.

Лиззи чуть привстала со своего тюка, пытаясь разглядеть, что происходит.

– Кто?.. – начала она, по-совиному растягивая последнюю букву. Однако ее внимание тут же отвлек Манфред, который свалился рядом с ней на солому, широко улыбаясь.

– Как ты тут, Herzchen?[22] – спросил он, обнимая ее за талию и пытаясь поцеловать.

– Кто это, Фредди? – спросила она, ловко ускользая из его объятий и осторожно указывая на светловолосую женщину, которая застенчиво улыбалась, пока фрау Уте представляла ее мистеру Уэмиссу.

Манфред моргнул, чуть качнулся, но ответил уверенно:

– О, это фройляйн Берриш. Сестра пастора Берриша.

Инга и Хильда протяжно и заинтересованно хмыкнули, Лиззи немного нахмурилась, но лицо ее быстро просветлело, когда она увидела, как отец откинул голову назад, чтобы поприветствовать новую знакомую – фройляйн Берриш была почти такая же высокая, как сама Брианна.

Что ж, это объясняло, почему она по-прежнему фройляйн, а не фрау, подумала Брианна с сочувствием. В ее волосах, там, где они выбивались из-под чепца, серебрилась седина, лицо казалось довольно непримечательным, хотя глаза светились спокойной добротой.

– О, значит, она протестантка, – заключила Лиззи тоном, каким произносят приговор. Было ясно, что фройляйн в связи с этим едва ли могла рассматриваться на роль спутницы для ее отца.

– Ай, но она хорошая женщина. Пойдем потанцуем, Элизабет. – Манфред явно утратил всякий интерес к мистеру Уэмиссу и фройляйн. Он без труда поднял протестующую Лиззи на ноги и увлек в круг танцующих. Она шла неохотно, но Брианна заметила, что, когда они закружились в танце, Лиззи уже смеялась над какой-то шуткой Манфреда. Он улыбался, глядя на нее, отблески костра дрожали на его красивом лице. Они гармоничная пара, подумала Брианна, и внешне подходят друг другу лучше, чем Сенга и Хайнрих, который был высоким, тщедушным и с вытянутым лицом.

Инга и Хильда спорили друг с другом на немецком, что позволило Брианне, не отвлекаясь, насладиться своим прекрасным ужином. Она была так голодна, что любая еда показалась бы ей вкусной, но тарт, хрустящая капуста и пряные колбаски, лопающиеся от сока, были редким лакомством.

Только после того как она вымакала кусочком кукурузного хлеба остатки сока и жира с деревянной тарелки, она посмотрела в сторону мастерской, и ее накрыло чувство вины: наверное, нужно было оставить немного еды Роджеру. Как благородно с его стороны было подумать о чувствах несчастного Ронни. Она ощутила, как ее заполняют гордость и нежность к мужу. Наверное, нужно пойти туда и спасти его. Она поставила тарелку на землю и уже начала приводить в порядок свои юбки и подъюбники, чтобы двинуться в путь, когда из темноты выплыла пара крохотных покачивающихся фигур.

– Джем? – позвала она в изумлении. – Что случилось?

Отблески костра играли на волосах мальчика, заставляя их мерцать, как только что выплавленная медь, но лицо под кудрями было мертвенно-бледным, а глаза казались огромными, черными и неподвижными, Джем отсутствующе глядел в пространство.

– Джемми!

Он повернул к ней ничего не выражающее лицо, сказал: «Мама?» – очень тоненьким и неуверенным голосом, а потом его ноги вдруг подогнулись, как резиновые прутики, и он хлопнулся на землю.

Брианна смутно помнила о Германе, покачивающемся рядом, как молодое деревце на ветру, но не могла отвлечься на него. Она подхватила Джемми, приподняла его голову и легонько потрясла.

– Джемми! Проснись! В чем дело?

– Малец пьян в стельку, дочка, – проговорил над ней чей-то голос, явно забавляясь происходящим. – Что такое ты ему дала? – Робин Макгилливрей, сам ненамного трезвее ее сына, склонился и легонько ткнул его под ребра, но в ответ не послышалась ничего, кроме тихого гуканья. Потом он подхватил руку Джемми и отпустил ее – она безвольно упала, похожая на вялую макаронину.

– Ничего я ему не давала! – Паника в ней уступала место растущему раздражению, по мере того как она убеждалась, что Джемми просто уснул – его крошечная грудь поднималась и опускалась в ритм ровному дыханию.

– Герман!

Герман за это время превратился в небольшую кучку на земле, которая самозабвенно и мечтательно напевала «Alouette»[23]. Брианна его научила этой песне, и она стала его любимой.

– Герман! Чем ты напоил Джемми?

– …j’te plumerai la tete…[24]

– Герман! – Она схватила его за руку, и он прекратил петь, удивленный ее появлением.

– Что ты дал Джемми, Герман?

– Его мучила жажда, мэм, – ответил Герман с обезоруживающей улыбкой. – Ему нужно было выпить. – На этом его глаза закатились, и он обмяк, как дохлая рыбина.

– Иисус Христос на куске тоста!

Инга и Хильда явно были шокированы последней фразой, но она была не в том настроении, чтобы беспокоиться об их мнении.

– Где, черт побери, Марсали?

– Ее здесь нет, – ответила Инга, наклоняясь вперед, чтобы осмотреть Германа. – Она осталась дома со своими маленькими мэдхен. А Фергус… – Она приподнялась и огляделась вокруг. – Я недавно его видела.

– Что случилось?

Сиплый голос за плечом застал Брианну врасплох. Она повернулась и обнаружила у себя за спиной Роджера, с удивлением взирающего на странную картину, развернувшуюся перед ним. Лицо его было мягким и расслабленным, свободным от обычной суровости.

– Твой сын – пьяница, – проинформировала его Брианна. Тут она уловила дыхание Роджера и холодно добавила: – Пошел по стопам отца, я так понимаю.

Оставив эту реплику без внимания, Роджер присел рядом с женой и взял Джемми на руки. Он потрепал распростертого у него на коленях сына за щеку, нежно, но настойчиво.

– Привет, Медж, – мягко сказал он. – Привет, говорю. Ты в порядке, малец?

Как по волшебству, веки Джемми дрогнули и приподнялись. Он блаженно улыбнулся Роджеру.

– Привет, папа. – Продолжая улыбаться, ребенок снова закрыл глаза и погрузился в абсолютное беспамятство, положив щеку на отцовское колено.

– Он в порядке, – подытожил Роджер.

– Что ж, хорошо, – отозвалась Брианна, не вполне успокоенная. – Что они пили, как думаешь? Пиво?

Роджер нагнулся и принюхался к дыханию своего отпрыска, чьи губы были испачканы чем-то красным.

– Думаю, это была вишневая наливка. За сараем стоит целая бочка.

– Святый боже! – Она никогда не пила вишневую наливку, но миссис Баг рассказывала ей, как ее готовят: «Выжимаешь сок из бушеля вишни, растворяешь в нем двадцать четыре фунта сахара, выливаешь смесь в бочку на сорок галлонов и доверху заливаешь виски».

– Он в порядке. – Роджер погладил ее по руке. – Это Герман там?

– Да. – Она нагнулась, чтобы проверить, все ли с ним хорошо, но Герман крепко спал и, как и Джемми, улыбался во сне. – Судя по всему, эта наливка хороша.

Роджер засмеялся.

– Она ужасная. Похожа на сироп от кашля. Хотя, должен сказать, эта штука делает людей веселыми.

– Это ее ты пил? – Она прищурила глаза и внимательно на него посмотрела, но губы Роджера были нормального цвета.

– Конечно, нет. – Он склонился к ней и поцеловал, чтобы доказать, что говорит правду. – Ты же не думаешь, что шотландец вроде Ронни будет заливать горе вишневой наливкой, когда под рукой есть приличный виски?

– И правда, – отозвалась Брианна.

Она посмотрела на мастерскую. Слабый свет от очага померк, и силуэт двери исчез: постройка превратилась в темный прямоугольник на фоне густой черноты леса.

– Как Ронни справляется?

Она осмотрелась кругом, но Инга и Хильда уже ушли помогать фрау Уте. Женщины убирали со стола.

– О, Ронни в полном порядке. – Роджер аккуратно переложил сына с колен на солому, рядом с Германом. – Он не был влюблен в Сенгу. Ронни страдает от сексуального воздержания, а не от разбитого сердца.

– Что ж, если это единственная проблема, ему не придется долго страдать, – сухо сказала Брианна. – Фрау Уте, похоже, уже начала подыскивать для него пару.

– Она сказала Ронни, что найдет ему жену. Он, что называется, философски относится к происходящему. Хотя и смердит от похоти, – добавил Роджер, сморщив нос.

– Фу. Ты хочешь есть? – Она посмотрела на мальчиков и поднялась. – Пойду принесу тебе какой-нибудь еды, пока Уте и девушки все не убрали.

Роджер внезапно и неожиданно широко зевнул.

– Нет, я в порядке. – Он моргнул и сонно посмотрел на нее. – Пойду скажу Фергусу, где Герман, и, может, съем что-нибудь по пути. – Он потрепал ее по плечу, встал на ноги и, едва заметно покачиваясь, направился к костру.

Брианна снова проверила мальчиков: оба спали мертвецким сном, ровно и глубоко дыша. Она подвинула их ближе друг к другу, навалила побольше соломы вокруг и накрыла детей своим плащом. Стало прохладнее, однако зима осталась позади, и ночи были относительно теплыми.

Праздник продолжался, но стал заметно спокойнее. Танцы прекратились, люди разбились на небольшие группы, у костра компания мужчин попыхивала трубками, парни помоложе куда-то исчезли. Повсюду семьи устраивались на ночлег в стогах сена. Некоторые гости расположились в доме, большинство – в амбаре. Откуда-то с заднего двора доносились звуки гитары, одинокий голос пел что-то медленное и полное томления. Внезапно это заставило Брианну затосковать по голосу Роджера, каким он был раньше, – глубокому и нежному. Подумав об этом, она неожиданно осознала кое-что: его голос звучал гораздо лучше, когда он вернулся от Ронни. Он был по-прежнему хриплым и лишь смутно напоминал былую тональность, но слова давались мужу легко, без типичной надтреснутости. Может, алкоголь разогрел связки? Скорее всего, подумала она, Роджер просто расслабился, перестал думать о том, как говорит. Это было полезно узнать. Ее мать предполагала, что звучание станет лучше, если Роджер будет упражняться, растягивать связки, но он смущался много говорить, избегал боли – от самого ли процесса или от осознания контраста с тем, как голос звучал раньше.

– Что ж, может, стоит сделать немного вишневой наливки, – сказала она вслух. А потом посмотрела на две неподвижные фигурки в куче соломы и подумала о перспективе проснуться рядом с тремя похмельными лицами на следующее утро. – А может, и нет.

Женщина сгребла немного соломы, чтобы соорудить подушку, и накрыла ее платком. Завтра они весь день будут вытаскивать сено из одежды. Она легла, плотно прижавшись к спине Джема: если кому-то из детей станет дурно во сне, она почувствует.

Костер догорел, только беспорядочная бахрома искр мерцала красным на раскаленных углях, фонари, расставленные по периметру дворика, тоже погасли или были затушены из соображений экономии. Гитара и певец затихли. Свет и шум уже не сдерживали натиск ночи, и она, раскинув крылья, опустилась на гору холодной тишиной. В вышине ярко сияли звезды, но они были лишь отголосками того, что случилось в тысячах световых лет отсюда. В ответ на необъятность обступившей ее ночи Брианна закрыла глаза и опустила губы к макушке Джема, плотнее прижимаясь к нему, чтобы украсть немного его тепла.

Она попыталась уснуть, но сильный запах горящей древесины в воздухе принес назад воспоминания, и ее обычные молитвы о благословении обернулись жаркими мольбами о защите и милосердии.

– Братьев моих Он удалил от меня, и знающие меня чуждаются меня. Покинули меня близкие мои, и знакомые мои забыли меня[25].

«Я не забуду вас», – беззвучно пообещала она мертвым. Эти слова казались такими жалкими – мелкими и бессильными. И все же это единственное, что было в ее власти. Брианна поежилась и сильнее обняла сына.

Внезапное шуршание соломы, и Роджер прижался к ней сзади. Он поерзал немного, укрывая ее своим плащом, потом с облегчением вздохнул, и она ощутила, как расслабилось его тело, когда он обнял ее за талию.

– Это был чертовски длинный день, да?

Она издала негромкий стон, соглашаясь с ним. Теперь, когда вокруг стало тихо, когда не нужно было больше говорить, следить, быть собранной, каждый сантиметр тела ныл от усталости. Между ней и холодной твердой землей был только тонкий слой соломы, но она чувствовала, как сон накатывает на нее, будто волны прилива на песчаный берег, – мягко, но непреодолимо.

– Ты поел что-нибудь? – Она положила ладонь ему на ногу, и его рука сжалась в ответ, обхватывая крепче.

– Ай, если считать пиво едой. Многие так думают. – Он засмеялся, и в его дыхании она почувствовала теплый хмельной дух. – Я в полном порядке.

Тепло его тела начало просачиваться через слои одежды между ними, прогоняя ночной холод. Джем всегда был горячим во сне, спать рядом с ним было все равно что держать в руках горшок, полный раскаленных углей. Роджер, однако, был еще горячее. Что ж, ее мама говорила, что спиртовые лампы горят жарче масляных.

Брианна вздохнула и прижалась к мужу спиной, ощущая тепло и защищенность. Теперь, когда все они были вместе и в безопасности, холодная пустота ночи рассеялась.

Роджер что-то напевал. Она поняла это как-то неожиданно. Он не издавал звуков, но она чувствовала, как вибрирует его грудная клетка. Ей не хотелось ненароком прервать мужа: такие упражнения, без сомнения, полезны для связок. Через несколько секунд Роджер остановился сам. Надеясь, что он возобновит это занятие, она протянула назад руку и потрепала его по бедру, издав при этом короткое вопросительное мычание.

– Ммм?

Он накрыл ее ягодицы ладонями и крепко их сжал.

– Ммм, – отозвался он, и это прозвучало как глубокое удовлетворение и приглашение одновременно.

Она не ответила, но совершила легкое движение бедрами в обратном направлении. В нормальных обстоятельствах это заставило бы его отказаться от своих намерений. Роджер убрал руку, но только одну, и лишь затем, чтобы провести ею вниз по ноге, а затем, очевидно, задрать юбку. Брианна резким движением схватила его ладонь и накрыла ею свою грудь. Она хотела сказать, что, хотя ей льстило его желание и в других обстоятельствах она бы охотно сдалась, сейчас заниматься этим не лучшая идея…

Роджер обычно хорошо понимал язык тела, однако сейчас этот навык, очевидно, растворился в виски. Или, подумалось ей внезапно, ему просто было не важно, хочется ей этого или нет.

– Роджер! – прошипела она.

Он снова начал напевать, на этот раз перемежая мычание низкими бурлящими звуками, которые издает чайник перед тем, как закипеть. Рука Роджера снова скользнула по ее ноге и забралась под юбку. Брианна ощутила жар его прикосновения на обнаженной коже бедра, ладонь быстро поднялась вверх и неожиданно оказалась в ней. Когда Джемми кашлянул и дернулся в ее объятиях, она попыталась пнуть Роджера по голени, чтобы он остановился.

– Боже, какая ты красивая, – пробормотал он, уткнувшись ей в шею. – Такая красивая… Красивая и… ммм… – Следующие слова были неразборчивым бормотанием, потому что он приник губами к ее коже, но, кажется, сказал «скользкая». Его пальцы достигли цели, и Брианна выгнула спину в попытке отстраниться.

– Роджер, – прошептала она, стараясь говорить тише. – Роджер, люди кругом!

И к тому же сопящий ребенок лежал прямо перед ней, тяжелый и недвижимый, как мешок с картошкой.

Он пробормотал какую-то фразу, из которой она различила только «темно» и «никто не увидит». После этого рука вдруг исчезла, но только для того, чтобы ухватить юбки и убрать их с дороги. Он возобновил свое вибрирующее мычание, прерываясь, чтобы прошептать:

– Люблю тебя, я так тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю, – отозвалась Брианна, пытаясь поймать его руку. – Роджер, остановись!

Он остановился, но мгновенно обхватил ее и потянул за плечо. Небольшое усилие, и она уже лежала на спине, глядя на сияющие в вышине звезды, которые, однако, быстро исчезли, заслоненные головой и плечами Роджера, оказавшегося сверху. Было слышно шуршание соломы и шелестение застежек.