Гром гремит дважды. Дракон

Шёпотом выругавшись, я отменил технику, но поздно. Лобовое стекло едущей по дороге машины тоже будто взорвалось. Водитель в панике выкрутил руль, автомобиль вынесло на встречку…

Я вовремя отвёл взгляд от мясорубки, которую устроил на дороге. Стоящий на коленях парень выпустил биту, вместо неё из рукава ему в ладонь скользнул нож с волнистым лезвием. Оскалившись, парень попытался нанести удар. Планировал выпустить мне кишки на кроссовки.

У меня было, по большому счёту, два варианта. Первый – ударить его по руке. Выбить нож либо просто выиграть время. Однако я оценил скорость, с которой двигается этот ублюдок, оценил его запредельную ловкость. Такое я видел, пожалуй, только однажды – на баркасе с грузом героина из Японии. Тот парень, достать которого я так и не смог, тоже не уступал хорошо подготовленному избранному, хотя таковым не являлся.

Поэтому я решил не искушать судьбу и выбрать второй вариант, который, помимо ухода с линии атаки, давал мне возможность выдохнуть и оценить обстановку.

Паук

Невидимая нить подняла меня в воздух. Я завис метрах в трёх над асфальтом, быстро и бесстрастно сканируя обстановку. Нападавших было двое. Похожие, как братья, только один с длинными волосами, а второй – коротко, под машинку пострижен. Этот, второй, провожая меня взглядом, надевал на руку кастет.

Движение на дороге остановилось. Два автомобиля, столкнувшись, мигали аварийными огнями. Третий – тот, в который я случайно угодил Длинной Рукой, не мигал…

Крики, визг. Вдали – сирена. Полный хаос, который я мысленно тут же отсёк. Главное – эти двое идиотов. И ответ на вопрос: «почему?». Почему я? Почему сейчас? Почему здесь? Друзья или родственники одного из ликвидированных мною барыг? По умственному развитию вполне соответствуют. Но эта скорость, эта реакция… И они каким-то образом видят мои техники. Или угадывают их.

Отменив Паука, падая на асфальт, я внезапно вспомнил, что сталкивался с подобным и ещё раньше. Гораздо раньше. На узкой доске, протянутой между двумя небоскрёбами. Те парни, которых выставили против нас, против Цюаня, получили особые таблетки. Они сделались сильнее и быстрее, но всё-таки не настолько. В отличие от Донга, который серьёзно заставил меня понервничать. Он тоже словно бы видел мои техники или же предугадывал их. Что за особую таблетку скормил ему Нианзу? И каких таблеток нажрались эти двое?

С тех пор, как Наташу швырнули в «воронок», с тех пор как мне стало плевать на всё, что раньше составляло суть моей жизни, я будто отключил своё знаменитое чутьё на наркотики. Однако сейчас, после разговора с Пенгфеем, после этого внезапного нападения, вернулись не только подавленные боевые навыки. «Запах» дури ударил в голову, дракон, присутствия которого я не ощущал так давно, что забыл о нём, расправил крылья и закричал в темноте.

Я обрушился вниз, как герой из фильма, на одно колено. Колено едва коснулось асфальта, вся амортизация была хорошо рассчитана. Я словно отпружинил – падение превратилось в прыжок. Удар ногой с разворота достался парню с кастетом. Защититься он не успел. Брызги крови полетели в сторону, голова дёрнулась.

Руку с ножом я вовремя заметил и перехватил. Попытался заломить, но помешало чувство пустоты, возникшее в слепой зоне. Я шарахнулся назад, дёрнув парня с ножом за руку. С обычными соперниками этот трюк удался бы, несмотря на всю нелепость – они ударили бы друг друга и перестали быть чьими-либо соперниками. Однако эти двое, разогнанные на Кианговских таблетках, успели среагировать.

Завязалась стремительная драка. В стычке один на один я бы, пожалуй, вырубил любого из них. Они всё же уступали тому мужику на баркасе, уступали даже Донгу. Но их было двое, и, что хуже всего, они будто обладали одним мозгом на двоих. Такой слаженности даже у звёзд мирового балета не сыщешь.

Один бил так, чтобы заставить меня уходить под удар второго. Я играл в глухой обороне. Применять техники не хотелось, от этого могли снова пострадать невинные люди, а мне осточертело быть причиной людских страданий. Земля круглая, и всё, что ты швыряешь в одну сторону, рано или поздно прилетит к тебе с другой. Наглядное тому доказательство – Ниу, лежащая в палате. Девчонка, единственная вина которой была в том, что она в меня влюбилась.

Длинная Рука могла убить или покалечить, разрушить что-нибудь. Печать Смерти – тем более. Любого ротозея со смартфоном, надеющегося стать новой звездой на час в ютубе, просто превратит в мясной салат. На радость другому ротозею со смартфоном.

Были, однако, у меня в арсенале и не столь разрушительные техники.

Великая Стена

Рука с кастетом замерла в миллиметре от невидимой преграды и опустилась. Парни переглянулись и коротко хохотнули – одновременно. Типа, «он что, нас совсем за дураков принимает?».

Удерживая технику, я присел и нащупал биту. Лица парней помрачнели. Ага, ага. Бита – это не техника. Если ею грамотно работать, дистанцию сократить у вас не получится. А я буду работать очень грамотно. У меня большой опыт. Одно время я повсюду носил с собой палку учителя Вейжа – первого близкого человека в этом мире, которого я потерял. К сожалению, не последнего… И если разобраться, то и Вейж тоже погиб из-за меня. Все хорошие люди умирают из-за меня. Что ж уроды-то такие живучие?!

– Чувак, расслабься, – сказал тот, чью биту я поднял. – Мы просто хотим тебя убить, не нервничай так.

Второй захихикал.

Ладно, я потом подумаю над поведением этих двух обдолбышей. А пока…

Я отменил технику защиты, и бита с воем рассекла воздух, заставив парней пригнуться. Теперь им сделалось не до смеха и не до разговоров. Я вертел битой, заставляя их танцевать и отступать. Парни явно двигались на пределе возможностей, и всё же – я не мог их зацепить, как ни старался.

Призвать меч? Это удвоит мои шансы, но тогда я наверняка убью обоих. А мне хотелось бы сохранить жизнь хоть одному, чтобы побеседовать с ним. Общие темы непременно найдутся.

– Полиция! Ни с места! Брось палку, руки за голову!

Вот только этого мне не хватало. Да если я сейчас брошу палку и подниму руки – меня убьют. А если не брошу – пристрелят. Можно, конечно, врубить Зеркало Зла. И прикончить ещё одного ни в чём не повинного полицейского. У которого просто нет особых инструкций по работе с избранными духами. Да и индикатор наверняка не светится, он понятия не имеет, кто я такой.

Ссориться с полицией не хотелось совершенно. Ни в тюрьму, ни в бега я не собирался. Поэтому решил рискнуть.

Последним взмахом я заставил обоих противников отпрянуть и, в конечной точке амплитуды, выпустил биту. Руки быстро переместил за голову. Пусть полицейский увидит мою полнейшую лояльность, может, отразит в отчёте.

Парень с кастетом тут же бросился на меня.

Зеркало Зла

– Ни с места! Руки! – надрывался полицейский.

Второй парень повернулся к нему и взмахнул рукой. Нож вылетел из ладони.

Твою мать…

В голову мне летел кастет, грозя превратить её в кашу из крови и мозгов с кусочками черепа. В доблестного стража порядка летел нож. Я готов был жизнь свою поставить на то, что летит он в горло или в глаз. Так, чтобы наверняка. В таком состоянии, как эти двое, они не могут ни промазать, ни ошибиться.

Две техники одновременно применять получалось редко и не все. Боевые работали с Пауком, например. А вот с защитными – ни одна не хотела.

Я развернулся и присел, отменил «Зеркало».

Лассо

Кулак с кастетом пролетел у меня над головой. Я с силой ткнул локтем влево, надеясь хотя бы на долю секунды ошеломить этого выродка. Бледно-жёлтый луч, напоминающий немного Длинную Руку, летел вслед за ножом…

Я видел широко раскрытые глаза полицейского, который уже чувствовал, что попал в переплёт, но пока ещё не понимал, в какой именно, и что нужно делать, чтобы из него выпутаться. Ствол смотрел не на меня, и на том спасибо.

Нож не долетел до горла полицейского каких-то десять сантиметров. Лассо захлестнулось вокруг него. Я дёрнул рукой, и нож полетел обратно, увлекаемый невидимой для копа петлёй. Пусть и это отразит в отчёте, если ему продолжит дьявольски везти и он таки доживёт до написания.

Локоть врезался в бок парня с кастетом. Не так сильно, как хотелось бы, но тот сдавленно вскрикнул – значит, и этого хватило. Он пока самый опасный. Я повёл правой рукой и решил свою проблему номер один.

Нож, подхваченный невидимой петлёй, перевернулся в воздухе и полоснул по горлу парня с кастетом. Тот забулькал, сверху на меня полился кровавый дождь.

И тут же грохнул выстрел.

Я бросился вперёд, перекатился, уходя из-под гипотетического обстрела и из-под кровавого дождя одновременно. Подскочил.

Зеркало Зла

– Ни с места! – надрывался полицейский. – Руки!

Я медленно поднял руки, косясь на двух своих соперников. Тот, что с кастетом, рухнул на колени и, постояв так секунду, повалился на бок. Второй, с дыркой посреди лба, лежал на капоте припаркованной возле тротуара машины. Но стрелял точно не полицейский. По крайней мере, не этот.

– Не двигаться! – Он бочком, как-то дёргаясь, приближался ко мне, держа в одной руке пистолет, а другой пытаясь снять с пояса наручники. – Ни с места! Ни с…

– Ты сколько дней на службе, сынок? – услышал я за спиной голос Пенгфея.

– Что? Ни с места! – заорал полицейский.

– Сейчас я покажу тебе удостоверение. Вот оно. Ты внимательно на него посмотришь и опустишь оружие. Вот так, молодец. Так сколько дней ты служишь? Или имеет смысл спрашивать о часах?

– Два… Два года.

– Два года? И тебе не хватило этого времени, чтобы понять, как пользоваться этой чёрной штуковиной, в которую ты вцепился, как в член своего бойфренда?

– Я… Но я ведь…

– Тебя едва не прикончили дважды. Человек, которого ты пытался арестовать, спас твою шкуру один раз, а я – второй. Только держу пари, ты этого даже не заметил. Был слишком занят тем, что просил всех не двигаться с места.

Я медленно опустил руки, рассудив, что опасность миновала. Отменил и защитную технику. Повернулся к Пенгфею, который отчитывал мальчишку в полицейской форме.

– Ты можешь идти, Лей Ченг, – сказал Пенгфей, не глянув на меня. – Наверное, твоих автографов ждут и в других местах.

– Но он… – встрепенулся полицейский.

– Он – жертва нападения. Я – свидетель. Моих показаний будет достаточно. Если потребуется, господин Ченг даст показания письменно. Он не скрывается, его адрес известен полиции. Не смеем задерживать, господин Ченг.

– Спасибо, – кивнул я. – Удачи тут…

– Я бы на вашем месте вызвал такси, – посоветовал Пенгфей. – И для начала заехал домой.

Ну да, после кровавого дождика идти пешком по городу – так себе идея.

– Так и сделаю, – кивнул я и достал телефон из кармана. Только вот позвонил не в службу такси. – Джиан, ты далеко от больницы? Ага. Подбери меня возле европейского кафе, поскорее.

Сбросив вызов, я подошёл к парню с перерезанной глоткой, присел. Н-да, шансов – ноль. На второго я даже смотреть не стал. Дырка в башке – есть дырка в башке.

– А я ведь просто пытался спокойно жить, – сказал я мертвецу. – Что, для вас, уродов, это слишком?

Глава 4. Болин

– Снова туда же? – спросила Кингжао.

Я, стоя на пороге, кивнул. Когда вернулся, мне удалось проскользнуть в ванную незамеченным, избежав тем самым перепуганных взглядов и расспросов. Испачканную в чужой крови одежду я собирался закинуть по дороге в прачечную, держал в руке плотный пакет.

– Да. В больницу.

– Что ж, доброго дня.

– Спасибо. И тебе. – Я вышел за порог и закрыл дверь.

Джиан дожидался в машине, припаркованной рядом с домом. Курил, привалившись к капоту. Увидев меня, выбросил окурок, сел за руль. Я – рядом. Машина тронулась. Куда ехать, Джиан не спрашивал. В последние пару месяцев мои дни были весьма однообразны.

Я просыпался – делал разминку – завтракал или шёл в европейское кафе – ехал в больницу, где лежала Ниу. Если, конечно, мне не сваливался внезапно на голову кто-нибудь вроде Пенгфея. Если сваливался, значит, в больницу я ехал сразу после того, как управлялся с тем, что свалилось.

Я навещал Ниу каждый день, начиная с того, в который её увезли на «скорой». Не пропускал ни одного визита – благо, приходить в палату имел право в любое время суток, уж это за свои деньги мог себе позволить.

Ниу лежала в коме. С той минуты, как я нащупал биение её артерии, и ожившую, нашими с Дэйю усилиями, но не пришедшую в сознание девушку увезли врачи, не изменилось ровным счётом ничего. Ниу лежала всё так же неподвижно.

С её лица стёрли кровавые разводы, и теперь казалось, что Ниу просто спит. Выражение лица было абсолютно живым – спокойным, безмятежным, в точности таким, каким бывало, когда Ниу засыпала, свернувшись калачиком рядом со мной. Казалось, что стоит позвать – и она тут же встрепенётся, откроет глаза, будто царевна из сказки. В первые дни я, врываясь в палату, ждал именно этого – что Ниу придёт в себя прямо сейчас. Ведь если бы очнулась раньше, мне бы тут же позвонили.

Но время шло, а состояние Ниу не менялось. И постепенно врываться в палату я перестал. Спокойно заходил, спокойно присаживался на стул возле её кровати. Я давно уже не ждал от этих посещений сюрпризов – как их, пожалуй, никто уже не ждал. Кингжао каждый день провожала меня в больницу, Джиан отвозил туда – но все мы будто подчинялись ритуалу. Выполняли не самую обременительную, необходимую обязанность, без которой день просто не мог начаться. И Кингжао, и Джиан давно перестали спрашивать: «Ну как там Ниу?» Знали, что если что-то вдруг изменится, они будут первыми, кому я об этом сообщу. И если не знали, то догадывались, что с каждым днём шансы что-то изменить таяли. Не меняясь внешне, с каждым днём Ниу уходила всё дальше.

Знал это, разумеется, и я. В своё время вдоволь належавшись в больницах и реабилитационных центрах, многое успел узнать. Например, то, что при коматозном состоянии мозг человека продолжает нормально функционировать в течение всего нескольких суток. Потом он, как правило, отмирает. То есть, если больному и удастся выйти из комы, прежним человеком он уже не будет – мягко говоря. А если называть вещи своими именами, то к жизни вернётся уже не совсем человек.

Видеть таких «не совсем людей» в прошлом мне доводилось. Тяжёлое зрелище. И мой немой вопрос – к себе и тем, кто боролся за жизнь больного, – всегда был единственным: зачем? Кому нужно это подобие жизни? Самому больному? Его родным и близким, которым предстоит взвалить на себя тяжелейшую обузу – ухаживать за неразумным овощем до тех пор, пока тот, наконец, не умрёт?

В то время я этого искренне не понимал. Твёрдо знал только одно: если я в этой жизни чего-то действительно боюсь, то именно такого конца. Я ненавидел состояние беспомощности – всегда, с самого детства. Ненавидел ситуации, на которые не мог повлиять. Ненавидел, когда меня загоняли в угол. И задумываясь о смерти, мечтал лишь об одном – умереть не на больничной койке. Не бесполезным, роняющим слюни грузом на руках тех, кому мог быть дорог. Я отдал бы всё за то, чтобы избежать такого конца. А сейчас, в больнице, глядя на бледное, почти сливающееся цветом с подушкой лицо Ниу, я думал о том, что не могу позволить ей умереть. Несмотря на то, что её шансы вернуться в этот мир человеком стремятся к нулю. Сейчас я понимал родных тех людей, кого видел когда-то.

Пока человек жив, никто не запретит надеяться на чудо. Человеческий мозг – субстанция, как известно, тёмная и мало изученная. Нет правил без исключений. И чудеса иногда случаются…

Я в чудеса не верил. Даже к сказкам, которые читал в детстве, относился с изрядной долей скептицизма. До тридцати восьми лет дожил, считая себя абсолютно рациональным человеком. И от того, что оказался в другом мире – избранным духом, дважды рождённым и хрен знает кем ещё – моё мировоззрение не изменилось. В чудеса я по-прежнему не верил – несмотря на то, что сам, вернув к жизни Ниу, совершил что-то подобное.

В этом мире существует магия, и я могу ей управлять? Оʼкей, я принял этот факт – просто как одну из составляющих того, что меня теперь окружает. Но это вовсе не означало, что начал верить в чудеса. За прошедшее время успел смириться с тем, что так и буду каждый день приезжать сюда, в больницу. Ни на что уже не надеясь. И твёрдо зная, что если что-то вдруг изменится, то к худшему…

– Добрый день!

В палату, предварительно постучав, шагнул Болин, лечащий врач Ниу. Человек, который с каждым визитом раздражал меня всё больше. Он появлялся на пороге палаты ровно через пять минут после того, как в неё заходил я.

В первый раз Болин распахнул дверь палаты без стука. Через секунду я держал его горло в захвате, а к виску прижал дуло пистолета. После этого врач начал вежливо стучаться перед тем, как войти. Не сказать, чтобы произошедшее его до смерти напугало, просто, по его словам, старался не нервировать меня лишний раз.

«Мне доводилось общаться с людьми вашего… э-э, рода занятий, – объяснил тогда он. – Я знаю, что нервы у вас ни к чёрту. Опасность мнится подстерегающей за каждым углом, выглядывающей из каждой щели… Могу, кстати, посоветовать чудесную биодобавку! Успокаивает, нормализует сон, улучшает пищеварение. Никакой химии, абсолютно натуральный продукт».

В прошлой жизни такие врачи мне тоже встречались, я называл их гомеопатниками. Это были разные люди, и методы лечения они предлагали разные, от иглоукалывания до питья мочи, но объединяло их одно – искренняя вера в то, что нестандартный подход к лечению может сотворить чудо. К слову, откровенные шарлатаны мне почти не встречались, они, как правило, обладают мощным чутьём на тех, кого получится развести, и тех, кого лучше обходить по широкой дуге. Я повышенной внушаемостью никогда не отличался и однозначно относился ко второму типу. А вот с фанатами своего дела, людьми, искренне убеждёнными в том, что только их методики могут помочь отчаявшемуся пациенту, общаться доводилось не раз.

Когда я выяснил, что в лечащие врачи Ниу достался гомеопатник, отправился к заведующему больницей и потребовал заменить Болина. Заведующий округлил глаза. Пробормотал:

– Но вы ведь сами просили определить вашу подругу под наблюдение самого лучшего доктора?

– Хотите сказать, что Болин – лучший?

– В своей области – безусловно.

– И что это за область?

– Доктор Болин – специалист широкого профиля, – уклончиво отозвался заведующий. – Но, наверное, вам будет интересно узнать, что за время существования нашей больницы мы наблюдали не так много случаев выхода из комы. И все эти люди были пациентами доктора Болина.

Больше я настаивать на смене врача не стал.

И теперь при каждом посещении выслушивал рассказы доктора о том, что отчаиваться не стоит, он наблюдал и не такие тяжёлые случаи, о том, что Ниу молода и непременно выкарабкается.

– Возможности человеческого организма до сих пор как следует не изучены, – воодушевлённо вещал Болин. – Много лет человечество бьётся над вопросом, что есть сознание? И однозначного ответа на этот вопрос пока не существует. Я ведь рассказывал вам, что совершал паломничество в один из закрытых монастырей в горах?

– В какой? – машинально спросил я.

– О, этого я не могу открыть, и не просите. К таким святыням не приходят вдруг, к ним подбираются маленькими, осторожными шажками. Для того, чтобы устремиться навстречу знанию, нужно чувствовать себя готовым его принять. И в момент, когда вы почувствуете себя готовым, путь сам позовёт вас…

Я бы мог, наверное, рассказать, что бывать в монастыре мне доводилось и без паломничества. Не сказать, чтобы по зову пути, если честно, то даже не по доброй воле, но тем не менее. В моём доме хранился свиток, вручённый настоятелем монастыря собственноручно – а это что-то да значит. Но ничего подобного я не говорил.

Во-первых, Болин попросту не мог не знать, кто я такой – это давно уже не было секретом ни для кого в Шужуане. Слухи о новом клане и его главе ползли по городу быстрее, чем бегут круги по воде. Что за девушка лежит в этой больнице в отдельной палате, и кем она приходится главе клана Ченг, здесь наверняка знали все, до последней санитарки. Да и врачи со скорой своими наблюдениями за тем, как Ниу у них на глазах восстала из мёртвых, не могли не поделиться с коллегами. Но Болина это совершенно не смущало. В каждый мой визит он снабжал меня всё новыми подробностями о скрытых возможностях человеческого организма. О том, как велики резервы нашего сознания. Рассказывал о случаях невероятного исцеления, цитировал какие-то статьи…

Поначалу Болин жутко меня раздражал. Весь, от блестящей лысины до таких же блестящих, неизменно начищенных ботинок. Но человек, как известно, привыкает ко всему. Болин действительно считался лучшим врачом в больнице, и в его практике действительно бывали случаи, когда пациенты выкарабкивались из комы – я не поленился это проверить. В итоге смирился и с Болином, и с его напыщенной болтовнёй. В конце концов, сознание – штука и впрямь тёмная. Если существует хоть доля шанса, что этот фанатик сумеет вернуть Ниу к жизни, я не имею права упускать такой шанс.

Войдя в палату, первым делом я обычно подходил к Ниу. А убедившись, что ничего не изменилось, включал висящий на стене телевизор. Садился так, чтобы во время визита Болина смотреть на него – но вместе с тем краем глаза следить за происходящим на экране. Не сказать, чтобы меня интересовали сериалы, реклама или выпуски новостей, но работающий в фоновом режиме телевизор странным образом гасил раздражение, которое вызывал во мне Болин. Как правило – но не всегда. Иногда я всё-таки срывался. И сегодня, то ли из-за странного нападения, то ли по другой причине, был, похоже, именно такой день.

– Как уже рассказывал, я больше двух лет провёл в монастыре высоко в горах, – вещал Болин, – в качестве паломника. И…

– Давно хочу спросить, – оборвал его я.

Болин недоумённо замолчал.

– Э-э… О чём же?

– У вас настоящая лысина?

– Что? – растерялся Болин.

– Ну, вы бреетесь налысо, следуя традициям монастырей, или у вас просто выпали волосы, и вы решили, что ходить лысым – эстетичнее, чем прикрывать плешь остатками шевелюры?

Ответить Болин не успел. У меня настойчиво затрезвонил телефон.

– Извините. – Я вытащил из кармана телефон, посмотрел на экран.

Юн. Сбросил звонок.

Вести личные разговоры в присутствии Болина точно не был готов, выходить в общий коридор, по которому то и дело сновал туда-сюда медицинский персонал, тоже не хотелось.

«Я знаю, что нервы у вас ни к чёрту. Опасность мнится подстерегающей за каждым углом, выглядывающей из каждой щели…» – припомнил слова Болина.

Да уж. Расслабиться я, может, за последние дни и расслабился, но вот навязчивая паранойя, которую Леонид Громов культивировал в себе годами, никуда не делась. И до гробовой доски никуда не денется, в этом я был уверен. Если не опасность, то посторонние уши мне точно везде мерещатся. А Юн не вспоминал обо мне чёрт знает сколько времени – значит, и ещё подождёт, не развалится. Если вдруг что-то срочное, перезвонит, и тогда уж доктора Болина мне точно придётся покинуть – Юн не тот человек, который будет доставать звонками ради того, чтобы поболтать о погоде. Но перезванивать Юн не стал. Вместо этого телефон пиликнул – сообщение.

«Включи телик», – прочитал мелькнувшую на экране строчку я.

Глава 5. Экстренный выпуск

Прочитав сообщение, я машинально перевёл взгляд на телевизор, висящий на стене позади маячащей передо мной фигуры Болина. И вдруг заметил, что Болин больше не бегает по палате, как он обычно это делал, захлёбываясь от красноречия. Он даже не жестикулирует – застыл, будто изваяние, и не сводит взгляд с телеэкрана. Я с недоумением уставился туда же.

«Экстренные новости. – Первым, что бросилось в глаза, была бегущая строка. – Беспорядки в северо-западной и центральной провинциях!»

Звук у телевизора был выключен – сколько я себя помнил, в этой палате ни разу его не включал. Поискал глазами пульт, не увидел; сорвавшись с места, подскочил к экрану и нащупал у него на торце кнопку, регулирующую звук, нажал на неё.

– …Уличные беспорядки, местами переходящие в жестокие драки и вооружённые столкновения, – гаркнул диктор.

Я, поморщившись, убавил громкость.

Голос диктора звучал профессионально-бесстрастно, но нарезку из кадров явно собирали впопыхах, из чего придётся. Камера то и дело прыгала – в ролике присутствовали как куски, снятые профессиональным оператором, так и части, перепавшие телеканалу со смартфонов очевидцев. А значит, это ещё не самые жуткие кадры. Стоит только окунуться в интернет…

Ни один из районов, которые показывали в репортаже, я не узнал. Улицы, дома, машины, витрины маленьких магазинов и огромных торговых центров, обшарпанных забегаловок и дорогих ресторанов – всё это могли бы снять как здесь, в Шужуане, так и в любой другой части страны. Лица, мелькающие в кадре – то злобно-оскаленные, то перепуганные, то невозмутимо-спокойные – я тоже не узнавал. Но вот не узнать одежду, которую носило большинство парней, вышедших на улицы, не мог. Если отличительным знаком бойцов клана Чжоу были чёрные безрукавки, то бойцы клана Хуа носили белые, украшенные изображениями черепов. Многие и волосы красили в белый цвет – не знаю уж, подражали Юшенгу, или эта традиция появилась задолго до блондина-психопата.