Железо. Книга 2. Освобожденные от шлака

Вохитике стало страсть как интересно хоть глазком взглянуть на эту игру, но перед Поганьюном он сделал вид, что услышанное его раздосадовало. Впрочем, тот не смотрел на него, а прикладывал натянутую в руках бечевку к плите так и эдак.

– Понятно, – пробормотал он себе под нос и повернулся к скучающему Вохитике. – Эй, так если ты у нас уже стал горняком-тактиком, чего зря прохлаждаешься? Знаешь, почему на карьере так хреново?.. Потому что ему вечно недостает умных людей и их грамотных расчетов!.. Вот потому все здесь так криво и устроено… – он швырнул парню моток с бечевкой. – Иди измеряй вон тот перекресток, где сейчас носильщик с волокушей прошел. А следом измерь вон ту груду отколотых глыб, в обхвате, чтоб прикинуть, насколько надо тропы расширять… Узелки на бечевке можно двигать, делай ими пометки!..

Вохитика стиснул моток в пальцах и довольный, поощренный, побежал выполнять задачу. Инструменты в его жилетке позвякивали при каждом шаге, и парень поймал себя на том, что специально делает шаг шире и утвердительнее, чтобы железки на его ремнях дребезжали как можно звонче, заявляя всем вокруг о его новых, серьезных обязанностях.

Воткнув шило в гравий, он протянул веревку через перекресток и стал подтягивать на ней узелок для пометки. Бредущему с ношей на плечах носильщику пришлось замереть и дождаться, пока Вохитика закончит. Покончив с делом, новоявленный горняк-тактик с миролюбивой улыбкой уступил проход. Мужчина же в ответ на него только презрительно зыркнул.

Они тут все такие, – понял Вохитика, ничуть не обидевшись на носильщика. Прав был Поганьюн… Все они до ужаса боятся почувствовать свою никчемность, поэтому готовы оскорблять и принижать всех направо и налево, лишь бы заглушить в себе это досадное чувство…

Измеряя в обхвате камни, он продолжал ловить на себе пристальные взгляды. Даже Руган на него оборачивался на каждом новом повороте вала у домны. Должно быть им всем завидно, что новенький уже на второй день попал на ответственную должность. Вохитика не отвлекался, а продолжал опутывать камни веревкой и насвистывать губами мелодии. Жаль, что пимака не было при нем.

Брюм часто хвалил Вохитику, что тот все схватывает на лету. Так будет и здесь. Как только он покончит с этим делом, Поганьюн следом попросит его рассчитать в уме, как правильно проложить дороги уже в других участках карьера. По расчетам Вохитики, дороги пролягут так, что подниматься по ним станет намного быстрее и легче, и все они будут с подветренной стороны, чтобы ветер в спину толкал, а на спуске изнуренные носильщики так вообще смогут буквально отдыхать на ходу, а может даже и немного вздремывать…

А потом Поганьюн предложит Вохитике сосредоточиться уже на камне. Новенькому удастся прочувствовать скалу до такой степени, что он научит всех остальных горняков буквально двумя ударами по клину заставлять скалы впредь фонтанировать железняковым щебнем. Карьер начнет прямо-таки утопать в руде, и вся она посыплется и покатится лавиной по спроектированным Вохитикой тропам прямиком в плавильни. И все это приведет к тому, что у мужчин попросту не останется работы.

И вот они зевают и потягиваются, и расходятся по домам, по племени, по своим семьям. Кровоточащий Каньон процветает, а вождь выбегает из рукоплещущей толпы к Вохитике и падает ему в ноги, осыпая благодарностями и прочими добрыми словами. Но Вохитика смущается и помогает толстому мужчине в роуче подняться с колен, уверяя, что он не стоит всех этих добрых слов. Он всего лишь делал то, что от него требовалось, с помощью тех сил и дарований, которыми он был наделен при рождении и воспитании. И тогда вождь бежит к его матери и отцу, и приступает благодарить уже их за такого славного сына…

Следом из толпы выходит Говорящий с Отцом и объявляет, что благодаря решениям новенького на карьере, железо за считанные дни освободилось полностью.

Соседи получают длинные и неподъемные железные акинаки в избытке и уже к следующему утру одолевают в решающей борьбе Пожирающих Печень. Война выигрывается. Смотрящие в Ночь расходятся. Обиды прощаются.

Руган ворчливо признает Вохитику мужественным храбрецом, ум которого, тем не менее, позволял держать себя и свои кулаки в узде, что опрометчиво истолковывалось остальными мужчинами, как трусость. Строптивый сверстник в знак примирения попросит научить играть его на пимаке…

– Вуга-ай-а-а-А-А-а!.. – истошно прокричал коротышка, в конце чуть не сорвав горло. Вохитика перевел затуманенный взор на него, не понимая, что происходит.

Коротышка возвышался на перекрестке и, как оказалось, уже долгое время наблюдал за тем, что творит новенький. Некоторые из трудяг даже приостановились, с любопытством и смешками косясь на назревающий скандал.

– Я делаю замеры, – по слогам объяснил ему Вохитика, демонстрируя надзирателю бечевку, и тыкая пальцем в инструменты на своем поясе. – Поганьюн меня попросил…

Коротышка внезапно прыгнул через булыжники, которые замерял Вохитика, и выхватив из его рук веревку, ловко набросил ему на шею. Вохитика успел просунуть ладони под петлю, не дав той сомкнуться на горле.

– Гуйа-а-хгуйа-а-брглму-йа-а!.. – ругался Три Локтя, таща парня за собой, словно непослушный скот. Вохитике ничего не оставалось, как спотыкаться и трусить за ним, задыхаясь от потрясения и злости. Ему так хотелось пнуть коротышку, но даже несмотря на хрип и плывущий в глазах пейзаж, он не забывал о грозном предупреждении Поганьюна – не рисковать остальной командой, что бы между ним и Тремя Локтями не происходило.

Три Локтя брызгал слюной, отчитывая Поганьюна, а тот ему покорно кивал и виновато разводил руками. Дернув в последний раз за веревку, заставив Вохитику припасть на колено, коротышка с ругательствами съехал по склону и пошел проверять, как идут дела у других.

– Почему он так со мной? – тяжело дышал Вохитика. – Что я делал не так?

– Всё, – ответил ему Поганьюн. – Он спросил, что за хренью ты занимался, и как я мог это проглядеть… И, как я вижу, не он один задался этим вопросом…

Вохитика оглянулся вниз – носильщики, и пара усталых трудяг у мехов все еще поглядывали на них с кривыми усмешками.

– Но я ведь делал то, что ты попросил…

Улыбка Поганьюна стерлась с его лица с истерической быстротой.

– И?.. Что ты хочешь мне этим сказать?

Вохитику передернуло.

– …хочу сказать, что ты же… Не мог ошибиться!..

– Вот именно!.. – воскликнул Поганьюн. – На карьере очень много тупых, которым не дано понять и осмыслить, – он остервенело потыкал себя пальцами в виски, – действия таких молодцов, как мы с тобой…

Тряхнув головой, что разболелась пуще прежнего, Вохитика подобрался, отступил в тенек и взялся украдкой наматывать бечевку обратно на палку.

Глава 5. Проблемный новичок. Часть 3

Поздним вечером коротышка разрешил им бросить работу и возвращаться в штольню отсыпаться. Уставшие горняки гуськом плелись по уступу, меряясь меж собой, у кого же сегодня дело выдалось глупее и пустопорожнее, как вдруг Вохитику перехватил Веселящий Стену.

– Ты чего это так гладко постригся? Под девочку что ли косишь?

– Девочки же с длинными волосами, – опешил Вохитика.

– Но попки то, да животы у них гладкие, прям как твоя башка, – весельчак провел ладонью по лысине паренька. Потом еще раз. Вохитика отбросил его алчущую руку, и тот расхохотался.

– Это все из-за Ругана!.. В цирюльне он чуть не устроил драку на ровном месте, от чего старик с бритвой ушел… И тогда этот… – Вохитика скрипнул зубами, сдерживаясь, – …взял факел и поднес его к моим волосам!..

– А что, недурно, – оценил Веселящий Стену. – Наводить красоту огнем… Даже звучит красиво!.. Вот захочет кто из зажратых навести красоту в своих пышных мазанках, так я им с честным лицом зашвырну факел в окошко – что попросили, то и получили…

– А Руган старше меня по званию?

– Какие еще звания? – не понял шутник. – Я же вдалбливал тебе вчера про имена… Их у нас тут нет. А званий и подавно. Все мы из одной грязи. Когда рождаемся – плачем. При виде смерти – смеемся. Над костром с похлебкой дышим носом, а когда получаем ногой в живот – то уже ртом…

– Руган сказал, что я не имею право заговаривать с ним… Должно быть, он меня обманул, – нахмурился Вохитика.

– Да цену набивал себе, как пить дать… Поторговался бы с ним. Спросил бы, за сколько ударов по зубам можно выкупить такое право… Если цену не задвинет, то и способность к речи не утратит… А вообще, права надо уметь отстаивать, – поучительно склонился над ним Веселящий Стену. – Собственно, чего я тут с тобой языком треплю?.. Не хочешь сгонять на сходку одну?

– Какую сходку?

– Сходку тех, кто не готов терпеть, когда им мочатся в рот, – пояснил Веселящий Стену. – К моему отвращению, большинство у нас здесь это очень любит и с удовольствием причмокивает, но недовольный здесь, недовольный там – вместе мы, наконец, услышали друг друга, и решили собраться, чтобы проголосовать против…

– Здесь пьют мочу? – ужаснулся Вохитика. – Я не готов…

– Вот и я так сразу про тебя подумал, парень, – одобрительно сказал шутник и повлек его в противоположную сторону от бредущей команды. – По правде, я имел в виду этих клятых живодеров, кличущих себя Голосами Отца… Слыхал днем, как они лупили в свои гребаные гонги? Или возле домны, где работают серьезные ребята, им запрещают ходить и орать?

Вохитика помотал головой.

– Ты про Посланников Зари?

– Посланники Зари орут только на заре. А эти ублюдки вообще все время…

– Как… зачем? Как они не срывают горло?..

– Оно у них тренированное, – скривился Веселящий Стену. – Давай не буду уточнять, чем именно… Но если не горлом орут, то гонгами на своих шеях – лупят в них, не прекращая…

– А зачем?..

– Вот это мы и хотим как следует расспросить!.. – прорычал горняк. Они свернули за склон и вышли к просторной тропе, что вела к угольным складам. Туда уже стянулось полчище сердитых мужчин, и все они что-то кричали парочке старых жрецов, взгромоздившихся на просыпанную кучу торфа. – Но ублюдки как всегда скажут, что нам так отбивают ритм для бодрости, мол, дух приподнимают, чтоб аж приплясывали во время работы… Вот только все это больше похоже на жирную издевку, потому что я испытываю бодрость лишь в желании размозжить головы этим крикунам… Тут у некоторых от их воплей уже такие головные боли развились, что сами стали орать по ночам, мешают другим спать… Впрочем, может, и не от этого кричат, а от чего-то другого… Не суть. Нам это всем до жерла надоело…

– Не знаю, слышал ли я Голоса Отца, но у меня уже что-то голова раскалывается, – пожаловался Вохитика. – С того дня, как устроился к вам…

– У всех новичков так, не зазнавайся, – успокоил его Веселящий Стену. – У нас тут просто воздух очень свежий, вот и головы с непривычки ломит… Видал, какая свежесть вылетает из домны?

– Черные хлопья?

– Они самые.

– Это ведь из-за них у нас над каньоном не бывает чистого неба? – нахмурился Вохитика.

– Да, и благодари за это домну на коленях, – выкатил на него глаза шутник. – Без этих туч солнце уже бы напекло твою лысую башку так, что перевели бы тебя в обогатители – к другим калекам и больным, перебирать окатыши вручную…

– Но ведь если бы не было домны, тогда бы и не нужны были ни горняки, ни обогатители. А значит, не пришлось бы никому под солнцем весь день торчать… – пробурчал Вохитика, но горняк его не расслышал из-за гама вокруг. Скучившиеся рядом трудяги гремели своими недовольными голосами, будто желая сбить ими с ног дряхлых хрычей на кургане.

– Себе этой болванкой по морде стучите, если вам так нравится, а нам то зачем?! – проревели из толпы.

Старый жрец по имени Эвреска оскорбился и впился морщинистыми дланями в чугунное ожерелье на своей шее. Воин по имени Хобба, охранявший их, шагнул вперед.

– С любовником своим так будешь разговаривать, гнида, а не со служителем Отца, – прорычал он, красноречиво поигрывая пальцами на эфесе своего акинака. На его заду висел круглый щит с высушенной кожей, срезанной с чьего-то лица. Трудяга боязливо отшатнулся, но ненависть не покидала его горящих глаз.

– Вы тут одни такие недовольные пришли, – прошамкал им второй жрец. – Вас единицы!.. А остальных все устраивает. Голос Отца вдохновляет сыновей на его освобождение…

– Остальных все устраивает? – не поверил своим ушам трудяга. – По-вашему, если они не пришли и не требуют от вас заткнуться, значит, их все устраивает?..

Хобба выругался. Резво вытащив акинак из ножен, он обрекающе направил его на протестующего.

– Я предупреждал тебя, гнида? Предупреждал… За неуважение к служителю Отца ты будешь гнить здесь еще одну зиму поверх тех, что уже отбыл…

Другие протестующие возмущенно взвыли, поддерживая товарища. Веселящий Стену бранился, а Вохитике вдруг стало страшно, что его тоже могут наказать за то, что он стоит среди недовольных. А ведь это только второй день его пребывания на карьере…

– Вы все сейчас получите по дополнительной зиме! – попытался перекричать их Хобба, корча устрашающую гримасу, но озверевшие мужчины подступали к нему и жрецам все ближе.

– Вот поэтому остальные и не пришли! – проорал все тот же трудяга. – Вы не держите нас за людей! Не хотите говорить, как с людьми! Чуть что не так, и приговариваете к зимам!.. Мы требуем сюда вождя, пусть он говорит с нами!..

– Да! – поддакнули бунтари. – Пускай Пу-Отано нас рассудит… А этот толстый овод с заточенной железкой нам не указ…

Жрец нетерпеливым кивком приказал Хоббе отступить назад и спрятать свой акинак в ножнах.

– Хотите, чтобы говорили с вами, как с людьми, так изъясняйтесь, как люди!.. Чем именно вас не устраивают Голоса Отца?

– Да пусть они у вашего алтаря так поорут с утра до ночи, вот тогда и узнаете… – начал горняк, но тот, что постарше, его одернул и выступил вперед.

– Мудрейшие, прошу, выслушайте нас!.. Голоса Отца не помогают нам работать, а только мешают… И это не преувеличение!.. Из-за их воплей мы отвлекаемся, путаемся в расчетах, злимся, а от их стука у некоторых к концу дня начинаются тики и заикания. У половины карьера уже болит голова. А по ночам мы не можем уснуть, отчаянно надеясь, что уж на следующий то день крикуны будут вдали от нашей рабочей площадки… Но за те зимы, пока я здесь, их только прибавилось!.. Кому это необходимо?.. Неужели зрелым мужчинам больше не нашлось чем занять свои руки?..

– Значит, дело в головной боли, – удовлетворенно кивнул Эвреска и важно прокашлялся. – Это объяснимо, сыновья мои… Когда Голос Железа доносится до ваших ушей, он взывает к тому, что в вас заложено Отцом изначально. И с этим, конечно же, вступает в борьбу то порочное и дурное, что за жизнь в вас накопилось и досталось от гнусной земли…

– Порочное и дурное? – не понял Веселящий Стену. – Это вроде того, когда я луплю киркой по камню, а на его месте представляю чью-то орущую голову?..

– Именно, сын мой… Неудивительно, что эта борьба отвлекает вас от работы, и тем она громче, чем больше в вас пороков. Но через эту боль происходит исцеление духа… Вы очищаетесь!..

– Да? – с нехорошей усмешкой переспросил молодой горняк. – То есть, просто освобождать железо уже недостаточно, чтоб прочистить дух? Нужно и уши еще наши насиловать?

– В тебе сейчас говорит порок, – терпеливо объяснил ему жрец. – Это его насилует Отец, а не тебя…

– Так может Голос Отца нужен и при Скальном Дворце? Почему там его нет? Неужто нашим советникам не с чем бороться внутри себя?..

– А это уже не твоя забота, сын мой, – ровный голос Эврески вздрагивал от еле сдерживаемого гнева и раздражения. – Твой удел – освобождать Отца. А разбираться в его посланиях и заветах предоставь нам, жрецам… – старик перевел запавшие глаза на остальных трудяг. – Я ответил на ваши вопросы?

Бунтари сумрачно переглядывались.

– То есть, крикуны так и останутся здесь? Так и будут орать и стучать, не прекращая?

– А зачем им прекращать? – удивился жрец. – Если пороки в вас будут окончательно повержены, вы попросту перестанете воспринимать Голос Отца – он станет для вас не более чем дыханием ветра или журчанием ручья… Но вы подумайте о новых сыновьях, что прибывают на карьер, они ведь тоже будут отчаянно нуждаться в его голосе, поэтому да… Наши самоотверженные Голоса Отца не бросят это место до тех пор, пока последний кусочек железа не покинет его недр…

Вохитика услышал приглушенное бормотание позади себя.

– Не хотят они по-хорошему, в общем… Значит, будем по-плохому…

– Так, все, переговоры окончены, – могуче прогремел Хобба, перекрывая гомон несогласных. – Валите по своим спаленкам, не то срежу кожу с ваших плеч вместе с черными рубежами… По новой их будете наращивать…

– Это твоей кожи я еще нарежу – буду подтираться ей, – пробурчал Веселящий Стену, злобно косясь на воина. – Пошли, малой… Видал, как нам помочились в рот? Ну и как тебе такое, понравилось?..

Вохитика молчал, стараясь быть незаметнее, но к своему ужасу он уже неоднократно ловил лютый взгляд Хоббы на своей лысине. Когда Брюм наказывал ему отличаться от других, то явно имел в виду не это… Ох уж этот Руган, поглоти его жерло…

Толпа нехотя рассасывалась. Веселящий Стену матерился всю дорогу, а подойдя к перекрестку, разругался пуще прежнего – ему и другим бунтарям пришлось обождать, пока с тропы съедет телега. В нее были запряжены пара носильщиков, и они сонно тянули ее вверх по уступу, тормозя мужчин и не давая им возможности обойти. Ко всему прочему, за телегой тянулся гнилостный смрад.

– Что в ней? – зажал нос Вохитика.

– Счастливчики, – выругался Веселящий Стену. – Валят с карьера раньше срока…

Вохитика пригляделся к очертаниям и складкам тряпья, наброшенного на поклажу, и его пронзила страшная догадка.

– Это умершие?!

– Это с какой стороны посмотреть, – усмехнулся шутник. – Я, может быть, тоже однажды решу взять выходной, изваляюсь в отхожей яме и свалюсь на боковую – пусть хоть пинают, не встану… Глядишь, так же вывезут на колесах – вождь обзавидуется…

– Как ты можешь смеяться над ними?! – ужаснулся Вохитика. Судя по размаху поклажи, мертвецов под покрывалом было с дюжину. – Они же умерли!.. Почему их так много? Здесь настолько часто гибнут?..

– Не настолько, как хотелось бы, – проворчал Веселящий Стену. – Но ты поди думаешь, этот урожай собрали за день? А тот на радостях сгнил так, будто уже луна прошла… Голову надо напрягать, – он пожамкал Вохитику за лысый затылок, – а не только свои ручищи… Кто вчера откинулся, а кто поллуны назад. Впрочем, не удивлюсь, если в телеге окажутся останки с прошлой зимы…

– Но почему?! Почему их не относят на Прощающие Холмы сразу?! Так же нельзя…

– А как можно? – не понял Веселящий Стену. – Какой прок от мертвечины? Их кости никуда не денутся, а что муравьишкам мясо чуть подпорченное достанется, так пусть жрут, что дают, и не жалуются, мы тут вообще одну траву жуем… Здесь, на карьере, нет времени на смерть, понятно? Некогда тут этим заниматься… Ты видел, как не переставая возят уголь, плиты, щебень?.. Каждая волокуша на счету!.. Даже по ночам найдут, что в них развозить, а от перестановки трупов Отец и бровью не поведет… Но вот, случается и так, что норму в кои-то времена к ночи выполняют, и одна-другая тележка да освобождается, как сейчас… А может, просто на складе стало вонять так, что носильщики взбунтовались, кто знает?.. Уточнять не возьмусь.

Поникший Вохитика брел за телегой вместе с другими кривляющимися и плюющимися мужчинами и представлял, как везут его, погибшего, в куче окоченевших и полуразложившихся тел. Мать рыдает и рвет на себе волосы под стать его опаленной лысине, а Брюм отказывается резать из его костей поделки, и находит в себе твердость запретить прикасаться к ним Зайане, Нигляду, Бьяку и остальным мастерам, включая Юродивого Дулю… А брат его, Венчура, повторяет безутешным родителям из раза в раз:

– Я же просил вас повременить!.. Я же просил вас не отправлять моего брата в это гиблое место…

Веселящий Стену тем временем грязно хохотнул, что-то вспомнив.

– Некоторые здесь отбрасывают копыта, а их близкие узнают об этом только через несколько лун… Был даже забавный случай, когда умершего перепутали с другим, еще живым, и вручили его семейке – тот сгнил до неузнаваемости так, что даже мать родная не узнала… Но ведь поверила же!.. Так хохма в том, что матушка при виде сгнившей мертвечины, якобы ее сынка, как ухватила себя под левую титьку, так больше и не отпускала… В такой позе и отнесли ее к муравьишкам… А сынок то, вроде как говорят, до сих пор не в курсе, знай себе ходит с мешками враскоряку и хоть бы что… Надзиратель решил, что у сынка и без того слишком много хлопот в каменоломне и даже нет времени спокойно пожрать, не то что выслушивать всякие новости из племени…

Глава 6. Необычайное дарование

– Один невыносимый миг Арно!.. Два невыносимых мига Арно!..

– А-а-а!.. – Матаньян-Юло стонал с запрокинутой головой, а на его вытянутых и сомкнутых ладонях сидел и сотрясался от хохота Ратари.

– Три невыносимых мига Арно!.. – хором считали дети. – Четыре…

– О-ох!.. – руки учителя не выдержали и опустились под тяжестью мальчишки. Тот скатился с них и довольно заорал.

– Я вешу больше, чем ты, Поу!..

– Неправда! – оскорбленно выкрикнул Поу-Воу. – Во мне больше железа!.. Говорящий с Отцом после меня устал!..

Матаньян-Юло стоял на четвереньках, отдуваясь, его рожа раскраснелась и буквально лоснилась от витающего в Железном павильоне веселья и эйфории. Щедро рассмеявшись, он обнял двух спорящих мальчиков за талии и прижал к себе.

– Отец распорядился… Чтобы его сыновья-освободители держали в себе… Чтобы держа-аха-ха… – Матаньян-Юло не выдержал, и снова запрокинул голову, задохнувшись от счастливого хохота, а его пальцы сдвинулись с талий мальчиков пониже, и стиснулись добела. Веселье было столь заразительным, что Поу-Воу и Ратари, чуть было не повздорившие, тоже не смогли сдержать улыбок.

Сегодняшнее просветление нравилось всем. Каждому мальчику Говорящий с Отцом уделил особое внимание, а девочек наоборот, впервые за долгое время как будто бы не замечал и не попрекал за то, что они – дщери, отродья подлой земли. Вместе с этим Поу-Воу чувствовал исходящий от учителя резкий, щиплющий нос запах, особенно когда тот раскрывал рядом с ним рот. Но так пахло от него далеко не в первый раз, а ежелунно.

Возможно, это было как-то связано с глазом Отца на ночном небе, что медленно раскрывался и закрывался, надзирая за деятельностью своих сыновей. А вдруг Отец не только наблюдал, но и навещал каждую луну своих будущих освободителей, вселяясь в своего пророка, а запах лишь свидетельствовал о присутствии его божественного духа? Да, так и есть.

Осененный Поу-Воу посмотрел на Матаньяна-Юло другими глазами, понимая, кто перед ним сейчас. Отец встретил его взгляд с безраздельной любовью и пониманием. Тело его учителя слегка пошатывало, а движения были неровными, ведь Отцу непривычно пребывать в человечьем обличии, но он жаждал, и это было видно, прикосновений к своим сыновьям. И Поу-Воу способствовал им с самой большой самоотдачей, на которую только был горазд. Его глупый друг Ратари извивался, будто от щекотки, и гоготал, не понимая, что за этим кроется, но тем больше Железо уделит вниманию ему – Поу-Воу, его самому преданному сыну.

Изнемогая от умиротворения, мальчик перевел свое внимание на Андру. Та сидела вдалеке от гомонящих детей, нахохлившись, словно обмокшая под ливнем сойка, и неприязненно косилась на полулежачего и хихикающего учителя.

– Отец! – вдруг придумал Поу-Воу. – А давай я ее взвешу?

Матаньян-Юло непонимающе повернул голову, куда указывал мальчик. Разъезжающиеся в стороны глазки с трудом сосредоточились на Андре. Учителя скривило.

– Земля нескончаема в отличие от железа, в ней недостатка нет, – пренебрежительно протянул он. – Зачем взвешивать то, что все равно тебя задавит, захоронит, засыплется в каждую впадину, не оставив свободного места?.. Землю надо не взвешивать, а выпаривать из… Ик!.. Всего!..

– Но ведь компост мы взвешиваем, – возразил мальчик. – Почему и ее не можем? В дщерях ведь тоже есть железо, ты же говорил нам об этом, Отец! Давай узнаем, сколько тебя в ней!..

– Не надо меня взвешивать!.. – пискнула Андра. Но ее возражение стало ошибкой.

Поу-Воу вскочил на ноги и с ругательствами и угрозами заторопился к ней.

– Не трогай меня! – взвизгнула девочка, забившись в угол. – Ты не Арно!..

Мальчик будто споткнулся, и растерянно повернулся к учителю. Тот приподнялся на локтях и брюзгливо воззрился на Андру. Веселье в нем стремительно затухало, как угли в послегрозовую сырость.

– И что, что он не Арно? – вяло спросил Матаньян-Юло, встав на сторону своего любимчика.

– Невыносимые миги Арно, – выкрикнула Андра. – Арно, а не мальчика…

– Я не мальчик! – заорал Поу-Воу.