Шепот осени

Игорь Бер

Шепот осени

1.

Дима осиротел в десять лет. Тяжёлое испытание для мальчика, который до того дня рос в дружной, образцовой семье. Его родители не были состоятельными людьми, но сыну никогда не приходилось страдать от голода, холода зимой или недостатка родительской любви. Сергей Степин трудился в успешной компании, занимая скромную должность менеджера среднего звена. Чаще он добирался до работы на автобусе или метро, а иногда – на старенькой «девятке», которая подводила в самые неподходящие моменты. Елена Степина работала воспитательницей в государственном детском саду, где зарплату задерживали с завидной регулярностью. Их квартира, построенная в восьмидесятые годы прошлого века и приватизированная в девяностые, ни разу не знала ремонта. Мать Димы мечтала о капитальном обновлении кухни и ванной, где из-за сырости стены покрывались чёрной плесенью. Но мечты так и оставались мечтами. Степины старались откладывать по тысяче рублей с каждой зарплаты на будущие работы, однако трагедия разрушила все их планы.

Семнадцатого августа две тысячи двенадцатого года Сергей и Елена отправились на дачу, что находилась в сотне километров от дома, чтобы собрать урожай яблок. Они планировали вернуться в тот же день. Дима, подхвативший простуду, остался дома. Он любил дачу не меньше родителей. Пусть ветхую, построенную ещё дедом отца, с облупившейся краской, покосившимся забором и закопчённым дымоходом, она дышала теплом и уютом. Воздух там был кристально чистым круглый год. Река неподалёку сверкала в лучах солнца, а весной аромат цветущих яблонь кружил голову. Зимой воспоминания о даче согревали душу, уставшую от городской суеты и пыли.

Елена нередко приносила на работу яблоки или помидоры, чтобы угостить коллег и детей из своей группы. Дима тоже делился урожаем с одноклассниками, и на переменах школьные коридоры наполнялись весёлым хрустом и ароматом «Белого налива», смешиваясь с гомоном и смехом ребят.

В тот роковой день родители отправились на дачу на той самой «девятке». Как назло, машина не заглохла ни при запуске, ни в начале пути, а подвела на оживлённой трассе, где навстречу мчался грузовик. Шансов выжить у них почти не было…

Дима запомнил тот день: солнечный, свежий, манящий. Воспоминания о нём отзывались в душе двойной болью. Утро выдалось прохладным для середины августа, лёгкий ветерок шелестел листвой, напевая вечную мелодию. Родители были в приподнятом настроении, и, не заболей Дима, он тоже радовался бы вместе с ними. Ничто не предвещало беды. Но она случилась, и с этим ничего нельзя было поделать. Оставалось лишь смириться…

Начинать новую жизнь в таком юном возрасте казалось несправедливым и горьким, особенно летом, когда друзья уезжали с родителями на море, в лагеря или к бабушкам с дедушками. Диме же предстояло знакомство с органами опеки и их, пугающей для маленького мальчика, работой.

Сперва органы опеки обратились к родственникам отца. Мать Димы лишилась родителей ещё до его рождения, а братьев и сестёр у неё не было. Но надежды на родню быстро рассеялись. Дядя Саша, старший брат отца, был безработным и злоупотреблял спиртным – о том, чтобы доверить ему мальчика, не могло быть и речи. Тётя Света, средняя сестра, растила семерых детей и едва сводила концы с концами. Двоюродный брат отца, Иван, с порога объявил, что Дима станет для него лишь обузой. Сам мальчик и вовсе не хотел жить с дядей Ваней – тот всегда отталкивал его своей жадностью и скверным нравом. В глубине души Дима думал, что уж лучше остаться с дядей Сашей, несмотря на его пагубные привычки.

Так, к началу сентября Диму зачислили в детский приют города Стерхова Тверской области. До этого он несколько недель жил у тёти Светы, пока улаживали формальности. Втайне он надеялся, что тётя попросит органы опеки оставить его в её семье. Но, будучи уже достаточно взрослым, он понимал, что это лишь детские, напрасные мечты. Несмотря на тесноту в доме тёти Светы и дружбу лишь с одним из четырёх двоюродных братьев, и ни с одной из трёх двоюродных сестёр, Дима не променял бы этот семейный очаг на казённые стены детдома.

– Я буду тебя навещать, – пообещала тётя Света, провожая взглядом племянника, которого люди в строгих костюмах вели к чёрной, словно траурной, машине.

«К чёрту твои пустые слова!» – мысленно огрызнулся Дима, шагая вперёд и глядя под ноги. Он знал, что тётя говорит неправду. Мальчик давно перестал быть наивным ребёнком и умел отличать искренность от обмана. Он покидал этот дом, понимая, что пути назад нет.

«Невелика потеря», – горько подумал он.

2.

Машина остановилась перед трёхэтажным зданием детского дома. Дима вышел и настороженно оглядел бледно-серые стены, окна первого этажа, забранные решётками, словно в тюрьме, и тяжёлые массивные двери. Шумные вороны кружили над синей крышей главного корпуса, их крики заглушали гул близкой трассы. Лёгкий осенний ветерок коснулся затылка и скользнул за ворот мятой рубашки, принеся с собой щемящее чувство одиночества и безысходности. Но было и другое – на мгновение Диме почудилось, будто стены скрывают нечто мрачное и недружелюбное. То, во что не верят взрослые, но чего боятся дети.

Он не хотел туда идти, но мягкая, но настойчивая рука опустилась на спину, подталкивая вперёд. Ноги, будто предав, послушались сотрудника органов опеки. С каждым шагом здание вырастало перед ним, подавляя своей угрюмостью. Ощущение чего-то зловещего и неправильного не отпускало ни на миг.

У входа ждали двое в белых халатах. Что может быть неприятнее для ребёнка, чем люди в такой одежде? Мужчина и женщина. Он – высокий, худощавый, с сединой на висках и плотно сжатыми губами, смотрел только на сопровождающих, не замечая мальчика. Она – невысокая, коренастая, с волосами, стянутыми в тугой пучок. Её острый взгляд через очки в роговой оправе оценивающе изучал растерянного Диму.

– Вот Дмитрий Сергеевич Степин, – представил мальчика сотрудник органов опеки, а затем повернулся к нему. – А это Игорь Владимирович, заведующий детским домом № 3, где тебе предстоит жить. И Тамара Григорьевна, заместитель директора. К ней будешь обращаться с любыми вопросами.

На этом знакомство завершилось. Чёрная машина уехала, тихо шелестя шинами по каменной площадке, а затем по асфальту.

Заведующий нагнулся к Диме и растянул губы в широкой улыбке, обнажив не только зубы, но и дёсны:

– Привет, малыш. Как тебя зовут?

Диме он сразу не понравился. Разговаривал, будто с трёхлетним ребёнком. Зачем спрашивать имя, если их только что представили? Мальчик решил промолчать.

– Изволь отвечать, когда тебя спрашивают! – резко бросила Тамара Григорьевна. Её властный голос заставил Диму вздрогнуть, а в душе закипели обида и злость.

В голове мелькнула мысль о побеге. Глядя на здание и высокие белые стены, отгораживающие приют от внешнего мира, он представил драматичную картину: лучи прожекторов, вой сирен, лай собак, преследующих его по пятам.

– Тамара Григорьевна, не давите на ребёнка, – вмешался заведующий. – Мальчик стесняется. Но это пройдёт, и я уверен, он обретёт здесь друзей и новый дом.

«Новый дом». Эти слова больно резанули слух. Диме захотелось бежать без оглядки. Приют никогда не станет ему домом – это понимал и он, и эти двое взрослых, стоявшие напротив.

3.

Деревянная дверь отворялась с натугой. Диме она показалась древней, будто сохранившейся со времён Октябрьской революции. На ней виднелись вырезанные узоры, частью стёртые, частью срезанные. Новая ручка, поблёскивая, выглядела неуместно на фоне ветхого полотна, а с внутренней стороны дверь была обита поролоновой подкладкой.

Стены коридора покрывала бледно-синяя плитка, местами отвалившаяся, обнажая серые ромбовидные пятна на голубом фоне. На потолке, в углах, темнели разводы и пятна, словно кто-то сверху регулярно заливал водой казённый коридор. Дима отвёл взгляд, но тут же ему почудилось, будто в этих пятнах проступило человеческое лицо – суровое, задумчивое. Однако стоило поднять голову вновь, как видение исчезло, уступив место обычным потёкам.

Снаружи здание приюта выглядело зловеще, а внутри и вовсе казалось, что оно – голодный каменный зверь, пожирающий своих обитателей. И этот «зверь» давно бы зачах, если бы не безответственные родители и неисправные машины, оставляющие детей сиротами. С каждым шагом в душе крепли отчаяние и безнадёжность. Глухой стук каблуков Тамары Григорьевны, идущей позади, звучал как приговор. Казалось, каждый её шаг уничтожает школьных друзей, оставшихся в прежней, беззаботной жизни, стирая всё, что Дима знал и любил. «Остановись! – хотелось крикнуть. – Неужели ты не видишь, что своими каблуками убиваешь всё, что мне дорого?» К счастью, он сдержался. Вскоре эти мысли показались ему нелепыми и пустыми – такими, какими и были. Приют никогда не станет домом, но Дима не хотел, чтобы его сочли сумасшедшим и отправили в психиатрическую лечебницу за подобные выкрики.

– Вот увидишь, малыш, – говорил Игорь Владимирович, шагая широко и снимая на ходу халат. Дима едва поспевал за ним. Он бы отстал, если бы не Тамара Григорьевна, подталкивающая его лёгкими толчками в спину. «Я словно арестант», – повторял про себя мальчик, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. Но он не поддавался слабости. Нет, он не даст им повода считать его плаксой или высмеивать. – Нужно лишь привыкнуть, и ты даже полюбишь это место. Здесь много ребят твоего возраста. Уверен, такой славный паренёк быстро найдёт с ними общий язык.

Панибратский тон директора раздражал Диму, но он молчал, следуя за заведующим.

Они миновали первое помещение, не заходя внутрь, и продолжили путь по длинному коридору. Дима успел лишь мельком взглянуть: просторная комната с десятком столов и стульев, стены увешаны плакатами с запретами. Это, должно быть, столовая. Внутри находился лишь мужчина в белой рубашке с короткими рукавами, протиравший пол шваброй.

– Знаешь, малыш, – не унимался Игорь Владимирович, – я сам из детдома. И посмотри, кем стал. – Гордость в его голосе была осязаемой, особенно теперь, когда, избавившись от халата, он щеголял рубашкой и галстуком. – Не верь тем, кто скажет, что из детдомовцев ничего путного не выходит. Твой путь зависит только от тебя, где бы ты ни рос и откуда ни был.

В конце коридора показались двое мальчишек, примерно на пару лет старше Димы. Они вышли из комнаты и неспешно направились навстречу.

– А вот, Дмитрий, случай познакомиться с первыми товарищами. Олег, Антон… – начал Игорь Владимирович.

– Здравствуйте, Игорь Владимирович, – отозвался первый парень. Второй, что выглядел постарше, предпочёл хранить холодное молчание.

– Здравствуй, Олег. И тебе не хворать, Антоха. Познакомьтесь с новым воспитанником – Дмитрием.

Олег приветливо кивнул. Антон же продолжал молчать. Лишь его узкие глаза, полные недоброго огня, говорили красноречивее слов. По спине Димы пробежал холодок. Он не смог долго выдерживать этот взгляд и отвернулся. В глазах Антона было нечто хищное, не вязавшееся с его детским лицом.

– Куда это вы собрались? – резко вмешалась Тамара Григорьевна.

– Нам с Тохой пить захотелось. Идём в столовую, – ответил Олег.

– А из умывальника вам уже не пьётся? С каких пор вы ходите в столовую за водой? – с подозрением уточнила она.

– Тамара Григорьевна, вы разве забыли? Воду на этой неделе хлорируют, – удивлённо пояснил Олег. – А тётя Маша даст нам кипячёной, из чайника.

– Хлор, сульфиды и вода – наши верные друзья! – продекламировал Игорь Владимирович и громко рассмеялся, будто отпустил первоклассную шутку. – Ладно, ребята, ступайте. Но без шалостей, договорились?

Олег кивнул, тогда как Антон сохранял ледяную сдержанность.

Мальчишки прошли дальше, свернули налево в конце коридора. Там он был короче и упирался в солидную дверь с табличкой, где значилось имя директора. Игорь Владимирович достал из кармана связку ключей, выбрал нужный и отпер кабинет. Пока он возился с замком, Дима оглянулся. Позади виднелась лестница, ведущая на второй этаж, где его ждала новая комната. В который раз за этот день ему стало не по себе. Ноги подкосились, но усилием воли он удержался, не позволив себе потерять сознание.

Кабинет директора был залит солнцем, в отличие от сумрачного коридора. Лучи струились через широкое окно, освещая пространство. По мнению Димы, здесь царил организованный хаос: слишком много тумбочек, бумаг и полок, а массивный стол занимал едва ли не половину комнаты.

Игорь Владимирович повесил халат на вешалку и сел за стол, придвинув к себе зелёную папку. Открыл её с важностью заправского рассказчика.

– Итак, Дмитрий Сергеевич Степин, две тысячи второго года рождения. С сегодняшнего дня ты становишься частью детского дома № 3. Надеюсь, ты не доставишь нам хлопот. Ты ведь умеешь вести себя прилично, правда?

Дима молча кивнул.

– У нас тут порядок, сложившийся годами, благодаря чётким правилам, – продолжил директор, указав ручкой на одну из бумаг, прикреплённых к стене за его спиной. – С ними ты можешь ознакомиться прямо сейчас. Такой же список висит в столовой, в умывальной и на доске объявлений в коридоре. Кроме того, Тамара Григорьевна выдаст тебе лист с правами и обязанностями вместе со сменным бельём.

Тамара Григорьевна стояла позади, скрестив руки на груди, словно страж, отрезающий пути к отступлению. Диме невольно представилось, как она надевает форму офицера СС.

– Здесь ты продолжишь учёбу… Ты в третий класс перешёл? – спросил Игорь Владимирович.

– В четвёртый, – едва слышно поправил Дима.

– У нас отличные педагоги, – не смутился директор. – Они научат тебя всему, что нужно знать в твоём возрасте. Ещё у нас есть медпункт, куда можно обратиться, если заболеешь. А если у тебя есть творческие способности, их можно развить в нашем кружке. Представляешь, один парень, что поступил к нам полгода назад, заявил, будто его талант – в умении гонять футбольный мяч, и спросил, можно ли оттачивать это в кружке. Ха-ха! Ну и шутник, согласен?

Диме было не до смеха.

– Я посоветовал ему тренироваться на футбольной площадке. Кстати, у нас такая есть, – продолжил Игорь Владимирович. – А кто не увлекается футболом, может играть в песочнице или отдыхать на скамейке в парке, но только вместе с другими ребятами. Одиночки у нас не в чести. Дети должны расти в коллективе, а не замыкаться в себе.

Он пару раз кашлянул в кулак, открыл ящик стола, достал зелёную таблетку и отправил её в рот. То ли ранняя простуда одолела, то ли сказывалось пристрастие к сигаретам. Подавив кашель, директор продолжил:

– Мы стараемся наладить контакт с каждым воспитанником, подбирая к нему особый подход. Но, – он выдержал многозначительную паузу, – у нас есть правило: каждый отвечает за свои поступки. Как ты будешь вести себя с нами, так и мы будем относиться к тебе. Понимаешь, я не хочу тебя пугать, просто говорю прямо. Уловил мою мысль?

Диме ничего не оставалось, кроме как снова кивнуть. Единственное, что радовало, – сюсюканье наконец прекратилось.

– Вот и молодец. А теперь Тамара Григорьевна проводит тебя в комнату и покажет твоя кровать.

На этом разговор «по душам» с директором детского дома № 3 подошёл к концу.

4.

В комнате, куда определили Диму, стояло двенадцать кроватей. Все одинаковые, на первый взгляд, жёсткие и неудобные. Его кровать дома была вдвое больше, да и постель у тёти Светы казалась куда уютнее. Здесь пахло свежими простынями и хлоркой – пока дети играли в парке, уборщица вымыла пол. Этот запах защекотал ноздри.

– Займи третью кровать от окна, справа, – сухо распорядилась Тамара Григорьевна, указав направление пальцем.

Дима пошёл вперёд, прижимая к себе аккуратно сложенную блёклую одежду. Свои джинсы, зелёную майку и клетчатую рубашку он любил, ведь это – последние вещи, что напоминали о родителях. Он не хотел с ними расставаться, но просить или настаивать побоялся.

– Дети сейчас на улице, – продолжила она. – Когда вернутся, ты должен быть в сменной одежде. Грязное отдашь. Через час обед. Соседи по комнате проводят тебя в столовую. Не заблудишься.

Тамара Григорьевна ушла, и Дима остался один. Теперь он мог сбросить маску равнодушия и снова стать мальчиком, чьи сердечные раны всё ещё кровоточили. Он присел на край узкой кровати, положил одежду на колени и заплакал.

Но слёз оказалось меньше, чем он думал. Лишь две капли скатились по щекам и, сорвавшись с подбородка, упали на пол. В груди пульсировала тяжёлая боль, но выразить её он уже не мог. Она просто была – глухая, неподъёмная.

Вытерев щёки тыльной стороной ладони, Дима дал себе слово: никогда не показывать слабость. Он сильный, и никто не заставит его чувствовать иначе. Никто не посмеет его обидеть! Да, ему всего десять, но он уже не ребёнок. Детство умерло в той машине, вместе с родителями.

Дмитрий Степин поднялся, отложил казённую одежду и начал переодеваться. Свои вещи он сложил так же бережно, как те, что принесли из кладовой. Затем приподнял матрас и спрятал их под ним. Отдавать он не собирался. Пусть ему пообещают их выстирать и вернуть – он не поверит. Эти вещи останутся с ним, даже если их нельзя будет носить. Он сохранит их, как другие хранят фотографии о счастливых днях.

Переодевшись, Дима подошёл к окну. Комната находилась на втором этаже, и вид открывался живописный. Кроны деревьев были почти на уровне глаз, и это укрепляло его веру в собственные слова о раннем взрослении. Ему казалось, что он не только повзрослел душой, но и вырос – выше всех своих сверстников.

Под кронами деревьев раскинулась игровая площадка, где резвились около трёх десятков детей под зорким взглядом двух взрослых в белых халатах. Их звонкие крики эхом разносились окрест, наполняя тёплый воздух ранней осени радостью.

На первом этаже звонко прозвенел колокольчик, и сотрудники приюта начали созывать воспитанников внутрь. Из-за угла здания показалась ещё одна группа детей в сопровождении двух взрослых, затем ещё и ещё. Дима не ожидал увидеть столько обитателей детского дома. По его прикидкам, их было не меньше сотни, и все разного возраста, если судить по росту.

Белокурая девочка лет восьми-девяти в ярко-красном пальто стояла чуть в стороне. Она запрокинула голову и посмотрела прямо на него. Дима невольно отступил от окна, смущённый тем, что его застали за подглядыванием, будто он совершил что-то постыдное. Но, собравшись с духом, он вернулся к окну. Девочка всё ещё смотрела вверх и, заметив его, приветливо помахала рукой. Дима ответил тем же и улыбнулся.

Дети организованно вошли в здание. Взрослые следовали за ними, а замыкала шествие его новая знакомая. Судя по равнодушным лицам работников, их мало волновало, что девочка идёт позади всех, словно сама по себе.

Диме пришлась по душе её независимость. Он вдруг рассмеялся – по-детски звонко и искренне. Неожиданно для себя он почувствовал к ней тёплую симпатию и уже предвкушал скорое знакомство.

5.

– О, новенький! Откуда будешь? – раздался голос рыжеволосого мальчишки с веснушками, первым заметившего Диму. Он щурился и морщил нос, будто солнечный свет слепил его даже в комнате. На вид – ровесник Димы.

– Из Стерхова, – ответил тот, чувствуя лёгкую дрожь волнения.

– Это ж рядом совсем. А как звать?

– Дмитрий Степин.

– Дмитрий Степин, – передразнил черноволосый парень, возвышавшийся над остальными вошедшими. Он прошёл к своей кровати и плюхнулся на неё прямо в ботинках. – Ты ещё отчество назови.

Рыжеволосый понизил голос:

– Это Эдик. Он у нас старший.

– Эдуард Валерьевич! – громко уточнил тот.

«Старший», – повторил про себя Дима. «Видимо, не о возрасте и не о росте речь. Плохо, когда кто-то мнит себя выше других».

– Парень он нормальный, но задаётся, – шёпотом добавил рыжеволосый и протянул руку. – А я Пётр. Как апостол. Потому меня в ворота ставят, когда в футбол гоняем. Ты как, любишь футбол?

– Не особо. Но отец болеет за «Спартак»… То есть болел раньше.

– А это Стас и Генка, – поспешил Петя, заметив, как у нового знакомого задрожали глаза от тяжёлых воспоминаний. – Мы втроём – друзья. Сам не знаю, почему. Ещё Артём есть, но он в уборной. В столовой с ним пересечёшься.

– Привет, Димка, – сказал Стасик.

– Привет, – эхом отозвался Генка.

Дима пожал им руки, ощутив слабое тепло, похожее на то, что шевельнулось в груди, когда он смотрел в окно.

Девочки в красном пальто среди вошедших не оказалось. Да и девочек вообще не было – похоже, они жили в другой комнате. Или на другом этаже. И почему он решил, что увидит её здесь?

– Тебе Лёхину койку отдали? – заметил Эдик, лёжа с руками за головой и скрестив ноги. – Повезло тебе!

Его кривая, почти насмешливая улыбка Диме совсем не понравилась.

– А Лёха – это кто? – тихо спросил он у Пети, чтобы Эдик не услышал.

– Парень, что тут жил до тебя. Ему свезло – усыновила богатая семья из Европы.

– Скорей бы обед, – простонал Стас, потирая пухлый живот. – Хочу макароны с котлетами, а не эту ячневую кашу. Терпеть её не могу!

Последние слова Стас выкрикнул громче, заглушая урчание живота, которое вторило его жалобам.

– Эй, как там тебя… Степан! – окликнул Эдик.

Дима обернулся к Эдику. Тот смотрел на него с высокомерием, присущим подросткам. Над верхней губой парня пробивался пушок будущих усов – наверняка он им гордился.

– Я Дима, – неохотно поправил он.

– Сколько ты тут уже? – продолжил Эдик, проигнорировав замечание.

– Не знаю, часов нет. Наверное, меньше часа. А что?

– А то, – повысил голос Эдик, – что каждый новенький обязан делиться с нами всем, что притащил из прошлой жизни. Верно говорю?

Несколько мальчишек поддакнули: кто-то громко и весело, кто-то неуверенно, с опаской. Даже Генка одобрительно кивнул. Петя и Стас промолчали.

– У меня ничего нет, – развёл руками Дима. Не отдавать же одежду, спрятанную под матрасом.

Эдик поднялся с кровати, выпятил грудь и шагнул к нему. Дима хотел было убежать, но пересилил страх. Бегство только усугубит дело.

– И как же ты собираешься ладить со мной? – процедил Эдуард. – Без подарков или денег я не стану защищать тебя от здешних неприятностей.

– Каких ещё неприятностей? Я не хочу ни с кем ссориться.

– Здесь неважно, чего ты хочешь, – напирал Эдик. – Неприятности сами тебя найдут.

– Эдик, оставь его, – вмешался Петька. Но это была скорее просьба, чем требование.

Эдуард бросил на рыжего косой взгляд, криво усмехнулся и отступил, не преминув оставить за собой последнее слово:

– Ладно, так и быть. Но если узнаю, что твой новый дружок что-то утаил, по голове огребёте оба. Ясно?

Как только Эдик снова улёгся на кровать, уставившись в потолок, Дима тихо поблагодарил Петю.

– Да ладно, – отмахнулся тот. – Ничего особенного я не сделал. Как сказал, Эдик не такой уж плохой, каким прикидывается.

Судя по лицам Стаса и Гены, они не разделяли оптимизма Пети насчёт Эдика.

В комнату вошла молодая женщина в белом халате и объявила, что пора готовиться к обеду. Мальчишки, нестройной толпой, направились к выходу. Женщина подошла к Диме и мягко попросила отдать одежду. Эта просьба – именно просьба, а не приказ – задела его сильнее, чем недавняя стычка с Эдиком. Заметив его скованность, женщина присела перед ним и ласково провела ладонью по голове.

– Я прекрасно тебя понимаю. Обещаю, что верну всё после стирки.

«Вы лжёте!» – едва не вырвалось у Димы, но, заглянув в её тёплые карие глаза, он поверил. И всё же не удержался:

– Вы, правда, обещаете? – в голосе проскользнули хриплые нотки.

– Ты Дима? – женщина протянула гладкую ладонь и дождалась, пока он пожмёт её. – А я Ирина. Обещаю, Дмитрий, твою одежду вернут сразу после стирки и сушки. Наш детский дом небогатый, мы не можем покупать новую одежду и выбрасывать старую. Поэтому многие дети носят то, в чём пришли. Уверена, даже сменка будет из твоих вещей, которые привезут потом.

Дима подошёл к кровати, достал спрятанную под матрасом одежду и протянул Ирине. Та приняла её, улыбнулась и снова погладила его по голове.

– Молодец. А теперь беги в столовую.

6.

Столовая гудела от детских голосов. Когда Дима вошёл, почти все места за столами были заняты. Воспитанники, как обычно, разделились по возрасту и полу: слева от входа сидели преимущественно девочки, справа – мальчики. У окон, где лился солнечный свет и открывался вид на улицу, расположились почти взрослые ребята. Ближе к дверям теснились малыши лет пяти-шести. Дима, сам того не замечая, начал подсчитывать присутствующих, не обращая внимания на взрослых в форменной одежде, стоявших по углам. Они хмуро оглядывали зал и изредка одёргивали слишком шумных. На счёте сорок три его прервал работник приюта, велевший скорее занять место за столом.

Пройдя между рядами, Дима услышал своё имя. Его звал Петя, сидевший вместе с Геной, Стасом и двумя незнакомыми мальчишками, которых не было в спальне. Возможно, один из них – Артём.