Полная версия
Золотой жук = The Gold-bug
Я видел капитана лицом к лицу, в его собственной каюте, но, как я и ожидал, он не обратил на меня ни малейшего внимания. Случайный наблюдатель не заметил бы в нем ничего особенного, чуждого природе человеческой, тем не менее я смотрел на него со смешанным чувством удивления, почтения и страха. Он был приблизительно одного со мною роста, то есть около пяти футов и восьми дюймов. Сложен хорошо, стройно, не слишком дюж, не слишком хил. Но странное выражение лица – поразительная, резкая, бьющая в глаза печать страшной, глубокой старости – пробуждало во мне чувство неизъяснимое… Лоб его не слишком изборожден морщинами, но кажется, будто над ним отяготели мириады лет. Седые волосы его – летопись прошлого, серые глаза – Сивиллины книги будущего. Каюта завалена странными фолиантами с железными застежками, испорченными инструментами, старинными, давно забытыми картами. Он сидел, подперев голову руками, и с беспокойством перечитывал какую-то бумагу, по-видимому официальную: я заметил на ней королевскую печать. Он что-то ворчал себе под нос, как первый моряк, которого я видел, что-то неразборчивое, брюзгливое, на незнакомом мне языке; и хотя я сидел с ним бок-о-бок, голос его слышался мне словно издали.
* * *Корабль и все, что на нем находится, отмечены печатью старости. Люди бродят по палубе, как тени минувших веков; в глазах их отражается нетерпение и тревога, и, когда они попадаются мне навстречу, озаренные фантастическим светом фонарей, мной овладевает чувство, которого я никогда не испытывал, хотя всю жизнь занимался древностями, блуждая в тени развалин Баальбека, Тадмора, Персеполя, пока душа моя сама не превратилась в развалину.
* * *Глядя вокруг себя, я стыжусь своих прежних опасений. Если я дрожал от страха, когда ураган сорвал нас с якоря, то что же должен был бы чувствовать теперь, среди этого адского разгула волн и ветра, о котором не дадут никакого понятия слова «смерч» и «торнадо». Вокруг нас – непроглядная черная ночь, хаос темных, без пены, валов, и только на расстоянии мили по обе стороны корабля неясно обрисовываются в зловещей тьме громады льдов – словно бастионы мирозданья.
* * *Как я и думал, корабль увлечен течением, если только можно применить это название к потоку, который мчится с ревом и воем, сокрушая встречные льды, по направлению к югу, с головокружительной скоростью водопада.
* * *Невозможно передать мой ужас, – однако стремление проникнуть в тайны этих зловещих стран вытесняет даже отчаяние и примиряет меня с самой ужасной смертью. Очевидно, мы лицом к лицу с великим открытием, с тайной, скрытие которой станет нашей гибелью. Быть может, этот поток влечет нас к Южному полюсу. Надо сознаться, что в пользу этого предположения, при всей его кажущейся нелепости, говорит многое.
* * *Экипаж беспокойно расхаживает по палубе, но я читаю на лицах скорее надежду, чем равнодушие и отчаяние.
Ветер, как и прежде, дует в корму, и так как все паруса подняты, то по временам корабль буквально взлетает над водою! О, ужас из ужасов! Лед расступается направо и налево, мы бешено мчимся громадными концентрическими кругами вдоль окраины чудовищного амфитеатра, стены которого теряются во тьме. Круги быстро сужаются – мы захвачены водоворотом – и среди рева, свиста, визга океана и бури корабль сотрясается и – о Боже! – идет ко дну!
The Purloined Letter
«Nil sapientiæ odiosius acumine nimio.»
Seneca.At Paris, just after dark one gusty evening in the autumn of 18 —, I was enjoying the twofold luxury of meditation and a meerschaum, in company with my friend, C. Auguste Dupin, in his little back library or book-closet, au troisième, No. 33 Rue Dunôt, Faubourg St. Germain. For one hour at least we had maintained a profound silence; while each, to any casual observer, might have seemed intently and exclusively occupied with the curling eddies of smoke that oppressed the atmosphere of the chamber. For myself, however, I was mentally discussing certain topics which had formed matter for conversation between us at an earlier period of the evening; I mean the affair of the Rue Morgue, and the mystery attending the murder of Marie Rogêt. I looked upon it, therefore, as something of a coincidence, when the door of our apartment was thrown open and admitted our old acquaintance, Monsieur G —, the Prefect of the Parisian police.
We gave him a hearty welcome; for there was nearly half as much of the entertaining as of the contemptible about the man, and we had not seen him for several years. We had been sitting in the dark, and Dupin now arose for the purpose of lighting a lamp, but sat down again, without doing so, upon G.’s saying that he had called to consult us, or rather to ask the opinion of my friend, about some official business which had occasioned a great deal of trouble.
«If it is any point requiring reflection,» observed Dupin, as he forbore to enkindle the wick, «we shall examine it to better purpose in the dark.»
«That is another of your odd notions,» said the Prefect, who had a fashion of calling everything «odd» that was beyond his comprehension, and thus lived amid an absolute legion of «oddities.»
«Very true,» said Dupin, as he supplied his visitor with a pipe, and rolled towards him a comfortable chair.
«And what is the difficulty now?» I asked. «Nothing more in the assassination way, I hope?»
«Oh, no; nothing of that nature. The fact is, the business is very simple indeed, and I make no doubt that we can manage it sufficiently well ourselves; but then I thought Dupin would like to hear the details of it, because it is so excessively odd.»
«Simple and odd,» said Dupin.
«Why, yes; and not exactly that, either. The fact is, we have all been a good deal puzzled because the affair is so simple, and yet baffles us altogether.»
«Perhaps it is the very simplicity of the thing which puts you at fault,» said my friend.
«What nonsense you do talk!» replied the Prefect, laughing heartily.
«Perhaps the mystery is a little too plain,» said Dupin.
«Oh, good heavens! who ever heard of such an idea?»
«A little too self-evident.»
«Ha! ha! ha! – ha! ha! ha! – ho! ho! ho!» roared our visitor, profoundly amused; «O Dupin, you will be the death of me yet!»
«And what, after all, is the matter on hand?» I asked.
«Why, I will tell you,» replied the Prefect, as he gave a long, steady, and contemplative puff, and settled himself in his chair. «I will tell you in a few words; but, before I begin, let me caution you that this is an affair demanding the greatest secrecy, and that I should most probably lose the position I now hold, were it known that I confided it to any one.»
«Proceed,» said I.
«Or not,» said Dupin.
«Well, then; I have received personal information, from a very high quarter, that a certain document of the last importance has been purloined from the royal apartments. The individual who purloined it is known; this beyond a doubt; he was seen to take it. It is known, also, that it still remains in his possession.»
«How is this known?» asked Dupin.
«It is clearly inferred,» replied the Prefect, «from the nature of the document, and from the non-appearance of certain results which would at once arise from its passing out of the robber’s possession – that is to say, from his employing it as he must design in the end to employ it.»
«Be a little more explicit,» I said.
«Well, I may venture so far as to say that the paper gives its holder a certain power in a certain quarter where such power is immensely valuable.» The Prefect was fond of the cant of diplomacy.
«Still I do not quite understand,» said Dupin.
«No? Well; the disclosure of the document to a third person, who shall be nameless, would bring in question the honour of a personage of most exalted station; and this fact gives the holder of the document an ascendency over the illustrious personage whose honour and peace are so jeopardised.»
«But this ascendency,» I interposed, «would depend upon the robber’s knowledge of the loser’s knowledge of the robber. Who would dare —»
«The thief,» said G., «is the Minister D —, who dares all things, those unbecoming as well as those becoming a man. The method of the theft was not less ingenious than bold. The document in question – a letter, to be frank – had been received by the personage robbed while alone in the royal boudoir. During its perusal she was suddenly interrupted by the entrance of the other exalted personage from whom especially it was her wish to conceal it. After a hurried and vain endeavour to thrust it in a drawer, she was forced to place it, open as it was, upon a table. The address, however, was uppermost, and, the contents thus unexposed, the letter escaped notice. At this juncture enters the Minister D —. His lynx eye immediately perceives the paper, recognises the handwriting of the address, observes the confusion of the personage addressed, and fathoms her secret. After some business transactions, hurried through in his ordinary manner, he produces a letter somewhat similar to the one in question, opens it, pretends to read it, and then places it in close juxtaposition to the other. Again he converses, for some fifteen minutes, upon the public affairs. At length, in taking leave, he takes also from the table the letter to which he had no claim. Its rightful owner saw, but, of course, dared not call attention to the act, in the presence of the third personage who stood at her elbow. The Minister decamped, leaving his own letter – one of no importance – upon the table.»
«Here, then,» said Dupin to me, «you have precisely what you demand to make the ascendency complete – the robber’s knowledge of the loser’s knowledge of the robber.»
«Yes,» replied the Prefect; «and the power thus attained has, for some months past, been wielded, for political purposes, to a very dangerous extent. The personage robbed is more thoroughly convinced, every day, of the necessity of reclaiming her letter. But this, of course, cannot be done openly. In fine, driven to despair, she has committed the matter to me.»
«Than whom,» said Dupin, amid a perfect whirlwind of smoke, «no more sagacious agent could, I suppose, be desired, or even imagined.»
«You flatter me,» replied the Prefect; «but it is possible that some such opinion may have been entertained.»
«It is clear,» said I, «as you observe, that the letter is still in the possession of the Minister; since it is this possession, and not any employment of the letter, which bestows the power. With the employment the power departs.»
«True,» said G.; «and upon this conviction I proceeded. My first care was to make thorough search of the Minister’s hotel; and here my chief embarrassment lay in the necessity of searching without his knowledge. Beyond all things, I have been warned of the danger which would result from giving him reason to suspect our design.»
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
В состоянии агонии (лат).
2
Судебная библиотека (лат.).
3
Note. – The «MS. Found in a Bottle» was originally published in 1831; and it was not until many years afterwards that I became acquainted with the maps of Mercator, in which the ocean is represented as rushing, by four mouths, into the (northern) Polar Gulf, to be absorbed into the bowels of the earth; the Pole itself being represented by a black rock, towering to a prodigious height. (Author’s note)
4
Примечание. «Рукопись, найденная в бутылке», напечатана в 1831 г., и только много лет спустя я познакомился с картами Меркатора, на которых океан впадает четырьмя потоками в полярную (северную) пучину, где исчезает в недрах земли. Сам полюс изображен в виде черной скалы, поднимающейся на громадную высоту. (Примечание автора)
