Бессарабский альбом. Сборник

«В ушанке» зло сплюнул, кинул мешок с кукурузой на плечо, а мешок с банками – под мышку и, оттолкнув верзилу, вышел, на прощание процедив:

– С тобой, мы еще разберемся.

Двор вмиг опустел. Следы произошедшего безобразия быстро скрывали сумерки. Дед Гаврила, прикрыв овечьим тулупом дочь, поглаживал её по спине, примостясь на корточках рядом с лежащей в снегу женщиной. От холода Полина продрогла, и её начинало колотить.

– В дом надо, Полюшка, – позвал дочь Гаврила, но та не ответила, а молча встала, подбирая из снега платок.

– Кто это? – одними губами спросил Гаврила, за руку останавливая дочь.

– Тихо, – резко одернула отца Полина. Она и сама замерла, вслушиваясь к звукам с улицы, пытаясь угадать, на что похоже странное попискивание или мяуканье, но голодное село молчало.

– Показалось, – оправляя одежду, проговорила она, и стала пристально всматриваться в снег вокруг.

– Я все собрал дочка, – тихо сказал Гаврила, продолжая прислушиваться. – Там, все в кухне, в тазу.

В этот момент снова кто-то запищал, и уже более отчетливо было слышно. Отец и дочь замерли, стараясь угадать место, откуда доносились звуки.

– Из магазина, – одними губами проговорил Гаврила.

– Коты, что ли? – неуверенно предположила дочь.

Звуки не повторились, и Полина направилась в дом.

– Пойду, погляжу, – засобирался отец.

– Тьма кромешная, чего увидишь? – вдогонку возразила дочь.

– Ночь звездная. Да и луна светит, разгляжу, – Гаврила решительно отпирал калитку. – А нет, так тому и бывать.

Полина укладывала спать полуголодных детей. Отец вернулся и тихо направился прямиком к иконе, лампада которой стала сильно потрескивать, как будто зная, с чем пришел старик. Гаврила, на ходу нашептывая молитву, размашисто перекрестился и поклонился в пол. Окончив молитву, он сел на край кровати и принялся причитать и словно обезумевший, мотылять ногами.

– Батя, ты чего? – с тревогой дочь наблюдала за странным безумием отца. – Что там?

– Изверги, изверги, – только и смог произнести Гаврила.

– Да, что ты там увидел?! – забеспокоилась Полина. Она подошла к отцу и хорошенько тряхнула его за грудки. От этого с глаз Гаврилы словно стряхнули пелену безумия.

– Дитё там брошенное, – только и смог вымолвить Гаврила, и по его впалым щекам покатились слезы.

– Кем брошенное? – не понимала отца Полина.

– Этими, что нас ограбили.

– А-а, – она равнодушно отвернулась. – Пусть подыхает.

Полина принялась подтыкать одеялами детей, чтобы тепло сохранялось лучше. К утру остынет комната, а подтопить нечем. Сухие кукурузные кочерыжки распределены так, чтобы по чуть-чуть топить каждый день.

Напуганные, наплаканные, дети скоро заснули. Дед Гаврила ворочался на лавках с боку на бок, пока тоже не замер. И только Полина никак не могла заснуть. Мерцающий свет лампады отражался в глазе, второй заплыл от побоев, но слёзы тихо катились из обоих. Откуда они только брались эти слезы? Полина обтирала слезы с отекшего лица и пыталась удержать рвавшуюся от всхлипывания грудь.

– Мама! – позвал Митя.

– Спи, – Полина положила ладонь на голову сына, успокаивая.

– Писять.

– Ведро за дверью, – Полина через себя спустила мальчишку на пол. – Скоренько. Холодно.

– Мама, снег идет, – сказал вернувшийся Митя.

– Снег – хорошо, – укрывая сына, согласилась Полина. – К стене отворачивайся. Спи.

Сама же, чтобы никого не разбудить, потихоньку встала и вышла во двор. Снег большими хлопьями медленно, но обильно опускался на землю, мигом все накрывая. Еще сомневаясь в правильности принятого решения, но уже бодро вышагивая к калитке, Полина на ходу надевала тулуп. На улице она бежала в сторону магазина. Обойдя здание магазина со всех сторон, она все сугробы разворошила ногами. Глаз случайно выхватил сугроб на дне канавы у мостка. Полина спустилась в канаву и гребанула обеими руками. Сугробом оказалась куча старой листвы вперемешку с мусором.

– Где же тебя искать? – шаря глазами по канаве, нервно шептала Полина. Она было собралась уйти, но что-то подтолкнуло её, и Полина с силой вонзила руки в кучу листвы и, ухватившись за тряпицу, рванула к себе. Вместе со снегом и гнилой листвой она достала намотанный из тряпок сверток. Быстро содрав с себя овечий тулуп, Полина уложила в него все, что сгребла, и побежала домой.

– Отец вставай! – вбегая в дом, приказала Полина. – Маруся, Фёдор, быстро снега принесите. Федя, в корыто для теста снега накидай.

Полина положила тулуп на стол и развернула. Облепленный гнилыми листьями вперемешку со снегом, обмотанный-перемотанный тряпьем, в тулупе лежал ребенок. С виду ему было около четырех лет, неизвестно, сколько голодал этот ребенок. Голод мог сделать поправку.

– Зачем притащила домой? – Гаврила аж вскрикнул: – А если помрет, хлопот не оберемся! Видишь, какие звери…

– Тате*, за снегом! – оборвала отца Полина, а сама принялась очищать ребенка от листьев и снега. Она потрепала ребенка по головке и, просунув палец ему в ладошку, попросила:

– Прижми. Пожалуйста, прижми, – Полина пошевелила в ладошке ребенка пальцем. – Надо прижать, – взмолилась Полина прислушивалась всем своим материнским существом к жизни малыша. – Вот и молодец! – похвалила она ребенка, уловив едва ощутимое шевеление пальчиков. – Вот и молодец.

Она быстро сняла лохмотья с ребенка и осмотрела его. Это была хилая, измученная недоеданием, замерзшая девочка. Полина стала хватать снег из корыта и быстро растирать полуживое тельце – ручки, ножки.

– Маруся, принеси отцовскую нательную рубашку, – отдавала распоряжения детям Полина. Все семейство не спало. Гаврила читал молитвы и крестился, прерывая свое занятие только для того чтобы погладить внуков по головам.

– Всем по кроватям, – приказала детям Полина. – Всем спать.

Она уже закончила растирать и завернула девочку в рубаху. Быстро оголившись по пояс, Полина прилаживала замотать ее у себя на груди.

– Тате* помоги, – попросила Полина отца. Она перебросила концы платка через плечо и талию, которым прижала к себе девочку, и ожидала, пока отец завяжет.

Долго еще прислушивалась Полина в темноте к жизни в детском теле и все никак не могла глаз сомкнуть. Передумала обо всем и что ждет ее и семью, если девочка умрет. И что она скажет мужу, если девочка выживет. И долго плакала, пытаясь выстроить в колыбельную рыдания, выпуская их через сжатые зубы. Как теперь будут переживать зиму – все припасы потеряли. Какие бы мысли не тревожили Полину, но она чутко прислушивалась к дитяти у себя на груди. Полина ждала и дождалась. Девочка, наконец тяжело и прерывисто вздохнула, словно задыхаясь и выдохнула успокаиваясь. Затем она зашевелилась, удобнее устраиваясь на теплом теле чужой матери, и ровно задышала. Уснула. Полина тоже уснула.

Разбудила Полину тишина в доме. Она открыла глаза и увидела обступивших её детей, пристально рассматривающих выглядывающее из платка личико мирно спящей девочки.

Полина попыталась улыбнуться расплывшимся от побоев лицом, но от боли только отвернулась. Вытащив руку из-под одеяла, Полина погладила по голове младшего Митю.

– Мама! Правда, её зовут Марийка? – поинтересовался Митя.

– Правда, – не поворачиваясь, ответила Полина.

– Мама! А, правда, детей аисты приносят? – снова спросил Митя.

– Правда.

________________________________________

Дувар – (болгарское) у Бессарабских болгар забор из камня и глины. Сверху каменный забор цементировали сферой.

Тате – по-болгарски папа.

Каруца – (болгарское) телега.

Табаки – болгарское село в Одесской области (бывшая Бессарабия). Основано в 1812 году.

Тать – вор.

Монах Прокопий

Рассказ

Всю долину реки Днестр, как молоком, заволокло густым туманом, в котором утонули и мохнатые ели, и крыши домов села, присоседившегося на правом береге. Прохладная ночь лениво выбеливалась в тумане. Свод стылого солнца уже показался над холмами, выкрасив округу в кармазинный цвет. Лесные тропинки сонно змеились в ожидании ранних ходоков. Над гладью, казалось, застывшей реки тянулась туманная перелина. Она оседала на поверхность воды и тут же пропадала, выхваченная случайным всплеском стремительного течения.

В селе заскрипели калитки, замычали уставшие от ночного застоя коровы, продрали голоса проспавшие рассвет петухи. Где-то храпнула лошадь и глухо ударила копытом.

Собирая туман в завихрении, к реке торопно приближался как маленькая скала, грузный человек. Его плоские сандалии, сплошь состоящие из швов ручной починки, подшаркивая, мягко ложились на землю. Это спешил за рассветом неопределенного возраста монах Прокопий. Одной рукой он отклонял попадающиеся на пути ветки, а другой прижимал к брюху густую чёрную бороду исходившую от самых глаз. Он не высматривал прохода, а уверенно обходя топи, пробирался к огромному камню, который отделялся от берега узеньким ериком, сквозь утыканным пиками молодого камыша. Подобрав рясу, монах лихо перескочил на камень, придержавшись за густые ветви ивы, ниспадающие в воду. Потоптавшись на огромном валуне, монах повалился на колени и, пригнувшись грудью к самому камню, жменей зачерпнул из реки и, довольно крякнув, сполоснул руки, растирая водную прохладу. Потряхивая кистями, Прокопий осмотрелся вокруг. Оба берега густо закрывались гигантскими ивами. Его пристальный взгляд остановился на огромном дереве, на том берегу, в который крутым изгибом врезалась река. Старая ива улеглась на воду, словно многочисленными локотками оперевшись ветками о поверхность реки. Монах многозначительно покачал головой. Когда-то это было самое высокое и могучее дерево. Но берег, годами подмываемый течением, отступил, и ива завалилась, удерживаясь от затопления корнями, которые еще крепко сидели в земле и спасали. Могучая её крона распласталась по воде и струилась, заигрывая с течением.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.