Судьба гнева и пламени

Сжимая оба хот-дога в одной руке, я, укрывшись под зонтом, пробираюсь вперед, игнорируя предупреждающий гудок с обочины. Чем ближе я подхожу, тем сильнее становится вонь застоявшейся мочи и запах немытого тела.

– Привет, Эдди.

Мужчина выглядывает из-под грязного одеяла, щурясь от дождя. Или, может, чтобы разглядеть, что у него перед глазами. Они подстригли ему волосы и бороду в тюрьме, поэтому теперь он не выглядит таким неряшливым, как при последней нашей встрече, и он прибавил в весе несколько фунтов. Однако потерял еще один зуб.

– Это ты?

Болезненный ком застревает в горле.

– Ага. – По крайней мере, сегодня он узнает меня. – Как дела?

– Меня больше не пускают в «Святого Стефана», – ворчит Эдди.

– Это потому, что там ты угрожал убить волонтера. По этой причине ты и попал в тюрьму.

Каким-то образом меня утешала мысль о том, что у Эдди было теплое сухое место для сна и трехразовое питание, даже если его любезно предоставила окружная тюрьма.

– Он пытался меня отравить. Я видел это собственными глазами!

Я прикусываю язык, борясь с желанием напомнить ему, что это была свежая петрушка, которой мужчина – школьный учитель, добровольно работавший в бесплатной столовой, – посыпал пастуший пирог[5]. К черту слабое зрение – Эдди так глубоко погряз в свих грезах, что больше не услышит никакой правды.

– Вот, держи. Я принесла тебе кое-что. – Я отдаю ему оба хот-дога.

Его глаза сужаются, пока он, не двигаясь, изучает их.

Я тяжело вздыхаю.

– Ну же, пап, это я, Рóми. Тебе нужно поесть.

После еще одной долгой паузы он принимает хот-доги грязной рукой. Засунув один под одеяло, чтобы съесть позже, он соскребает начинку с другого одним движением большого грязного пальца. Квашеная капуста и горчица падают на тротуар рядом с моей пяткой, несколько желтых капель попадают мне на подол.

– Ну так что? Ты в порядке? Никаких болей, припухлостей или чего-то еще, что следовало бы проверить у врача?

Эдди – сорокадевятилетний мужчина, который легко может сойти за семидесятилетнего, ведь десять лет жизни на улице знатно его состарили.

– Остерегайся демонов. Особенно тех, у которых кривые рога. Они здесь, ходят среди нас и облачены в нашу кожу.

Крупица глупой надежды, что я питала, придя сюда, испаряется. Ничего не изменилось.

– Ага. Определенно.

Раньше меня выворачивало наизнанку, когда я наблюдала за этой версией своего отца – восседающего на ящиках из-под молока и на скамейках в парке, разглагольствующего о монстрах, прячущихся в тени и питающихся человеческими душами. Это случалось еще в те времена, когда воспоминания о нашей прежней жизни были еще свежи в моей памяти.

Когда-то давно мы жили в квартире с двумя спальнями в Ист-Ориндж, штат Нью-Джерси. Мой папа был начальником производственного участка на заводе по изготовлению болтов и шурупов, а мама работала продавцом в продуктовом магазине. Я брала уроки плавания и играла в футбол. Мы ужинали ровно в шесть вечера, каждую осень ездили на ферму, где часами искали идеальные тыквы для хэллоуинских фонариков.

Я потеряла эту версию своего отца в ту ночь, когда он стал свидетелем жестокого убийства женщины на стоянке у работы. Он утверждал, будто виноват неведомый монстр с крыльями и закрученными черными рогами, разорвавший ее когтями на части, и что ведьма, выпускающая пламя из кончиков пальцев, отправила его обратно в ад.

После этого он уже не оправился, все больше поддавался галлюцинациям и паранойе, которые ни лекарства, ни врачи не могли вылечить и объяснить. Отец потерял работу, мы лишились квартиры, и, в конце концов, находиться рядом с ним стало небезопасно.

Мы пытались помочь ему, но у нас не было денег, а если нет денег, система таким безнадежным людям не помогает. Так папа и оказался на улице, где и живет с тех пор.

Я провела годы, злясь и притворяясь, будто отца не существует, а затем еще несколько лет, страдая от чувства вины и стараясь поддерживать его – я договаривалась о приемах у врача, на которые папа отказывался приходить, снимала жилье, где он не желал оставаться, покупала одежду, которую он в итоге терял.

Теперь все, что я могу ему подарить, это свое опустошенное от разочарования сердце, дешевую еду и несколько добрых слов, когда встречаю его на улице. У меня есть свои проблемы, с которыми нужно считаться.

– Мне пора идти.

Впереди стелется узкая тропинка, ведущая к кустам рядом с мусорным баком. Если притворюсь, что выбрасываю обертку, то смогу обеспечить себе небольшое преимущество. Пидж и Тони направятся прямиком в мою квартиру, как только обнаружат пропажу, и если я выжду парочку дней, то в конце концов у меня получится проникнуть туда и забрать вещи. Ну, а затем сбежать.

– Приходила твоя мать, – говорит отец, кусая хот-дог. – Она спрашивала о тебе.

Упоминание о ней всегда ранит меня, но сердце быстро ожесточается. Я знаю, что она до сих пор время от времени разыскивает меня.

– Она все еще с ними?

Папа кивает.

Я сжимаю зубы.

– Держись от нее подальше. – Я больше не виню отца за болезнь, которая украла его у нас, но моя мать добровольно предпочла бросить свою дочь ради монстров. Я никогда ей этого не прощу. – Береги себя, хорошо? – Вешаю зонт на изгородь рядом с отцом, чтобы тот хоть как-то его защищал. Все равно без зонта бежать будет легче. – Иди в «Сент-Винсент» и спроси Сэма.

– Сэма?

Иногда папа слушается меня и ищет убежище. Он никогда не задерживается там надолго, но это хоть что-то.

– Ага. Сэма. Скажи ему, что ты друг Ти. Хорошо? Ти. Не Роми. Он не знает Роми. – Ее никто не знает. – Он хороший парень. Не будет пытаться отравить тебя, так что не угрожай ему, ладно? Я должна идти…

Папа резко выбрасывает руку вперед и с удивительной для него силой сжимает мою икру.

– Остерегайся демона с пылающими волосами. Она охотится за тобой, – шипит он, и из его рта вылетают кусочки булочки и мяса.

Дрожь беспокойства пробегает по моему телу. Я привыкла к бреду отца, но он всегда связан с одной и той же фигурой – призрачным чудовищем с черными закрученными рогами. Но это что-то новенькое, и на ум сразу приходит загадочная рыжеволосая женщина в зеленом платье.

– Что ты имеешь в виду под пылающими…

– Какого хрена? – рявкает Тони, чем сильно пугает меня. Я не слышала, как он подошел. – Мы сидим и ждем тебя, а ты болтаешь с этим бездельником, – насмехается он над моим отцом.

Но Эдди не обращает на него внимания, его глаза впиваются в мои, как будто умоляя выслушать. Его хватка напрягается.

– Золотая Лань была здесь. Она знает, кто ты… – Черный ботинок Тони врезается в челюсть моего отца, отбрасывая его назад с тошнотворным треском.

– Что за черт! – Я не думаю дважды, а широко размахиваюсь, и мой кулак встречается прямо с носом Тони. Ощущение хруста костей под костяшками пальцев приносит несказанное удовольствие.

– Ах ты сучка! – Одной рукой он хватает меня за плечо, а другой обхватывает лицо. Кровь стекает возле его рта.

Я пинаю Тони по голеням в попытке освободиться, чтобы проверить отца. Он лежит на холодном мокром тротуаре и стонет. У него точно сломана челюсть.

– Ты делаешь мне больно!

– О, я еще даже не начинал. – Тони сжимает сильнее и тащит меня к бордюру, куда Пидж подогнал внедорожник, чтобы забрать нас. – Только что звонил мой брат. Он хочет, чтобы мы были на месте прямо сейчас, и он не шутит.

Годы скитаний на улице научили меня защищать себя, но ничто не поможет мне вырваться из тисков Тони. Он фунтов на двести больше меня и очень силен. У меня не остается выбора. Я лезу рукой в разрез платья и вытаскиваю из ножен маленький нож, привязанный к бедру.

– Я так, мать твою, не думаю. – Тони двигается удивительно быстро для такого верзилы, к тому же раненого. Он обвивает своей мускулистой рукой мое тело и прижимает меня спиной к своей груди. – По-твоему, я не знаю о твоем маленьком ножичке для масла? Что ты собираешься с ним делать? Хм? – Он сжимает мое запястье своей окровавленной рукой.

Я кричу, когда боль пронзает мою руку, и теряю хватку. Лезвие падает на тротуар, куда я не в силах дотянуться, оставляя меня беззащитной, пока Тони тащит меня к пассажирской двери.

Элтон обходит свою тележку с бейсбольной битой в руке. Обычно он держит биту у себя для защиты.

– Ти? Тебе нужна помощь?

Тони усмехается.

– Возвращайся лучше к своим хот-догам, не то худо будет.

Элтон делает паузу, и пристально смотрит на меня. В его глазах отражается внутренняя борьба, и я знаю, о чем он думает: у него жена и двое детей, к которым он хочет вернуться домой. Однако он не может сидеть сложа руки, пока меня, кричащую и пинающуюся, волокут к машине.

Тони не блефует: он выстрелит в него из глока, что держит под курткой.

Я сдаюсь и качаю головой, прося Элтона не вмешиваться.

– Все будет в порядке.

– Я бы не был так в этом уверен. – Тони пихает меня на заднее сиденье внедорожника и садится рядом со мной, чтобы удержать на месте.

Последнее, что я слышу перед тем, как он захлопывает дверь, это безумный крик моего отца:

– Найди Позолоченную Лань!

2

Основные импортно-экспортные операции Корсакова осуществляются из склада серо-стального цвета, по форме напоминающего коробку и находящегося в городских портах, куда приходят и откуда уходят контейнеры с грузом, а портовое начальство так хорошо умаслено, что все ускользает из виду. Участок охраняется забором, камерами по периметру, а ночью толпой парней с оружием.

Я всегда ненавидела приходить сюда, но сегодняшняя ночь до ужаса похожа на ту, что случилась три года назад, когда я была уверена, что не уйду отсюда. По крайней мере, не со всеми конечностями.

Неуклюжий придурок впереди меня насвистывает зловещую мелодию из «Убить Билла» и совершенно ничем не помогает.

Тони выдерживает длинную паузу, оборачивается и злобно ухмыляется, хотя это заканчивается гримасой боли, от которой мне становится лучше. Кровь из носа прекратилась, но он до сих пор красный и опухший. Если бы Тони был умен, то отправился бы в больницу, и на этот раз все срослось бы правильно.

Если бы он был умен.

Я игнорирую его и пульсацию в руке, – место, где Тони слишком крепко сжал, – и сосредотачиваюсь на объяснении, которое придумала по дороге сюда. Лучше всего, чтобы мой рассказ был расплывчатым и простым и привлек внимание Корсакова к тому, почему он ценит меня в первую очередь. Он всегда хвалил меня за интуицию.

На меня все смотрели. Это было небезопасно. Меня бы поймали.

Я разыграю карту Софи только в случае крайней необходимости.

– Это чей? – хмурится Пидж, глядя на белый внедорожник, припаркованный у двери.

Двое мужчин с каменными лицами сидят на передних сиденьях и смотрят, как мы проходим. От их взглядов волосы на затылке встают дыбом.

Тони беззаботно пожимает плечами. Кому бы ни принадлежала эта машина, они должны быть внутри, ведь без позволения Корсакова их бы здесь не было. Кроме того, все вооруженные охранники, окружающие этот склад, наверняка целятся в них.

Тони вводит секретный код, открывающий замок на стальной двери.

Я задерживаю дыхание, готовясь услышать голос Корсакова. Когда он злится, у него только одна громкость, и доносятся эти крики с другого конца огромного склада.

Вместо этого нас встречает тишина.

– Где все?

Ключи Пиджа звенят, покачиваясь на кончиках его пальцев, пока мы идем по коридору. По обеим сторонам от нас стоят высокие поддоны, полные продуктов, вилочные погрузчики простаивают.

– В офисе, – говорит Тони, а затем громче: – Мы вернулись и привели с собой твоего маленького хамелеона! – Эхо его гулкого голоса – единственный ответ. Он замедляется. Наконец, большой тупица, должно быть, ощущает зловещий холодок, проскользнувший по моей коже, как только мы вошли внутрь.

Тони выпячивает подбородок в сторону Пиджа, и оба достают пистолеты. Пидж кивком головы приказывает мне встать позади него. Я не спорю. Я с радостью использую его как щит, пока ищу любую возможность сбежать.

Мое сердце стучит в ушах. Мы двигаемся к задней части здания, где дверь в офис оказывается приоткрытой. Пидж толкает ее, и она распахивается со скрипом.

Из моего рта вырывается беззвучный вздох.

Кабинет Корсакова представляет собой длинную узкую комнату без окон, заставленную шкафами, в которых хранятся десятки документов. Обычно здесь пахнет жженым черным кофе и тлеющим табаком.

Однако теперь тут пахнет смертью.

Тела разбросаны по полу, кровь из зияющих ран стекает на дешевый синий ковер. Алые брызги широкими дугами украшают тускло-бежевые стены, словно перед нами предстали картины со зловещей выставки произведений искусства. Четверо мужчин, включая самого Корсакова, мертвы и лежат, распластавшись на спинах, с перерезанными от уха до уха шеями. А в центре бойни, скрестив ноги, в корсаковском кресле сидит женщина с медно-рыжими волосами, наблюдая за нами с насмешливой улыбкой.

И Тони, и Пидж поднимают оружие.

Софи двигается настолько быстро, что мой разум не улавливает летящие предметы, пока мужчины одновременно не бросают оружие и не сжимают предплечья, взвыв от агонии.

Мои глаза расширяются при виде парных кинжалов, торчащих из их запястий.

– Не стоит, – просто предупреждает она.

Не стоит драться, не стоит бежать… Просто не стоит.

Я не смогла бы, даже если бы захотела.

Мои ноги будто примерзают к земле.

Слабый стон заставляет меня взглянуть на пол. Корсаков еще жив, хотя я и сомневаюсь, что надолго. Он всегда казался мне непреодолимой силой: люди беспрекословно подчинялись его приказам, когда он использовал свой знаменитый угрожающий взгляд. Теперь же Корсаков не более чем беспомощное существо, истерзанное мечом, лежащим на столе и окрашивающим стопки бумаги в багровый цвет.

Люди до сих пор используют мечи?

– Кто ты такая, черт возьми? – выдавливает Тони сквозь стиснутые зубы. Кинжал попал точно в центр его правого запястья, чуть ниже ладони. Перерезал важные нервы, я уверена.

– Та, с кем твой начальник не хотел вести переговоры. – Как и ранее в баре, Софи остается спокойной и собранной, ничего не боится. Она сменила изумрудное платье на обсидиановое – от шеи до пят. Роскошное одеяние лишь подчеркивает черноту ее волос. – Надеюсь, ты умнее, чем был он.

Тони и Пидж осматривают офис. Я предполагаю, они ищут доказательства того, что она не убила четверых вооруженных мужчин с помощью одного только меча. Возможно, это сделали те двое громил, сидящих во внедорожнике. Но скорость и точность, с которой Софи метала свои кинжалы, говорила об одном: она вполне способна на это и даже на многое другое.

Внутри все неприятно сжимается, когда я более внимательно осматриваю тела. Их оружие валяется на полу рядом с ними. Все мужчины вытащили пушки, но и это не помогло.

Даже тот последний огонек жизни в глазах Корсакова угас.

– О чем вы вели переговоры? – Внимание Тони задерживается на его старшем брате. Чувствует ли он утрату?

Тяжесть взгляда Софи, когда она смотрит на меня, заставляет мое сердце замереть.

– О ней.

Остерегайся демона с пылающими волосами. Она охотится за тобой.

Я выбрасываю из головы безумные предупреждения отца.

– Тебе нужна она? – В голосе Тони звучит недоверие. – Для чего?

– Это не твоя забота. – Крошечная понимающая улыбка искривляет ее губы, когда она вновь глядит на меня. – Скажем так, есть то, с чем мне может помочь лишь она.

Что я должна украсть для Софи? Что же стоит всего этого кошмара?

В моей памяти вертится наш разговор. Она ушла с благотворительного мероприятия, зная, что придет сюда, чтобы убить Корсакова? Вероятно, так и было. Если бы я приняла ее предложение и ушла с ней, оставила бы она их в покое?

Кто эта женщина?

Тони облизывает губы.

– Сколько ты предлагаешь за нее?

Итальянские замшевые мокасины Корсакова еще даже не остыли, а Тони уже пытается засунуть в них свои потные ноги. Поскольку все остальные мертвы, он, видимо, унаследует дело. Если выберется отсюда живым. Ведь то, как Софи его разглядывает, вызывает у меня подозрения, что Тони останется здесь навсегда.

– За нее? – Софи вскидывает голову. – Она не мул, чтобы ее покупать. Ясно, ты меня неправильно понял. Я предложила пощадить жизнь твоему боссу, если он освободит ее от долга перед ним, от чего он по глупости отказался. Теперь он мертв, и она больше не связана с ним. Я просто даю вам выбор: либо позволить нам уйти мирно, либо лишиться жизни.

Тони сердито смотрит на нее, и на мгновение мне кажется, будто он собирается броситься в атаку. Отчасти я даже надеюсь, что он это сделает.

– Не глупи, – умоляет Пидж себе под нос, поддерживая раненую руку.

– Отлично. – Тони насмехается надо мной. – В любом случае она бесполезная сучка.

Лицо Софи каменеет, ее глаза сужаются. Она обращает внимание на появляющиеся темные синяки, оставленные мясистыми пальцами Тони.

– Возможно, но не мне выбирать для тебя судьбу. – Софи встает и обходит стол, ее тонкая рука сжимает рукоять окровавленного меча. – Должны мы или не должны оставлять их дышать, Ромерия?

Мое сердце замирает. Она знает мое настоящее имя. Откуда она, черт возьми, знает мое настоящее имя?

– Что это будет? Жизнь, – Софи прижимает кончик лезвия к шее Тони, – или смерть?

Тони морщится, когда капля крови набухает на его коже в том месте, куда упирается острие. Его голубые глаза устремляются к моим, и к обычной смеси ненависти и гнева примешивается страх.

Я отворачиваюсь, не в силах справиться с последним. Тони мерзавец и мудак. Сегодня ночью он причинил боль беспомощному человеку без уважительной причины. Он хотел наблюдать за моими страданиями, даже желал моей смерти. И определенно заслуживает того, чтобы лежать рядом с остальными бездыханными телами.

Мое внимание переключается на них. У Ирвинга дома осталась беременная девушка. Сыновья-близнецы Гэвина веселятся, прячась за забором и стреляя в ничего не подозревающих прохожих из водяных пистолетов. Марк с женой только что купили свой первый дом. Дочь Корсакова будет опустошена. Это люди, которых я бы никогда не назвала «хорошими», но их все равно будут оплакивать.

Я, может, и воровка, но никогда не стану убийцей.

– Отпусти их.

Софи выжидает несколько секунд, но потом с тяжелым вздохом опускает клинок.

– Она проявляет милосердие там, где я бы этого не сделала. Признаюсь, это качество, которым я одинаково восхищаюсь и которое ненавижу.

Тони и Пидж медленно и с облегчением выдыхают.

– Если у вас двоих есть хоть капля ума, вы останетесь здесь, пока мы не уйдем.

Тони трясется от ярости, но на этот раз у него хватает мозгов держать рот на замке.

Софи без опаски проходит мимо них.

– Пойдем?

Она будто приглашает меня выпить. Словно только что не зарезала четырех человек. Стоит ли спрашивать, согласна ли я работать на нее теперь, когда Корсаков мертв. Нет, не стоит, ведь очевидно – эта женщина всецело намерена получить то, что хочет.

С Софи у меня не больше выбора, чем три года назад с Корсаковым. Я променяла одного убийцу на другого и должна смириться с этим фактом, пока не смогу уйти от нее.

Мы оставляем Пиджа и Тони с торчащими из запястий кинжалами в кабинете, полном трупов. Мои ноги словно принадлежат кому-то другому, шаг за шагом продвигая меня вперед. Каждые несколько секунд я украдкой оглядываюсь через плечо, ожидая увидеть там Тони с пистолетом, нацеленным мне в спину. Но дверной проем остается пустым.

Софи ни разу не оглядывается.

– Я предупреждала их. Хотела бы я, чтобы они прислушались. – Она качает головой. – Но такие люди никогда этого не делают.

– Тони позовет парней, – хрипло говорю я. – Они пристрелят нас, как только мы выйдем за эту дверь.

– Мои охранники уже позаботились о них. Они больше не проблема.

Верно. Двое страшных верзил во внедорожнике. Я смотрю на меч в ее руке и на кровавый след, который он оставляет на бетоне.

– А кто позаботился о парнях в офисе?

Софи бросает на меня мимолетный взгляд.

– Какой ответ ты бы предпочла?

– Правдивый?

– Я еще ни разу не солгала тебе.

– Откуда мне это знать?

– Ты умная девочка, Ромерия. Полагаю, ты знаешь очень много. – Она тихо добавляет: – Больше, чем думаешь.

– Откуда ты знаешь мое настоящее имя? Тебе Корсаков сказал?

Мне кажется, что даже он не знает его, но чего Вигго не может узнать, достаточно мало. То есть не мог узнать.

– Малакай сказал мне. Он многое мне поведал, прежде чем послал за тобой.

Знаю ли я этого Малакая? Встречала ли его? И почему он послал за мной Софи?

Я собираюсь задать этот вопрос вслух, когда Софи говорит:

– Я не причиню тебе вреда, но не пытайся убежать.

А вот и она – не слишком завуалированная угроза. Я могу пойти добровольно или нет, но я пойду с ней.

– Зачем все эти усилия? Почему ты просто не заставила меня уйти с тобой из отеля?

– Я думала об этом, – признается Софи. – Однако тогда у нас не было достаточно времени для развлечения. И я бы предпочла, чтобы ты пошла со мной по собственной воле, но было ясно, что ты чувствовала себя в ловушке из-за этого человека. – Она вздыхает, как будто говорит о ежедневных неприятностях, которые наконец с радостью оставила позади. – Я подумала, что, если помогу тебе с твоей проблемой, ты, возможно, захочешь помочь мне с моей.

Я бы не назвала это собственной волей.

Наверное, это потому, что мой мозг затуманен от шока, но все происходящее не имеет никакого смысла. Я воровка. Умелая, конечно, но не более того. Я даже не могла защитить себя от Тони. Тем временем Софи и ее люди уничтожили крупный преступный синдикат за считаные минуты, не заработав ни единой царапины.

– Довольно очевидно, что ты можешь получить все, что пожелаешь, и без моей помощи, так чего же ты хочешь от меня?

– Дело не в желании, а в необходимости. – Софи поворачивается, чтобы встретиться со мной взглядом, и маска уверенности, которую она постоянно носит, на мгновение спадает. Мне хватает времени, чтобы заметить на ее лице нечто другое – проблеск отчаяния. – Мне нужно, чтобы ты спасла моего мужа.

3

– Я уверена, среди моих вещей для тебя найдется подходящая сменная одежда.

– Обойдусь.

Софи изгибает бровь, глядя на грязь и капли горчицы на подоле моего платья. Думаю, мне даже стараться бы не пришлось, чтобы отыскать там и следы крови Тони.

– Как пожелаешь.

Она переключает свое внимание обратно на газету, которую развернула, когда двигатели самолета заработали, подготавливаясь ко взлету, и с тех пор пролистывала страницу за страницей. Корсаков был единственным из моих знакомых, кто находил время прочитать целую газету, а не бегло просмотреть интересные заголовки.

Когда мы вышли со склада, вооруженных людей уже не было на своих постах, а два охранника Софи ждали во внедорожнике с окровавленными руками. Все мои мысли о побеге тут же испарились. Они не обменялись ни словом, просто кивнули Софи, когда она приказала отвезти нас в аэропорт.

Теперь они ютятся рядом с нами, закатав рукава своих черных рубашек, методично и аккуратно чистя и полируя целый арсенал клинков.

Кинжалы и мечи разной длины и формы – некоторые с простой функциональной рукоятью, как у ножа, который я потеряла сегодня, другие с позолотой и драгоценными камнями – блестят на свету. У Скалли бы слюнки потекли. К стене кабины прислонен арбалет, рядом с ним – связка изящных колчанов.

– Ты не используешь пистолеты. – Эту внезапно пришедшую мне на ум мысль я не хотела озвучивать.

– Какой в этом азарт? – низким и хриплым голосом говорит мужчина, сидящий слева. Он делает паузу, чтобы впервые взглянуть прямо на меня, позволяя увидеть хищный блеск в его золотых радужках.

Хотя я никогда не была свидетелем, но знаю: Корсаков убивал людей. Он мог разозлиться из-за их предательства и обвинить их в том, что они вынудили его отомстить. Но позже, спустя недели после чьего-то исчезновения, он торжествовал. Я думаю, где-то глубоко внутри, несмотря на оправдания, убивать ему нравилось.

Я не вижу ни намека на раскаяние в глазах, которые сейчас смотрят на меня, и то, как они скользят по моей шее и груди, заставляет меня, закутанную шерстяным одеялом, сжаться.

Переключив свое внимание на маленькое окошко иллюминатора рядом с собой, я вслушиваюсь в постоянный гул двигателей. Далеко внизу меркнут огни города. Я никогда раньше не летала на самолете, не говоря уже о частном, и, когда белый внедорожник остановился рядом с ним, меня это заинтриговало.

– Куда мы направляемся?