Репутация

Снова оставшись одна, Джорджиана собрала с пола раскиданную одежду и спешно развесила по местам. Вернув в шкаф сюртук мистера Гэдфорта, она побежала на первый этаж, гадая, что подразумевала Фрэнсис под «следующим приемом», и налетела на Бёртонов.

– Господи, чем ты занималась, Джорджиана? – воскликнула тетя. – Почему ты такая красная? Ты упала? Тебе нездоровится?

– Вовсе нет, со мной все хорошо, – ответила Джорджиана и коснулась щеки тыльной стороной ладони. Щека была горячей.

– Ну что же, тогда пойдем, – сказала миссис Бёртон, рассматривая племянницу с крайним подозрением. – Твой дядя съел несвежего винограда и скверно себя чувствует. Мы едем домой.

Глава 2

В доме Бёртонов было не особенно много комнат, и убранство их отнюдь не отличалось роскошью, однако эту скудость восполняла – так, по крайней мере, казалось Джорджиане – уютная и хорошо укомплектованная библиотека, окна которой выходили на запад и позволяли наслаждаться последними лучами уходящего солнца. Мистер Бёртон вел нескончаемую войну с охватившим особняк упадком – обои вздувались пузырями, на мебели виднелись изъяны, с которыми не мог справиться никакой лак, – и хотя упадок распространялся и на библиотеку, Джорджиана считала, что он ей не вредит. У нее вошло в привычку уединяться здесь после ужина, чтобы провести несколько часов за чтением, устроившись в дядином скрипучем, обитом кожей кресле, и, хотя миссис Бёртон неоднократно пыталась выманить племянницу в гостиную для какого-нибудь отвратительного совместного занятия, вроде вышивания маленьких толстых котят на диванных подушках, обычно Джорджиану никто не беспокоил.

Только приехав к Бёртонам, она попыталась расспросить дядю о его букинистическом собрании – правда, мистер Бёртон, похоже, давно пренебрегал им, отдавая предпочтение бесчисленным газетам, – и получила довольно неудовлетворительный ответ: «Ах да! Книги». До того как досрочно выйти на пенсию, дядя был адвокатом, и Джорджиана часто задавалась вопросом, не израсходовал ли он на службе весь отпущенный ему словарный запас, так что на осень жизни почти ничего не осталось.

Поэтому девушка отважилась исследовать содержимое библиотеки самостоятельно.

Дома у нее было собственное, тщательно подобранное книжное собрание – впрочем, оно бледнело в сравнении с бесчисленными полками, покрывавшими стены почти всех комнат, и с кабинетом, где располагалась личная библиотека отца. Он был директором довольно известной школы-пансиона. Их небольшой домик стоял на территории учебного заведения, и, если Джорджиана чувствовала, что на ее полках чего-то недостает, нужно было лишь дать отцу список, и он отправлялся в школьную библиотеку за свежей пищей для дочкиного ума. Родители Джорджианы сами были заядлыми читателями, и вечером их часто можно было застать за столом, над давно опустевшими тарелками, за оживленным спором о литературных стилях или чрезмерном пристрастии какого-нибудь автора к дефисам или бессоюзным сложным предложениям. Джорджиане не позволялось брать книги без официального на то разрешения – ей так и не простили инцидента с чернильными отпечатками пальцев на бесценном первом издании какого-то труда, пусть на момент происшествия ей было всего четыре года.

Дом, кабинет, книги – теперь Джорджиане было больно думать обо всем этом. Дома больше нет, а родители сейчас наверняка дискутируют о пунктуации без нее, наслаждаясь свежим морским бризом «только для бездетных».

Когда разговоры о переезде приняли серьезный оборот, Джорджиана твердо решила не жалеть себя и не предаваться горестным мыслям о том, что ее бросили, предали и покинули. Родители всегда отличались невероятной прагматичностью, головными болями мать страдала уже очень давно, никаких улучшений в ее состоянии не наблюдалось, так что смена обстановки была с их стороны логичным и последовательным решением. Любой здравомыслящий человек понял бы их нежелание брать взрослую дочь в новую жизнь. Отцу предложили должность в другой школе, и предоставляемая учебным заведением квартира никак не могла вместить и Джорджиану, и его книги одновременно.

Джорджиана заплакала лишь раз, когда подписывали бумаги, согласно которым дом и вся ее прежняя жизнь переходили к новому директору, его добродушной жене и трем веселым упитанным ребятишкам, и решила, что больше плакать не будет. В самых темных закоулках своего сознания она воображала, как падает в ноги новому директору и его семейству, умоляет взять ее четвертым ребенком; она пообещает не покидать пределов отцовского кабинета, пусть ей приносят туда еду и просовывают под дверь, она будет обитать в доме, подобно незаметному начитанному призраку. Однако в реальности Джорджиана понимала: она уже не ребенок, и ей необычайно повезло, что дядя и тетя согласились приютить ее, когда отсутствие брачных перспектив показало, насколько неудачным капиталовложением она является. Джорджиана взяла себя в руки и, когда родители на прощание протянули ей руки, не проронила ни слезинки. Лишь внутри шевельнулось еле заметное тревожное чувство, будто что-то в ее душе умерло мучительной смертью – навеки!

Отец обещал написать, как только они устроятся на новом месте, но уехали родители далеко, и по приезде требовалось уладить множество дел, так что вестей не было до сих пор. Миссис Бёртон несколько раз пыталась завести об этом разговор, однако, встретив холодный прием, с несвойственным ей тактом меняла тему. Джорджиана догадывалась, что тетю приводит в полную растерянность практикуемый ее сестрой подход к родительству, основанный на принципе невмешательства. Дома отец и мать относились к Джорджиане как к равной, как к взрослой в миниатюре, даже когда она была совсем юна, а миссис Бёртон, никогда не имевшая своих детей и непривычная к роли наставницы, вечно порывалась кормить племянницу пирогами, хлопотать над ее прической и громко выговаривать за то, что та «допоздна не ложится» и «слишком быстро ходит».

Увы, отсутствие корреспонденции от родителей часто занимало авансцену мысленных подмостков Джорджианы, ведь больше ей размышлять было почти не о чем. Немногочисленные друзья, что остались дома, тоже не писали – скорее всего, они были погружены в свои собственные летние приключения, а может быть, не видя Джорджиану на каждом званом ужине и за каждой партией в карты, уже начали ее забывать. Вечерами родители часто приглашали в гости ученых коллег – побеседовать на увлекательные научные темы, – и их дети были постоянными товарищами Джорджианы по играм. Все они были тихие, начитанные и скроенные на один унылый фасон. Некоторых природа наградила щепоткой красноречия и остроумия, но эти дары растрачивались по большей части на пространные ядовитые споры, посвященные различным периодам древнеримской истории, или попытки отвлечь соперника во время долгой и напряженной шахматной партии, вынудив сделать непростительную ошибку. Как-то раз один мальчик особенно отличился, совершенно недопустимым образом использовав в разговоре неопределенную форму глагола, и молодые люди не могли говорить ни о чем другом целую неделю.

Но как бы то ни было, они были друзьями Джорджианы, и их молчание причиняло ей боль. Когда девушка не изобретала для неверных товарищей изощренные, библейских масштабов, кары, развлечься было особо нечем, разве только наесться хлеба, побродить по окрестным дорогам и лесам, если погода позволяла, а по возвращении укрыться в библиотеке с потрепанным «Робинзоном Крузо» или томиком миссис Рэдклифф.

Книги утешали и развлекали, однако вскоре Джорджиана обнаружила, что достигла доселе неизвестных ей пределов в способности радоваться печатному слову; случалось, проведя над книгой несколько часов, она откладывала ее в сторону в поисках иного источника удовольствия, но затем, убедившись, что более веселой компании не предвидится, раскрывала вновь. Отпускать племянницу одну на серьезные прогулки в поисках приключений Бёртонам не позволяла совесть – их дом располагался так далеко в предместье, что до города было двадцать минут езды, а сами супруги редко ощущали потребность туда отправиться.

Их вполне устраивало сидеть дома или в саду и наблюдать, как Джорджиана сходит с ума.

Несколько дней спустя после приема у Гэдфортов Джорджиана вместе с тетей принимала в передней части дома, в загроможденной мебелью светло-желтой гостиной, гостью.

Их ближайшая соседка, миссис Клинаган, жившая в паре сотен футов по дороге, в доме, почти как две капли воды похожем на дом Бёртонов, была раздражительной дамой преклонных лет, склонной к продолжительным приступам гнева без каких-либо веских причин. Джорджиана совсем не так представляла себе идеальную собеседницу, однако непринужденные манеры миссис Клинаган в сочетании со способностью изливать нескончаемый безумный поток местных сплетен делали ее общество чуть более чем выносимым, иногда даже немного забавным. Несчастные жертвы злословия миссис Клинаган были по большей части друзьями и знакомыми Бёртонов и Джорджиану не интересовали, поэтому она занимала себя тем, что теребила потертую обивку своего кресла и подсчитывала волоски в усах у гостьи, однако, когда подали чай, она расслышала в разговоре имя Кэмпбеллов и немедленно прислушалась.

– Говорят, младшая дочка доставляет им массу хлопот. Капризная, неуравновешенная особа. Подвержена истерикам. Здесь помогло бы хорошенько надрать уши, но это теперь, оказывается, уже не в моде. Прошлым летом мистер Грэндж – вы его знаете, тот, у которого зоб и всего две пары сапог, – так вот, он утверждал, что видел ее у себя на старой мельнице в компании этих ее отвратительных приятелей, и они были… – тут миссис Клинаган подалась вперед, словно боясь, что ее плохо расслышат в практически пустой комнате, – полуголые.

Миссис Бёртон это сообщение, похоже, повергло в ужас, а Джорджиана тут же представила себе Фрэнсис без одежды и покраснела до кончиков ушей.

– Да уж, тут есть от чего краснеть, милая моя, – заметила миссис Клинаган с крайне удовлетворенным видом. – Род Кэмпбеллов – весьма старый и чрезвычайно почтенный. Лорд Кэмпбелл – человек военный, имеет множество заслуг. Как я понимаю, он часто бывал в Вест-Индии и из одной такой поездки вернулся с леди Кэмпбелл. Ну что же, честно признаюсь, шум тогда поднялся изрядный. Окружение лорда Кэмпбелла к его жене уже привыкло, но семья точно отреклась бы от него, не успей он к тому времени вступить в права наследования. Там слишком много денег на одну семью, и вот мое мнение – я бы постеснялась держать в своих руках такое состояние. Их имение, Лонгвью, просто потрясающее. По моему мнению, равных ему не найдется во всем графстве, а люди утверждают, что похвалу от меня заслужить не так-то легко. Я никогда не была высокого мнения о леди Кэмпбелл и так и не смирилась с ее появлением здесь, подобно остальным, но, говорят, они устраивают совершенно невероятные праздники и званые вечера. На мой взгляд, праздники – это довольно вульгарно, и меня на них, к счастью, никогда не приглашали, однако, как бы то ни было, в последнее время Кэмпбеллы стали закатывать их все реже. Их старшая дочь, Эленор, вышла замуж лет пять назад – говорят, девушка приятная во всех отношениях. Фрэнсис Кэмпбелл, должно быть, одного возраста с вами, мисс Эллерс, может, на год-два старше. Какая досада, что она, по всей вероятности, доведет семью до беды.

– Человек, обладающий более живым характером, нежели ваш, вовсе не обязательно доведет кого-то до беды, – сказала Джорджиана резче, чем намеревалась.

Миссис Бёртон бросила на племянницу осуждающий взгляд.

– Ах, вот как? – Миссис Клинаган прищурилась, глядя на Джорджиану, и снова подалась вперед, явно наслаждаясь ситуацией. – Вы с ней подружки, мисс Эллерс?

– Джорджиана и мисс Кэмпбелл познакомились на званом вечере на прошлой неделе, – заволновавшись, вмешалась миссис Бёртон. – Назвать их подружками сложно, к тому же я уверена, что, если бы Джорджиана стала свидетельницей неподобающего поведения со стороны мисс Кэмпбелл, она благоразумно прекратила бы общение с ней, не нарушая конечно же приличий, однако незамедлительно.

Джорджиана со стыдом вспомнила коньяк, платья с рюшами и нарисованные сурьмой лихие усики.

– Вам лучше держаться от нее подальше, мисс Эллерс. В городе предостаточно леди с хорошими связями, чье общество, уверена, доставит вам радость. К примеру, я знаю компанию дам, которые собираются каждую субботу выпить чая и поиграть в карты. И все это они проделывают, – миссис Клинаган многозначительно подняла свои кустистые брови, – одетыми.

Джорджиана подумала, что подругам миссис Клинаган толика наготы во время партии в карты пошла бы только на пользу, однако лишь сдержанно улыбнулась в ответ.

По правде говоря, она готова была отдать весь чай Англии за возможность снова увидеть Фрэнсис. В минуты уединения она снова и снова воссоздавала в воображении их встречу; она даже начала придумывать разговоры, которые могли бы у них состояться в дальнейшем, новые встречи, на которых Джорджиана изумляла бы Фрэнсис своим умом и обаянием, и они клялись в вечной дружбе, изобретала приключения, которые они переживут вместе. Фрэнсис наверняка откроет ей дверь в мир всевозможных роскошных празднеств и чарующих увеселений, но что куда важнее – станет ее соучастницей в преступных похождениях. Ее наперсницей. Ее командиром.

В своих фантазиях Джорджиана заходила так далеко, что даже рисовала в воображении красавца брата, будущего лорда Кэмпбелла, человека веселого и приятного, за которого она выйдет замуж, навеки связав себя с Фрэнсис узами сестринства. Они будут вместе кататься верхом по продуваемым ветрами пустошам; помогая Джорджиане выйти из кареты, муж будет задерживать ее руку в своей чуть дольше, чем необходимо; они не будут хвастаться своим богатством и после свадьбы большую часть времени станут проводить в долгих поездках по далеким краям и ограничатся лишь двумя, может быть, тремя загородными особняками.

Неожиданная новость о том, что у Фрэнсис есть только старшая, уже замужняя сестра, заставила эту мечту померкнуть, но не исчезнуть. Вдруг у мисс Кэмпбелл есть удалой кузен? Друг детства, недавно вернувшийся с какой-нибудь отвратительной войны? Если подумать, сгодится даже молодой дядя, главное, чтобы руки у него были крепкие и голова не совсем лысая.

Разговор меж тем перешел на ремонт близлежащего моста, и Джорджиана, не будучи ни инженером, ни безнадежной занудой, решила, что можно снова не слушать. Главным вопросом для нее теперь было – каков шанс снова встретиться с Фрэнсис с учетом страстной приверженности Бёртонов к сидению в четырех стенах и укладыванию в постель в половине десятого? Миссис Бёртон заверяла, что летом недостатка в развлечениях не будет, но Джорджиана уже получила достаточное представление о бёртоновском календаре светских мероприятий, и повода для надежд он не давал. Джорджиане не приходило на ум никакого способа возобновить знакомство с Фрэнсис, кроме как отправить ей письмо, но она почти не представляла, что следует писать.

Дорогая мисс Кэмпбелл, мне доставило огромную радость наше недавнее пьяное переодевание, надеюсь, в будущем мы сможем предаваться ему регулярно.

Искренне ваша, Джорджиана Эллерс

Нет, пожалуй, этого она писать не будет.

Когда чай был выпит (Джорджиана начала подозревать, что чашка миссис Клинаган неким магическим образом наполняется сама – так долго та не могла ее осушить) и гостья отправилась домой, миссис Бёртон смерила племянницу обвиняющим взглядом:

– Не думай, что я не заметила тебя с мисс Кэмпбелл, Джорджиана. Чем вы, во имя всего святого, занимались, спрятавшись наверху?

– О, мы вели глубокомысленные беседы, тетушка. Беседы… культурного свойства.

– Беседы культурного свойства? И о какой же это культуре, позволь спросить, вы беседовали?

– О культуре потребления спиртного, – ответила Джорджиана, глядя на тетю с самым серьезным видом. – Она, понимаете ли, стала бичом нашего общества. Люди падают мертвецки пьяные прямо на улицах – срываются сделки, рушатся судьбы. Я слышала, что Темза почти на семьдесят процентов состоит из джина.

– Ах, Джорджиана, ну конечно же такого не может быть, – фыркнула миссис Бёртон, но потом задумалась. – Или может?

– Вероятность этого не исключается, – загадочно сказала Джорджиана.

Миссис Бёртон вздохнула:

– Я знаю, тебе здесь иногда тоскливо, но уверяю, будут еще праздники и званые ужины. Запасись терпением. У тебя еще появится достойная компания – леди и джентльмены, о которых не ходит так много слухов, как о мисс Кэмпбелл. Остерегайся ее, Джорджиана. Она занимает чрезвычайно высокое положение, что правда, то правда, но это лишь означает, что ей больнее будет падать.

– О, не волнуйтесь, – сухо ответила Джорджиана. – Я буду самым внимательным образом отслеживать все проявления безнравственного поведения и случаи внезапного обнажения, когда Гэдфорты устроят следующий прием в честь приобретения новых обеденных скатертей.

– Не стоит грубить, Джорджиана. Я сказала все, что хотела. А теперь, – миссис Бёртон натянуто улыбнулась в попытке восстановить дружеские отношения с племянницей, – я принесу свою вышивку, а ты можешь наконец начать свою. У меня есть прелестный рисунок с ужасно милыми херувимчиками, и я думаю, тебе он понравится.

Остаток вечера они провели в молчании. Миссис Бёртон оно, возможно, казалось мирным и уютным. Она не подозревала, что Джорджиана захотела вогнать себе иголку в глаз и дальше в мозг, едва увидев ужасающих ухмыляющихся ангелочков, которых ей предстояло увековечить в вышивке. Она немного завидовала мистеру Бёртону, которому удавалось спасаться от причуд своей жены постоянными прогулками «для здоровья»; встреча со свежим воздухом была назначена у него каждое утро и каждый вечер, но променады учащались, когда его супруга пребывала в особо разговорчивом или раздраженном настроении, а идеи новых увлекательных маршрутов приходили ему в голову спонтанно, прежде чем миссис Бёртон успевала закончить фразу. Он вернулся из своего последнего похода – Джорджиана подозревала, что острую необходимость оного мистер Бёртон осознал, услышав о предстоящем визите миссис Клинаган, – как раз к ужину.

– Какая жалость, что вы ее не застали, мистер Бёртон.

– Миддлтоны посадили подсолнухи, – ответил дядя, в известной мере игнорируя супругу.

Та этого не заметила:

– Подсолнухи! Ну что же, надеюсь, они будут за ними приглядывать. Пошлые это растения – когда они слишком вырастают, то напоминают мне любопытных зевак, из тех, что строят глазки через забор.

Джорджиана попыталась выкинуть эту реплику из головы и сосредоточиться на процессе потребления пищи, но безуспешно. Она отложила нож и вилку.

– Как вы думаете, мистер Бёртон, подсолнух – самый развратный цветок на свете?

Мистер Бёртон поперхнулся элем и надолго закашлялся. Джорджиана выжидающе смотрела на дядю.

– М-м… Полагаю, да, – наконец ответил он.

– Я многие цветы нахожу чрезмерно вызывающими, – заявила миссис Бёртон, дернув плечом. – Что-то в них есть крайне вульгарное.

– Полностью с вами согласна, – непринужденно ответила Джорджиана, снова взяла столовые приборы и углубилась в цыпленка. – Нужно их запретить.

– Запретить? – в тихом ужасе переспросил мистер Бёртон. – Запретить цветы? Запретить главное украшение земного мира?

Джорджиана притворилась, что старательно обдумывает вопрос.

– Ну если не запретить, то хотя бы периодически постригать. Придавать им более приемлемые формы.

– Да, это было бы неплохо, – согласилась миссис Бёртон.

Супруг взирал на нее в ошеломлении.

– Знаете, однажды я видела цветок… по форме совершенно как мужской… – заметила девушка.

– Джорджиана! – вскричала миссис Бёртон.

– Цилиндр, тетушка. Честное слово! Иногда я прямо поражаюсь, что у вас на уме.

Остаток ужина прошел в ледяном молчании.

К счастью для Бёртонов, вскоре произошло событие, которое отвлекло Джорджиану от привычки мучить их за едой. Несколько дней спустя миссис Бёртон торжественно вошла в столовую, где ее племянница одиноко сидела с книгой в руках, вдыхая запах мебельного лака и наблюдая за танцем пылинок в солнечных лучах. В высоко поднятой руке тетя сжимала письмо.

– Это от мамы? Или от папы? – спросила мгновенно повеселевшая Джорджиана, вскакивая с места.

– Ах нет, милая, прости, нет, но я не сомневаюсь, что они напишут сразу же, как им позволят обстоятельства.

Джорджиана снова опустилась на стул, чувствуя в груди свинцовую тяжесть. Она понимала, что нищей сироткой ее назвать трудно – она не клянчила мелочь на улице, не боролась с некормленым медведем на лондонском мосту, чтобы заработать на скудный ужин, – но хорошо бы родители хоть иногда давали знать, что помнят о существовании дочери. И вообще, ее бросили в самом унылом графстве во всей Англии… рукопашная схватка с медведем, возможно, привнесла бы в ее жизнь приятное разнообразие.

Миссис Бёртон подошла к столу и положила перед племянницей предмет, пробудивший в ней столько надежд. Джорджиана взяла письмо в руки – бумага оказалась неожиданно высокого качества.

– Это приглашение, – сказала она, стараясь читать как можно быстрее. – На прием… а кто такие Вудли?

– Чудесная семья! У них дочка твоего возраста. Я не имею удовольствия знать их лично, но я упоминала в разговорах, что у нас гостит славная юная леди, которая нуждается в компании, и им, вероятно, передали… – Тут миссис Бёртон внезапно вспомнила о чем-то и в отчаянии всплеснула руками. – Ох, но нам же нужны новые платья, и надо что-то придумать с обувью мистера Бёртона – мы еще никогда не были на таких приемах! У них такой громадный дом и просто необъятный розовый сад.

Джорджиану охватила нервная дрожь, но куда сильнее были радость, надежда и волнение: громадный дом с необъятным розовым садом был самым подходящим местом, чтобы повстречать капризную и способную довести до беды мисс Фрэнсис Кэмпбелл.

Глава 3

Миссис Бёртон, печально известная своей способностью поднимать переполох по малейшему поводу, перед лицом настоящих трудностей являла собой зрелище поистине незабываемое. Для платьев заказали новую ткань – простой муслин цвета слоновой кости, хотя миссис Бёртон упорно предлагала чуточку украсить его кружевами, – для волос изготовили новые ленты, а накануне званого вечера Джорджиана даже стала свидетельницей того, как мистер Бёртон стоял не шевелясь с газетой в руке, позволяя супруге подравнивать его усы портновскими ножницами.

На протяжение всей тряской поездки в карете тетушка болтала, не закрывая рта, и в какой-то момент Джорджиана почувствовала непреодолимое желание распахнуть дверцу и изящно вывалиться в кусты живой изгороди, просто чтобы спастись от надоедливой родственницы. К счастью, когда они добрались до места назначения, миссис Бёртон сама себя заговорила до полного изнеможения, и они в благоговейном молчании проследовали по подъездной аллее самого большого особняка из всех, какие Джорджиане доводилось видеть. Мистер Бёртон пребывал в полудреме и, казалось, впечатлен не был.

По телу Джорджианы пробежала дрожь волнения, когда она вошла в передний вестибюль, стараясь вертеть головой как можно осторожнее, чтобы ее изумление не было столь заметно. Один только этот зал был столь огромен, что оставалось загадкой, как хозяевам удалось наполнить его гостями, однако они справились с задачей – по меньшей мере полсотни человек учтиво смеялись, обмахивались веерами, звенели бокалами и весело окликали замеченных в толпе друзей. Огромный гобелен, изображающий библейского вида сражение, красовался над изогнутой лестницей, украшенной сверху чем-то, напоминающим фамильный герб, а над головами собравшихся нависала явно изнемогающая от хрусталя люстра.

Джорджиана задумалась, не приходятся ли хозяева дома бедными родственниками Господу Богу.

Мистер и миссис Бёртон замешкались на входе – возможно, увлекшись подсчетом розовых кустов, – и Джорджиана, уловив момент, оторвалась от них, смешалась с блестящей толпой и тут же взяла себе бокал. Да, никакого сравнения с праздником в честь картины у Гэдфортов: платья здесь шуршали шелком и сверкали отделкой, шампанское лилось рекой, а джентльмены были с прическами и в накрахмаленных рубашках.

На то, чтобы одеться и подготовиться к этому вечеру, у Джорджианы ушло три часа. Горничная Эммелина приложила все возможные усилия, чтобы каждый локон был на своем месте, каждая лента должным образом завязана и заправлена, и, закончив, застенчиво улыбнулась отражению Джорджианы в зеркале. Сама Джорджиана ничего особо воодушевляющего в этом отражении не находила – она знала, что ее темно-русые волосы чересчур тусклые, а бледное лицо усыпано отвратительными мелкими веснушками, – но признала, что постаралась и, пожалуй, добилась самого благопристойного результата за всю свою жизнь.

Однако дом Вудли был таким пугающе роскошным, что даже после всех длительных приготовлений Джорджиане казалось – с тем же успехом она могла облачиться в наряд из кухонных полотенец. Прокладывая путь в толчее, она то и дело одергивала платье и поправляла волосы, достигая тем самым результата противоположного желаемому и приводя себя в еще больший беспорядок. И хотя никто не задерживал на ней взгляд – да и вообще не смотрел на нее, – Джорджиане казалось, что все присутствующие уже оценили ее и сочли неимущей; того и гляди кто-нибудь ткнет в нее пальцем, воскликнет: «Господи Боже, смотрите, бедная маленькая девочка со спичками!» – и сочувственно бросит ей под ноги горсть монеток.