Царская армия

Иван Михайлов

Царская армия

All rights reserved. No parts of this publication can be reproduced, sold or transmitted by any means without permission of the publisher.

© Михайлов И., текст, 2022

© «Страта», оформление, 2022

Царская армия

На военных сборах время идет медленно. Среди общей массы студентов Герценовского института (военные почему‐то на сборах называют студентов курсантами) ярко выделяются «физкультурники» и «историки».

К физкультурникам относятся будущие учителя физической культуры (спортсмены) и будущие преподаватели предмета «Основы безопасности жизнедеятельности» (ОБЖ).

Спортсмены – настоящие: мастера спорта, кандидаты в мастера – с развитой мускулатурой, дисциплинированные. Так как на дворе девяностые, некоторые из них входят в группировки, занимающиеся рэкетом, но стараются это не афишировать. Отметился, пожалуй, только один спортсмен-рэкетир, которого за брутальную внешность студенты-физики незатейливо за глаза прозвали «Брутал». У Брутала цепкий, жесткий взгляд, мускулатура борца, всегда быстрая и даже какая‐то агрессивная походка. В отличие от других студентов на сборы Брутал приехал не на электричке, а на новой бежевой восьмерке (ВАЗ-2108) – многие офицеры в части о такой могли только мечтать. Помимо восьмерки у Брутала была массивного вида рация, которую он всегда носил собой, и которая хоть и очень редко, но оживала.

Поначалу студенты-физики заочно посмеивались над Бруталом, рассуждая о том, чем же он таким сможет помочь братве, находясь на военных сборах. Перемахнет что ли через забор части в самоволку и отправится на стрелку на своей бежевой восьмерке? Так бы, может, и остался Брутал комичным персонажем, если бы не конфликт во время игры в футбол. Брутал, которому показалось, что один из старших офицеров играет некорректно, строго и безапелляционно сказал ему: «Не на деньги тут играем. Будь поаккуратнее – второй раз предупреждать не буду». Студенты-физики, которые не то что офицеру, но и прапорщику бы не нагрубили, боясь остаться без военного билета, после этого над рацией больше не смеялись.

Среди ОБЖ преобладали те, кто не смог достичь успехов в спорте, и кого не брали в криминальные группировки по причине отсутствия элементарной дисциплины. В целом ОБЖ так и можно было охарактеризовать: спортсмены, временно либо постоянно сбившиеся с пути.

Любой ОБЖ физически намного более развит среднего математика, физика или географа.

Некоторые из ОБЖ (очевидно, гимнасты) по вечерам могли от скуки разбежаться и сделать сальто под одобрительные возгласы и аплодисменты товарищей. И если настоящие спортсмены после отбоя безмятежно спали, чтобы соблюдать режим и с чувством отдаться на следующей день утренней зарядке, то ОБЖ каждый вечер испытывали себя на прочность. Они будто бы решили окончательно для себя выяснить, что станет с организмом не вполне состоявшегося спортсмена, если две недели подряд пичкать его на ночь большим количеством нездоровой пищи, запиваемой в разнобой и без ограничений некачественным алкоголем разной крепости.

Не удовлетворившись едой из солдатской столовой, каждый вечер ОБЖ варят кипятильником в огромной эмалированной кружке отвратительного вида блюдо из бульонных кубиков, сосисок и слипшихся размороженных пельменей, которые закупаются в соседнем с частью продуктовом ларьке. Этим сомнительным варевом они заедают водку, разведенный спирт, крепленое красное вино, коньяк – все то, что удалось правдами и неправдами пронести в часть.

Условный штаб ОБЖ (то есть место, где включен в розетку всунутый в большую эмалированную кружку мощный кипятильник) располагается вокруг солдатской двухъярусной кровати, на первом ярусе которой лежит Ваня, мастер спорта по боксу международного класса. Ваня в ОБЖ попал случайно – видимо некогда было правильно заполнить документы на нужную специальность из‐за непрекращающихся спортивных сборов. Но на судьбу он не ропщет. Раз уж суждено числиться в ОБЖ, Ваня благосклонно покровительствует своим непредсказуемым и буйным товарищам. Они же платят ему взаимностью и признают безусловным лидером.

Рослый и длинноногий, Ваня неизменно лежит на кровати, закинув руки за голову, и снисходительно выслушивает шутки и рассказы товарищей по ОБЖ, с чувством отдыхая от недавно прошедших соревнований. Матом он не ругается, алкоголь не употребляет, разваренную бурду из кружки не ест, но принюхивается к ней без особого отвращения.

Полная противоположность спортсменам и ОБЖ – историки. Тела их, увы, демонстрируют уверенную победу духовного над материальным. За редким исключением тела у историков чахлые, хрупкие и вялые. Кажется даже, что тела эти нарочито охраняются от солнечного света и любой, даже символической физической нагрузки. Нет среди историков и жирных – даже чревоугодие им чуждо. Перловку за завтраком историки воспринимают не с благодарностью, как спортсмены, а как повод продолжить начатую вчера сложную научную дискуссию (а вот ОБЖ перловку не переносят из‐за похмелья). В отличие от ОБЖ, всегда готовых в самом неподходящем месте громко высморкаться без платка, у историков отменные манеры, и они неизменно вежливы и тактичны по отношению ко всем.

Командир отделения историков – Поручик. Он очень мал ростом и у него густые рыжие усы. Форма у Поручика не такая как у всех: другого оттенка и с оригинальным покроем галифе. И это не случайно, ведь сфера научных интересов Поручика – форма российской армии с древнейших времен. Теперешняя форма Поручика по покрою и цвету ткани – точная копия формы российской армии определенного периода. Но что это за период, и кто такую форму утвердил, можно узнать, лишь основательно покопавшись в архивах или спросив у Поручика.

Все‐таки военные сборы – не балаган, хотя и не настоящая военная служба. Поэтому стоит пояснить, почему хождение в особенной форме сходит Поручику с рук. Дело в том, что (а это были девяностые), в части вообще трудно найти двух офицеров в одинаковой форме. У кого‐то старая полевая советская форма, у кого‐то парадная российская, у тех – переходная полуполевая форма, у других – полупарадная и полусоветская. Поэтому даже когда все офицеры выстроились на принятие присяги, картина была похожа на калейдоскоп. Начальник сборов, видимо, раздражаясь от разнообразия формы, стоя на трибуне, вымещал свое негодование на продукте условного противника – жевательной резинке. Он яростно жевал ее, неодобрительно поглядывая на разномастный контингент.

Ну а уж после того как Поручик сделал для офицеров, солдат и студентов поистине великолепный доклад о форме и знаках различия российской царской армии с демонстрацией заботливо привезенных с собой плакатов, вопросов по поводу его формы в принципе не возникало. Само собой, специалист по форме может для себя выбрать то, что считает нужным. Доклад Поручика был настолько хорош, что даже ОБЖ на время прекратили свое негромкое быдловатое хихиканье, которым они исподтишка сопровождали на сборах всякое публичное мероприятие, и застыли в ступоре.

Солдат в части было мало, и все они были, в основном, заняты в карауле или иным образом что‐то охраняли. Поэтому никаких маршей, зарядок и стрельб у солдат не было. Зато все это было у студентов-курсантов, которым офицеры части искренне хотели показать лучшее, что есть в армии. Как‐то офицеры обратили внимание на то, что для проведения зарядок у них есть такой мощный ресурс, как будущие учителя физкультуры, к которым формально относились и ОБЖ. И вот было решено, что зарядку в один из дней для всего курса должны провести ОБЖ.

По результатам распределения оказалось, что пробную зарядку у историков должен будет провести студент ОБЖ Вочка. Вочка был, пожалуй, самым отталкивающим персонажем ОБЖ. То ли он действительно был отсталым, туповатым и быдловатым, то ли сознательно решил примерить на себя такую роль на время сборов. Лысый, накачанный, ростом под метр девяносто, он сходу мог запугать любого морально неустойчивого физика, биолога или филолога. Если Вочка пытался шутить, шутки выходили у него всегда плоские и похабные. Соображал он довольно медленно и обычно, казалось, не очень понимал, что вообще ему говорят и что происходит вокруг. У своих Вочка особым авторитетом не пользовался: сальто делать не умел, зато при любом удобном случае снимал футболку на спортплощадке и тряс своими накачанными белыми телесами. Каким конкретно видом спорта занимался Вочка, было неизвестно. Скорее всего, всем понемногу.

Накануне вечером ОБЖ, упиваясь своей пельменно-сосисочной бурдой, бурно обсуждали, как Вочка будет «закалять» историков. Негромкие салонно-казарменные научные разговоры историков порядком надоели ОБЖ, отчего ОБЖ уже давно хотели посмотреть историков «в деле». «В деле» в их понимании – это на пробежке, на брусьях, на турнике и т. п. Слушая быдловатое хихиканье и подначивание товарищей, Вочка напряженно перебирал в уме все известные ему упражнения, подходящие для утренней зарядки.

Утро следующего дня выдалось солнечным. Форма одежды на зарядке была «голый торс», что Вочке особенно нравилось. Вочка самозабвенно гонял историков по кругу, заставляя их подпрыгивать, выпрыгивать, ходить гусиным шагом и, в качестве отдыха, отжиматься. При этом, забывшись, Вочка вовсю называл историков «хилыми», «дряблыми» и «просто дрыщами». Когда дошли до брусьев и турников, в ход пошел мат.

Историки смущенно улыбались и старались изо всех сил. Они будто бы и сами чувствовали свою вину в том, что довели свои тела до такого жалкого состояния постоянным сидением в библиотеке. Вочка же, со своей стороны, злился на то, что историки не пытаются ему противостоять. Негласный студенческий этикет давно уже был нарушен – Вочка основательно вошел в образ жестокого армейского сержанта и, не стесняясь, во весь голос орал на историков.

Поручик вместе со всеми добросовестно выполнял все предписания Вочки: подпрыгивал, выпрыгивал, выбрасывал руки и ноги, отжимался, не выражая при этом никаких признаков недовольства. Но на Поручика Вочка никакого внимания не обращал – он был занят самым тщедушным историком, который от усталости почему‐то никак не мог толком выпрыгнуть лягушкой. Окончательно выйдя из себя, Вочка обложил этого особенно хилого историка трехэтажным матом:

– Ну что… досиделся за книжками, ботаник?.. – нецензурно орал Вочка. – Ты можешь… хоть одно… упражнение сделать правильно?..

Хилый историк лишь смущенно улыбался, но сил выпрыгнуть лягушкой у него не было.

Внезапно Поручик, сделав необходимое количество отжиманий, быстро подошел к Вочке, будто бы намереваясь всадить ему со всей силы свой маленький кулак прямо в солнечное сплетение (Вочка даже отпрянул), и, глядя снизу вверх, негромко, но отчетливо спросил:

– А почему ты кричишь на моих людей?

Прекратили делать упражнения и другие историки, и даже снизили темп, стараясь подслушать, разминавшиеся неподалеку студенты-физики.

– Что я? – оторопел Вочка.

– Я спрашиваю, почему ты кричишь на моих людей?

– На каких людей?

– На нас, на отделение историков.

– А как они упражнения делают, ты видел? – на долю секунды голос Вочки дрогнул от обиды, как будто бы он и вправду хотел «закалить» историков.

Поручик молчал.

– Ладно, – сказал Вочка. – Зарядка окончена. А с тобой, – Вочка, придя в себя, грозно взглянул на Поручика, – я потом пообщаюсь.

– Да, хорошо, – пожал плечами Поручик. И со стороны даже почему‐то показалось, что Поручик сказал: «я к вашим услугам».

К вечеру по казарме разнеслась весть о том, что «историки нагнули Вочку». Когда ОБЖ начали опять, на ночь глядя, разваривать кипятильником слипшиеся пельмени, шуткам не было конца.

– Это командир историков Вочку интеллектом задавил, – авторитетно подначивал товарищей несостоявшийся гимнаст Цилев, который особенно любил сделать сальто после отбоя. – У Вочки‐то с интеллектом проблема.

ОБЖ одобрительно заржали. Настроение у всех было приподнятое, и даже боксер Ваня снисходительно улыбался, закинув, как всегда, руки за голову.

– Ну да, Вочка боится за драку со сборов вылететь, – вторил Цилеву товарищ. – Останется без военного билета и будет дедам в армии зарядку проводить. Или они ему проведут, – ОБЖ опять грохнули со смеху.

Посмеивался вместе со всеми и чуть покрасневший Вочка.

После очередной шутки Вочка поднялся и, глядя в сторону кроватей, на которых, делая вид, что засыпают, лежали физики, историки и географы, сказал: «Увидите, что сейчас будет».

Ржавые пружины кровати негромко скрипнули.

– А что сейчас будет? – мастер спорта международного класса по боксу Ваня, убрав руки из-под головы, чуть приподнялся на кровати, облокотившись на локоть.

– Так это, – исподлобья начал Вочка, – с пареньком бы разобраться надо, подставляет он нас.

– Это кого – «нас»? – Ваня, казалось, добродушно улыбался, склонив голову на бок.

– Ну нас, ОБЖ.

Цылев хмыкнул.

– Цылев, тебе чего, смешно? Помочь что ли Вочке хочешь разобраться? – Ваня посмотрел и на Цилева.

Возникла пауза, которая неприлично затянулась.

– Дурак ты, Вочка! – Ваня обратно откинулся на кровать, уверенно закинув руки за голову. – Бурду вон свою жрите, а к людям не привязывайтесь. Ты что, Вочка, думаешь, просто так дашь ему леща, и тебе это с рук сойдет? А если он, к примеру, тебя потом на дуэль вызовет? К этому готов, Вочка?

– У нас послезавтра стрельбы из Макарова. Пристрелят Вочку как собаку, – заржал, разрядив обстановку, Цилев.

Вот-вот! – Ваня одобрительно посмотрел на Цилева. – После драки кулаками не машут.

– Да нет, Вочку не из Макарова пристрелят, – заметил товарищ Цилева. Из древнего дуэльного пистолета за казармой, – ОБЖ как и раньше грохнули со смеху, и даже Вочка засмеялся вместе со всеми, на этот раз искренне. Обстановка разрядилась, и можно было продолжать пить.

– Всех уработаю, – удовлетворенно сказал Ваня, убедившись, что опять воцарился мир.

А Поручик мирно спал. Ни ему, ни его людям ничего не угрожало. Рядом на табуретке лежала форма: особенная, не такая как у всех.

Duty free

Посвящается любителям

Duty Free

Что такое Duty Free?На меня ты посмотри.Загранпаспорт, баксы, евро —Потреплю тебе я нервы.Что ты, болен? Денег нет?Нету денег на обед?Фотки с отдыха смотри:Море, я и Duty Free.Я – почти аристократ.Что мне пить денатурат?Мне чтоб на бутылке вискиВиден был британский флаг!Ты, давай, глаза протри,Это важно – Duty Free.За бухло там платят Евро,Не какие‐то рубли.

Кураторский час

Через месяц учебы на радиофизическом факультете Политеха меня, как и некоторых моих товарищей, с которыми я познакомился «на картошке», заинтересовала появившаяся в расписании строка «Кураторский час». Это был не просто интерес, но и надежда.

Первые дни учебы в вузе принесли мне горькое разочарование. Казалось бы, началась взрослая жизнь, и теперь‐то я смогу не просто решать какие‐то задачки про растянутые бруски и падающие тела, а понять, наконец, что такое физика, как устроена вселенная и почему притягиваются планеты. Радиофизика представлялась мне чем‐то таинственным и романтичным.

Отчасти (помимо близости злосчастного Политеха от дома) в моем поступлении на радиофизику был виноват седовласый и длинноволосый старичок профессор, похожий на Альберта Эйнштейна, с которым я и мой друг Вова познакомились, болтаясь без дела у школы на улице Орбели. Этот старичок, задав нам сакраментальный вопрос «куда собираетесь поступать», особо нас не слушал и, замахав руками, уверенно стал утверждать, что единственный правильный путь – это радиофизика в Политехе.

«Ну а почему нет‐то? – подумал я. – Может, тоже когда‐нибудь стану матерым радиофизиком и, поседев, буду слоняться без дела по улице Орбели и учить молодежь жизни».

Конкурс на радиофизику был небольшой, поэтому в Политех я поступил без особого труда, не поняв сразу, в чем подвох.

Как выяснилось, «радиофизика» подразумевала, что вчерашнего полного надежд шестнадцатилетнего школьника, стремящегося познать мир, в том числе и в его гуманитарной красе, должны напичкать математикой и физикой донельзя.

Будто бы для издевки казавшиеся на одно лицо предметы назывались по‐разному, но суть их была одна: бесконечные потоки формул, матриц и интегралов. Вот, например, матанализ. Ничего вовсе и не анализируют – схватили мел и давай посыпать доску формулами без остановки. Или, например, аналитическая геометрия. А что, есть не аналитическая? Поначертили фигур и пошли дальше? А линейная алгебра? Ну уж если вы назвали ее линейной, потрудитесь, пожалуйста, на первой лекции сказать хоть два слова о том, что бывает и нелинейная (может, кстати и говорили, но я, скорее всего, прослушал). В общем, даже названия предметов меня раздражали. Кроме этого, все это сдабривалось большим количеством сомнительных греческих букв. И если, например, «дельта» звучит благородно (как дельта реки, например), то «лямбда» сразу же напоминает о лябмблиях.

И зачем вообще было разделять эти предметы на лекции и семинары? Я‐то думал, что семинар – это что‐то возвышенное, где ты можешь высказаться. Оказалось, нет. Когда на семинаре я осмелился первый и последний раз задать вопрос, задыхающаяся от меловой пыли именитая преподаватель математики, вырастившая сына-математика, преподающего в США, сказала мне: «мыслить надо блоками». Если бы она просто сказала: «Заткнись!», это звучало бы гораздо тактичнее.

Когда в общем‐то неплохой, в отличие от меня, студент, спросил этого же преподавателя, «что мы будем проходить во втором семестре», она пристально посмотрела на него, прищурившись (даже мне показалась, она хотела сплюнуть, чтобы очистить слюну от меловой пыли) и, не скрывая презрения, процедила сквозь зубы: «Ты доживи сначала до второго семестра!» В этом презрении не было ничего личного. Так, пожалуй, презирает токарь бессмысленный и бестолковой кусок металла до того, как из него выточена изящная деталь. Да, тщательно выточенную и обработанную деталь он будет носить на руках, а вот испорченная заготовка будет безжалостно выкинута на свалку вместе с опилками. Такой заготовкой стал и я. После зимней сессии из потока в сто двадцать человек почти половина была отчислена, а я продержался еще семестр и, взяв академический отпуск, с израненным, но неубитым, правда, совсем самолюбием перевелся в другой вуз.

В первые дни был и такой случай. Зашел в аудиторию неприветливый доцент с лысой, как куриное яйцо, головой, и сходу, не поздоровавшись, принялся засыпать доску нескончаемым потоком формул, что‐то угрюмо бубня себе под нос.

«Что же ты за свинья‐то такая? – думал я. – Если ты такой умный физик, ну поздоровайся хотя бы с аудиторией! Неужели это так трудно?»

И только когда доска была уже заполнена, лучшие ребята с нашего курса осмелились уточнить, действительно ли это то, что на данном этапе нам следует проходить. Что‐то презрительно буркнув в ответ, яйцеголовый доцент злобно собрал со стола свои засаленные мятые бумажки с каракулями и ретировался, даже не найдя в себе мужества признаться, что перепутал первый курс радиофизики с третьим курсом физтеха.

Ладно, если бы обучение проходило в аудиториях главного корпуса Политеха, хранящих в своих толстенных стенах древние научные традиции. Нет. Будущих радиофизиков обучали в Гидраке – самом грязном, темном, унылом и вообще, самом гнусном корпусе Политеха. Когда в осенний сумеречный день сидишь в Гидраке на последней паре, кажется, что вся жизнь у тебя будет такой же мрачной, унылой и серой, как этот Гидрак.

Так меня встретил Политех. И до сих пор, если я встречаю кого‐то, кому удалось окончить радиофизический факультет Политеха, смотрю на такого человека с искренним уважением и хочу от души пожать ему руку.

Итак, на «Кураторский час» я возлагал большие надежды. От родителей я знал, что есть такое понятие: «куратор группы». Куратор мне представлялся защитником, наставником, адвокатом студентов, тем, возможно, недостающим звеном, которое поможет мне встроиться в этот оказавшийся таким недружелюбным мир высшей школы в исполнении Политеха.

В назначенный час у нужной аудитории на первом этаже Гидрака стали собираться те, кто, как и я, возлагал надежды на куратора. В ожидании куратора даже Гидрак, как мне казалось, чуть посветлел. Конкретные вопросы были у иногородних студентов – надо было решить вопрос с мебелью в общежитии, которой не хватало. Те же ребята, которые занимались физикой и математикой с удовольствием, на кураторский час не пошли и уже, наверное, увлеченно (кто дома, а кто в общежитии) приступили к решению заданных на следующие занятия задач.

Куратор у аудитории появился ровно ко времени. Это был среднего роста, подтянутый, чисто выбритый мужчина лет 35 с модным тогда портфелем в стиле «дипломат». С первого взгляда было понятно, что это человек дела и, притом, решительный. Он резко отличался от нестриженых с перхотью преподавателей Политеха, которых в Гидраке было пруд пруди. Для преподавателя на радиофизическом факультете считалось нормальным быть одетым в нарочито засаленный и от этого поблескивающий на локтях костюм с брюками сантиметра на два-три короче, чем нужно. Куратор выглядел иначе. На нем был новый шерстяной костюм, хорошо подогнанный по размеру. Вместо стоптанных и протертых до белесых пятен бесформенных коричневых ботинок (с помощью таких ботинок некоторые физики и математики подчеркивают свою преданность науке) на ногах у него были вычищенные изящные черные туфли. Галстука не было, но светло-голубая хлопковая рубашка была аккуратно выглажена. Ни тебе безумного бормотания под нос, ни якобы проникающего в смутную даль вселенной взгляда – это был обычный, нормальный, внушающий доверие человек.

Глядя на куратора, мне так и хотелось крикнуть другим преподавателям радиофизического факультета: «Смотрите, он тоже, как и вы, умеет решать дифференциальные уравнения! Но выглядит при этом как обычный человек – никакого тщеславия. Почему вы‐то так не можете?»

Быстро и четко уточнив курс и номер группы, куратор энергичным жестом пригласил пройти в аудиторию.

– Я Андрей Сергеич, куратор вашей группы, – куратор говорил, высоко подняв подбородок. – По расписанию у нас кураторский час, – он сделал паузу. – Мне важно знать, какие у вас есть вопросы и что вас беспокоит. Также можете делиться своими впечатлениями о факультете – если что‐то в моих силах, буду рад помочь.

Открыв дипломат, Андрей Сергеевич, не садясь, взял в руку ежедневник в кожаной обложке, будто бы готовясь записывать. Голос его звучал уверенно и твердо.

«Наверняка на факультете он пользуется авторитетом», – подумал я.

Повисла долгая восторженная пауза. Пожалуй, первый раз за все недолгое время обучения преподаватель говорил с нами с уважением, как с равными. Но никто не решался нарушить молчание первым.

– Ну тогда… – Андрей Сергеевич закашлялся и быстрым ловким движением закрыл дипломат, успев спрятать туда ежедневник. – Раз вопросов нет, я к вашим услугам в любое время. Как меня найти, справитесь в деканате. Успехов и добро пожаловать на факультет!

Задрав подбородок высоко вверх, Андрей Сергеевич быстрым решительным шагом проследовал к выходу из Гидрака. Иногородние ребята бросились было за ним, но стушевались, поняв, что момент упущен.

Мой инструктор

Мой инструктор по вождению, сидя на переднем пассажирском сидении своего зеленого ИЖ-Комби, говорил мне:

– При повороте налево не спеша выезжаем на перекресток. Если встречные водители нормальные люди, спокойно разъезжаемся с ними либо правыми, либо левыми бортами.

Прошло больше двадцати лет. И сейчас, когда я собираюсь делать поворот налево, эта фраза навязчиво всплывает у меня в голове. И всякий к раз к ней добавляется паническая мысль:

«А что делать, если встречные окажутся людьми ненормальными? Этому инструктор ведь так и не научил».

Реформа

Чуть что не так, нужна реформа,Пытают? Виновата формаСмените надпись на спинеИ вывеску, что на стене.Опять пытают? Значит, норма.И пенсии нужна реформа,Жить до восьмидесяти тлетворно,Нужны невежество, неграмотность, реформа,Чтобы капитализм сносить покорно.

Витя-музыкант

Во дворе Торжковского рынка на сломанных деревянных ящиках отдыхали четверо студентов. Работа начиналась в шесть утра, и к полудню денег студенты заработали предостаточно.

На рынке правили монополии. У азербайджанцев – монополия на торговлю. У русских водителей, отвозивших мелкие партии овощей и фруктов оптовым и розничным торговцам, монополия на перевозку. Водители даже скинулись и наняли охрану, состоявшую из боксеров и борцов, учащихся в институте Лесгафта. Студенты Лесгафта гуляли неподалеку от ворот рынка, подергивая плечами, – видно было, что им не терпится поучаствовать в каком‐нибудь конфликте.