Окно на тихую улицу

Пленившийся молодец подсел к ним, не сказав ни слова. Посмотрел на одну, затем на другую, причмокнул языком, крякнул и тыльной стороной ладони утер набежавшую слюну. Был он невелик, худощав, коротко острижен. Очень напоминал демобилизованного воина, в груди у которого стоял сумбур гражданских желаний, но способности их выражения еще не было никакой.

– Так вот, Эллочка… О чем мы говорили? – сказала одна, отворачиваясь от молодого человека и закуривая новую сигарету.

Однако другая, не обращая внимания на подругу, агрессивно затушила свою сигарету в чашке из-под кофе и уперла глазки в молодого человека. Затем брезгливо дернула верхней губой:

– Молодой человек, здесь занято!

Отставник воспринял командный тон, но, не обнаружив перед собой никаких знаков воинского различия, нахмурился.

– А ты здесь чё, взводный старшина? Или начальник столовой? – сказал он вполне мирно и даже сделал попытку улыбнуться.

Но молодая особа почему-то вовсе озлилась:

– Я сказала, здесь занято! И тебе надо всего лишь свалить отсюда. Разговаривать не обязательно. Понял?

Подруга попыталась успокоить ее:

– Да оставь ты его, Элла!.. Пусть сидит.

Однако мужское достоинство уже было задето. И, как это часто случается у молодых людей, которые еще не любили женщин, а только хотели этого, он пришел в ярость. Глаза налились кровью, зубы заскрипели, кулаки сжались. Удара, правда, не последовало, но вырвавшиеся слова вполне его заменили:

– Да на фиг вы мне нужны, кошелки вы накрашенные!

Страшное, конечно, оскорбление для молодых женщин. И Эллочка выпалила:

– Ты, козел, вали отсюда, тебе сказали!

– Элла, ради бога, успокойся! – все еще пыталась образумить ее подруга.

– Она хочет, чтоб я ее успокоил! Коза драная, я из тебя чучело сделаю и на огород поставлю, чтоб воробьи подсолнухи не клевали!

Эта фраза, наверняка свидетельствующая о сельском происхождении говорившего, и долетела до ушей Корбута.

– Извини, Саша, – сказал он.

После чего спокойно поднялся и подошел к конфликтующему столику.

– Извините, девочки, – улыбнулся он.

Затем схватил парня за рукав и потащил его с площадки. Тот попытался возмутиться:

– Не понял!.. В чем дело?

– Сейчас поймешь.

И Корбут ударил. Ударил прямо в лицо. Пьяный пошатнулся, сделал несколько шагов назад и упал на краю площадки. При попытке подняться он получил еще один удар, опять же в лицо. На этот раз он свалился за площадку. Но и там ему подняться не удалось. Корбут следовал за ним, продолжая бить.

Терпевший поражение не оказывал никакого сопротивления, даже не успевал закрываться от ударов. Казалось, он совершенно не понимал, что с ним происходит. Лишь смотрел на бьющего округлившимися глазами, словно силился в нем кого-то узнать.

Корбут бил сильно и красиво. При каждом ударе полы его плаща крыльями взмывали вверх. Но костюм, галстук и прическа оставались безупречными. Лицо его при этом выражало не типичную для дерущегося озлобленность, а снисходительную и чуть надменную, как у наставника, доброжелательность. Даже в этой ситуации Корбут был великолепен! Девочки прямо горели от восторга. Точнее сказать, горела только дерзкая Эллочка. На лице ее миролюбивой подруги читался страх.

– Ну теперь ты понял? – сказал наконец Корбут.

Незадачливый скандалист ничего не ответил, собрал последние силы и, окровавленный, бежал с места действия.

Корбут не долго смотрел ему вслед. Повернулся и с достоинством отправился на свое место. Высунувшийся из окошка хозяин «Башни» с профессиональной услужливостью спросил:

– Еще кофейку?

– Спасибо, Игоречек, нет времени. В следующий раз.

– Тебе спасибо!.. За поддержание порядка.

Неожиданно и из притихшей мужской компании раздался голос:

– За что ты его так мало, Сережа?

– Он знает, – лаконично отвечал Корбут, не задерживая хода.

– Кто такой? – послышался приглушенный вопрос в той же компании.

– Наш человек. У него кабак в драмтеатре.

– Это тот, что в подвале отделывают?

– Ну да.

– Классное место.

Тем временем Эллочка грудью приподнялась над столиком и обратилась к проходящему Корбуту:

– Спасибо, молодой человек!

– Не за что, – ответил он и улыбнулся.

Однако останавливаться не стал и здесь.

Соболев встретил товарища равнодушным молчанием. Будто не в битву за женскую честь ходил тот, а отлучался по малой нужде. И Корбут не выдержал:

– Ты считаешь, я поступил неправильно?

Тень спокойного презрения легла на лицо Соболева.

– Я не люблю, когда бьют человека, – глухо сказал он.

Корбут горячо возразил:

– А я не люблю хамства! Я не люблю, когда в моем присутствии оскорбляют или унижают женщину! Я хочу это истребить!.. Насколько это в моих силах!

Соболев аж поморщился при этих словах. Корбут, к счастью, этого не видел. Он был слишком вдохновлен.

– Это же быдло, Саша, быдло! Оно понимает только кулак! Кулак!

– Кулак нельзя понять. Его можно бояться. Или не бояться.

– Саша, я хоть и моложе тебя на пять лет, но людей знаю не хуже.

– Не спорю. Тебе было интересно услышать мое мнение относительно твоего подвига, и я тебе его сказал. Спорить еще о чем-то так же глупо, как и драться.

Корбут усмехнулся и покачал головой.

– Тебя никак не угадаешь, Саша.

– Прежде чем угадывать кого-то, неплохо бы в себе разобраться.

Еще круче закачал головой Корбут.

– Да-а, трудно с тобой разговаривать. Не знаю, Саша, мы уже столько знакомы, а я, честно говоря, никак не могу тебя понять. С одной стороны, ты такой простой, а с другой… Даже не знаю.

– Выкинь ты это из головы, Сережа!

Однако выкинуть Сережа не согласился.

– Интересно, о чем ты говоришь с женщинами? У них с тобой, как я вижу, полное понимание.

И первый раз за все это время Соболев улыбнулся. Улыбка вышла искренняя и снисходительная, как у взрослого, когда тот слышит забавный вопрос ребенка.

– Знаешь… Есть у меня знакомый психоаналитик. Как-то он спросил: «Сколько лет ты женат?» Я сказал: «Шесть». – «А каким ласкательным словом ты обращался к жене в первый год?..» И я признался: «Моя девочка, малышка, крошка». «А как сейчас к ней обращаешься?» – продолжает он. «В общем-то, никак, – продолжаю признаваться я. – Большей частью “Эй!” или “Послушай!”». Тогда он и сказал, что мне лучше разойтись, пока не поздно. «Уже поздно, – говорю, – у нас ребенок». А он мне: «Семьдесят процентов наших семей несчастны в своих отношениях, но они держатся. И держатся только детьми, которые в конечном счете принимают на себя несчастье этих отношений!»

Соболев умолк и внимательно посмотрел на Корбута. И тот, смутившись, опустил глаза.

– Саша, извини за бестолковость, но я что-то не очень понял.

– Все в этой жизни имеет подтекст. Каждый шаг и каждое слово. В том числе и общение с женщиной. Но разговор об этом может быть полезен только психоаналитику. А заподозрить тебя в склонности к психоанализу я не могу. Так что ты совершенно напрасно интересуешься этим. В отношениях с женщиной важны отношения, а не разговоры.

Некоторое время Корбут напряженно молчал, добросовестно пытаясь осмыслить услышанное, и наконец сказал:

– Да?.. Но как строить отношения без разговоров?

Соболев безнадежно вздохнул.

– Сережа, давай лучше строить твою кофейню, а не отношения с женщинами.

Корбут покачал головой и заставил себя улыбнуться:

– Кофейню, говоришь? Да, да… Ты прав.

Глава третья

«Мельпомена»

Пока наши герои приятно прохлаждались под сенью «Башни», в подвале драматического театра происходил разговор менее приятный.

– Слушай, где этот долбаный Сережа?! Я сейчас уйду домой. Точно уйду!.. – возмущался от вынужденного безделья рабочий Стас.

Впрочем, назвать его рабочим было спорно. Стас Княжевич, год назад закончивший политех, вообще-то был потомственным интеллигентом. Обо всем, что связано с рабочей профессией, он знал лишь понаслышке. Но наследственные связи, а также талант организовывать и доставать делали его кадром, для предприятия не менее ценным, нежели мастера с золотыми руками. И не кем-нибудь, а в качестве своего заместителя привел его сюда Корбут. Правда, вот уже неделю, после того как сбежал первый подсобник, Стас делал раствор и подавал кирпичи.

Однако и тут нельзя сказать, что делал это он своими руками. Точнее будет, если мы скажем, что он руководил деланием раствора и подноской кирпичей. Непосредственно же эту работу исполнял другой Сережа, по фамилии Белобородов и по кличке Борода. С чего приклеилась к нему такая кличка, нетрудно было понять. Нижняя часть его лица исчезала в густющей черной бороде. А ее цветовое несоответствие с фамилией дало пищу глумливой фантазии Стаса. И Стас только что придумал для парня еще одно совершенно издевательское прозвище – Нелепый.

Борода, ворчливый и абсолютно безотказный, покладистый копуша, не имел особых претензий на свое предназначение в новой жизни. Он хотел лишь одного – немного разбогатеть, чтобы жена Вика поменьше пилила его. В штате будущего ресторана Корбут обещал ему должность экспедитора или зама по хозчасти. Со строительными работами он также столкнулся впервые. Но недостаток сей, к сожалению, ему не было дано, как Стасу, покрыть другим талантом. Поэтому и доставалась ему самая черная работа.

Однако вышеприведенное возмущение было обращено не к Бороде. Стас это сказал как бы себе, в сердцах. И Борода тут же поддержал:

– Чует мое сердце, не будет цемента ни сегодня, ни завтра. И вообще не будет здесь никакого толку. Не, пока не поздно, надо рвать когти!

– Какого черта он с утра делал! Шлялся где-то, собака, потом приперся с деловой рожей, забрал зачем-то Сашу! Сидит, наверно, сейчас на «Башне», жрет кофе, сволочь, и на девочек таращится! Или опять официанток себе вербует! Я же ему, мерину, вчера дал адрес, где можно брать цемент по безналичке!

– Не, Стас, он никогда не сделает свою «Мельпомену». И название же придумал! Я бы из-за одного названия не пошел сюда.

Стас, высокий и тяжеловесный, как статуя Давида, опустил нахмуренный взгляд на Бороду.

– При чем здесь название, идиот! Для тупых любое название лишено смысла.

– Сам ты тупой!

Стас не слушал, он продолжал:

– Я давно говорил, что все Сережи одинаковы, все бараны! Но особой нелепостью отличаются такие, у которых фамилия одна, а цвет бороды совершенно другой!

– Это ты от зависти, потому что у самого борода не растет.

– Дурак ты мохнорылый! Зачем мне на лице нужен этот вшив-ник?

– Этот вшивник, между прочим, отличает мужика от бабы!

– Вот именно. И ты от нее ничем больше не отличаешься.

Тут поток любезностей был прерван явлением незнакомого лица.

Лицо это в длинном кожаном плаще внешне напоминало представителя южной национальности, путешествующего по торговым делам.

Однако с первых же слов впечатление это рассеивалось. Перед нами открывался совершенно симпатичный, изысканнейший в общении человек.

– Добрый день! Извините за вторжение. Если не ошибаюсь, «Мельпомена»? Мне нужен Корбут Сергей.

– Его нет. Я его заместитель. А вы кто? – молвил Стас.

– Я его старый товарищ. Меня зовут Борис. Я договаривался с Сережей на это время. Я принес ему кое-какие вещи. Он просил.

И в подтверждение сказанного правая рука Бориса выплыла из-за спины. А с нею огромный целлофановый пакет, доверху чем-то наполненный.

– И что это за вещи? Я могу знать? – живо поинтересовался Стас. – В общем-то, я это должен знать, потому что я занимаюсь финансовой отчетностью. Это, наверно, материал для плафонов? Или шелк для обивки кабин? Нет?

– Нет-нет, это личные вещи. Для лета.

– Для лета? – возгласил Стас. – Чудненько! Прикидываешь, он готовится к лету! Мы сидим без цемента, а он уже готовится к лету! Интересно бы еще узнать, куда он намыливается – Сочи, Крым, Канары? Простите, Боря, и сколько же все это стоит? Он вам как обещал – наличными или по перечислению?

– Ну, не знаю. Цена сходная. Конечно, наличными! А что, я его подставил? Да тут у меня, собственно, пара обуви, штаны и батник.

– Штаны и батник! Какая прелесть! Еще раз простите, а цемент вы нам достать не можете?

– Цемент? Та-ак… Нет проблем! Сколько?

– А сколько стоят башмаки, штаны и батник?

– Девяносто, двести и полтинник. Всего триста сорок.

– Триста сорок?! Боже мой, почти две тонны цемента! В общем так, Борис, мы пока походим босиком и без штанов, а вы на эту сумму сделайте цемент. Идет?

– Никаких проблем. Только сначала нужны бабки.

– Какой разговор! Сейчас придет Сережа и выложит сколько нужно. Он у нас всегда при бабках.

Воодушевленный гость расправил плечи, энергично вздохнул и окинул помещение заинтересованным взглядом.

– Ну а что вам еще нужно? Вам тут, я вижу, еще ого-го сколько нужно!

– О-о!.. – воскликнул было Борода.

Но Стас тут же отодвинул его и пригласил гостя в зал будущего сногсшибательного кафе.

– Вот здесь, между этих плавных изгибов, напоминающих линии женского бедра, на этом пятачке будет нечто вроде сцены. Тут ступени полукругом с нижней подсветкой. Нужна еще мраморная крошка, бронзовая полоска. Слева и справа – ниши для музыкантов и танцующих девочек. Здесь нужны тяжелые бархатные портьеры. А дальше с обеих сторон на этих подиумах будут своего рода открытые кабинки на шесть – восемь человек. Отделка богатейшая, вплоть до хрустальных светильников. В конце там у нас посудомоечная, кухня и службы, там же и служебный выход. А вот эта дверь ведет в крыло, где будет наша бухгалтерия и кабинет директора. А вот здесь будет бар со стойкой, как полагается, и несколько столиков…

Стас вдохновенно принялся описывать картины интерьера, которые посетитель должен был увидеть уже через пару месяцев. Гость согласно кивал головой, о чем-то сосредоточенно думал и цепкими глазами мерил помещение. Время от времени он прерывал говорящего и со знанием дела вставлял:

– Думаю, что на этой стенке кафель будет дешево смотреться. Здесь нужен благородный материал, какой-нибудь ковролин. А стойку лучше отделать бордовым кожвинилом.

Борода ходил следом, внимательно слушал, вникал и делал беспрестанные попытки вставить свое мнение.

Так они вошли в свой обычный рабочий процесс.

Дело в том, что Боря был здесь не единственным гостем. По десять раз на дню кто-нибудь заходил, восхищался произведенными работами, интересовался судьбой подвала и в конце концов приступал к выдаче советов. Гостями были и руководство театра, и другие его работники, включая сторожей, и многочисленные знакомые Корбута, которые всегда разыскивали его, и просто не известные никому, но очень любопытные зеваки. Даже в те редкие часы, когда были материалы и была работа, наши работники с удовольствием бросали лопаты, снимали рукавицы и приступали к теплым разговорам, переходящим обычно в горячие споры.

Когда же наконец в распахнувшейся входной двери появился распахнутый плащ Корбута, Стас уже кричал:

– Угомонись, волчара! Твое бородатое мнение здесь так же неуместно, как и твоя нелепая борода!

– Стасик, Стасик, тебя слышно за квартал, – с приятной улыбкой заговорил Корбут. – Рад тебя видеть, Боря! Как тебе наше заведение? Но это пока только начало. Я тебе сейчас объясню, как здесь все будет.

– Явился! – проворчал Стас. – Можешь не утруждать себя. Боря уже в курсе.

– Без меня он не может быть в курсе, – все так же спокойно продолжил директор, уводя гостя в крыло, где предполагался его кабинет.

Следом за Корбутом в подвал спустился и Соболев. При виде нового посетителя он не сдержал вздоха усталости.

Надо заметить, что Соболев был единственным из коллектива, кого в будущем здесь не ожидала никакая должность, и также единственным, кто имел хоть какое-то представление о строительных работах. Собственно, он был здесь и мастером, и прорабом. И все, что было сделано, было сделано его руками и под его руководством. Работал он молча и всякое явление разговоров, замечаний или советов встречал глухим раздражением. Корбут чувствовал это и всегда старался заняться своей говорильней подальше от него.

– Такое впечатление, что он хочет отделать только свой кабинет! – в сердцах выпалил Стас. – Кстати, Саша, он тебе насчет цемента ничего не говорил?

– Ничего, – коротко ответил Соболев.

– Паскуда! – процедил сквозь зубы Стас. – Только трындеть может!

– Что такое? Что такое, мальчики? – послышался вдруг ласковый голосок.

На входе появились две женские фигуры, отчего Борода вмиг расцвел, и его борода разлопатилась.

– О-о!.. Васенина! – воскликнул он. – Чего нам привезла? Эту девушку? Она твоя подруга? Как ее зовут, такую симпатичную?

– Это Наташа, моя коллега. Только я не пойму, вам цемент нужен или девушки?

– И то и другое.

– Не обращайте на него внимания, – сказал Стас. – Мы ему сделаем обривание, и тогда ему нужен будет только цемент.

– Мальчики, мальчики! Сейчас вам всем будет не до девочек. Я вам цемент привезла.

Татьяна Васенина работала в отделе снабжения в одном из проектных институтов. И один только Бог знает, какая корысть заставляла ее оказывать помощь предприятию Корбута. Она брала на себя не только поиск и доставку нужных материалов, но также и невыносимо сложные бумажные операции. Помимо основной и дополнительной работы, она еще имела дочь и мужа-пьяницу, которые требовали не меньше времени и сил.

В ней было очень много материнского. Это была просто большая мама, особенно грудью. Это была очень хорошая мама – сплошная доброта, внимание, улыбчивость. Ей все время не хватало детей, и она их находила.

– Танечка, какая ты умница! – воскликнул Стас. – Я бы с радостью обменял тебя на двух Корбутов. И еще бы эту бородатую Нелепость в придачу дал.

– Да что ж ты так о своем коллективе?!

– Этот коллектив мне не коллектив. Сплошная непригодность. Кроме Саши, конечно. А нашему директору место на рынке, в рыбном ряду.

– О боже! Разве ж можно так о начальстве? А где оно, кстати?

– Не спрашивай. Оно сейчас так занято, так занято!

И Стас указал пальцем на крыло, где находился Корбут.

– A-а!.. Понятно. А кто там с ним?

– Совершенное никто. Просто фарцовщик. Штаны принес. У нашего головы они прохудились. От сидячки на «Башне».

– Понятно. Так вы будете разгружать цемент?

– Конечно! А он в чем? В мешках?

– Да, два мешка. Надеюсь, пока вам хватит.

– Конечно, Танечка! Спасибо тебе, родная! Так, бородатый негодяй, дуй вперед! На каждое плечо тебе по мешку. Я, так и быть, помогу загрузить.

– Ну уж нет! Помогать буду я…

Тем не менее Борода был вынужден подчиниться, и они, пререкаясь, отправились на выход.

– Белый «Москвич», ребята! – крикнула Васенина им вслед. – Там водитель вам откроет багажник!

Соболев, успев уже переодеться, окидывал глазом фронт работы.

– Ну, как тут у вас? – заговорила с ним Васенина. – Вижу, скучаете. А я вот привела подругу. Показать, что тут будет.

– Не представляю, как можно показать то, чего еще нет, – суховато ответил Соболев.

Подруга выглядела лет на десять моложе Татьяны. Была нарядна, красива, источала дорогой аромат духов. Она с живым интересом разглядывала помещение, и этот интерес совсем не вязался с ее внешностью.

– Ну, уж по сравнению с тем, что здесь было, Саша! Наташенька, ты не представляешь, что здесь было! Здесь сам черт себе и ноги ломал, и рога сворачивал!

– Ой, я представляю, Танечка!

– Нет, ты не представляешь, Наташенька. И не можешь представить, что здесь будет! Здесь будут кабины! Полуоткрытые кабины, с такими ступенями вверх, как в амфитеатре…

* * *

Спустя полчаса Корбута с гостем уже не было. Стас с Бородой приготовили раствор и подтаскивали кирпичи, а Соболев делал кладку стены, отделяющей посудомойку от главного зала. Васенина с подругой стояли рядом и внимательно следили за ним.

– Слушай, Соболев, до чего ж я люблю смотреть, как ты работаешь, – говорила Васенина. – Такое впечатление, что ты всю жизнь работал каменщиком. Правда, Наташенька?

– Да, правда, – смущенно подтвердила Наташа.

– Саша, а что, все журналисты так хорошо работают? У вас что, был курс каменщиков в университете?

– В университете учат разговаривать, а не работать.

– А где же ты научился этому?

– Этому не надо учиться. Это приходит само по себе. От нужды.

– А в учебе, значит, нет нужды?

Соболев не ответил.

Несмотря на то что вопросы не вызывали у него никакого удовольствия, он все-таки оживлялся. Движения его рук действительно были легки и точны. Мастерок, казалось, сам нырял в ведро, и тут же на стену ложилась ровная постелька раствора, на которую мгновенно падал кирпич. И так, один за другим, без всяких шнуров и линеек, без лишних постукиваний, прямо на глазах выстраивался безупречно ровный ряд.

Наблюдать за всякой работой, если она красива, всегда удовольствие.

– Эх, был бы у меня такой муж, горя бы не знала! – продолжала Васенина.

Соболев отвечал на это не более чем улыбкой.

– Знала бы, знала!.. Конечно бы, знала, – не дождавшись ничего другого, сама себе отвечала Васенина. – Хороший муж, как и хорошая жена, бывает только чужим. Только я вот никак не пойму, Санечка, чего не хватало твоей, извини меня, дуре? Бросить такого мужика! Не понимаю!

На что Соболев опять-таки лишь улыбнулся.

– Знаю, Соболев, знаю! Нас ты считаешь такими же дурами и поэтому не хочешь ничего объяснять. Только женщин, скажу тебе по секрету, умных не бывает. Для нас, баб, ум всегда дефицит, когда дело касается мужиков. Тут мы бываем или мудрыми, или дурами. А мудрость – это не ум. Мудрость у нас от сердца, она природная. Мудрости ведь не научишь? Да, Соболев? У вас в университете не было курса мудрости?

– Не было, – сказал Соболев.

– Да, приятно с тобой общаться! И смотреть, как ты работаешь, приятно, и поговорить – одно удовольствие.

Подошедший Стас бросил на землю два кирпича (носить больше двух кирпичей он себе не позволял, он позволял это Бороде). Освободившись от груза, он тут же сделал попытку вмешаться в разговор.

– Так… за то что Сашу отрываете от работы…

Однако Васенина пресекла его.

– Так, ладно! С вами весело, но нам еще в институт.

– Да что вам в том институте? – заскулил подоспевший Борода. – Вы там все равно ничего не делаете! Все равно вас скоро поразгонят. Ото лучше сразу оставайтесь здесь! А я вам подыщу непыльную работенку.

– Я тебе уже подыскал, бородатый ленивец! Смотри, у Саши раствор кончается! Стоишь тут шерстью трясешь перед девушкой. Пошел, пошел! Наташенька, не обращайте на него внимания. У него в семье неприятности. Жена его выгоняет.

Борода ничуточки не уязвился. Он так же улыбался и так же вертелся вокруг молчаливой и слегка смущенной Наташи.

– Не слушай этого дурака, Наташенька. Я не женат. Это он говорит о себе. Он себя так любит, что всегда говорит только о себе. Даже когда говорит о другом, все равно о себе.

– Ну ладно, всё, ребятки, всё!.. Пока! – Васенина взяла за руку свою подругу. – Я поняла, что к вам сюда нельзя приводить никаких женщин. Ужас какой-то! Представляю, что будет здесь, когда вы достроите кабинет директора. Наташенька, ни в коем случае не посещай это заведение!

– Конечно, она сама этого не сможет при всем желании, – не унимался Борода. – Ты знаешь, сколько будет стоить входной билет?

– И знать не хочу! Пошли, Наташенька… Пока, Соболев! Ты здесь один серьезный мужчина. А когда стройка закончится, не останется ни одного.

Соболев отозвался скупой улыбкой. Но на гостий так и не взглянул.

И Васенина с подругой не стали больше задерживаться.

* * *

Без женщин подвал принял мрачный вид, такой же, как выражение лица у бородатого подсобника. Работа сделалась тягостной. Соболев оставался молчаливым, Стас раздражительным.

– Короче, так, ребята, – сказал он спустя некоторое время, – мне сегодня надо быть пораньше дома. Мама просила. Мы больше не будем делать раствор? А, Саша?

– Нет, Стасик, – ответил Соболев. – Можешь уходить. И привет маме.

– Спасибо, Саша. Но если еще явится этот Корбутовый мерин, скажи ему, что я отправился его разыскивать. Хорошо?

– Хорошо.

– А я, может, его сам на «Башне» поймаю.

– Хорошо.

Борода словно не заметил ухода своего напарника. Он возился с принесенными кирпичами, укладывал их в высокую стопку, пока они не падали, затем снова собирал их, не переставая при этом сопеть. Но лишь затихли шаги Стаса, он забыл о кирпичах, уселся на деревянный поддон и закурил. А потом и речь завел:

– Саня, вот скажи мне, как журналист простому смертному, разве эти два козла – серьезные люди? Можно с ними работать? Можно с ними рассчитывать на серьезное дело?

– Если серьезно, то на серьезное дело рассчитывать серьезно – это несерьезно, – совершенно равнодушно отвечал Соболев.