Башня говорящего осла

Вот так. Мама почти сразу решила, что согласится петь в новом ансамбле. Тут даже и не в Шляпсоне дело. Просто есть такие люди, которым без музыки долго не протянуть.

А Шляпсон оказался к тому же и прекрасным организатором. Он действительно нашёл помещение для репетиций, инструменты и оборудование. Удивительно, как у него все легко получалось. Он умел уговорить даже того, кто на уговоры с детства не поддается и кого легче сразу расстрелять, чем уговаривать. И это притом, что еще недавно ни про какого Шляпсона никто и слыхом не слыхивал.

Глава 6. Куда делся ребенок?

Мама стояла у окна и напевала. В руках у нее были ноты. Цезарь Тигранович предложил участникам нового оркестра посмотреть несколько вещиц собственного сочинения и подумать, стоит ли их играть. Ноты были сложные, но и мама была не лыком шита. Она разобрала каждый инструмент в отдельности, а затем стала складывать все вместе. Наконец это удалось.

– Ай-ай-ай! – сказала мама. – Как это будет хорошо, если сыграть как надо.

И ей стало легко и радостно, как давно уже не бывало. Тут она увидела своего мужа, идущего к подъезду с огромной командировочной сумкой через плечо.

– Ну вот, вернулся, – прошептала мама и помахала рукой.

Он не ответил, потому что глядел в другую сторону.

– Привет! – сказал папа, когда вошел. – Вот и я.

– Вижу, – сказала мама, и они обнялись.

– А где ребенок? – спросил папа.

– Сейчас вернется, – ответила мама.

Дело в том, что несколько минут назад маме по телефону позвонил Цезарь Тигранович и попросил вернуть часть нот – он по ошибке отдал лишние экземпляры, которые ему вдруг срочно понадобились. Цезарь Тигранович жил в том же доме, что и Костина семья, только в соседнем подъезде.

– Мне ужасно совестно отвлекать вас своими пустяками, – говорил в трубку Шляпсон, – но чем скорее я получу ноты назад, тем спокойней будет моей дырявой голове.

– Ах, не извиняйтесь, пожалуйста, – отвечала Костина мама. – Я попрошу сына, он сейчас же все принесет. Это вихрь, а не ребенок.

Костя просьбе не обрадовался, но как послушный мальчик взял ноты и пошел домой к учителю пения. В конце концов, делов-то: зашел в соседний подъезд, позвонил, отдал бумаги и свободен. Не целоваться же его со Шляпсоном заставляют.

…Мама и папа прошли в комнату и сели на диван.

– Как я устал, – сказал папа.

– У меня новости, – решила похвастаться мама. – Я скоро снова буду петь в оркестре.

– Чудесно, – сказал папа.

– Репетиции со следующей недели. Представляешь, как здорово! Это всё устроил учитель из Костиной школы. Такой классный дядечка!

– Что еще за дядечка? – папа недоверчиво посмотрел на маму.

– Обычный дядечка, – поджав губы, ответила мама. – Толстый, лысый, старый. И фамилия у него глупая – Шляпсон. Правда, смешная фамилия?

Папа взял маму за плечи и немигающими глазами уставился ей в лицо.

– Ты сказала Шляпсон? Я не ослышался?

– Да, Шляпсон, – растеряно повторила мама.

Папа больно сдавил мамины плечи.

– Куда пошел ребенок? – медленно произнес он, не разжимая зубов.

– Господи! Что с тобой! К Цезарю Тиграновичу пошел ноты отнести, в тридцать седьмую квартиру, в нашем доме, только другой подъезд. Десять минут назад ушел, сейчас вернется. Да отцепись ты от меня! – под конец мама даже взвизгнула, потому что испугалась собственного мужа. Это был как будто другой человек.

Ничего не объясняя, Костин папа вскочил с дивана и выбежал из квартиры.

– Совсем рехнулся со своими поездками, – обиженно сказала мама. – Скоро на людей будет бросаться. Не успел приехать, а уже всё настроение испортил!

И мама стала размышлять о том, что всем хорошо, одной ей плохо.

…Папа летел вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Квартира номер 37 находилась на четвертом этаже. Дверь приоткрыта. Папа пнул ее ногой и вошел внутрь. Никого. В единственной комнате почти нет мебели, только стол, два стула, кровать и с открытыми дверцами пустой шкаф для одежды. На столе тарелка с недоеденным супом и листы бумаги. Ноты. На стене напротив окна – нарисованная на старых обоях дверь в человеческий рост.

– О нет, – сказал папа. – Только не это!

Он подбежал к двери и стал открывать ее, как будто она была настоящая. Конечно, у него ничего не вышло. Тогда он отошел подальше и с разбегу врезался в дверь плечом. Стена загудела. Папа застонал от боли. В соседней квартире упала на пол какая-то металлическая посудина. Нарисованная дверь начала исчезать, как будто кто-то стирал ее ластиком.

– Это я один во всем виноват, – пробормотал папа и, ссутулившись, побрел восвояси. Вид у него был жалкий.

Глава 7. А вот куда он делся

Костя взял у мамы ноты и понес Цезарю Тиграновичу. Я уже об этом говорил.

Цезарь Тигранович отворил дверь, увидел Костю и по своему обыкновению весь засветился от счастья.

– Ах, это вы, мой юный друг! Скорее же войдите в мою убогую хижину!

– Вообще-то мне некогда, – ответил Костя и нерешительно переступил порог «хижины».

Шляпсон обнял его за плечи и потащил в комнату.

– Смелее же, не стесняйтесь. Если бы вы только знали, как выручили меня! Присядьте на стул. Я задержу вас ровно на две минуты. Кое-что отдам для вашей мамы, и вы сразу пойдете. На улице так жарко. А будет еще жарче! Вам, наверное, хочется пить. Подождите, я сейчас!

Шляпсон выскочил из комнаты на кухню и почти сразу вернулся с большой разрисованной чашкой.

– Вот, попейте. Это компот, я варю его сам по особому рецепту. Прекрасно утоляет жажду.

В чашке была темно-красная жидкость, на ее поверхности лопались пузырьки. Костя не сильно хотел пить, но из вежливости сказал «спасибо» и взял чашку в руки. Между тем Шляпсон сел к столу, нацепил на нос очки и стал перебирать стопку нотных листков.

– Буквально две минуты, мой друг, ровно две минуты, – бормотал он, искоса поглядывая на ребёнка.

Костя отхлебнул из чашки. Напиток оказался приятный: чуть сладкий, но с кислинкой. Костя не заметил, как допил всё, и стал вертеть чашку в руках, потому что не знал, куда ее поставить. На чашке был рисунок: двое дяденек в коронах, наверное, цари, дрались на саблях, рядом на полу валялся ребенок в пеленках. С другой стороны чашки был изображен большой коренной зуб, наполовину изъеденный кариесом. С зуба капала кровь,как будто его только что вырвали.

Косте показалось, что он уже где-то видел этот зубчик, и он стал напрягать память, но ничего не вспомнилось. Мысли в голове вдруг стали медленными, как черепаха. «Интересно, – подумал Костик, закрывая глаза, – дядьки в коронах, эти дядьки в коронах… из-за ребенка дерутся, или он сам по себе здесь ползает?» Усталость за несколько секунд растеклась по телу. Рукам стало невыносимо тяжело держать чашку с царями, и он разжал пальцы. Чашка брякнулась на пол и раскололась пополам.

Шляпсон обернулся, посмотрел на разбитую, чашку, затем на Костю. Поднявшись из-за стола, он достал из внутреннего кармана пиджака большой маркер, подошел к стене и стал проводить на ней черные линии. Потом сделал шаг назад и оглядел своё художество. На обоях была дверь в человеческий рост – самый простенький рисунок: прямоугольник-проём, в нем прямоугольник-дверь, ручка буквой «С» и две дверные петли.

За дверью послышалась возня. Кто-то пытался ее открыть.

– Толкайте сильнее! – крикнул Шляпсон.

Дверь отворилась, и в комнату вошел длинный, жилистый, человек. С бесцветными волосами и ресницами. Он был альбинос.

– Добрый день, господин Цезарь! – сказал он, тяжело дыша. – Думал уже, что заблудился.

– Здравствуйте, Моррак! – ответил Шляпсон и показал на Костю пальцем.

– Наш принц спит. Я намешал ему в питьё сонного порошку. На этот раз мы забираем его и делаем это как можно скорее. Ещё чуть-чуть – и нам несдобровать.

Альбинос поднял ребенка и взвалил себе на плечо головой назад, прямо как мешок или скатанный в трубку ковёр.

– Оркестр – это хорошо, – вздохнув, сказал Шляпсон. – Но работа есть работа. А искусство… оно в очередной раз подождёт. Все мы занимаемся не своим делом.

– Полностью с вами согласен, господин Цезарь, – хихикнул волосатик. – То, что мы хотим делать, делают другие, а то, что хотят делать другие, делают другие другие, а то что хотят другие другие, делают совсем другие… А чудаки, которые мечтают делать нашу работу…

– Об этом, дорогой мой Моррак, мы порассуждаем как-нибудь попозже. Иначе ещё немного и мы вообще не будем делать никакой работы, потому что Гантимур разорвёт нас на мелкие кусочки. Он уже бежит сюда.

С этими словами Моррак с Костей на плече и Шляпсон исчезли в нарисованном проходе. Дверь за ними закрылась и стала исчезать.

В ту же минуту в квартиру ворвался Костин папа. Дальше вы знаете.

Глава 8. Костина мама засыпает волшебным сном

Кажется, я всех запутал и сам запутался. Это не потому что я уж не знаю, что еще соврать, а потому что очень тяжело честно рассказывать про волшебные события. Все происходит как-то кувырком и как-то не по-людски, что сразу и не сообразишь, что надо рассказывать сначала, а что потом.

Вы уже поняли, что Шляпсон на самом деле не Шляпсон, а Костин папа вовсе не Костин папа. Вот я опять напутал. Костин папа на самом деле был Костин папа, Шляпсона так и звали – Шляпсон. Только оба они изображали из себя не тех, кто они на самом деле.

И Шляпсон, и Костин папа попали в наш город из волшебной страны. Они давно знали друг друга. Вот поэтому Костин папа так странно повел себя, когда услышал фамилию Шляпсон. Он сразу понял, что его сына хотят украсть, и побежал на выручку. Как мы уже знаем, он опоздал.

Однако не стоит думать, что папа плюнул на родного сына и отказался от дальнейших поисков. К тому моменту, когда он вернулся в свою квартиру, в голове его сложился план дальнейших действий.

– Объясни, что с тобой, – такими словами встретила папу мама.

– Ничего, – ответил папа и через силу улыбнулся. – Я не выспался в дороге.

– Встретил Костю? Нет? – спросила мама, подошла к окну и посмотрела на двор в надежде увидеть сына.

Мягкими шагами папа подошел к ней сзади, обнял за плечи и поцеловал в затылок.

– Ведешь себя как ненормальный, а потом целоваться лезешь – сказала мама. – А я ведь… еще ничего такого… не … я не…

Мамин голос прервался на половине фразы, глаза закрылись, тело обмякло, ноги подкосились. Папа подхватил маму на руки и отнес на диван. Мама спала глубоким волшебным сном.

– Кис-кис! – позвал папа. – Аттила, где вы? Я хочу с вами поговорить.

Из-под стола, задрав хвост трубой, медленно вышел Аттила, большими внимательными глазами посмотрел на хозяина и сказал по-человечьи, с небольшим кошачьим акцентом:

– Я слушаю вас, господин Гантимур!

Я недавно читал в газете, что одна старушка из Санкт-Петербурга выучила свою собачку говорить целых два слова: «мама» и «караул». По такому случаю к собаке приехало телевиденье. У нее брали интервью и кормили ливерной колбасой. Собака стала широко известной личностью, но через какое-то время, в зените своей славы, вдруг перестала разговаривать. И все решили, что старушка – обманщица, а у собачонки на ошейнике был прикреплен магнитофончик. Старушка в нужный момент включала его с помощью пульта и оттуда раздавались всякие «мамы» с «караулами».

Я же понимаю эту ситуацию иначе. Если бы старушка была обманщицей, то она и продолжала бы спокойно дурить народ вместе со своей четвероногой сообщницей и заработала бы кучу денег. Зачем ей, спрашивается, позорится на старости лет? Тем более, никаких магнитофонов никто не нашел, а это просто предположение. Я считаю, что собачка действительно умела говорить, и может быть, еще и побольше, чем два слова. Просто собака была умной. Она натрескалась колбасы до отвала во время всяческих интервью и поняла, что если так будет продолжаться дальше, ее затаскают по редакциям газет и всяким там телестудиям и до ожирения закормят некачественной колбасой, а то и вовсе заберут у хозяйки и отведут в лабораторию ставить эксперименты во имя науки. И собака замолчала. Конечно, жаль, что почтенную пенсионерку заподозрили во лжи, но в конечном итоге она сама рада была, что ее с собакой оставили в покое.

Пусть же эта история всем послужит хорошим уроком. Если вы узнаете, что ваше домашнее животное умеет разговаривать, наслаждайтесь беседами с ним в одиночестве или тесном семейном кругу и ни в коем случае не пускайте к себе газетчиков и телевиденье. От них вам никакой пользы, только пол испачкают.

Итак, Аттила умел разговаривать, но про это никто не знал, кроме Костиного папы, даже мама и Костя не знали.

– Аттила! – сказал папа. – У нашей семьи начались неприятности. Моего сына украли. Я ухожу его искать.

– М-р-р, – ответил Аттила. – Когда появился этот хитрюга Шляпсон, мне стало очень тревожно. Там, где Шляпсон, ничего хорошего не жди. Но я не мог вас предупредить.

– Аттила, я прошу помощи. Я только что заколдовал свою жену поцелуем в затылок. Она будет спать ровно месяц. Если к этому времени я не вернусь вместе с нашим сыном, она проснется такой же, как и была, только забудет и меня, и Костю. Я это делаю, потому что знаю: без сына она будет несчастна. Я ее очень люблю. Так пусть она забудет нас, снова выйдет замуж и родит новых детей. Ну, а если я вернусь раньше, то разбужу ее, и всё пойдет как прежде.

– Интересное решение, господин Гантимур-р-р… Я бы до такого не додумался. А чем же я могу помочь?

– Аттила! Я взял тебя к себе, когда ты был еще слепым котенком. Если ты чувствуешь хоть какую-то привязанность ко мне, выполни мою просьбу. Сиди здесь и присматривай за моей женой до моего прихода. Если я не вернусь и она проснется, тогда хочешь – оставайся, хочешь – уходи. Но я надеюсь, что все закончится хорошо.

– Я обещаю, что буду самым лучшим на свете сторожем. Но ответьте на такой вопрос. Если вы не сможете найти сына, ваша жена все забудет и начнет новую жизнь. Это я понял. А что будет лично с вами?

Папа отвел взгляд в сторону.

–Не знаю, – ответил он. – Прощай.

Он взял со стола карандаш и стал рисовать на обоях дверь, как это еще совсем недавно делал Шляпсон. Закончив рисунок, папа подхватил с полу дорожную сумку, которую еще не успел разобрать, открыл нарисованную дверь и исчез в темноте. Через несколько минут дверь стала исчезать, как будто ее стирал невидимый ластик…

– Ну вот, всегда так, – проворчал кот. – Всё продумал, кроме одного: чем мне питаться целый месяц. Эх, все приходится делать самому …

Аттила поднял свою пушистую лапку и помахал ей, как будто отгонял муху. Затем выпустил из лапки коготки и трижды царапнул паркет. Если бы мама не пребывала в волшебном сне, то непременно дала бы Аттиле веника. Но мама, слава Богу, спала. Над тем местом, где остались царапины, появился маленький смерч, размером примерно с кофейную чашку. Смерч немного покружился и пропал, а вместо него обнаружилась маленькая серая мышка. Мышка пискнула и рванула от кота под диван. Аттила немного поиграл с ней, а наигравшись, приступил к обеду.

– А пить буду из кухонной раковины, – сказал сам себе кот. – Очень удачно, что пока хозяина не было, кран сломался и до конца не закрывается.

Наевшись и напившись, он запрыгнул на журнальный столик и улегся рядом с телевизионным пультом. Рядом, на диване, посапывала заколдованная мама.

– Ну-с, – сказал сам себе Аттила, коготком нажимая красную кнопку пульта, – похоже, что впереди целый месяц так называемой котячьей жизни.

Как он заблуждался!

Глава 9. Король принимает лекарство

Костя проснулся в незнакомом месте. Кровать, на которой он лежал, была с крышей на столбиках и занавесками.

– Ничего себе кроватка, – сказал сам себе Костя.– Автобусная остановка какая-то, а не кроватка.

Кроме кровати в комнате стояли кресло, столик со свечками и комод, все такое старинное, резное, красивое, как из фильмов про всяческих рыцарей. На стене висел ковер с драконом, но Косте было не до драконов, надо было срочно сообразить, как его сюда занесло.

Костя вспомнил, как на перемене они с Волковым кидались друг в друга тряпками для вытирания доски и Волков проиграл со счетом 6:5. Вспомнил, как Горохова и Орехова гонялись за ним по классу, чтобы огреть по спине мешочком со спортивной обувью, за то что он подкрался и свистнул в ухо сначала Гороховой, а потом Ореховой, потому что они обе ему немного нравились. Вспомнил, как Нина Павловна по ошибке поставила ему двойку по поведению. По ошибке – потому ни в каких лошадок и всадников он вместе со всеми не играл, они в это время с Севой Прадедушкиным расплетали металлическую сетку в школьном заборе, чтобы лазить в дырку и экономить драгоценные минуты.

Потом он пришел из школы и отправился по маминой просьбе домой к Шляпсону. Там пил компот из Шляпсоновой кружки с дерущимися королями. А потом началась полная чепуха: нарисованная дверь, непонятный разговор Шляпсона и волосатика о похищении детей, темный коридор за нарисованной дверью…

Костя слез с кровати и босиком прошлепал к двери. Дверь была заперта. На кресле лежали сложенные Костины вещи. Одного носка не хватало. Костя оделся и снова лег на кровать. В одежде думалось лучше.

– Всё ясно, – сказал Костя сам себе после нескольких минут думы. – Меня за каким-то лешим похитили.

И заплакал. Когда тебя похитили, немного поплакать не запрещается.

Король волшебной страны Зублянди Ленц XIV был большой грузный мужчина с седыми волосами и красным лицом. С утра ему нездоровилось. Два часа назад он выпил лекарство, но сейчас оно уже почти перестало действовать, и король, сидя в своём рабочем кабинете, хмуро размышлял, не стоит ли повторить приём.

В кресле через столик расположился человек в ярко-зелёном костюме с желтым галстуком. По краям его блестящей лысины вились роскошные кудряшки. Ученики Костиной школы знали этого человека как преподавателя пения Цезаря Тиграновича Шляпсона, но, как я уже говорил, Шляпсон был не совсем тем, а точнее, совсем не тем, кого из себя изображал перед школьниками и учителями. Здесь, в волшебной стране, он занимал пост вице-канцлера и по совместительству возглавлял министерство хитрости – самое главное министерство в королевстве. Ни одно мало-мальски важное решение во дворце не принимались без его ведома и одобрения. Если Шляпсон чего-то хотел, то оно всегда выходило по-шляпсоновски, пусть даже сам король был против. А ежели Шляпсону что-то не нравилось, оно вдруг как-то само собой исчезало. И ссориться со Шляпсоном означало, что ты круглый осёл и сам себе враг, и все – от самого пустякового лакея до короля Ленца XIV понимали это. Вот каким важным Шляпсон был человеком.

Его величество сидел, подперев ладонью лоб, крепко о чём-то задумавшись, а вице-канцлер молчал и ждал момента, когда королевские раздумья закончатся и можно будет продолжать разговор.

Внезапно король вышел из оцепенения.

–А-а-а! – воскликнул он, махнув рукой. – Я так думаю, что хуже не будет!

С этими словами он достал из бокового кармана сюртука небольшую бутылку с лекарством и раскупорил её.

– Не будет хуже, ваше величество! – подтвердил Шляпсон. – Лучше станет, а хуже – вряд ли.

Король с подозрением посмотрел на вице-канцлера.

–Ты действительно так думаешь? Ну, ладно, как скажешь. Тебе налить?

– За компанию не откажусь. Только чуть-чуть, – согласился Шляпсон, хотя и без всяких микстур чувствовал себя очень даже прекрасно.

Король извлёк откуда-то из-под столика два серебряных стаканчика и разлил в них содержимое бутылочки.

Чокнувшись, король и вице-канцлер приняли лекарство.

– Эх, не нравится мне эта затея и с самого начала не нравилась, – сказал король. Снадобье начало действовать, и ему уже было не так паршиво. – Воровать детей – вот до какой мерзости я докатился! А всё ты!

– Помилуйте, ваше величество! – взволнованно заговорил Шляпсон. – Да неужели вы считаете, что мне самому по сердцу похищение мальчика! Но ведь королевству угрожает большая опасность, и имя этой опасности – Гантимур. Наше королевство, хоть и называется волшебным, волшебников настоящих в нём почти и нету. Сплошь барахло и фокусники. Дурачат простачков, а те верят. Ну, а Гантимур – волшебник очень сильный. Большой талант. Не волшебник, а пальчики оближешь! Вот чего ему не хватало? Зачем он к врагу переметнулся? Гордости у него много.

– Это да, – нехотя согласился Ленц. – А ещё родственник! Но всё равно, не по-людски как-то воровать у него сына.

– Вот вы совершенно справедливо заметили, что родственник, – улыбнулся Шляпсон. – Принц Гантимур приходится вам троюродным братом, а значит его сын вам тоже не чужой. И, если рассудить здраво, кто вас упрекнёт в том, что вы просто захотели увидать мальчика, познакомиться с ним. Поэтому мы его и… того… пригласили сюда. Слыханное ли дело? Мальчуган королевских кровей, а ни разу во дворце не был, даже не догадывается, кто он такой. Поэтому мы оказываем нашей стране двойную услугу: образумливаем предателя Гантимура и возвращаем королевству незаконно отнятого принца, то есть мальчика Костю. Да что я говорю! Какая тут услуга? Это наш долг перед родиной!

Ленц задумался. Затем хмыкнул.

– Образумить предателя и вернуть стране молодого принца… Это ты правильно сказал. Да, Шляпсон, умеешь ты всё шиворот на выворот и с ног на голову. Не зря я тебе министерство хитрости доверил.

– Что вы, ваше величество, – засмущался Шляпсон, – Я просто выполняю свою работу… А теперь не желаете ли познакомиться со своим родственником принцем Костей?

– Желаю, – ответил король. – Но сначала давай-ка, Шляпсон-Хряпсон, ещё хряпнем по глоточку. Закрепим благотворный эффект.

Он достал из другого бокового кармана такую же маленькую бутылочку и разлил в серебряные стаканчики.

– Здоровье вашего величества! – сказал министр.

– И тебе не хворать, – ответил король и опрокинул стаканчик в себя .

Пока Ленц морщился от горького лекарства, Шляпсон незаметно выплеснул свой стакан на ковёр. Ковёр у Ленца был пушистый, мокрого пятна на нём было не разглядеть.

Глава 10. О том как опасно заколдовывать своих жён в спешке

Итак, вы узнали, что папа Кости Северцева был на самом деле могучим волшебником да ещё и родственником короля. Как же такое могло получиться? А очень просто.

Лет двадцать-двадцать пять тому назад в королевстве Зубляндии стала твориться крайне неприятная петрушка. Короли начали умирать одни за другим, как тараканы, когда в доме побрызгают дустом. То ли жизнь во дворце пошла слишком нервная, то ли наоборот – слишком привлекательная, что сразу многим захотелось попробовать трон мягким местом – этого я точно не знаю. Короли умирали от заворотка кишок, воспаления пузырей, закупоривания сосудов, свинки, водянки, ветрянки, волчанки, желтухи, краснухи, артроза, цирроза, парадантоза, тонули во время купания, разбивались, упав с лошади, медведи задирали их на охоте, напарники в фехтовальном зале нечаянно протыкали их насквозь рапирой, им на головы постоянно падали какие-то булыжники на горных дорогах, а мосты под их ногами так и норовили рухнуть. И это не говоря о трёх случаях самоубийства. За пять с хвостиком лет Зубляндией успели поправить пятьдесят два короля, четыре королевы и восемь принцев-регентов, не считая всякой более мелкой шушеры.

Последней в этой чехарде стала старушка Колотильда IV. Она счастливо царствовала одиннадцать дней, а затем мирно подавилась сухарём за ужином и тут же преставилась. Детей Колотильда не нажила, а более-менее приличных принцев во всём королевстве осталось лишь двое – Ленц да Гантимур.

Королём стал Ленц. Он был мужчина в самом расцвете сил, крепкий, весёлый и энергичный. А Гантимур был ещё молоденький и к государственным делам интереса совсем не проявлял. Он или просиживал штаны за книжками, или переливал разную дрянь из пробирки в пробирку у себя в лаборатории. И все королевские чиновники прекрасно понимали, что порядочного короля из такого чудака не выйдет, разве что какой-нибудь докторишка несчастный или профессор кислых щей. И оставили его в покое, мол, пользы от оболтуса нет, но зато и вреда никакого.

А Гантимура среди всех наук интересовала прежде всего магия, он хотел стать волшебником. В Зубляндии, надо сказать, волшебник – профессия как профессия, примерно как у нас юрист или инженер. Выдающихся и знаменитых волшебников уважают, ценят и всюду зовут на работу, а тех, которые так себе, и внимания не обращают.

Магией Гантимур занимался самостоятельно, по книгам из королевской библиотеки. Спустя некоторое время ему стало любопытно, до какого уровня он доупражнялся, и он решил поприглашать к себе в гости разных заслуженных волшебников. Глядишь, поучат чему-нибудь или хотя бы дадут дельный совет. Волшебники приезжали ужасно гордые и важные, как бы нехотя и только из уважения к его королевской крови. Дескать, августейший сопляк отрывает нас от работы, но отказать ему мы не можем. А уезжали малость пришибленные и задумчивые, потому что они Гантимуру, как выяснялось во время общения, и в подмётки не годятся. Тут, скорее, не ему у них ума набираться, а наоборот – им у него. Вот такое редкое сочетание таланта, жажды знаний и трудолюбия. Самородок и тому подобное, даром что принц.