Башня говорящего осла

Не помню, говорил я вам или нет, что часть безрыбской армии стояла у восточных, а часть у южных ворот. Они участия в штурме не принимали, но готовы были встретить отступающих зубляндцев. Будь у герцога три «Колыбельных», штурм попытались бы начать с трех сторон. А так восточная и южная части армии просто ждали.

Именно с востока к городу подъехала открытая повозка, запряженная двумя мулами. В повозке сидели трое мужчин лет сорока-пятидесяти, совершенно гражданского вида. Один широкоплечий, с выпирающими из рубашки мускулами, другой хлипенький, но зато с длинными волосами, а третий с каким-то нелепым лицом, ужасно уродливым, усыпанным бородавками и слишком большим, для такого туловища.

Повозка приблизилась к рогатине, перекрывающей путь. У рогатины стояли офицер и три солдата с ружьями. Это был пост.

– Кто такие, зачем приехали? – спросил офицер.

– Нам надо в столицу, – ответил широкоплечий. – Пропустите, пожалуйста, мы торопимся.

– Слезть с повозки, показать документы, – приказал офицер.

Трое прибывших спрыгнули на землю, но документов не доставали.

– Скажите, вы еще не захватили город? – вежливо поинтересовался тот, который с уродливым лицом. – И если нет, то когда начнете его захватывать?

– Молчать! – сказал офицер, рассерженный, что задержанные не выполняют его приказаний. – Повторяю вопрос: кто вы такие?

– Мы из лесу, – ответил широкоплечий. – А вы сначала определитесь, чего вам надо: чтобы мы молчали или отвечали на ваши невежливые вопросы.

– А ну-ка, поучите этих умников, – приказал офицер солдатам.

Один солдат подошел к широкоплечему и схватил его за рукав куртки. Коренастый свободной рукой взял солдата за запястье и без видимых усилий вывернул его. Солдатик, ойкнув, повалился под телегу вместе с ружьем.

Другой солдатик, выставив вперед штык, шагнул к уродливому. Он посмотрел ему в глаза и вдруг замер.

– Это ты? – спросил солдатик уродливого.

– Я, – ответил уродливый. – Кто ж еще?

Впрочем, он уж и не был уродливым. Бородавки пропали, голова будто бы сделалась меньше. Теперь это был приветливо улыбающийся лысоватый мужичок с окладистой бородкой – не красавец, но и не урод совсем. Только зрачки лучились черным холодом.

– Чур меня, чур! Ты же умер, дедушка! Я тебя в землю закапывал.

Солдат сел на камушек и обхватил руками голову.

– Сам ты умер! – ответил мужичок. – Сам ты дедушка!

Третий солдат, видя, что у его товарищей ничего не получается, решил действовать решительный. Он подошел к хлипенькому с длинными волосиками и с размаху шарахнул его прикладом. Волосатенький беспомощно закрыл руками голову. При всей своей хлипкости он остался стоять на ногах. Мало того, ружье каким-то макаром вырвалось у солдатика из рук и улетело в сторону. Солдат оглянулся – ружья нигде не было.

Офицер проявил сообразительность. Он развернулся в сторону лагеря и во весь голос закричал:

– Колдуны! Здесь Колдуны! Хватайте их!

Широкоплечий щелкнул пальцами, и офицер закашлялся, как будто подавился, и перестал кричать.

– Коллеги, нам нужно быть осторожней, – сказал широкоплечий. – Нас уже заметили.

Действительно, от лагеря в их сторону бежали несколько солдат. Там увидели, что у рогатины творится что-то неладное.

– Давайте воспользуемся невидимостью, – предложил хлипенький.

– Надо было сделать это раньше, – проворчал тот, который со странным лицом.

– Исчезаем! – подытожил широкоплечий.

И трое пришельцев растаяли в воздухе.

Подбежавшие солдаты увидели повозку с двумя мулами, а рядом трёх солдат. Один стонал, как наемная старушка-плакальщица на похоронах – у него была вывихнута рука. Другой сидел на травке, обхватив голову, и бормотал: «Дедушка, дедушка!» Третий ходил по обочине на полусогнутых ногах и всматривался в траву, будто хотел поймать кузнечика. Он искал ружье.

Офицер тоже был не в себе. Он взволнованно махал руками и беззвучно открывал рот, пытаясь что-то объяснить. Наконец он успокоился, достал из планшета блокнот с карандашом и написал: «Колдуны. Трое».

Глава 42. Вспоминай, вспоминай, мама!

– Вот я тебя сейчас!

Графин ударился в стену и разбился в мелкие кусочки. Аттила успел увернуться. Он сиганул с комода на пол и рванул через комнату.

– Ах, так! – закричала мама и швырнула в Аттилу стакан с остывшим чаем. Чай с чаинками вылился ей на блузку. Стакан в Аттилу не попал. Он угодил в открытый платяной шкаф, выкатился наружу на ковер и, замерев, развалился на две половинки. Аттила юркнул под диван.

– Я хвост тебе оторву, гадкий котишка! На шапку отдам, на помойку выброшу!

Мама легла на живот рядом с диваном и попыталась схватить за лапу забившегося туда героического кота. Руки не хватало, чтобы достать его, надо было взять что-то длинное.

– Попросишь ты у меня чего-нибудь вкусненького! – зловеще прошипела мама.

Она вскочила, побежала в туалет, схватила ершик для унитаза, вернулась в комнату и снова легла на пол. Гадкого котишки под диваном уже не было.

Поднявшись, мама воинственно оглядывала комнату, держа перед собой ершик наготове.

– Где ты, паразит? Выходи, хуже будет! Убью!

Паразит затаился. Мама медленно обходила помещение.

–Ай! – вдруг вскрикнула она.

Это в ногу впился осколок графина. Ершик выпал из рук на ковер. Мама захромала к дивану.

Опустившись на диван, она вытащила из пятки стеклянную занозу, протянув руку, взяла со столика бумажную салфетку и промокнула выступившую кровь.

Минуту она сидела с отрешенным лицом, потом плечи ее мелко затряслись и она расплакалась. Непонятно откуда взявшийся Аттила мягко запрыгнул на диван и стал тереться о мамино бедро.

– Они вернутся, – сказал Аттила. – И ты вернешься. И все будет хорошо.

– Правда? – спросила мама, шмыгая носом.

– Правда! – ответил кот и лизнул ее руку шершавым языком.

– А если не вернутся?

И она снова разрыдалась. Одной рукой она вытирала слезы, а другой прижимала салфетку к пятке.

Сегодня героический кот Аттила сделал то, чего все это время так страшился. Он рассказал маме, кто она такая, что у нее есть муж и сын и куда они делись.

После трех неудачных свиданий, мама совсем сникла. На людях она продолжала быть красивой и веселой, а дома садилась в кресло и смотрела в одну точку.

Прошел ровно месяц с того времени, как чудесный муж усыпил ее поцелуем в затылок. Если бы гантимурские чары были произведены качественно, а не сляпаны наспех, сегодня она бы проснулась у себя дома на диване и начала новую счастливую жизнь.

Вместо этого сегодня утром она почувствовала себя особенно гадко. Голова горела, в груди как будто что-то застряло, а поясницу ломило. Время от времени сквозь туловище словно проползали холодные змейки.

Видимо, тому виной были гантимуровы чары, которые, хоть и были низкокачественными, но заложенный в них будильник сработал и они поменяли характер.

Вечером мама вернулась в гостиницу сама не своя. Лицо было землистого цвета, взгляд затравлен. Не сказав Аттиле ни слова, мама, одетая, едва скинув туфли, упала на постель и спрятала лицо в подушку.

Аттила понял, что терять уже нечего.

– Эй! – промурлыкал он, заскочив на кровать и проводя хвостом по маминой шее. – Тебе плохо, потому что ты хочешь что-то вспомнить, а что – не знаешь.

– С чего ты взял? – в подушку ответила мама, настороженно.

– Помнишь мальчика-школьника и мужчину с бородой?

– Не знаю я никакого школьника и никакой бороды!

– А ты вспомни! Я тебе сейчас помогу.

Аттила зашел маме на спину и сквозь блузку начал колоть ее коготками, как будто месил тесто.

– Вспоминай! Мужчина такой высокий и задумчивый. Мальчик такой забавный, русоволосый с голубыми глазами… Вспоминаешь?

– Нет…

Как я уже говорил, героический кот Аттила обладал весьма скромными, можно сказать, среднекошачьими, магическими данными. До того как хозяин Гантимур поручил ему блюсти свою ненаглядную женушку, особых причин применять волшебные свойства у Аттилы не возникало. Разве что наколдует себе мышку на обед или, чтобы пройти к своему горшку, откроет магией дверь туалета, которую хозяева по забывчивости заперли на шпингалет. Котячья жизнь она и без чудес очень даже неплоха.

Но когда на Аттилу свалилась такая непосильная ответственность – охранять переполненную талантами амнезическую маму, то поневоле пришлось прибегать ко всевозможным колдовским ухищрениям. И это очень подхлестнуло его магическое развитие. С каждым днем он, сам не замечая того, творил всё более и более сложные чудеса.

А сейчас он, даже не задумываясь, получится или нет, стал избавлять маму от мужниного колдовства. Он впивался коготками в мамину кожу и мурлыкал заклинания. Время от времени поднимался, переходил на другое и продолжал месить мамину спину. Когда он добирался до незакрытых одеждой плеч и шеи, мама чувствовала щекотание его усов и маленькую терку языка. Постепенно мамину поясницу отпустило. Тепло, шедшее от уколов кошачьих когтей, растопило кусок колючего льда в груди, и грудь перестала ныть. Холодные змейки внизу живота пропали. Тяжести в голове больше не чувствовалось. Мама стала погружаться в дрему.

А Аттила все вонзал и вонзал коготки в мамину спину. Он словно военный хирург, который достает из раненого бойца мелкие осколки снаряда, кропотливо извлекал из мамы остатки гантимуровского волшебства.

Мама увидела сон, который с недавнего времени снился ей почти каждую ночь: мальчик и взрослый мужчина вдалеке от нее. Только раньше они были в тумане, размахивали руками и кричали что-то неразборчивое. А сейчас их лица были отчетливо видны. Они оба улыбались. Мальчик послал ей воздушный поцелуй.

– У тебя всё нормально? – крикнул мужчина.

– Да! Только я сильно соскучилась! Как вы там? – крикнула она в ответ.

– Мама! У нас всё в порядке! Я тоже соскучился! – крикнул мальчик, а мужчина добавил:

– Потерпи чуть-чуть! Мы уже скоро!

И тут снова проклятый туман начал заволакивать пространство. Мальчик с мужчиной еще что-то кричали, но поднявшийся ветер заглушил их голоса.

Мама проснулась. Она лежала уже не на животе, а на спине. Ей легко дышалось, по телу приятно разливалось тепло. В ногах умывался уставший от трудов Аттила.

– Я все вспомнила, – сказала мама. – Я никакая не Ванда, а совсем наоборот. У меня есть семья и дети.

– Да, – подтвердил Аттила, – это так. Сын – один мальчик. И муж – тоже один.

– Боже мой! А я как дура бегаю за посторонними противными мужиками. Очень даже хорошо!

– Ничего страшного, – подбодрил ее Аттила.

– Как это ничего страшного? – возмутилась мама. – Это тебе ничего страшного! Ты ведь все знал раньше? Почему ты не сказал?

– Не имел права! – ответил Аттила.

– Ах, ты не имел права? А сейчас вдруг взял и заимел? Да я тебя сейчас дам такие права, что ты у меня… – и мама попыталась схватить героического кота за шкирку.

Аттила увернулся, перескочил с кровати на журнальный столик, а оттуда – на комод.

– Поосторожней! – обиженно крикнул героический кот. – Да если бы не я, ты бы вообще тут черт знает что наворотила!

– Я тебя убью! – заорала бывшая Ванда и схватилась за графин.

Вот так вот всегда. Стараешься для людей, из кожи вон лезешь, а они тебе спасибо не говорят. Они в тебя графинами швыряются.

Глава 43. Сражение на Дворцовой площади

Колыбельная проходила улицу за улицей. Защитники города валились наземь, в домах засыпали мирные жители. Войска герцога постепенно приближались к королевскому дворцу в центре столицы.

К этому времени зубляндцы, уже поняли, что враг использует какую-то магию. Тот, кто оказывался чуть дальше радиуса действия «Колыбельной», видел, как его соратники безо всякой, казалось, причины падают замертво. И тот, кто сам не засыпал, в панике бежал прочь.

Гантимур шёл по улице вплотную к стенам домов, чтоб не сталкиваться с отступающими солдатами. Он хотел видеть то, что всех напугало. Когда машина сна оказалась на достаточно близком от него расстоянии, он уловил магические волны и сразу разгадал секрет победного шествия врага. Он ведь сам помогал кривоногому студенту в работе над волшебным топчаном, и они вместе вырабатывали рецепт сонной магии.

– Сейчас я вам устрою, – пробормотал Гантимур.

Средство от «Колыбельной» было просто – и я уже об этом упоминал – дождь. Вода уничтожает сонную магию, под дождем «Колыбельная» работает вхолостую.

Гантимур забежал в самый высокий дом, который был поблизости, выбрался на чердак, а оттуда на скат крыши. Он растянулся на черепице звездочкой, лицом вверх, закрыл глаза и начал делать дождь. Сначала в вышине появились перистые облака, потом образовались барашки. После небо стало затягивать серыми хлопьями.

– Еще немного, – сказал Гантимур. – Еще немного.

И тут он почувствовал, как спину жжет луч «Колыбельной». Тело накрыло усталостью. Веки стали большими.

– Проклятье! – прошептал Гантимур.

Он отпустил облака, встал на колени и стал плести вокруг себя мысленный соломенный мешок, который «Колыбельная» пробить не могла. На это ушло минут пять. Почувствовав себя в безопасности, он снова улегся на крышу и посмотрел вверх. На небе не было ни одного облачка.

Стиснув зубы, Гантимур начал все с начала. Перистые облака, барашки, высоко-кучевые… Но дальше дело тормозилось, и едва он ослаблял напряжение, облака исчезали, как будто на соседней крыше сидел другой Гантимур и проделывал обратную работу – разгонял тучи.

Все объяснялось просто. Если помните, я говорил, что вместе с «Колыбельной» герцог предусмотрительно велел студентам-волшебникам изготовить регуляторы погоды. И вот сейчас, как только небо стало затягивать тучами, безрыбцы в своем лагере запустили одно, два, три, а потом и все пять таких антидождевых приспособлений. Каждая такая установка представляла из себя длинный велосипед без колёс, но зато с четырьмя сидениями – одно за другим. На каждом сидении сидел солдат и крутил педали.

Волшебный механизм переводил мышечную энергию в магию и разгонял ею тучи. Две таких бандуры способны сдерживать какое-то время целый циклон. Хотя солдаты были не волшебные, они накручивали педалями гораздо больше магии, чем мог выдавить из себя Гантимур. К тому же солдаты могли меняться, а Гантимур был один. Поэтому он оказывался в положении спортсмена, который упорно пытается оторвать от помоста привязанную штангу. Силы уходили, а результата не было.

Осознав свое бессилье, он прекратил попытки, тяжело дыша, подполз к окну и спустился на чердак. Война была проиграна. Нужно было как-то добраться до дворца и спасать сына.

Через западные ворота герцог вместе со свитой, верхом, не спеша въехал в город. Где-то впереди него «Колыбельная» медленно утюжила улицы. Герцог рассматривал сваленных на тротуары вражеских солдат и ополченцев и думал, что, наверное, подержит их месяцок в лагере для военнопленных, а потом объявит всеобщую амнистию. Теперь это его народ, и надо быть гуманным правителем.

Ленца он не тронет, чтоб не делать из него мученика. Можно даже будет дать бывшему королю какую-нибудь почетную должность, что-нибудь вроде первого консула или председателя совета старейшин. Пусть спивается потихоньку где-нибудь в закуточке.

Все зубляндские высокопоставленные чиновники пройдут проверку. Собеседование. Ведь у герцога Тахо есть угадыватель мыслей. С ним герцог каждого разглядит насквозь. Кого-то возьмет на службу, кого-то – нет. Кто-то уйдет на почетную пенсию, кто-то будет искупать свою вину перед обществом добросовестным трудом на каторге.

Что делать с девочкой-принцессой, он решит позже. Если они понравятся друг другу, возьмет себе на воспитание, пусть растет на здоровье, ведь у Тахо с женой дети уже взрослые. А если общего языка они с принцессой не найдут (ведь любовь – штука капризная), тогда девочка вполне может заболеть воспалением легких и не выздороветь.

Вот кто ему совсем не нужен, так это Гантимур. Сотрудничать с ним невозможно, договариваться бесполезно, в тюрьме его не запрешь. Он то исчезает в неизвестном направлении, то возвращается в самый неподходящий момент. И всегда от него какие-то неприятные неожиданности. Поэтому никаких с ним переговоров, никаких Башен говорящего осла, никаких помилований. Пусть этот фрукт просто исчезнет. И все должны забыть о таком человеке.

Немного, правда, смущает, что совсем недавно великий хитрец Шляпсон вроде бы как отправил Гантимура на тот свет, а он чего-то взял и не отправился. Мало того, разведка докладывает, что и Шляпсона самого теперь тю-тю. Тут надо быть особо осторожным.

– Ваша светлость! – оторвал от раздумий герцога подъехавший румяный советник Помпилиус. – Среди уснувших найдены трое волшебников. Но на Гантимура никто не похож.

– Где они? – герцог вскинул голову.

– Там, немного впереди. Их свалили отдельно.

– Я проверю лично.

Проехав сотню метров, они оказались возле трех бородачей в чародейских синих плащах с капюшонами, посапывающих на мостовой. Нет, никто из них на Гантимура и отдаленно похож не был.

– Свезите в тыл и приглядывайте хорошенько, – распорядился Тахо. – О каждом хоть немного похожем на Гантимура сразу же докладывайте.

К двенадцати часам дня «Колыбельная» объехала половину города и выбралась на дворцовую площадь. Повсюду на огромном пространстве лежали спящие. Ближе к дворцу тел не было – туда луч «Колыбельной» еще не достал.

Те из защитников, которые оказались проворней (таких было совсем мало), добрались до высокой дворцовой ограды, заперли ворота и теперь выглядывали из-за чугунной решетки, сжимая ружья. Но, как вы понимаете, высокий забор не мог спасти от «Колыбельной». Сейчас она подъедет поближе, и защитники уснут.

Колыбельщики катили диван. Остальная армия терпеливо ждала позади, заполнив начало площади и примыкающие к ней улицы.

– Пли! – неожиданно раздался голос из-за решетки, и грянул оружейный залп.

Десяток пуль порвали цветастую обивку гигантского дивана. Несколько солддат свалились на брусчатку. Безрыбцы не заметили, как подошли к врагу ближе, чем на выстрел. Пролилась первая кровь за сегодняшнее наступление.

Защитники уже сообразили, что главная опасность исходит от аляповатого сооружения на телеге, и они открыли по нему огонь.

– Орудие к бою! – скомандовал командир диваночного расчета.

Он мог исправить свою оплошность, либо немедленно ударить по врагу сонной магией либо сперва отступив на безопасное расстояние. Он решил не тратить время на отступление.

Два артиллериста навалились на рычаг, приделанный к подлокотнику, четверо других стали наводить спинку дивана на дворцовые ворота.

– Пли! – раздался голос из-за ограды и ударил второй залп.

От дивана полетели кусочки ткани и щепки. Один солдат свалился с телеги. Впрочем, разнести дубовую «Колыбельную» из ружей с такого расстояния было сложно, хотя и возможно.

– Огонь! – крикнул капитан.

И тут, как будто по его команде, через всё небо с запада на восток сверкнула молния и громыхнуло с такой силой, что, капитану показалось: дворец сейчас расколется на мелкие кусочки и рассыплется по площади, как горох по блюду. Капитан поднял глаза. Низко над городом висели непонятно откуда взявшиеся черные тучи. Он перевел взгляд на ворота дворца. Защитники города один за другим валились наземь, сражаемые сонной магией. Капитан оглянулся на «Колыбельную». Она стояла на месте. У колес телеги сидели нескольких солдат, раненных ружейными выстрелами, и ожидали помощи. У начала площади остальная армия разглядывало небо.

Снова сверкнула молния, бабахнул гром, и о камни брусчатки застучали капли дождя. В считанные секунды, дождь стал таким плотным, что разглядеть что-нибудь дальше протянутой руки было трудно. Капитан подбежал к телеге.

– Прекратить огонь! – закричал он.

Мокрые солдаты навалились на рычаг и спинку дивана. На самом деле капитан не знал, что нужно делать, и отдал приказ, просто чтобы не показывать своей растерянности.

Ливень, однако, долго не продолжился. Побушевав несколько минут, он резко унялся, и ему на смену пришел спокойный мелкий занудный дождик. Гроза стихла. Между страшных черных туч показались голубые лысины.

Безрыбские солдаты, те, которые ждали атаки в начале площади и на примыкающих улицах, растеряно смотрели на небо. Если офицеры во время ливня смогли спрятаться под навесами или в подъездах домов, то большинство рядовых промокло до последней нитки.

Бесполезная «Колыбельная» одиноко стояла посреди площади. Капитан и его артиллеристы сиротливо сидели под телегой. Спящие на брусчатке защитники города не просыпались. Наверное, им снилось, что они дельфины.

Впрочем, если кто-то и пришел в некое замешательство, то только не дедулька генерал. Магия больше не работала, и впереди был неприятель, которого нужно было уничтожить. А значит, наступило дедулькино время.

Дедулька вытащил из кармана розовый в зеленый горошек платочек, поднял руку и махнул вниз. Из переулка несколько артиллеристов выкатили пушку на колесах. Раздался выстрел. Снаряд попал в середину больших чугунных ворот. Одна створка кусками улетела к дворцовому входу, другая, погнувшись, повалилась на землю и потащила за собой несколько метров ограды. Путь во дворец был открыт.

Дедулька снова взмахнул розовым платочком, теперь уже два раза. Тысяча, а может быть, две тысячи солдат ринулись на штурм дворца.

Они были мокрые, как цуцики, ботинки их чавкали, они спотыкались о тех, кто лежал на брусчатке. И не сразу все заметили, что там, где лежат разбитые ворота, от земли к небу поднимается изогнутый столб смерча. Можно было поклясться, что только что его там не было. С криками ужаса солдаты останавливались, а те, кто еще не успел заметить смерч, врезались им в спины. Образовалась толкучка. Еще какое-то время солдатская масса по инерции двигалась вперед, но постепенно остановилась и попятилась назад.

Смерч, помедлив, вышел из дворцовой ограды на площадь и не торопясь стал приближаться к безрыбцам. Отступая шаг за шагом, солдаты, как загипнотизированные, рассматривали гигантский кружащийся столб. Столб гудел, как будто напевал себе в полголоса во время прогулки. Покачиваясь, смерч подобрался к «Колыбельной». Телега вместе с диваном дернулась, подпрыгнула вверх и вдруг быстро-быстро по спирали забралась в середину вихря и стала вертеться там. Сидевшие под телегой артиллеристы успели убежать, иначе они бы тоже сейчас вертелись вместе с диваном.

Но дедулька генерал опять не растерялся.

– Разбиться на два фланга, освободить центр, отойти влево и вправо к краям площади! – крикнул он, и адъютанты побежали передавать приказ.

Армия расступилась перед смерчем. Артиллеристы, которые только что расстреляли ворота, наводили пушку на кружащийся столб.

Ударил выстрел. Снаряд прямой наводкой вошел в ножку смерча. Смерч дрогнул, затем замер, затем начал складываться, словно надломленный цветок. На землю полетел град камней, которые смерч успел всосать с брусчатки, и куски чугунной решетки. Грохнулась оземь телега с «Колыбельной». Колеса покатились в стороны, диван расплющился и стал похож на брошенный на пол полупустой мешок.

Путь на дворец вновь был свободен. Но генерал не отдавал команды начинать штурм. Он вглядывался вдаль. У входа в дворцовую ограду стояли трое мужчин в каких-то старомодных пиджаках. Они о чем-то переговаривались, словно никакой войны поблизости нет.

– А эти деревенщины что тут забыли? – спросил герцог румяного советника Помпилиуса.

Они оба, и герцог, и румяный советник Помпилиус, стояли позади дедульки генерала. Герцог наблюдал действия вояки, которому позволил стать сейчас главным, но был готов в любой момент отобрать главенство.

– Этих огурцов надо схватить и допросить, – предложил румяный советник Помпилиус. – Слишком много чертовщины.

А трое деревенщин в пиджаках закончили совещание, вышли из ограды, прошли шагов двадцать и остановились.

Как вы уже, дорогие читатели, поняли, это были трое волшебников из лесной чащи. Все трое находились в состоянии радостного возбужденния. Несколько лет они кисли в своей избенке на полянке, и небольшое путешествие основательно встряхнуло их. Выбравшись из глухомани на люди, они вдруг почувствовали в себе огромную силу, накопленную за годы лесного затворничества. Наверное, так же накопил свою силу былинный богатырь, просидев на печке тридцать лет, до самой последней минуты своего героического сидения, считая себя никчемным калекой.

– Ну-с, – сказал Кроль, – как договорились. Начинает доктор Хариус. Профессор Гипс продолжает. Я на подхвате.

Доктор Хариус сделал три шага в сторону от товарищей, сел на брусчатку, по-турецки сложив ноги, и закрыл лицо ладонями.

А к ним уже бежали солдаты, десять человек, чтобы взять их.

– Осторожно! – закричал Кроль Гипсу, указывая на приближающихся врагов и выступая вперед.