Персефона

Персефона

Катерина Скобелева

© Катерина Скобелева, 2023

ISBN 978-5-4485-8826-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Валентина… Моя Валентина…

Ночь превратила комнату в сплетение теней, слепила из них мерзкое маленькое существо – страх. Он копошится в душе, прогрызает все новые ходы, цепляется острыми коготками за остатки логики, раздирает их в кровь.

– Ты ведь знаешь, что я здесь…

Это все твои фантазии. Успокойся и спи… Но по дому бродят странные шорохи, а на потолке – полосы лунного света. Надо бы задернуть шторы, иначе не уснуть. А для этого придется пройти по всей комнате, и тени будут прикасаться к обнаженным рукам, ласкать распущенные волосы, жечь невыносимым искушением: оглянись, оглянись, оглянись! Главное – не поддаваться, не слушать и твердить себе шаг за шагом: «Там никого нет. Никого нет. Нет!» – но полусонное бормотание сорвется в крик, когда темнота все равно настигнет тебя у края лунной бездны за окном – и опалит шею горячим дыханием, знакомым шепотом…

Что за бред! Что за вздор! Не трусь, ну, давай же! Всего-то – рывком откинуть одеяло, и мягкий ворс тапочек ласково, по-домашнему защекочет ступни.

Всего-то семь шагов. Всего семь. И не оборачивайся, просто иди вперед, тихо-тихо, тихо-тихонечко, чтобы тебя никто не услышал, ни одна из теней вокруг. Уже близко. Шаг, еще шаг. За окном в клочьях фиолетовых облаков – мученический лик луны. Ни о чем не думай, пусть рука сама ляжет на прохладную ткань занавески и потянет чуть-чуть – совсем неслышно… Почти неслышно…

Тени пробуждаются от малейшего шороха, ты знаешь, знаешь это слишком хорошо.

Кольца скользят по карнизу с легким шелестом, но для тебя этот звук – оглушительный скрежет, условный знак. Страх уже наточил посеребренные луной коготки и готов с новой силой впиться в изъеденную, беззащитную душу, легко разметать ошметки здравого смысла и потащить добычу куда-то вниз, вниз, вниз, сдавливая бешеное сердце, точно перезрелый плод. Достаточно лишь сигнала, хриплого шепота за левым плечом:

– Ва-аля…

Это просто скрип половиц. Хотя… Почему они скрипят? Ведь в комнате больше никого нет?

Или?

Тишина застыла, словно вязкое желе. Там, за спиной, кто-то ждет. Кто-то едва сдерживает трепет дыхания, предвкушая сладостный миг твоего ужаса и падения. Несколько долгих, бесконечных секунд – и разум устанет противиться; взрыв изнутри превратит защитную скорлупку сознания в лунный прах, серебристый пепел, и дуновение шепота сметет его с обнаженной отныне души – завоеванной, покоренной, сломленной. Обернись, оглянись, это неизбежно, мгновением раньше, мгновением позже. Обернись, оглянись, медленно-медленно, все еще продолжая себя уговаривать: бояться нечего, абсолютно нечего.

Капли времени на исходе, самая последняя из них повисла над морем тьмы вокруг тебя, и ты уже начала поворачиваться…

И сама не понимая, как, почему, на крыльях ужаса ты метнулась через всю комнату к выключателю – лишь бы успеть, – и вспыхнул свет.

Никого. Спит весь дом, спят соседи, тихо посапывая во сне. Мир и спокойствие. Только молекулы темноты стучатся в окно, напоминая, не давая забыть, что где-то в объятиях теней ждет тебя беззвучная насмешка, порождение страха:

– Я ведь еще вернусь… Жди…

Ожидание первое

– Будем надеяться, завтра погода наладится, – бодро заявила Рыжик, медленно выруливая с шоссе на ухабистую проселочную дорогу. – Во всяком случае, синоптики обещают…

Дашенька только хмыкнула в ответ с соседнего сиденья, и Рыжик не стала продолжать, поскольку втайне разделяла скептицизм младшей сестренки.

Что говорить, погода была совсем не июньская. Вчера тусклое, заспанное солнце хоть временами показывалось из серой пелены облаков, а сегодня утром обнаружилось, что контуры соседних многоэтажек полусмазаны туманом. Дашенька, еще в ночной рубашке, только-только разбуженная, удивленно сказала: «Ха-ха!» – когда Рыжик отдернула занавески. Ее коротенькое восклицание довольно точно обрисовало ситуацию: вот тебе и на, в такой-то день – ехать на дачу?!

Но собранные вещи уже покоились в бесформенных спортивных сумках, а Рыжик так настроилась на перемену обстановки, что во время скучного завтрака, ковыряя вилкой в остатках слегка подгоревшего омлета с розоватыми кружочками сосиски, Дашенька пробурчала: «Ну ладно, если хочешь – поехали». Теперь она с мрачным сарказмом вертела головой по сторонам и обозревала окрестности, баюкая на коленях рюкзачок с «личными» вещами. Пейзаж особыми изысками не отличался – заборы, кусты, яблони. Туман явно не слышал о прогнозах синоптиков и никак не желал рассеиваться, так что дома в глубине участков вырисовывались в призрачной дымке, точно бесплотные миражи. Дачники как будто вымерли.

Рыжик чувствовала себя виноватой. Перспектива провести несколько дней в пустом и холодном доме уже не казалась ей столь привлекательной. Но не возвращаться же теперь обратно. Большая часть пути осталась позади: фиолетовая «Хонда» ползла по узким улочкам дачного поселка, то и дело подскакивая на колдобинах.

Совсем иной мир – стоило только съехать с шоссе. Рыжик не включала радио, и поэтому единственными звуками на земле остались сопения и кряхтения машины, словно жизнь сохранилась только в ее чреве, а все, что снаружи, – лишь видимость, морок, не более. Сбоку чуть слышно загудел электромоторчик в правой дверце: стекло медленно поехало вниз – это Даше захотелось отведать чужого, дачного воздуха. Но в теплые внутренности машины сразу же хлынула промозглая сырость, и виновница поспешила закрыть окно. Рыжик невольно поежилась.

Что ж такое? Куда все подевались? Ни собачонок, ни малолетних хулиганов посреди дороги, ни старичков, торжественно предающих сожжению мусор возле открытых калиток. Ни-ко-го. Абсолютно. Только заборы, заборы, заборы. Только буйные заросли шиповника и акаций настороженно застыли на обочинах и без того узкой улочки.

А ведь лето на дворе, почти с обидой рассуждала Рыжик, пора бы вывозить семьи на дачу. Одни мы, что ли, приехали? Признавать Дашину правоту, даже про себя, как-то не хотелось, и все-таки скреблась на задворках логики упорная мыслишка: надо, надо было остаться дома. Смотреть телевизор, пить чай. Как все нормальные люди.

Правда, где-то рядом в холодном воздухе витала смутная, щекочущая нервы догадка, что если бы они с Дашей остались, ничего не изменилось бы. Не доносились бы знакомые звуки из соседних квартир – раздраженные голоса или сипение водопроводного крана. Двор не пересекали бы прохожие, и серые гаражи-ракушки напрасно ждали бы появления хозяев из жидкого, стылого тумана. Словно безлюдный мир замер, стал сценой для камерного спектакля всего лишь с двумя ролями – ее и Дашиной.

Нет, скорее всего в городе по-прежнему кипит и булькает незамысловатая жизнь, и даже совсем рядом, по шоссе, как и несколько минут назад, проносятся в никуда забрызганные грязью машины – шших-х, шших-х, шших-х… И лишь маленький кусочек вселенной превратился в сон, видение, туман. Может быть, мы тоже призраки, жизнерадостно подумала Рыжик, только еще не знаем.

Ощущение было довольно жуткое, но… почему-то почти приятное. Сопричастность тайне сладко покалывала холодом кончики пальцев, словно медленно и безболезненно погружая в наркоз вечной мерзлоты и ее, и Дашу, и туповато-безразличную «Хонду», чей мотор еще полусонно бурчал что-то по привычке. Вы только частички зачарованного спокойствия, и не о чем больше волноваться, и незачем больше печалиться.

Кроме этих бредовых фантазий, Рыжика радовали еще и более практические соображения. В глубинах души теплилась искорка благодарности тем водителям, что посмотрели утром в окошко, почесали в затылке и, несмотря на протесты жен и тещ, жаждущих проведать огороды, плюнули да и не поехали никуда.

Честно говоря, она до сих пор, несмотря на солидный водительский опыт, чувствовала себя за рулем не слишком уверенно. А в транспортном потоке вообще впадала в легкую панику. Или даже в нелегкую. Но сегодня на шоссе не было никаких пробок, никаких догонялок-обгонялок-подсекалок с другими машинами, так что поездка не особенно потрепала ей нервы. Рыжик, со свойственным ей пессимизмом, полагала, что такое везение долго продолжаться не может, и на узких разухабистых дорожках поселка, совершенно не предусмотренных для передвижения четырехколесных друзей человечества, оно как раз и завершится: если посредине улочки, стиснутой бастионами кустарника и заборами, встречались порой два автомобиля, желающие проехать в противоположных направлениях, как правило, разминуться им бывало очень сложно – так, чтобы не застрять колесом в канаве, не ободрать друг другу краску с боков и при этом не попортить шикарные заросли шиповника у ближайшей изгороди, наверняка нежно любимые хозяевами.

Летом, во время особого наплыва дачников, такие конфликтные ситуации возникали нередко. Ну не рассчитали при планировке поселка, что практически все владельцы домиков будут приезжать на собственных машинах, начисто игнорируя пригородный автобус, который регулярно – приблизительно раз в два-три часа – торопливо прошмыгивал по шоссе.

Приняв во внимание все перечисленные выше обстоятельства, Рыжик пришла к выводу, что в принципе на данный момент ее вполне устраивает отсутствие дачников. Она не была твердо убеждена, что с честью выдержала бы испытание в виде столкновения со встречной машиной. Сегодня в кой-то веки можно было расслабиться: никаких «конкурентов» на пути не попадалось.

Рыжик привыкла, что машиной занимается Артем. И если даже «Хонду» ведет она, то Артем всегда рядом, на переднем сиденье: «Так… а теперь поворачивай… Так…» Правда, поездки с ним часто напоминали неудачную сдачу экзамена по вождению. Вечно она оказывалась не в том ряду, включала не ту передачу и так далее. Порой она чувствовала себя совершенно по-идиотски. Но зато всегда знала: если что, Артем все уладит, обо всем позаботится. В конце концов, пересядет за руль.

И хотя прошло несколько лет… Только не сейчас, в панике подумала она, не буду, не буду вспоминать об этом. Мы же едем отдыхать.

Рыжик представила, как перечеркивает жирными черными линиями все лишние мысли – иногда этот способ помогал. Но перечеркнутая картинка – портрет человека с серыми глазами – вдруг с такой яркостью всплыла в памяти, что ей на мгновение стало жутко.

Рыжик осторожно глянула вбок – Даша не смотрела на нее, и она немножко успокоилась. Ей не хотелось, чтобы сестренка увидела выражение ее лица. Хотя, может быть, оно и не изменилось. Рыжик уже привыкла не выставлять свои чувства напоказ.

– Ну, вот и подъезжаем, – прервала она молчание минуту спустя, благополучно справившись с очередным поворотом.

Дом был большой. Огромный, даже если сравнивать с немаленькой московской квартирой. Двухэтажный. Кирпичный. Со всеми удобствами, если не считать в числе удобств телефона и телевизора. Две трети этого дома принадлежали Рыжику. Еще одну треть занимала свекровь, то есть бывшая свекровь, Карина Аркадьевна. Дом, разделенный на две неравные части, некогда представлял собой единое целое, но теперь две территории были отделены друг от друга при помощи запертых дверей – наверху, на втором этаже, и в подвале: Рыжик с Кариной Аркадьевной пользовались двумя разными входами, встречаясь крайне редко. Тем более что мать Артема вообще не особенно часто посещала свои загородные владения.

Дом стоял на самом краю дачного поселка – на противоположной стороне улицы стеной застыл темный ельник, похожий на дремучий бор. На самом деле он был не таким уж дремучим: быстрым шагом, напрямик, можно было пересечь его минут за двадцать, а дальше колючие еловые лапы сменялись вполне жизнерадостными березками и прочей, не столь зловещей растительностью. Но Артему дача понравилась именно из-за первого ощущения четко вычерченной границы между цивилизованным миром дачников и неприрученной природой, между «космосом и хаосом», как он выразился. Граница была соблазнительно неохраняемой. Стоит перейти через дорогу – и ты уже на чужой земле. Рыжику, пожалуй, это нравилось тоже.

Но только не сегодня. Ей почудилось, что ельник стал еще более суровым, словно на границе ввели визовый режим, да и сам коттедж выглядел не так привлекательно, как Рыжику вспоминалось в Москве.

– Мрачновато здесь, – поежилась Даша.

Рыжик и сама была с ней согласна. Пустой дом казался неприветливым и необжитым, точно уже несколько лет стоял заброшенным. Рыжик не могла понять почему: все как раньше. И тем не менее…

Однажды, когда она еще училась в институте, они с Артемом справляли Новый год на даче – вдвоем. Несмотря на отсутствие шумной компании, все традиции были соблюдены: шампанское, маленькая елочка, по смутным подозрениям Рыжика срубленная в ближайшем лесочке, пушистые гирлянды и бумажные снежинки на окнах. Красота.

Потом они уехали в Москву и вернулись только в конце января, когда Рыжик благополучно разделалась со всеми экзаменами. Елочка все еще красовалась в гостиной, ее игольчатые одеяния слегка поблекли, но в целом она выглядела неплохо.

– Вот уж не думал, что она так долго простоит, – голос Артема в пустом доме прозвучал неестественно громко. – Странно, да? Я ведь даже воды ей не налил.

Он подошел и дотронулся кончиками пальцев до ветки, на которой висел маленький розовый шарик. От прикосновения елка словно вздрогнула, посыпались иголки, и на глазах у Рыжика деревце через несколько секунд превратилась в сухой скелет. Долгое время оно притворялось живым в тишине покинутого дома, но это была всего лишь хрупкая иллюзия жизни, и малейшего вторжения жизни настоящей оказалось достаточно для ее самоуничтожения. Остались лишь унылые веточки, сухие голые веточки, на которых висели игрушки: они были достаточно легкими, чтобы кое-как удержаться. Только розовый шарик покатился по полу и застыл.

Рыжику стало как-то не по себе. Видимо, Артем тоже почувствовал нечто похожее. Он поскорее вытащил скелетик за дверь и смел все иголки в совок. Весь день некогда уютная и хорошенькая елочка провела в сугробе, а под вечер Артем вынес ее с участка. Вернулся минут через десять, отряхнул ботинки щеткой, чтобы не заносить в дом снег. Вот и все.

Теперь прежнее жилище показалось ей похожим на мертвое дерево, все еще хранящее в себе воспоминание о жизни. Дом по-прежнему добросовестно выполнял обязанности гостеприимного хозяина, но как будто по плохо заученной роли. Он помнил правила игры, но они уже стали для него всего лишь тягостной формальностью. Рыжик снова чуть не пожалела, что надумала вернуться.

– Ладно, давай займемся разгрузкой! – с напускной жизнерадостностью предложила она Даше. – Помоги-ка мне.

– А мы пойдем сегодня на водохранилище? – требовательным голосом напомнила сестренка. Это был не вопрос. Скорее утверждение.

– Может, завтра? – попыталась воспротивиться Рыжик. – Это ведь не пять минут туда и обратно, а нам еще вещи распаковывать. Тем более – купаться сейчас все равно еще холодно.

Она ожидала, что Даша будет возражать, поскольку именно водохранилищем в первую очередь сестренка и соблазнилась, когда решала сложный вопрос, ехать на дачу или нет, но та изобразила на лице полнейшее безразличие:

– Ну, как скажешь, – и не проронила больше ни слова, пока помогала Рыжику достать из багажника сумки и оттащить их на крыльцо.

Вообще-то Рыжик покривила душой. Она отложила прогулку вовсе не из-за того, что водохранилище было слишком далеко. Ну да, не пять минут идти, конечно, а добрых полчаса, но по сравнению с уже преодоленным расстоянием разве это проблема? Просто ей вдруг очень-очень не захотелось отправляться куда-то еще, а потом снова возвращаться в негостеприимное, неприветливое жилище. Ей казалось, что если они сейчас распакуют вещи, наведут порядок – точнее, обычный беспорядок, который царит в обжитом доме, то все как-нибудь сразу наладится, и лето за городом пройдет более или менее нормально. Может быть.

Она долго возилась с ключами. Замок никак не хотел отпираться, словно не признавая хозяев и не желая впускать их. Но в конце концов дверь поддалась, и Рыжик проволокла тяжелую сумку в прихожую. Вскоре рядом с первой ношей на стареньком коврике красовались еще две спортивные сумки, поменьше.

– Надо загнать машину в гараж. Постой здесь, а я спущусь в подвал.

Она хотела скинуть туфли в прихожей, чтобы не заносить уличную грязь в дом, но перспектива идти в тоненьких чулках по холодному и пыльному полу показалась ей не слишком заманчивой, и она решила, что немножко свежей грязи для наведения беспорядка тоже не помешает.

В подвале не работал выключатель, поэтому по лестнице пришлось спускаться в полной темноте. Ладонь скользила по деревянным перилам.

А теперь налево, по узкому коридорчику мимо комнатки со стиральной машиной и кладовки. Свет надо будет починить, не пробираться же так каждый раз почти на ощупь.

В противоположном конце не особенно просторного подвала, благоразумно превращенного в гараж, чтобы не пропадало помещение, поднималась лестница на территорию Карины Аркадьевны. Но дверь наверху наверняка была крепко-накрепко заперта. Свекровь, даже когда бывала здесь, предпочитала жить сама по себе и никак не соприкасаться с делами невестки, которая по-прежнему оставалась для нее чужим человеком. Она с самого начала не проявила к новой родственнице особой теплоты («Женишься? Она что, беременна?»), а после того как… Нет-нет-нет, я не буду об этом думать, твердо сказала себе Рыжик.

Она разобралась в темноте с нехитрыми механизмами двери, и та поползла вверх, открывая заасфальтированную полоску спуска для машины и облаченные в джинсики ноги Даши, стоявшей в нетерпении прямо перед входом в гараж. Не дожидаясь, пока дверь откроется полностью, сестренка поднырнула под нее и оказалась рядом с Рыжиком:

– Ну что? Порядочек?

После темноты подвала серый свет облачного дня показался ослепительно ярким. Рыжик даже сощурилась, когда вышла к машине. Вскоре та, не оказав ни малейшего сопротивления, затихла в пещерке подвала, а дверь была водворена на прежнее место.

– Сколько тут всякого хлама, – ворчала Даша, поднимаясь по лестнице следом за сестрой. – Ну зачем в гараже зеркало?

– Не знаю, – рассеянно отозвалась Рыжик.

– Оно, конечно, пыльное и мухами, кажется, засиженное, но почему бы его не почистить и не перетащить куда-нибудь наверх? Кому в подвале в него смотреться? Да еще в полной темноте! Думаешь, машина в нем собою любуется?

Рыжик все так же отсутствующе кивнула. Здесь многие вещи не на месте. Кое-что надо выбросить, кое-что привести в порядок. Наверху, в кабинете, хорошо бы разобрать книги, просмотреть библиотеку Артема, привезенную сюда еще семь лет назад – Рыжик предлагала ее Карине Аркадьевне, но та лишь отмахнулась. Не хотела лишних воспоминаний, по всей видимости.

Таких воспоминаний у всех нас достаточно, особенно – у тебя самой, подумала Рыжик уныло. Просто девать некуда. И пора с ними что-то делать, иначе они покроются толстым слоем пыли, но никуда не исчезнут – просто прикасаться к ним будет еще неприятнее.

Кстати, насчет пыли. Скорее всего, наверху – и в кабинете, и в спальне, и еще в двух комнатках – ее накопилось предостаточно. Надо убраться там…

«Но не сегодня! – мелькнула спасительная мысль. – Сегодня займемся первым этажом, мы ведь на первом поселимся?»

– Давай обоснуемся внизу, – предложила Рыжик.

Она боялась, что Даша все-таки предпочтет второй этаж, но сестренка только пожала плечами.

В доме царила полутьма. Все занавески были задернуты. Даша облюбовала комнатку рядом с кухней, а Рыжику остались апартаменты напротив. «Надо сразу же распаковать сумки», – решила она. Для нее вещи в шкафу, всякие мелочи, разбросанные на столе, флакончики на подзеркальнике в ванной создавали ощущение стабильности. Хорошо, что комната была маленькой. Это тоже добавляло чуточку домашнего уюта.

Сквозь тоненькую щелочку в занавесках проникал слабый, жемчужно-бледный дневной свет, как на картинах Вермеера. В полутьме Рыжик присела на край застеленной покрывалом кровати. Наверняка отдохнуть как следует не удастся: сейчас же придет Даша и потребует готовить обед. Рыжик вспомнила, что не убрала привезенные продукты в холодильник и встала, чтобы идти на кухню. Надо будет сходить в магазинчик у шоссе, возле въезда в поселок, посмотреть, что там есть в наличии – так, на будущее. «И еще надо обязательно проветрить в комнате!» – добавила она новый пункт к программе действий: воздух казался ей затхлым, застоявшимся.

Она подошла к окну и резко отдернула занавеску.

Заросшая кустами ограда, а возле нее – засохший, мертвый ствол яблони. Вот что она увидела. Словно сама Смерть растопырила эти скрюченные пальцы-ветви в пустом саду.

«Какие у тебя сразу мрачные ассоциации, – сказала себе Рыжик и даже попыталась улыбнуться. – Начиталась в юности триллеров и готических романов…»

Когда-то, еще на первом-втором курсе, Рыжик и сама стала сочинять нечто мрачное и мистическое. Так, собственно, она и познакомилась с Артемом. Точнее – он познакомился с ней.

У каких-то знакомых, студентов из ее института, Артем мельком, от нечего делать, пролистал ма-аленький рассказик. Про чиновника, который продал душу дьяволу, сам того не подозревая: он часто подмахивал документы, не читая, вот ему и подсунули договор о продаже души, а также ручку, заправленную вместо красных чернил его же собственной кровью, некогда позаимствованной кем-то из бесенят во время медосмотра.

В результате Артем попросил познакомить его с автором. Автором оказалась Рыжик. Ее совершенно неожиданно позвали на вечеринку неизвестно в честь чего – вероятно, начала очередной сессии, хотя она редко удостаивалась подобных приглашений. Москвичи дружили с москвичами и мало общались с приезжими вроде нее.

И потом Артем полвечера что-то ей доказывал, говорил о Фаусте и Теофиле, о демонологической литературе, сыпал незнакомыми именами явно иностранного происхождения, пока она не почувствовала себя растерянной невеждой. Ей оставалось только изредка с умным видом кивать в нужных – по ее мнению – местах и время от времени лепетать нечто невнятное, понимая, что он, наверное, сочтет ее несусветной дурочкой. Казалось удивительным, что он не прерывает беседы – вернее, монолога.

Ей было и страшновато слушать, и интересно. Он совершенно заворожил ее, сбил с толку, так что она чуть не провалилась несколько дней спустя на первом экзамене. Она не могла готовиться, думала только о нем… Но это позже, а пока Рыжик зачарованно слушала его рассуждения на довольно-таки необычные темы – странные для разговора с девушкой (впрочем, тоже достаточно странной). Ей становилось жутко, когда он смотрел на нее, смотрел не отрываясь, и говорил что-то, говорил…

После вечеринки, вернувшись в маленькую общежитскую комнату с обшарпанным потолком, Рыжик упала на продавленную кровать, так что в бока впились садистски настроенные пружины, и поняла, что вряд ли Артем захочет увидеть ее снова. У него наверняка уже есть девушка, иначе быть не может, и рыжая провинциалка не составит ей конкуренции.

Рыжик отчетливо представила себе эту девицу, безупречную, изящную, умную – уж она-то не будет смущенно кивать невпопад, тщетно подыскивая нужные слова… Рыжику стало так жалко себя, что она чуть не расплакалась: «Я никогда такой не стану, можно и не стараться. ЭТО или есть от рождения или нет!» Под словом «ЭТО» она подразумевала целый перечень качеств, обладательницей которых – увы! – не являлась. И первой в списке красовалась уверенность в себе. Рыжик всегда и везде чувствовала себя неуютно, ощущала, что она – чужая, что никому, в сущности, не нужна и не интересна. Что она какая-то… другая.

Ей всегда хотелось быть как все. Жить, как все. Она пыталась, но вечно что-то выходило не так.

«Ты до сих пор не изменилась, – подумала Рыжик с невеселой усмешкой, все еще глядя на засохшее дерево. – А ведь говорят, что каждые семь лет характер человека преображается. Нет-нет-нет, про семь лет думать не надо. Я не хочу больше вспоминать. Не хочу! Надо твердить себе, что все будет хорошо. И повторять это почаще. Тогда и правда все наладится…»

Но, несмотря на попытки внушить себе самые оптимистические мысли и разогнать вязкую тьму в душе, пятном несмываемой краски остался под сердцем краешек отогнанной на время тени, словно обрывок траурной ленты.

Ожидание второе

Ночью Рыжику привиделось что-то на редкость неприятное. Она проснулась в неописуемом ужасе и долго лежала с закрытыми глазами, потихоньку приходя в себя. Плотные шторы были задернуты, за ними, скорее всего, нерешительно наступало утро, но комнату все еще заполняла холодная, густая жижа темноты, месиво из непонятных страхов только что ускользнувшего в небытие кошмара.