Сожгите наши тела

Пять

Утро застает меня в кузове пикапа, который я поймала у «Сэйфвея» в Калхуне, и, если бы его водитель задержал взгляд на моих голых ногах на полсекунды дольше, я бы к нему не села. Он предложил мне поехать в кабине или на грузовой платформе. Я выбрала платформу.

Джонни – так он представился – впервые слышал про Фален, но погуглил и, сверившись с картой, сказал, что может высадить меня прямо в центре. Я не ожидала, что Фален окажется так близко – каких-то три часа по проселочным дорогам. Я думала, что он где-то на востоке, у Омахи или даже в другом штате, но по меркам Небраски Фален оказался буквально по соседству с Калхуном. Мама бежала прочь без оглядки, но убежала не слишком далеко.

В конечном счете дорога заняла больше времени, чем я прикидывала. Перед самым Кроуфордом Джонни решил сделать остановку и вздремнуть, и все это время я провела как на иголках, готовая подорваться в любой момент, если на парковку свернет кто-нибудь еще. Но теперь осталось совсем немного. Я держусь за прицепленный к борту трос, привалившись к бесформенной куче брезента и мешковины; над головой – бескрайнее чистое небо.

Добраться бы только до Фалена и найти бабушку. А дальше она обо всем позаботится.

Здесь, на северо-западе Небраски, земля не так уж сильно изрезана полями. Всю дорогу нас окружали невысокие рубленые холмы, поросшие травой. Постепенно рельеф выравнивается, и в паре миль от дороги начинают мелькать одинокие дома.

Жизнь продолжается, как будто ничего не произошло. Интересно, чем занимается мама. Заметила ли она, что меня нет? Может, она уже едет за мной?

Я стискиваю трос так, что он врезается в ладонь. Ничего подобного. Мама наверняка рада моему исчезновению не меньше, чем я рада отъезду. Мне все равно. Я оставила ее в прошлом. Я обрела нечто новое.

Бабушку, а может, и не только. Возможно, у меня есть дедушка, тети, дяди, двоюродные и троюродные братья и сестры. Настоящая семья, как на картинках. Пока мы не приехали, я могу сколько угодно строить предположения и надеяться.

Если я правильно помню карту, мы должны въехать в город с востока, через зеленые поля, но моему взору предстает давно не паханный пустырь. Раньше эту землю обрабатывали, но она отдала все, что могла, и теперь бесплодна.

Город появляется словно из ниоткуда, выныривает из черной земли по обе стороны от разбитого шоссе. От самого Калхуна дорога в обе стороны была однополосной, но здесь, в городе, обочина рассыпается, расщепляется на куски, и в освободившиеся пустоты вклиниваются дома со знакомой архитектурой, как будто Фален и Калхун проектировали по одним чертежам. Взгляд скользит по фасадам. Фэрхейвена, дома с фотографии, не видно. Это Фален, но еще не земля Нильсенов.

Через несколько кварталов дома заканчиваются, и мы выезжаем на городскую площадь. Джонни высаживает меня у прачечной, и его пикап, напоследок обдав меня выхлопами, от которых першит в горле, скрывается за поворотом.

Время близится к полудню. Вокруг тихо, безветренно и безлюдно, и, щурясь против солнца, я оглядываю город. Посередине носовым платком расстелен квадрат ухоженного сквера с круглой, вымощенной кирпичом площадкой по центру и двумя выступающими из земли трубами фонтана, из которых высокой аркой бьет вода, обдавая радужными брызгами бронзовые статуи играющих детей.

Как и Калхун, Фален – пустынный, обветшалый провинциальный городок, но в нем есть незнакомое мне очарование. Парк окружают магазины с низкими витринами и выгоревшими на солнце навесами, которые когда-то давно были выкрашены в яркие лубочные цвета, как в миниатюре или книжке с картинками. Большинство из них отсюда кажутся пустыми. Супермаркет – на покосившейся вывеске одно название, на большой стеклянной витрине краской написано другое. Аптека с неоновой вывеской «Хеллман» – в ней, по крайней мере, видно какое-то движение. За спиной у меня прачечная – за распахнутой дверью видно стены, выложенные желтым кафелем, и вспученный линолеум на полу. Женщина за кассой с закрытыми глазами слушает рекламу по радио.

Добро пожаловать в Фален.

И это все?

Я сказала себе, что не ожидала ничего особенного. На самом деле, конечно же, ожидала. В глубине души я была уверена, что, едва ступив на родную фаленскую землю, почувствую, как она тянется ко мне невидимыми корнями. В глубине души я была уверена, что бабушка меня встретит.

Она где-то здесь. Я ее найду.

Из аптеки вываливаются несколько ребят моего возраста или чуть старше, и до меня долетает их смех. Я прячу руки в карманы и начинаю медленно обходить сквер, двигаясь в их сторону. Как минимум узнаю у них, где здесь можно позавтракать.

Чем ближе я подхожу, тем больше могу разглядеть. Трое обступили четвертую – девушку с длинными темными волосами, собранными в такой тугой хвост, что больно смотреть. Она держит что-то в руках и, звонко хохоча, оглядывается назад, на аптеку.

– Ни фига, – говорит кто-то из них, – мы теперь магазины обносим шутки ради?

Она поворачивается к говорящему.

– Это просто жвачка, Илай, – говорит она парню, который стоит чуть в стороне. Голос у нее низкий и хриплый, словно она орала всю ночь или только что проснулась. – Хеллман, на минуточку, арендует помещение у моего отца. Ты правда думаешь, что он вызовет полицию?

– С чего ты взяла, что его зовут Хеллман? – спрашивает он, пока она раздает жвачку. – Что, по-твоему, в «Стокманне» всех продавцов зовут Стокманнами?

Девушка закатывает глаза. Я уже достаточно близко и вижу, что она красива своеобразной, какой-то потаенной красотой. Широко поставленные карие, в тон волосам, глаза, бледные тонкие губы. Она одета почти как я, в шорты и свободную футболку, но ее одежда, в отличие от моей, будто только что из примерочной, а шорты явно порваны специально.

– Успокойся. – Она забрасывает жвачку в рот и начинает чавкать, сверкая до неприличия белыми зубами. – Она стоит-то полтора бакса. Заплачу в следующий раз.

Юноша – он явно старше нас, но назвать его мужчиной не поворачивается язык – поддевает носком трещину в бордюре и вздыхает. Подобное смирение испытываешь, когда понимаешь, что изменить другого человека тебе не под силу. Мне оно знакомо по маме.

– Привет.

Я поднимаю глаза. Она смотрит на меня поверх голов друзей, выглядывает из-за их выгоревших на солнце волос. Никто из них ко мне не повернулся и вряд ли повернется. Ничего страшного. Мне они интересны не больше, чем я им.

– Привет, – говорю я. Получается как-то неправильно. Я знаю, как вести себя с родителями одноклассников, когда те спрашивают об отце, и с библиотекаршами, которые вечно норовят всучить мне какую-нибудь шоколадку, но мои ровесницы для меня загадка. Как и с мамой, с ними всякое слово имеет какое-то скрытое значение, которое я никогда не могу угадать правильно.

Сердце пропускает удар, когда я вижу, что девушка отделилась от друзей и делает шаг в мою сторону. Минуту назад я бы сказала, что она безупречна, но теперь могу разглядеть пот у нее на лбу, влажный блеск на шее и сколы на бледно-розовых ногтях. Цвет лака совпадает с цветом жвачки, которую она держит в руке.

– Будешь? – Она протягивает мне жвачку. Голова набок, голос слишком невинный, слишком дружелюбный. Но улыбка на ее лице меня подбадривает. И я толкую эту девушку как умею – а как иначе, если много лет живешь с пустотой, которую некому заполнить: она ждет того, кто согласится присоединиться к ней, играть по ее правилам, катить с ней на великах по ночным улицам прочь из этого города.

Да, думаю я. Я могла бы стать для тебя таким человеком.

Но я не успеваю ничего ответить: пожав плечами, она отворачивается к остальным. Я смотрю, как она снова вплетается между подруг и они, обнимая друг друга за пояс и путаясь в ногах, переходят дорогу и ступают на траву. Они передают смех по цепочке, как косяк, и юноша, помедлив, неохотно следует за ними. На секунду я представляю себя среди них. Четвертая девушка в этом ряду. Моя ладонь в чужом кармане.

Все это не имеет значения. Я встряхиваю головой, привожу мысли в порядок. Девушка с ногами как спички и кожей, которую она не прячет от солнца, – вот что напрягает меня больше всего. Меня ужасает то, что я хочу быть такой. Хочу быть с такой. Хочу вскрыть ее и заглянуть внутрь, чтобы понять, как устроена ее жизнь.

Стараясь не вслушиваться в долетающие из сквера голоса, я захожу в аптеку. Мощный поток воздуха из кондиционера сдувает волосы на глаза, и секунду я стою в дверях, пока он выгоняет из меня лето.

В глубине аптеки за длинным прилавком сидит фармацевт и, подперев щеку рукой, листает каталог. Я ныряю в боковой проход. Я не прячусь. Просто не люблю ту первую секунду, когда меня замечает кто-то из взрослых и я набрасываю на себя образ хорошей девочки. Как покрывало на диван, честное слово.

Разумеется, я выбрала ряд с тампонами. К щекам приливает кровь, и я с пылающим лицом устремляюсь мимо прокладок и прочих вещей, которые не должны меня смущать – и не смущали бы, если б моя мать не вела себя так, будто существование моего тела оскорбляет ее чувства.

– Вам помочь? – окликает меня фармацевт, когда я собираюсь свернуть в соседний проход. Я замираю, чувствуя, как губы сами собой растягиваются в вежливой улыбке. К тому моменту, как я поворачиваюсь к нему лицом, я излучаю дружелюбие.

– Да, пожалуйста. – Я с уверенным видом направляюсь к нему. – Я ищу Фэрхейвен. Или Веру Нильсен.

Я ожидаю, что он пожмет плечами. Лениво махнет в нужную сторону. Но едва я подхожу ближе, с его румяного лица вдруг спадает краска.

– Нильсен? – Он выпрямляется. – А вы ей кто?

– Никто, – быстро говорю я, повинуясь врожденной маминой осторожности. Слишком поздно. У него округляются глаза и отвисает челюсть.

– Боже мой, вы с ними просто одно лицо, – говорит он, и я думаю о маме, о ее лице, которое я унаследовала. Выходит, бабушка тоже похожа на нас. И, судя по реакции фармацевта, ничего хорошего в этом нет.

– Ну ладно. – Мне уже не терпится уйти. – Я, наверное, свернула не туда.

– Нет, постойте. – Его голос звучит дружелюбно, но рука тянется к стационарному телефону рядом с кассой. – Я позвоню в участок. Там вам помогут, если вы подождете пару минут.

Я не хочу ждать. Продолжая улыбаться, я ныряю в поток холодного воздуха из кондиционера и выхожу на улицу. Меня уже ждут.

Шесть

Та самая девушка стоит у аптеки с телефоном, бликующим на солнце. Услышав, как хлопнула стеклянная дверь у меня за спиной, она поднимает глаза от экрана.

– Ты не местная, – говорит она. Ее друзья расположились на траве в центре сквера, одна из девушек снимает футболку. Под футболкой оказывается купальник, и она визжит, когда парень толкает ее в фонтан.

Девушка прочищает горло. Я слишком долго тяну с ответом.

– Да. – Я оглядываюсь через плечо. Фармацевт прижимает к уху телефонную трубку и что-то говорит, не сводя с меня глаз. – Марго, – добавляю я, снова поворачиваясь к ней. – Я Марго.

– Просто Марго? – Не дождавшись ответа, она самодовольно и весело улыбается. Если она и знает, кто я, не похоже, чтобы она удивилась, как фармацевт. Она просто склоняет голову набок, так что ее лоснящийся хвост падает на плечо. – Я Тесс.

Из парка доносится смех. Я поглядываю в сторону ее друзей, но Тесс даже не шелохнется. Она продолжает смотреть на меня, надувая и лопая пузыри украденной жвачки.

– Откуда ты? – спрашивает она.

Мне нельзя оставаться на виду у фармацевта. Я не знаю, кому он звонит. Возможно, в полицию, и если я останусь здесь, то они найдут меня и могут отправить назад, к маме.

– Округ Калхун. – Обогнув Тесс, я выхожу на дорогу. Как выяснилось, прямота не всегда лучшая тактика. Я вполне могу выяснить все, что мне нужно, но действовать надо аккуратнее. – Ты не знаешь, где здесь можно поесть? Или, может, у тебя есть что-нибудь, кроме жвачки?

– Да, «Омни» открыт. – Она указывает на супермаркет с двумя названиями по ту сторону сквера.

– Покажешь мне? – Эта девушка знает о своем городе все, она может весь Фален спрятать в карман не моргнув глазом. В Калхуне тоже такая есть, но она никогда не подходила ко мне ближе чем на три фута. И все-таки я не думаю, что с Тесс будет сложно. Пожалуй, я смогу разговорить ее и выяснить, где находится Фэрхейвен.

Тесс удивленно вскидывает брови – вот же он, «Омни», рукой подать, – но улыбается снисходительно, как будто мне лет пять.

– Без проблем.

Я следую за ней, постоянно оглядываясь, чтобы убедиться, что на звонок аптекаря никто не приехал. Но на улице пусто. Только стрекот сверчков да палящее солнце, и я легко могу представить, что Тесс, ее друзья и фармацевт – единственные живые души в этом городе.

Приятель Тесс провожает нас взглядом, когда мы огибаем сквер и проходим мимо. Он слишком далеко, чтобы утверждать наверняка, но, кажется, он хмурится. Тесс должна быть там, загорать на траве. Вместо этого она здесь, со мной.

Супермаркет похож на аптеку до степени смешения. Такой же кирпичный фасад. Такая же просевшая на петлях дверь, которая жалобно скрипит, когда мы заходим внутрь. Даже освещение внутри точно такое же – жужжащие желтые флюоресцентные лампы. Кондиционер не работает, и кассирша обмахивается дешевым журнальчиком.

– Привет, Лия, – говорит Тесс. Кассирша не реагирует, но Тесс совершенно не смущается. Она уверенно шагает мимо полок – наполовину пустых, как будто магазин только что обнесли, хотя, скорее всего, тут всегда такой выбор. Тесс ведет меня в самый конец, к ряду пустых холодильников у дальней стены.

Она прислоняется к одному из холодильников, и ее сложенные на груди руки покрываются гусиной кожей. Я отворачиваюсь и принимаюсь изучать ценники на ящиках с помятыми овощами.

– Марго, – говорит она так, будто пробует мое имя на вкус. – Так за что тебя?

– Обычно так спрашивают в тюрьме, – говорю я хмуро.

Тесс только смеется.

– Куда, по-твоему, ты попала?

Что-то сжимается у меня внутри. Я не знакома с этой девушкой, я не знаю о ней ровным счетом ничего, зато знаю, как выглядят деньги и как звучат люди, не осознающие своих возможностей.

Иди к черту, думаю я. Я бы многое отдала за то, чтобы сидеть в такой камере.

– А что здесь плохого? – спрашиваю я и беру мягкий почерневший банан. Кажется, надави слегка, и кожура разойдется. Я быстро кладу банан на место.

– Ну как тебе сказать… – Тесс выпрямляется, и пряди из ее хвоста липнут к дверце холодильника. Заметив, что я смотрю на нее, она улыбается. – Жуткая глушь. Скучища. Хотя насчет скучищи еще можно подумать, если ты приехала в Фэрхейвен.

Я замираю.

– Куда?

– Да брось. Серьезно?

Неужели это настолько очевидно? Если бы не разница в возрасте, нас с мамой считали бы сестрами, а то и близняшками, и, возможно, с бабушкой та же история, но я не ожидала, что меня кто-то узнает.

Может быть, стоит ей рассказать. Когда я приехала в Фален, у меня не было причин что-то скрывать. Но едва аптекарь потянулся к телефону, я испугалась, и меня до сих пор не отпустило. «Опасно, опасно», – пульсирует в висках.

– Ну, дело твое, – говорит Тесс, когда становится ясно, что ответа не последует. У меня на глазах ее интерес улетучивается, а на лицо возвращается безмятежная улыбка.

Ей все равно. Если я не стану ее развлекать, значит, я не стою ее времени. Но мне все еще нужно найти бабушку. И Тесс может мне в этом помочь; надо только придумать, как задать вопрос, не выдавая лишнего.

Попробую ее разговорить. Пусть расскажет о себе.

– Этот магазин тоже принадлежит твоей семье? – спрашиваю я и беру с полки пакет чипсов. Тесс хмурится, и я быстро объясняю: – Я слышала тебя на улице. Дочка владельца.

– Это я. – Она ослепительно улыбается, но тут же закатывает глаза. – Да, они полгорода выкупили.

Наверное, она имеет в виду магазины. Или заброшенные поля, которые я видела на въезде в город.

– А поля тоже ваши? Мне показалось, что они довольно запущенные.

Тесс забирает у меня чипсы, вскрывает пакет и запускает в него руку.

– На востоке-то? Если запущенные, то не наши. А вот остальное – да. Но у нас тут везде разруха. При Нильсенах это был крупный сельскохозяйственный центр, но после засухи земля испортилась, и обрабатывать ее стало слишком дорого.

Я проглатываю накопившиеся вопросы. Еще рано.

Тесс отправляет в рот горсть чипсов, на пол летят крошки.

– Ты же видела? На въезде в город?

Я киваю. Такое может погубить целый город. Огромные поля, в одночасье превратившиеся в бесплодную пустошь. Людей много, работы мало. Может, и бабушка от этого пострадала.

– Сажать-то мы, конечно, сажаем, – продолжает Тесс, – и Вера тоже, хотя на ее ферму без слез не взглянешь. Это бессмысленно, но попробуй ей это объясни. – Она качает головой. – Честное слово, не понимаю, какой смысл оставаться в этом городе.

– Так уезжай, – говорю я. Мама уехала из Фалена. Я уехала от мамы. Если очень захотеть, уехать можно откуда угодно.

– Ага, – говорит она после секундной заминки. Что-то мелькает за ее улыбчивой маской, что-то не предназначенное для чужих глаз. – Ну ладно.

Она подходит к кассе и машет кассирше, выуживая из пачки очередную горсть чипсов. Я иду следом.

– Доллар пятьдесят, – бросает кассирша, не поднимая головы от журнала, который теперь разложен на ленте.

– Спасибо, Лия, – говорит Тесс и выходит с моими чипсами. Я со вздохом оплачиваю чипсы и, дождавшись сдачи, выхожу за Тесс.

– Можно? – спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, забираю у нее чипсы. – Слушай, насчет Веры…

– Тесс!

Мы обе вздрагиваем, и я вслед за Тесс смотрю в сторону сквера, где несколько минут назад были ее друзья. Теперь там только парень, и он стоит у велосипедной парковки, прикрывая ладонью глаза от солнца.

– Сейчас! – кричит она и снова поворачивается ко мне с почти виноватым выражением. – Это Илай.

Я повидала достаточно парней, и мне хватает одного взгляда, чтобы понять, что Илай из тех ребят, которые вроде как должны мне нравиться, но какое мне дело до его смазливого лица, если в мире есть такие девушки, как Тесс? Я прочищаю горло.

– А вы с ним…

Она смеется, ведет плечом.

– Смотря кого спрашивать.

Я спрашиваю тебя, хочется сказать мне. Но ее уже нет – она машет мне с противоположной стороны дороги, приглашая за собой.

Когда мы подходим ближе, Илай кивает в моем направлении – должно быть, так принято здороваться у фаленских парней – и молча протягивает свой телефон Тесс. Она берет телефон, закусив губу, пробегает взглядом по экрану и смеется.

– Охренеть, – говорит она. – Серьезно?

– Угу. Уилл говорит, что проезжал мимо по пути на работу.

Я чувствую себя ужасно глупо, не понимая, о чем речь, и, чтобы себя занять, запускаю руку в пакет. С оглушительным хрустом я заталкиваю в рот горсть чипсов. Илай оборачивается на меня. Ну и пусть. Я голодная.

– Сгоняем посмотреть? – Тесс разве что не приплясывает на месте и сияет улыбкой. – Раз это снова случилось.

Что случилось снова?

Илай забирает телефон, прячет его в карман и подходит к одному из двух велосипедов, стоящих на парковке.

– Снова ты за свое. Ты ведь знаешь, как я этого не люблю. – Мне хочется спросить, что он имеет в виду, но он уже машет Тесс. – Поехали, найдем себе другое развлечение.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– О, ты должна это видеть, – говорит Тесс, игнорируя возмущенное хмыканье Илая. – Кто-то снова поджег поля Нильсенов.

Паника накрывает меня с такой силой, что ее слова доходят урывками. Бабушка. Это земля бабушки, и она горит.

– Поджег? – Наконец мозг с запозданием обрабатывает остаток фразы. – Снова?

– Да. Такое уже бывало. Новый пожар у Нильсенов, в честь твоего приезда.

Для нее это что-то вроде захватывающей байки. Но это не байка, а реальность. Она знает, кто я. И прямо сейчас ферма моей бабушки горит. А если огонь перекинется на дом? А если что-то случится с бабушкой?

– Никто не пострадал? – кое-как выдавливаю я.

Она пожимает плечами.

– Уилл не сказал.

Я слишком близко, чтобы все потерять. Я этого не допущу.

– Поехали, – говорю я. – Поехали туда.

Семь

Когда мы выезжаем по главной дороге в сторону окраины, солнце уже стоит высоко. Тесс едет первая, привстав на педалях. Илай ровно сидит в седле, положив руки на руль по обе стороны от меня. Сидеть на раме неудобно, и чувствуется, что ему мое соседство тоже не в радость, но после первого квартала я позволяю себе немного расслабиться, прекращаю концентрироваться на том, чтобы не касаться его кожи, и начинаю смотреть по сторонам.

За пределами центра город состоит в основном из одинаковых ветхих домов, которые мы проезжали утром. Облезлая краска, похожая на змеиную кожу в сезон линьки, покосившиеся балки – город как будто плавится от летней жары. Некоторые дома наглухо заколочены, на ступенях копится почта. Другие стоят нараспашку, и я успеваю увидеть кухню, какую-то женщину, которая отряхивает фартук от крошек, проверяя микроволновку, и пунцового от крика годовалого ребенка, оставленного без присмотра на своем высоком стульчике.

Мама жила здесь. Я легко могу представить ее на любом из этих крылец, в любом из этих домов. Интересно, откуда взялось желание уехать? Родилось ли оно вместе с ней или это сам город сделал все, чтобы она захотела сбежать? Возможно, уже тогда по Фалену ходили истории про Нильсенов. Возможно, это были истории про нее.

Еще три квартала, и город заканчивается. Вот так просто. Дома, улицы, когда-то, наверно, засаженные деревьями, и мусорная россыпь машин вдруг сменяются засеянными полями и невыносимо пустым небом над головой.

– Ой, – вырывается у меня, и я чувствую спиной, как грудь Илая вздрагивает от смеха.

Тесс говорила, что ее семья еще сажает и моя бабушка тоже. Или, по крайней мере, пытается. Должно быть, это и есть ее – или мои – поля. Темная, иссохшая, пыльная земля и желтое море кукурузы. В это время года она должна быть по грудь высотой, цвета молодой зелени. Я знаю, о чем говорю: в окрестностях Калхуна достаточно кукурузы. Но здесь она другая. И я понимаю, что имела в виду Тесс, когда описывала бабушкину ферму. Здесь не так все.

Кукуруза слишком высокая, футов восемь, и какого-то странного тускло-желтого оттенка, как будто умирает, не успев вырасти. Я все жду, когда полотно полей прервется и мы увидим уходящие за горизонт тропы между рядами кукурузы. Но троп нет. Поле заросло напрочь, превратилось в непролазные кукурузные джунгли, и от переплетенных стеблей исходит горьковатый, почти химический запах. Мне хочется зажмуриться и представить, что Фален может дать мне нечто большее, но ничего не выходит. Потому что на горизонте густым черным облаком поднимается столб дыма.

– Довольна? – кричит Илай поверх моей головы. – Насмотрелась?

– Не-а, – кричит Тесс в ответ. – Давай поближе.

– Это опасно, Тесс.

– Ты хотел сказать «круто».

– Ебануться, – бормочет Илай себе под нос. – Это же пожар.

Вряд ли он рассчитывал, что я услышу, но я услышала и рада этому, и, когда он налегает на педали, чтобы догнать Тесс, мне становится чуточку легче: в ожидании ссоры я всегда чувствую себя увереннее.

Конечно, он прав. Тесс ведет себя так, будто все происходит в сотне миль, будто это кино, а может, сон. И наверное, я бы испугалась, если бы не чувствовала почти то же самое. Тело отключается, работает только мозг, полный желания и тревоги.

Мы едем дальше. Небо опускается все ниже, затягивает дорогу горьким серым облаком, и вот уже кожу печет от пульсирующего жара, вот уже пламя ревет в ушах, и ветер гонит его в нашу сторону, а Тесс все мчит вперед, и хвост развевается у нее за спиной.

Дорога расширяется, и сбоку выныривает посыпанная щебнем обочина, которая вдается в заросли кукурузы. Тесс резко сворачивает, и Илай бьет по тормозам, так что я едва не кувыркаюсь через руль.

– Прости, – бормочет он, но мне больше нет до него дела, потому что отсюда видно огонь. До него каких-то полмили, а то и меньше, и он несется по полю как пуля, подгоняемый ветром.

Всю жизнь я провела с зажигалкой в руке, но такой огонь вижу впервые. Дикий, яркий и красный, красный, красный – и он врезается в кукурузные стебли, как волны, и рассыпается брызгами искр и пепла.

– Черт, – говорит Илай. – Надо валить.

Тесс оставляет нас позади и подходит к самому краю обочины. Шоссе проложено по насыпи, и поля по обе стороны от дороги сперва ныряют вниз, в канаву, и только потом выравниваются. Оттуда, где мы стоим, поверх кукурузы видно, что огонь с каждой минутой охватывает все больше земли.

– Где пожарные? – спрашиваю я. – Разве они не должны приехать?

Тесс сует палец в рот и скребет ногтем по внутренней стороне зубов, потом глотает, и я забываю отвернуться.

– Они нескоро приедут, – говорит она. – Если вообще соберутся. – И широко улыбается без намека на сочувствие или хотя бы что-то похожее. – Земля Нильсенов у них не в приоритете.