Против течения на велосипеде

Наталья приехала в Ергаки с дочерью-подростком Вероникой, которая была совсем не похожа на мать: молчаливая, угрюмая, грузная девочка с телом взрослого человека, которое будто бы не хотело её слушаться, то спотыкалось на тропе, то врезалось в кого-нибудь, то опрокидывало чашку с чаем. Со стороны казалось, что Вероника чем-то недовольна, рассержена, Наталья же с трепетом порхала возле своей «несмеяны», будто была давно виновата перед ней и изо всех сил старалась загладить свою вину. «Скрипкой» Наталья назвалась неслучайно: она работала в самом сердце музыкальной культуры Красноярска, играла на скрипке в филармонии. Страсть дочери Вероники – ударные инструменты и барабаны. Я впервые увидела музыкантов не на сцене, а в обычной жизни, вот такими, сидящими со мной за одним столом, невероятно далеко от концертного зала, с аппетитом поглощающими гречку с тушёнкой из металлической миски.

– Я вот палец повредила, – пожаловалась Наталья, – купила новые кроссовки перед походом, а они оказались тесными, да ещё и скользят на скальнике.

– Какой у Вас размер? – спросила Женя.

– Большой. Тридцать девятый – шёпотом выговорила Наталья.

– Наденьте мои кеды, – предложила Женя.

– А сама ты как же?

– У меня есть ещё одни. Новые взяла на случай, если старые расползутся.

Жека принесла Наталье свои кеды с ещё идеально белыми шнурками, и они пришлись впору.

– Я уж думала, что останусь в лагере, на перевалы не пойду, а теперь вот! Не жмут! И подошва отличная! Женя, выручила, спасибо тебе! – Наталья так искренне радовалась, что невозможно было смотреть на неё без улыбки.

Отправились на гору Тушканчик, предстояло пройти через огромную поляну – посадочную площадку центра МЧС, куда порой прилетал вертолёт за пострадавшими туристами: живыми, либо погибшими. От мыслей о вертолёте становилось не по себе. Как же рядом, бок о бок, идут жизнь и смерть… Не умещалось в моей голове и то, как здесь, среди этой красоты и гармонии может случиться страшное. Может. И могильная плита, вмонтированная в камень, была тому ещё одним доказательством: здесь разбился парень в возрасте семнадцати лет. Что успел он в своей короткой жизни, что видел? Может, Ергаки были для него первым походом? О чём мечтал тот советский парнишка тогда, едва окончив школу? 1965-й год рождения – ровесник наших родителей, ему сейчас тоже могло быть сорок семь лет… Я не знала этого человека, но тупая боль вдруг обнажила мою душу, и я ощутила пустоту, давящую, холодную, как сама плита. Заморосил частый дождь, облака сгущались, клубились, видимость ухудшилась, и уже метрах в пяти ничего было не разобрать: густая пелена тумана заволакивала пространство. Впервые я оказалась внутри облаков. Держались рядом, шли дружно, чтобы не потеряться. Поднявшись ещё немного, мы увидели литую икону Божьей Матери, закреплённую прямо на скале неизвестным зодчим. Как она оказалась здесь, на этой высоте под самым куполом неба? Я смотрела на неё, печальную, а она словно смотрела на меня, отчего щемило сердце.

Вечером, перед самым «огоньком», я отправила посылку по «Таёжной Почте» моей подопечной – Клавдии Николаевне: шоколадную конфету, прибережённую мной с ужина, и большую смолистую шишку. Про «художника» я вспоминала крайне редко, никаких добрых дел совершать не хотелось, да и записки писать тоже. Вот такой я никудышный ангел-хранитель, никому такого не пожелаю.

И снова утро! Нет, я совсем не выспалась, как же хочется ещё подремать, кутая плечи в тёплый спальник. Но если я прямо сейчас не поднимусь, то просплю и зарядку, и завтрак, и новый поход. Я решительно расстёгиваю молнию палатки, запуская в наш маленький дом прохладу утра и солнечный свет, Жека отворачивается, прячет голову поглубже в спальник и, наверное, досматривает свой волшебный сон. В режиме «автопилот» вставляю ноги в шлёпанцы и шагаю к берегу озера, собирая носками росу с травы. Как вдруг внутри зелёных зарослей я обнаруживаю чьё-то проворное движение, трава бесшумно раздвигается, и я вижу нечто шерстяное, серое, с двумя чёрными полосками, удирающее от меня.

– Енот! Здесь енот! Смотрите, смотрите! – я закричала, как восторженный дикарь, пугая бедного зверька и спящих соседей.

Почему-то сразу в памяти возник мультфильм про Крошку енота, который бежал на пруд за осокой. Наверное, этот тоже отправился к озеру подкрепиться. Тут резко открывается молния нашей палатки, из неё вылетает заспанная босоногая Жека с растрёпанной косичкой, запинается о торчащий из земли колышек палатки и падает плашмя на траву.

– Где? – поднимается Женька. Юркий енот тем временем ускользает, ещё раз показав свою мягкую широкую спинку на прощание, травы снова сходятся, образуя прежний цельный ковёр: зверь исчез, словно и не было его.

– Убежал. – растерялась я.

– Конечно, так орать. Я бы тоже убежала. – Жека недовольно отряхивает коленки.

Вот так Женя, намеревающаяся проспать зарядку, проснулась незапланированно рано, и мы вместе отправились на большую поляну искать свою «внутреннюю улыбку». За завтраком я рассказала про неожиданную встречу с енотом, и инструкторы в один голос сказали, что еноты здесь не водятся, и вернее всего то был барсук. Что ж, барсуку я рада не меньше, чем еноту, ведь ни того ни другого в живой природе я раньше не встречала.

День обещал быть солнечным и тёплым, на небе ни облака, значит, восхождению на Параболу быть! Парабола – визитная карточка Ергаков, композиция из двух скал, между вершинами которых пролегает плавная изогнутая линия, напоминающая параболу из школьных учебников по алгебре. И значилась она предпоследним пунктом списка в программе нашего путешествия по Ергакам. Восхождения на Параболу и на Зуб Дракона, вероятно, оставили «на десерт» как особенно сложные, чтобы участники потренировались на более простых маршрутах да и хорошенько подумали, прежде чем идти к этим вершинам. Про эту скалу говорили разное. Одни восхищались необыкновенно красивыми видами, открывающимися с вершины, другие пугали опасностями восхождения на Параболу, рассказывали про «зеркало», мол, чтобы подняться на него, нужна специальная обувь, третьим не случилось там побывать, поскольку не пустила погода: в дождь этот маршрут закрыт. И чем больше я расспрашивала у тех, кому уже доводилось бывать на Параболе, тем больше разрозненной информации я получала. Одно было ясно: Парабола не оставила равнодушным никого. Смогу ли я одолеть эту таинственную скалу? Хватит ли мне духа, сил, упорства? А если мне суждено сорваться и остаться вот здесь среди этих удивительных горных хребтов Саян навсегда? Может, в том и не будет никакого высшего замысла Вселенной, а обычная случайность: просто подвернулась нога, или закружилась голова, или кто-то нечаянно толкнул? На радиалки мы ходили довольно большими группами, участники выстраивались вереницей и шли друг за другом на подъёмах и спусках зачастую не выдерживая дистанции, я всегда слышала чьё-нибудь тяжёлое дыхание сзади. И если следующего за тобой угораздит соскользнуть и затормозить в твою спину, то улетите оба. А впереди меня идёт Женька, моя Женька. И потому оступиться мне никак нельзя. Я думала об этом, стараясь быть абсолютно честной с собой: не переоценила ли я свои силы? Может, пусть подготовленные идут на Параболу, а я останусь в нашем лагере, позагораю на берегу Светлого, помогу по кухне дяде Толе, или даже напишу пару страниц в блокноте, глядишь, и получится что-то вроде дневника, «записок путешественника». Но быть в Ергаках и не пойти на Параболу, когда погода открывает тропу и говорит тебе «Да!», отказаться от удивительного путешествия из-за собственной трусости – это уж сродни сумасшествию. И тут же перед глазами вставала та могильная плита на горе Тушканчик, где разбился молодой альпинист, и вертолётная площадка. Что ждёт меня там, что же мне делать…

Невдалеке за лагерем, на подходе к озеру, между соснами мелькнул мужской силуэт в костюме «горка». Куртка практически сливалась с бурыми стволами в ярких солнечных лучах. И как только я смогла его разглядеть? В этом силуэте я узнала Андерсена. Казалось, он ждал меня.

– Ну здравствуй, «альпинистка моя»! – Андерсен улыбался так, словно долго тосковал и был рад этой встрече, будто бы не он, а я решаю, когда мы увидимся.

– Андерсен! Здравствуй, Андерсен! – я тоже очень обрадовалась, захотелось спрятаться в его огромной куртке, отпуская тяжёлые мысли. – Андерсен, сегодня у нас по плану «Парабола». Может, мне лучше остаться в лагере? Вдруг сорвусь…

– Я же с тобой. – Андерсен обнял меня. Стало спокойно и легко, казалось, даже если сейчас начнётся землетрясение и с вершин посыпятся камни, он и с места не двинется, закрывая меня собой. Что бы сейчас ни произошло, он станет мне защитой: я это знала, я чувствовала.

– Разве ты приехала сюда загорать? Или чистить картошку? Ты хотела подняться и увидеть то, что видела на фотографиях ещё зимой. Ведь так?

– Так, – кивнула я.

– Вот и иди. Иди, – уже настойчиво, серьёзно повторил Андерсен.

– Думаешь, я смогу? – я посмотрела ему в глаза.

– Сможешь. Я с тобой. И всегда с тобой, помни об этом.

Андерсен ещё раз внимательно посмотрел на меня, сделал шаг назад и направился к Светлому.

– Андерсен!

– Помни!

Он шёл по зеркальной глади озера, пожалуй, так же естественно и легко, как ходил по берегу, лишь оставляя небольшие круги на воде. Круги эти быстро исчезали, силуэт Андерсена с каждым его шагом становился всё прозрачнее, всё больше напоминал не то туман, не то дым от костра. И дойдя до трети озера, Андерсен исчез вовсе.

На это восхождение решились не все: парень-гитарист в чёрной бандане, повредивший голеностоп вчера на спуске, Клавдия Николаевна с внуком и ещё несколько женщин остались в лагере. Я намазала ноющие коленки какой-то спортивной мазью, которую мне дал инструктор Вадим Михайлович, хорошо забинтовала и всё-таки пошла на Параболу.

Обогнули Светлое и долго карабкались по крутому травянистому склону перевала «Птица» вверх, вверх, вверх. Солнце палило, голова превращалась в раскалённый огненный шар, который, казалось, через несколько шагов взорвётся. Пить можно лишь спустя пятнадцать-двадцать минут после отдыха, когда тело немного остынет. А пить хотелось всегда и прямо сейчас. Наконец на смену однообразной тропы по склону пришли огромные валуны, нагромождённые друг на друга. Цепочка походников сильно растянулась. Здесь между камнями Женя нашла записку, в которой одна группа туристов сообщала другой, когда покинула место: время и координаты. Вернув записку в щель между валунами, мы стали взбираться выше. Поднялся ветер, погода ухудшалась, из-за перевала поплыли дождевые облака.

Дальше – «балкон», выступ скалы, нависающей над обрывом, вдоль него предстояло пройти. Вадим Михайлович миновал «балкон» первый, ловко прошагав в массивных альпинистских ботинках. Остальные же двигались напряжённо, осторожно, медленно, казалось, я даже дышать стала тише. Здесь так легко ошибиться, неудачно поставив ногу, неправильно перенеся вес, или неуклюже развернуть корпус тела… И как же некстати сейчас просыпаются воспоминания о разбившемся парне и спасательном вертолёте МЧС!

Я осторожно переступала вдоль «балкона», держась за бугорки шероховатой горячей скалы, выкатившей могучую грудь. Жека уже преодолела этот отрезок пути и ждала на безопасном участке. Я глянула вниз, в бездну серых каменных глыб, перевела взгляд на стену «балкона», ища уступы поудобнее, и тут скала будто толкнула меня в открытые ладони. Я уже было пошатнулась, теряя равновесие, как вдруг прямо за моей спиной возник Андерсен.

– Куда собралась? – улыбнулся он. – Держись за меня.

– Сейчас, сейчас, – я перевела дух.

Одной рукой опершись на широкую ладонь Андерсена, другой скользя по стене скалы, я прошла опасный участок у «балкона» и остановилась рядом с Женей.

– Ура! – Женька обняла меня.

Я огляделась в надежде увидеть Андерсена, но всё понапрасну: он словно растворился, сделался облаком или прошёл сквозь скалу. Может, я сама выдумала Андерсена, может, и нет его на самом деле? Эта мысль глухо отозвалась тупой назойливой болью в моей душе.

– Иногда мне кажется, что Ангел-Хранитель ведёт меня, – призналась я сестре.

– В каком смысле «ангел-хранитель»? Тот, что прислал тебе шоколадку, или настоящий? – уточнила Жека.

– Раз ты говоришь «настоящий», значит, думаешь, что они действительно существуют?

– Думаю, у твоего настоящего Ангела-Хранителя очень много работы, тебя ж вечно куда-то несёт, за тобой глаз да глаз нужен! – улыбалась Жека.

– Это точно, – согласилась я. Конечно, Андерсен настоящий.

Небо с оловянным налётом едва ощутимой тоски всё ещё выжидало чего-то: солнце спряталось в облака, но воздух оставался сухим, значит, можно продолжать путь… Спускаемся с «Птицы» по «живой» тропе: под ногами всё шевелится, шатается, катится. То и дело осыпаются камни, кеды словно сами съезжают с уклона.

– Давай поменяемся, я пойду впереди, – предлагает Жека.

– Нет, ты идёшь лучше. Если я вдруг поеду, не хочу ещё и тебя зацепить, – ответила я и не пропустила Жеку вперёд.

Где-то в конце цепочки шагает Наталья «скрипка» с дочерью, слышим, что Наталья падает, её протаскивает по тропе, но ей удаётся затормозить и снова встать на ноги. Спускаемся зигзагом. Как ни стараемся идти аккуратно, не тревожа камни, не получается. И вот из-под Женькиной ноги вырывается булыжник размером с футбольный мяч.

– Камень! – кричит Женя, предупреждая идущих впереди. Все останавливаются, оборачиваются, поднимают головы и смотрят на надвигающийся сверху камень. Сначала он прокатывается мимо меня, дальше вниз, набирает и набирает скорость. А внизу стоит вереница растерянных людей: с тропы не сойти, не убежать, не спрятаться. Женька схватилась ладонями за лицо в ужасе: если этот булыжник прилетит кому-нибудь в голову, она сейчас убьёт человека. Только не в голову, только не в голову! Татьяна, что приехала в Ергаки с группой йогов, стоит сейчас в начале вереницы, вжавшись в скалу, обхватив голову обеими руками. Камень пролетел сантиметрах в десяти от неё, достигнув дна мрачной пропасти. Опасность миновала, и группа продолжила путь.

Дальше большой участок с курумником, мы перепрыгиваем с валуна на валун, в глазах рябит от камней. У самого подножия скалы, с её северного склона, куда не дотягиваются солнечные лучи даже в июле, мы с восторгом обнаруживаем сугробы. Не верим глазам и бежим потрогать, попробовать на вкус: действительно, это снег: сереющий, чуть подтаявший, тяжёлый, покрытый шероховатой корочкой, словно мелкая наждачная бумага. Мы в шортах и майках лепим настоящие сибирские снежки, и, конечно, достаём фотоаппараты! Под нависающей снежной шубой образовалась небольшая пещерка с водой, – любопытных желающих пробраться туда не нашлось, ведь наст тающего снега может рухнуть в любой момент.

Когда-то в путевых заметках туристов и художественных рассказах о восхождениях мне доводилось встречать формулировки что-то вроде «перемахнули через перевал», «взяли высоту», «покорили вершину» и другие подобные. Возможно, конечно, то были герои-альпинисты, а может, даже лучшие бойцы войск СОБР. Но в нашем случае «Птица» снисходительно улыбнулась, глядя на своих «покорителей», и вздохнула: «Так уж и быть. Ползите, коль сильно хочется». И мы ползли, соскальзывали, спотыкались и снова карабкались. Наконец-то спустились с перевала, выйдя к озеру Горных Духов – небольшому по периметру, но самому глубокому озеру хребта Ергаки. Исследователям удалось измерить его глубину, она составила около ста метров. Насколько далеко горные духи спрятали дно и что таит в себе этот колодец – пока неизвестно. Скалы вплотную подходят к водоёму, стирая линию берега: кажется, озеру здесь тесно. Оно похоже на осколок огромного зеркала, застрявшего между скал. Что там, в его непостижимом зазеркалье? Веет от него чем-то недобрым. С берега в воду врезалась ровная отполированная плита, я ступила на неё, сделав несколько шагов – плита уводит, манит в подводные каменные замки. Нет, дальше не пойду: необъяснимая леденящая душу тревога охватила меня. Пожалуй, это первое озеро в Ергаках, где мне не захотелось купаться.

– Зловещее оно какое-то, – Жека съёжила плечи, не стала и пробовать вступить в дружественные переговоры с этим озером, не то что купаться.

Ни солнца, ни дождя по-прежнему не было. Оперативно перекусив курагой и сушками на камнях, мы попрощались с загадочным озером Горных Духов и стали снова подниматься вверх по перевалу Художников. С горного склона спускался шлейф водопада, расшитый пышным кружевом белой пены. Я всегда радуюсь, встречая в горах водопад или ручей. Живой, играющий поток, шумно скачущий по камням, – стремящаяся жизнь среди молчаливых угрюмых скал. С этого склона открылся вид на потрясающее озеро Художников – излюбленное место пейзажистов и фотографов. Оно словно написано волшебной кистью, принадлежавшей великому мастеру, что работал над своей картиной кропотливо, долго и с огромной любовью. Озеро Художников проникнуто светом и спокойствием, оно уютно устроилось за могучими спинами гор; пихты и ели пришли однажды взглянуть на него, да так и остались здесь, влюблённые в его очарование и тишину. Посреди озера есть маленький островок – камень, выступающий над гладью воды, и на этом камне, сером, холодном, неотёсанном, стоит молодая зелёная сосна. Как она оказалась здесь, как ей удалось прорасти на этом безнадёжном булыжнике? Наверное, было этому старому молчуну так одиноко посреди озера, что однажды он потянулся к солнцу, согревая простуженную грудь, бережно постелил мягкого мха, сухой травы вперемешку с дёрном и впустил в свой дом новую жизнь.

У подножия Параболы группа отдыхала, усевшись на рюкзаки и хобы. Перед нами открывались величественные скальные зубцы и гребни, где бродили неуверенные лучи солнца, спящего за облаками.

– Считается, что, если вон на той скале найти очертания кота, будете счастливыми! – инструктор показал на огромную каменную стену напротив нас, потом принялся рассказывать о таинственном происхождении здешних скал. Ни я, ни Жека кота не разглядели, зато увидели много других причудливых форм и образов.

Осталось совсем немного, и мы у самого «зеркала» Параболы – крутой скальной стены, с удивительно гладкой поверхностью. Забираться по ней нужно быстро, не останавливаясь. Пожалуй, всякий, будучи ребёнком, пробовал залезть по металлической горке во дворе и знает, что с разбегу это сделать проще. Так и со скальным «зеркалом». Меня охватил азарт, таких скал я раньше ни видела. Подниматься по «зеркалу» оказалось интересно и не так сложно, как рассказывали «бывалые». Недорогие кеды с резиновой подошвой и весёлый задор – этих компонентов вполне достаточно, чтобы залезть наверх в сухую погоду.

– Кто сможет забраться без помощи рук, тому шоколадка! – Вадим Михайлович уже стоял на седловине Параболы.

Женька прошла всё «зеркало» на ногах, я стала помогать руками уже с его середины, но главное, что мы на седловине, а гладкая «горка» осталась позади. Ждали остальных, и Вадим Михайлович достал из рюкзака альпинистскую верёвку, обвязал вокруг себя и кинул другой конец вниз, затягивая более слабых и тех, кто запаниковал. Смотреть на инструктора мне было тревожно: вдруг кто-нибудь перетянет его вниз, ведь сам-то Вадим Михайлович без страховки, стоит на своих двоих, и держаться ему не за что. Когда вся группа прошла «зеркало», инструктор каждому выдал по плитке молочного шоколада, точь-в-точь такого же, какой я накануне получила по «Таёжной Почте». Наверное, в Вариной игре Вадим Михайлович вытянул записку с моим шифром… Довольно расправившись с шоколадом, мы двинулись к вершине Параболы «Толстый Брат».

Кругом горы, столько неба и воздуха, что кружится голова. Вот она, заветная скала. Удаётся нащупать носками кед небольшой бугорок, но нога предательски соскальзывает. Только вверх, удержаться руками! А вверх – никак не получается, ведь я никогда не умела подтягиваться. Я словно приклеилась к этому камню, мышцы забиваются и быстро устают. Куда ж теперь?.. Тут сверху опускается загорелая хрупкая, такая знакомая рука. Родные глаза Женьки смотрят в самую глубину меня: «Руку! Быстро руку!». Горячая ладонь крепко обхватывает моё запястье, помогая мне забраться наверх. Это вершина. Здравствуй, Парабола! Я всё-таки залезла! Мы здесь: я, моя Жека и наша дружба, такая же большая и крепкая, как ты, Парабола!

Возвращались в лагерь по темноте. Оставшиеся инструкторы нас потеряли и стали волноваться, отправившись нам навстречу с фонарями. В этот вечер никто не пришёл на огонёк, ни я, ни Женя даже не стали ужинать и умываться. Едва дойдя до своей палатки и размотав эластичные бинты на уставших ногах, я улеглась в тёплый спальник и провалилась в сон.

Проснулись под частый стук тяжёлых капель о тент: дождь. Значит, восхождение на Зуб Дракона – заключительный пункт в программе тура – отменяется. Однако это не расстроило меня. Ещё не улеглись вчерашние впечатления от Параболы, хочется просто отдохнуть: расслабленно бродить под соснами, пить кофе, сидеть на берегу и глядеть не наглядеться на прекрасное озеро Светлое, тем более что сегодня последний день путешествия по Ергакам. Наталья «скрипка», узнав, что до поезда из Красноярска в Омск у нас будет почти десять часов, пригласила меня и Женю к себе в гости.

Пели под большим голубым тентом кухни, пели на биваке у прощального костра, фотографировались группой походников, обменивались телефонами, адресами для электронных писем, обнимались и благодарили инструкторов и повара, парились в бревенчатой русской бане и собирали рюкзаки в новую дорогу – дорогу домой. Не зря говорят, что путь обратно всегда кажется короче. Действительно, и спуск вдоль шумящей речки Тушканчик до базы, и дорога по петляющей трассе в автобусе до Красноярска прошли быстрее, чем долгая непростая дорога, начавшаяся ещё зимой в равнинном Омске.

Поздним вечером автобус привёз нас в Красноярск, который никак не изменился за эти восемь дней: всё так же жарко, смог от пожаров пришёл из тайги и окутал город, так же много машин и людей, те же театры, магазины, скверы с лавочками. Но что-то не так. Из автобуса вышли не прежние Юля и Женя, кто-то другой вернулся вместо нас. За это короткое восьмидневное путешествие мы стали другими.

Я, Женя и Наталья с дочкой сразу направились в круглосуточный магазин. Охранник торгового центра с недоверием глянул на нас, чудных шумных барышень, сваливших с плеч огромные рюкзаки в холле дорогого супермаркета в самом сердце Красноярска. Смотрелись мы действительно забавно: задубевшие улыбающиеся лица, одеты в штормовки, хотя в городе уж три недели стоит пекло. Наталья ещё и в вязаной тёплой шапке, которую она наотрез отказалась снимать, аргументируя тем, что не успела вчера накрутить бигуди. От нас пахнет дымом костров, саган-дайлёй, дождём и ветром Ергаков. Счастливые, мы улыбаемся: взобрались на Параболу, поднялись к облакам, хотя и не увидели очертания кота, любовались первозданной красотой мира и говорили с самим Создателем, каждый о своём, кто как умел.

Сначала позвонили в дверь к соседям – открыла пожилая женщина, из квартиры выбежала маленькая собака неизвестной породы и бросилась на руки к Наталье. Собаку Муху и кошку Лизу Наталья оставила на попечение доброй соседки. Уместившись за столом в маленькой кухоньке однокомнатной квартиры на шестом этаже, мы долго болтали по душам, и пятнадцатилетняя разница в возрасте была будто и незаметна. А когда вышли на балкон, то совсем не ощутили высоты: глаза уже привыкли к перевалам и скалам-двухтысячникам.

– Девчонки, а хотите я вам сыграю? – вдруг осенило Наталью.

– Конечно! Сыграйте, пожалуйста, Наташа! – мы с Жекой обрадовались такому предложению.

Несмотря на глубокую ночь – два часа по красноярскому времени, Наталья расчехлила футляр и взяла скрипку, такую же изящную и утончённую, как и она сама.

– Пальцы… Отвыкли, – смущённо улыбнулась Наталья, прижимая струны к грифу тонкими пальцами с почерневшими за дни похода каёмками ногтей. Полилась мелодия, маленькая комната словно наполнилась волшебством, было удивительно смотреть на Наталью, бережно держащую смычок, играющую так искренне и самозабвенно.

– Вообще-то я выступаю в концертом платье, – тихо проговорила скрипачка, убирая инструмент в футляр, и показала коллективную фотографию оркестра. Среди музыкантов красноярской филармонии сидела наша Наталья «скрипка» в чёрном длинном платье, и распущенные волнистые локоны спускались к её покатым плечам.

Спать улеглись на полу. Я заняла место между Женькой и барабанной установкой Вероники. Впервые я сплю с барабаном. Наступая нам на руки, несколько раз по нашей лежанке пробежала Муха. Она фыркала и поскуливала, всё ещё радуясь возвращению любимой хозяйки, и пока не понимала, кто эти двое, что заняли всё место в их комнате. В изголовье уместилась тёплая кошка, урча, рассказывая о чём-то своём, то и дело расчёсывая шерсть на лапах шершавым языком. Несмотря на темноту поздней ночи, давно окутавшей Красноярск, дом продолжал жить своей жизнью, но для нас, невыспавшихся, уставших в долгом пути, это уже не имело никакого значения…