Смерть волкам. Книга 2

Октай, недавно залившийся краской, теперь резко побледнел так, что его смуглое лицо стало белее тумана. Он тоже вскочил на ноги, при этом сильно покачнувшись и едва не упав в пропасть, но Веглао была так зла, что даже не испугалась за него.

– Да знаю я, что такое полнолуние! Я убил свою маму! Я напал на неё, я до сих пор помню, как она кричала! Ты думаешь, если бы она осталась жива, я осмелился бы подойти к ней, заговорить с ней?

– При чём здесь…

– При том! Ты не знаешь, каково это – знать, что любимый человек погиб из-за тебя, что ты сам…

– Не знаю? Я – не знаю?!

До этого они никогда не ссорились. Нет, конечно, споры и размолвки бывали и раньше, особенно перед полнолуниями, но они быстро заканчивались и не оставляли после себя никаких воспоминаний. А теперь ребята так разозлились, что начали кричать и осыпать друг друга обвинениями. Слова, одно обиднее и злее другого, цеплялись друг за друга, и вот уже Октай, схватив свою куртку, размашисто зашагал в лес, всем видом выражая негодование. Веглао даже не окликнула его. Она выместила ярость на небольшой груде хвороста, которую принёс Октай, пинками раскидав сухие ветки, и ушла в другом направлении.

Они не разговаривали до самого вечера. Веглао даже не притронулась к зайцу, которого он приготовил накануне – отдельно для себя она поймала двух рыбёшек в ручье и поджарила их на огне. Когда стемнело, Веглао вернулась домой. Октай был уже там. Они посмотрели друг на друга, но не сказали ни слова. Веглао прошла к своей постели и легла, завернувшись в одеяло. Октай взял одну из растрёпанных книг, которые они приносили со свалки, и уткнулся в неё, но Веглао знала, что он не читает. Когда Октай читал, это можно было понять по его лицу: он хмурил брови, шевелил пухлыми губами, улыбался, щурил глаза. А сейчас его лицо было совсем неподвижным. Веглао некоторое время смотрела на него, потом отвернулась к стене и закрыла глаза. В голове у неё царил полнейший сумбур. Она горько раскаивалась за своё поведение сегодня утром. Как она могла напомнить Октаю о смерти его мамы, когда ему так тяжело об этом вспоминать? Не говоря уже о том, что ссора помешала им обсудить самую важную проблему за последние три года – появление Морики. Но в то же время она злилась на Октая за его подозрения, которые казались ей нелепыми и обидными, за то, что он решил выяснять отношения, когда нужно было беспокоиться кое о чём куда более важном. Только то, что долгое путешествие и плохой сон совершенно её вымотали, помогло Веглао уснуть.

Следующим утром мизансцена была та же, только погода переменилась: туман рассеялся, и весеннее солнышко ласково улыбалось с яркого, как сапфир, неба. Опять Веглао вышла из пещеры и опять Октай сидел у пропасти, свесив ноги. Оглянувшись на шаги девочки, которая при виде этого остановилась, он неторопливо поднялся и подошёл к ней. Веглао заметила, что волосы у него растрёпаны, а лицо измождённое и измятое, будто он не спал всю ночь.

– Я ухожу, – коротко сказал он. – Сегодня спускаюсь в Тенве. Разведаю там, что к чему. Если не вернусь через три недели, ты знаешь, что делать…

Веглао заставила себя кивнуть. Ей хотелось крепко обнять Октая и попросить у него прощения, попросить остаться и поговорить с ней, придумать план вместе, но что-то помешало ей это сделать. Вместо этого она кривовато улыбнулась и сказала:

– Желаю удачи.

Октай кивнул, потом вернулся к костру и подобрал лежащий возле него заплатанный рюкзак, который Веглао вначале не заметила. При виде того, как он деловито закидывает рюкзак за спину и поправляет сбившуюся под лямками куртку, она почувствовала острый укол стыда и тоски.

– Ты что, уходишь уже сейчас? – воскликнула она. Октай обернулся. В ярком утреннем свете было ясно видно, что его лицо опухло от бессонницы, а глаза покраснели. Угрюмый, растрёпанный, в мешковатой одежде, он казался решительным и беззащитным одновременно.

– А чего ждать? – пожал он плечами. – Она пришла в Тенве неспроста. Надо узнать, что она хочет сделать, пока она это не сделала.

Веглао понимающе кивнула и обхватила себя руками.

– Ну ладно, – скованно сказала она. Октай посмотрел ей в глаза, потом приподнял руку в знак прощания и, развернувшись, зашагал по тропе в сторону Тенве. Веглао сорвалась с места, догнала его и хлопнула по плечу. Октай обернулся. Запыхавшись, девушка сказала:

– Прости меня за то, что я наговорила вчера.

Октай хмуро посмотрел на неё, будто не понимая, о чём это она, потом смущённо изогнул рот:

– Ничего страшного. Ты тоже меня прости.

Веглао протянула ему руку:

– Ты уж поосторожней там.

Октай молча пожал ей руку и вновь повернулся спиной к дому, направляясь в Тенве. Но в этот раз походка его была бодрее, а спина – прямее. Веглао смотрела ему вслед, пока он не скрылся за деревьями, а потом медленно повернулась, дошла до кострища, возле которого они вчера скандалили, и тяжело опустилась на камень. Она до последнего надеялась, что Октай обернётся. Но он ушёл от неё так же стремительно и равнодушно, как это три с лишним года назад сделал Тальнар.

6

Октаю было уже пятнадцать. Три года назад он был чуть пониже Веглао, теперь был выше её на голову. За эти три года в его тёмных кудрях подбавилось седины, а на теле – шрамов, но всё это не портило его, и теперь было заметно, что вырастет он красивым. Он уже и сейчас был красив, даже длинный тонкий шрам от когтя грифона на лице его совершенно не уродовал. Будь он обычным пареньком, от девочек бы отбою не было. Но на данный момент никаких девушек, кроме Веглао, для него не существовало. Он вовсе не был влюблён в неё, но жить без неё уже не смог бы, так же как и она без него. Просто они так прикипели друг к другу за все эти годы, что даже короткое расставание переносили с трудом. И теперь, уходя не на неделю, а как минимум на месяц, Октай чувствовал себя таким удручённым, таким испуганным и встревоженным, что в самый последний момент чуть было не повернул назад.

За последние годы он узнал цену ненависти. Как ни крути, а ненависть – это настоящий двигатель жизни, и не будь её, он не шёл бы сейчас вниз, в так и оставшийся чужим город, к неведомой опасности.

Тогда, три с половиной года назад, Веглао охрипшим голосом рассказала ему о самой страшной ночи в её жизни, и он, глядя на засохшую кровь на её щеках и веках, мысленно принёс твёрдую клятву. Он повторял эту клятву, когда среди ночи его будили стоны и всхлипывания Веглао, которой снились кошмары. И сейчас снова поклялся про себя, что тварь, сделавшая это с его названой сестричкой, будет уничтожена.

Он шёл быстро: уже к вечеру второго дня он был на берегу того озера, возле которого они с Веглао останавливались три года назад. Снова, как и тогда, впадающая в озеро река бурлила от рыбы, и Октаю не стоило большого труда сообразить себе ужин. На следующее утро, часов в одиннадцать, он вышел из леса на высокий холм, с которого открывался обширный вид на Тенве. Октай немного постоял здесь, глубоко вдыхая прохладный воздух, пахнущий сырыми стенами старых домов, мусором, дымом и людьми. Но теперь к этому привычному запаху примешивалась ещё одна едкая, нервирующая нота – недалеко от города были оборотни. Юноша почувствовал, как все волоски его тела приподнимаются от предчувствия опасности. Хмурясь, он ещё раз окинул взглядом узкие улицы и старые дома, грязные дороги, голые холмы и рыжевато-серый лес – чужое поле, на котором ему предстояло сыграть, быть может, последнюю в своей жизни игру, – и начал спускаться вниз.

Незадолго до этого Тальнар, Аврас и Пёсья голова готовились покинуть стаю Морики. Глубоко в лесу – не в том, что покрывал горы, а в том, что окружал Тенве – в заброшенном посёлке, где расположилась её стая, посланники Кривого Когтя сидели вокруг костра вместе с другими оборотнями. Охотники ушли в лес рано утром, и трое из них уже вернулись, принеся с собой шесть уток и одного старого ослепшего зайца. Одну утку забрала себе Морика, остальное мясо вместе с картошкой, свёклой и морковью, украденными у местных жителей, было разделено между членами стаи.

Куда делись прежние жители посёлка, Тальнар не знал. Может, они покинули это место сами, как за последние годы и десятилетия было покинуто множество деревень, а может, их выгнали или убили оборотни Морики, присвоив себе их дома и продукты. Уточнять Тальнару не хотелось. Посёлок был маленький, места всем не хватало, и парии стаи жили не в домах, а в их подвалах. Тальнару, Аврасу и Пёсьей голове, можно сказать, повезло – они провели эти две ночи в доме, где жили четверо оборотней, и спали на деревянном, а не земляном, полу, прикрытом одеялами.

Сидя на крыльце, Тальнар медленно ел горячее варево из подпорченных овощей, в котором ему попалась – неслыханная удача – ножка утки. Рядом с ним сидел, привалившись к косяку двери, один из соседей – худой старик со спутанной кудрявой бородой – и курил трубку. У него было слишком мало зубов, чтобы жевать, но всё же он посматривал на Тальнара с завистью. Пёсья голова сидел прямо на земле, ел он жадно и неаккуратно, а вот сидевший напротив него суровый оборотень лет тридцати – второй сосед – обгладывал доставшееся ему крылышко медленно и обстоятельно. Женщины, с которой он жил, не было видно – она ушла в дом кормить ребёнка, который, к гордости родителей, пережил уже два полнолуния. Аврас у главного костра о чём-то беседовал с Морикой. Морика нисколько не изменилась с тех пор, как Тальнар видел её в последний раз, она осталась всё такой же угрюмой, заторможенно-жестокой матёрой волчицей. Снова юноша спросил себя, что сказала бы Морика, если бы он рассказал ей, что искалеченная ей девочка выжила, исцелилась и теперь живёт в паре дней пути отсюда, а на её поясе висит нож. Но вряд ли Морика приняла бы его слова всерьёз; честно говоря, он не был уверен даже в том, что она станет его слушать. За всё время, что он находился здесь, Морика лишь один раз удостоила его коротким взглядом.

Когда обед закончился, посланники собирались недолго. Девочки-оборотни не успели ещё вымыть в реке вёдра, котелки и чашки, когда Аврас за всех троих попрощался с Морикой и повёл свою команду назад в Тенве.

– Всё-таки я не понимаю, зачем вождю этот город, – вслух гадал Тальнар. – Это же просто дыра дырой. Особенно теперь, после того как Морика взорвала станцию. Здесь нет ни фабрик, ни складов, даже на фермах никто не работает. Почему не Палетшетри?

– Ага, так и станет вождь делиться с тобой своими планами, – зашипел от смеха Пёсья голова. Аврас только кинул на Тальнара один из своих загадочных взглядов:

– И хорошо, что не понимаешь, – только и сказал он, и снова повернулся к дороге. Но Тальнар вскоре заговорил снова:

– Даже если и так, зачем она так долго тянет? Город ведь совсем маленький…

– А стая у неё ещё меньше, – отозвался Аврас. – Ты сам видел, какие из них бойцы. Половина стаи – бабы да девчонки, а среди мужиков четверть старики, ещё четверть – желторотые мальчишки. В майское полнолуние её стая станет раз в десять больше. Конечно, многих горожан просто порешат, но как минимум половина выживет.

Тальнар вспомнил вымотанных бродяг, просящих милостыню на улицах города, лесорубов и охотников, слушающих разбитый патефон в таверне, двух девочек, у которых он попросил карандаш… Жить им осталось чуть больше месяца. Потом половину из них обратят, а вторую половину убьют со всей жестокостью, которой славятся оборотни. И он никак не сможет это предотвратить.

«Да я вообще никогда не мог ничего с этим сделать, – подумал он, с яростью вдавливая ноги в липкую весеннюю грязь. – И ты сама на моём месте ничего бы не сделала. Ты могла бы только смотреть». Ему хотелось верить, что он прав.

В этот раз они зашли в Тенве ненадолго. Встретиться условились через два часа возле городского кладбища. Тальнар отправился в тот же заброшенный район, где несколько дней назад встретил Веглао. Чутьё подсказывало ему, что в городе находятся ещё оборотни, кроме него – может быть, оно говорит не только об Аврасе и Пёсьей голове. Он дошёл до пустого дома и заглянул в него. Там никого не было. Не было и газет, которые, как он помнил, Веглао читала – видно, она унесла их с собой или выбросила. Выйдя наружу, Тальнар неторопливо направился в сторону кладбища.

Там он ждал около часа, пока не пришли его спутники. Потом они ушли из Тенве, чтобы никогда больше туда не возвращаться.

7

Первые несколько дней Октай изучал обстановку. В последний раз он был в Тенве около года назад. С тех пор город сильно изменился. Он и раньше был, что называется, дырой, но сейчас стал ещё более унылым, грязным и тоскливым, чем прежде. После взрыва на станции, устроенного непонятно кем, в город перестали приходить поезда, и единственной нитью, связывающей его с остальной страной, было шоссе, находившееся в очень плохом состоянии. Всё же автобусы ещё ходили, и, насколько понял Октай, немало жителей города предпочли уехать. Город наводнили бродяги, а коренные жители стали мрачнее и агрессивнее. Казалось, что над Тенве нависла туча, сеющая не снег или дождь, а страх, недоверие и подозрительность.

В первый же день он своими глазами увидел то, о чём говорила Веглао – заброшенные районы, в которых никто не жил, кроме кошек и крыс. Впрочем, кошки и крысы тоже покинули это место, с тех пор как он поселился в одном из домов. Октай старался вести себя осторожно и никому не попадаться на глаза. В жилые районы он заходил редко, поискать себе работу так и не решился, и большую часть времени проводил в лесу, добывая себе пищу и разыскивая оборотней. Но ни один из его собратьев ему так и не встретился, хотя Октай чуял их присутствие. Повезло ему лишь спустя несколько дней.

Ночью, спустя шесть дней после своего прихода, Октай отправился в город, чтобы набрать газет и посмотреть на объявления. Но едва он вышел из дома, как понял: совсем рядом находятся оборотни.

Тихонько, крадучись он направился туда, куда вело его чутьё. Вскоре он понял, где находятся оборотни – в большом старинном доме, стоявшем в двух улицах от его нового жилища. Это был старый дом, обветшалый, заколоченный, как и многие в этом районе. Октай ненадолго остановился, раздумывая, как ему лучше поступить – остаться снаружи и подождать, пока оборотни выйдут, или попытаться пробраться внутрь? Они должны так же хорошо чуять его, как и он их, хотя Октай и знал, что, когда оборотней несколько, их чутьё притупляется. Крадучись он обошёл дом и увидел, что окно чердака забито не полностью – среди тёмных досок было отверстие, в которое он вполне мог залезть. Рядом удачно росло старое буковое дерево, высокое, с крепкими разлапистыми ветвями. У Октая был большой опыт в лазании по деревьям – быстро, как белка, он вскарабкался на вершину. Один мощный сук протянулся прямо над заржавленной жестяной крышей дома. Балансируя, Октай прошёл по нему и, оказавшись над крышей, склонился, взялся за ветку обеими руками и мягко соскользнул на кровлю, не издав ни одного шуршания или стука.

Пройдя по коньку немного назад, он лёг на него животом и спустился ногами вперёд на карниз под чердачным окошком, а потом заглянул в него.

Внутри было так темно, что человек ничего бы не увидел, но Октай не был человеком. Яркого света почти полной Луны, тонкими иголочками проникавшего на чердак сквозь щели в тех местах, где жесть крыши отвалилась, обнажив дранку, ему хватило, чтобы понять: чердак пуст. Октай осторожно забрался туда. По пути край его куртки зацепился за гвоздь, и ему пришлось повременить, чтобы осторожно снять его: ткань могла порваться с громким хрустом и потревожить тех, кто был в доме.

Оказавшись на чердаке, Октай на миг затаился. Ему показалось, что он слышит голоса. Оборотни были совсем близко, доски, на которые он сейчас опирался руками и коленями, были потолком в той комнате, где они стояли. Октай опустился на живот и пополз, каждую секунду страшась того, что следующая доска окажется насквозь гнилой и он провалится вниз.

Через какое-то время он остановился и прижался лицом к доскам, глядя вниз. Доски примыкали друг к другу неплотно, и в щели между ними можно было видеть происходящее. Те же, за кем он наблюдал, его видеть не могли, и единственное, насчёт чего Октай тревожился, было чутьё. Оборотней было только двое, и значит, им ничего не стоило ощутить его присутствие, тем более за столь короткий срок до полнолуния. Зная об этом, Октай был готов в любую секунду сорваться с места и убежать. Путь к отступлению у него уже был готов.

– Когда он придёт? – спросил один из незнакомцев. Голос его был приглушённым, но Октай понял, что он принадлежит молодому парню чуть постарше его самого.

– Скоро. Жди, – отрывисто ответил ему грубый и хриплый голос, идущий, кажется, их железных лёгких. Но молодому оборотню не сиделось на месте. Он покачивался туда-сюда, вертел головой, нетерпеливо притоптывал ногой.

Вдруг он резко выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в потолок. Октай едва успел отпрянуть. Пуля пробила трухлявые доски в том месте, где только что была его голова, обдав лицо Октая жаром. Юноша еле сдержался, чтобы не вскрикнуть. Выстрел оглушил и ошеломил его, и до его уха не сразу долетели бешеные, ужасные ругательства, которыми взрослый оборотень осыпал молодого.

– Какого хрена ты так расшумелся? – рычал он. – Тебе для того ствол дали, чтоб ты разбудил весь город?

– Там кто-то был, – ответил парень. Голос у него был не такой жуткий, как у его сообщника, но при этом мерзкий. Он говорил, растягивая слова, и звучал этот голос так, как будто оборотень оскорблял кого-то.

– Нет там никого.

– Я чувствовал, что там кто-то был, – упрямствовал пистолетчик.

– Тебе это показалось, грёбаный сукин сын. Дай сюда ствол!

Почти сразу после этих слов дверь дома приоткрылась с таким противным скрипом, что у Октая заболели все зубы. В дом вошёл человек невысокого роста, закутанный в заплатанную шинель или длинное пальто. В руке он нёс старинный свечной фонарь.