Гильдия Алхимиков. Осатанелый город

– Самое главное – хитрость сатанинская в этом заложена. – Вздохнул Размазанный. – Там ведь – как?

– Как? – Разом спросили присутствующие.

– Никто тебя в шею не гонит. Восьмичасовой рабочий день. Шевелись потихоньку. Потом – лежи на боку. Так ведь не полежишь.

– Это почему? – Удивились все.

– Кусок золота, как подобрал с утра, под ногами, так и пошло. В груди все разгорается. Смотришь, где еще есть. И подпирает душу, и подпирает! До вечера не остановишься. Гребешь и гребешь.

– Азарт! – Сказал кто-то, из задних рядов.

– Если золото под ногами валяется, скрученный нагнется. – Добавил еще кто-то из задних.

– Что прямо так наверху и лежит? – Спросил Генрих Мухолов, смотритель арсеналов.

– Есть наверху, но больше в земле. То, что в земле тоже добываем. Чтобы не копать, где ни попадя там палки поисковые есть. Такие дубинки с набалдашниками. Этой штукой по земле водишь и, как она знак подаст, значит – золото – тут. Копай.

– А, знак – какой?

– Пищит, словно корзина вьюнов. Или словно собачка больная воет.

– Кормят?

– Кормят хорошо. Только все ровно не хватает. Приходится промышлять, для дополнительного пропитания. – Сказал Колотушник.

– Это – как?! – Удивились все разом.

– Так море там под боком. На земле ничего нет, но море – под боком. А, в море – изобилие; и раки, и рыба. Только рыба, на нашу, не похожая. Вся в панцире, как черепаха. Есть и обычная, но эта шустрая. Не возьмешь руками.

– Раки там – огромадные. – Покачал головой Клосс Дешевка. – Есть величиной с кабанчика. А есть совсем мелкие. Только мелкие – с шипами. В воду зайдешь, в оба смотреть надо. Они по дну ползают и сливаются. Проколоть ногу можно.

– А на берегу, значит, ничего не водится?

– Бывает, по ночам раки на земле ползают. Старица есть неподалеку. Там жабы хвостатые, величиной со свинью на берегу сидят.

– Вы все, на свинский манер, меряете.

– Так истосковались по свинине. От рыбы и раков уже мутит. Ты хозяин вот – что! Режь кабана. Мы скинемся, оплатим. Только не томи. Поторапливайся. Душа устала от адской пищи. Душа сала и колбас просит.

– Вы, вот, что скажите. Это значит заработки, там, у вас – немыслимые?!

– Платят хорошо. – Рассудительно сказал Вернер Крутадух. – Только, половина на алименты уходит. Это значит на пенсии сиротам, которые после ведьм остались. Но господин бакалавр обещал поощрить. Сказал, что за ударный труд, будем теперь в отпуск четыре раза в год ходить.

– Да, неужто?!

– Да, так и сказал. Явился лично. Собрал общее собрание. Сказал, что мы хот и душегубы, но в целом коллективом он доволен. Вы, говорит – ударники труда. Будет вам поощрение.

– Вот оно – как!

Народ за стенами трактира гудел, пересказывая соседям, сказанное внутри. Глухих, среди этой публики, было немного, но они были самые разговорчивые. После их пересказов, зрители задних рядов узнали, что осужденные на вечные муки, собирают в день по сто фунтов золота, а сапфиров и аметистов собирать не велено и эти самоцветы просто отгребают в стороны.

На завтра, на Святого Илария, мнение по поводу батраков Вельзевула, было – обошлось. Опять же – трактирщикам прибыль. Детишки тоже рады. Изуверы ракушек заморских, с собой наволокли – пропасть. Раздали ребятне диковинки и денег не взяли.

Еще, кроме обсуждения самих сатанинских арестантов, много обсуждали тему ударников и ударного труда. Горожане гадали, на все лады, чтобы это значило? В конце концов, пришлось обратиться к мудрым старцами шлифующим старческие зады на скамеечках у ворот. Один, то ли самый старый, то ли самый мудрый, растолковал этот лингвистический термин так:

– Оно бывает, когда человека ударят, он не валится, а наоборот еще сильнее входит в раж. Начинает все крушить, вокруг себя, и ничем его не проймешь. Так и с работой. Ударная она называется оттого, что работает человек, как дурак, не щадя себя. Как ломовая лошадь.

После таких разъяснений, все стало на свои места. А, к жене Игнаца Мясника, которая славилась тем, что целый день сама трудилась по хозяйству, не покладая рук, и не давала спать другим, с этого дня прочно приклеилось прозвище – Бенедикта Ударница.

Короче, все бы ничего, только господин бакалавр, Юрген Войтеховский, пропал куда-то. Господин секретарь гильдии, как уехал по делам еще до Рождества Христова, так до сих пор от него ни слуху ни духу. А, не успеешь оглянуться – март на дворе. А, там – яровые сеять. Уж не случилось ли чего с кормильцем. Может в преисподней задержали? Может падший ангел недоволен его земными делами остался? Может, не дай бог, кладезь мудрости к какому другому делу приставлен?

В этот же день, римский всадник, Юрген Войтех Гиперборейский, в плаще с подбоем из соболиного меха, стоял, в раздумье, на морском берегу. Его лицо обдувал, устойчивый морской ветер, спину ласкало скупое январское итальянское солнце. В руках у него была цера4, однако в раскрытом виде, она являла наблюдателю не темную восковую начинку, а экран обычного планшета, текст на котором и навеял, на отца основателя Гильдии Алхимиков, рассеянную задумчивость.

Сообщение касалось дел, относящихся к другому измерению. Поступило от второго основателя Гильдии, профессора Канта. В нем, тот пространно и долго писал о возникших затруднениях с «СКН», (Системой комплексного наблюдения за политикой невмешательства в дела параллельных миров). Многочисленные философские отступления в сочинении Канта, настораживали. Однако если отбросить шелуху, время Апокалипсиса еще не настало. Поэтому, спустя некоторое время, Войтеховский, помотав головой, отринул от себя все горести и печали и обратил взор на недавно приобретенную недвижимость. Старинная вилла, принадлежавшая во времена «хороших императоров» целой плеяде сенаторов, перешла во владение гильдии, от разбогатевшего вольноотпущенника Библика. Последний, в этом году, впал в немилость императора и распродавал собственность. Возможно, собираясь отплыть в Азию. А, может, даже, в Крым.

Здание располагалось на высокой прибрежной террасе и, каскадом ступеней и площадок с бассейнами, выходило к морю. Все это великолепие было заключено в оболочку из чередующихся коллонад и портиков. Издали, оно смотрелось хорошо, но вблизи было ясно видно, что разруха уже пустила здесь глубокие корни. Колонны поехали, статуи облупились, ступени потрескались. Тут требовалась основательная реставрация, а местами и полная перестройка.

Полюбовавшись на архитектурный памятник, Юрген отправился домой, на вершину холма. Наверно от того, что он пришел в движение, кровь в его теле начала циркулировать и прилила к мозгу. Это было видно по тому, что в атрий, он вошел, мурлыкая под нос песенку и в хорошем настроении.

Решение было принято, способы решения проблемы найдены. Нужно было срочно возвращаться в Шаффурт. Предварительно дав наставления управляющему.

Давать прощальные наставления виллику5 было чрезвычайно трудно. Вся челядь вышла провожать нового хозяина. Рабыни рыдали. Рабы ползали под ногами, заклиная не оставлять их, на произвол судьбы. Тем более как можно отправляться в дорогу одному, без вооруженной свиты и припасов. Да еще пешком! Килликиец рвал тунику на груди требуя убить его, потому что они не переживет разлуки. Хамараник лег на пороге вестибюля и стонал, что не встанет, пока хозяин не возьмет его с собой. Дамаска, Апомея и Лаодика, распустив волосы, причитали, что не допустят того, чтобы хозяин отправился куда-то на погибель.

– Значит так, Хатт. Я отлучусь ненадолго. Ребята мои останутся. Пособят в решении вопросов связанных с трудовой дисциплиной. Уйди, гад!

Войтеховский лягнул левой ногой, отпихивая Памфилийца, который пытался облизать ему сандалии.

– Где-то через неделю начнут прибывать мастера. Геометры. Строить пока ничего не будут только обследуют, что тут готово в первую очередь рухнуть… Отвянь, мерзавец!

На этот раз Юрген лягнулся правой ногой, отбиваясь от Коринфянина, который пытался поплевав на тунику протереть ему ступню.

– Еще, от меня прибудут доверенные люди, с деньгами. Свозишь их в Кумы, в Сперлонгу, пусть примеряться к ценам.

– Доверенные, кто такие будут? Рабы? Вольноотпущенники? – Деловито спросил Хатт.

– Свободные люди, прибудут. Германцы, как и ты. У них при себе письмо будет. Да ты и без письма поймешь, что они от меня. Отвяжитесь, я сказал!

Войтеховский дрыгнул ногой в Косого Лузитанца.

– Пошли, проводишь меня. Я тебе кое-что по секрету сказать должен.

Уже за воротами, новый владелец виллы сказал управляющему:

– Скажу прямо. Такой я человек, прямой. Без камня за пазухой. Этот состав рабов мне не подходит. Дармоеды и лентяи. Всех нужно продать. За ценой не стой. Главное – от этого сброда избавиться. Оставишь только того мальчишку который не жопой крутит, а за конями ухаживает. Его мать. Как – ее? Олимпию. Двух девочек сестер, из Африки. Тех – смугленьких. Садовника и его семью. Остальных выставляй на продажу.

– И, кухарку, господин?

– Ладно. Кухарку пока оставь. Но! Но предупреди, что если она срачь на кухне не приберет, пойдет выгребные ямы чистить. Ну, вроде и все. Пошел я.

– Господин, как же все-таки – вы? Может, слуг своих возьмете? По округе и вольные шайки бродят и рабы на разбойном промысле. Как бы не наскочить.

– За меня не переживай. За себя переживай. Мои слуги тебе понадобятся. Когда эта шайка узнает, что их продают, как бы тебя не прирезали. Но не волнуйся, наши самураи с центурией могут справиться.

Юрген махнул Хатту рукой, развернулся и зашагал в сторону ближайшей дубовой рощи. Когда он скрылся между деревьями, виллик долго стоял мучаясь сомнениями. Однако природный здравый смысл победил. Он удержался от соблазна проследить за своим новым господином. Правда, когда он развернулся в сторону виллы, ноги поначалу совсем не шли, так их тянуло в обратную сторону. Однако, превозмогая себя, Хатт доплелся до мощеной дорожки и там его уже немного отпустило.

Новый хозяин не первый раз уходил вот так, один, неизвестно куда. И возвращался неизвестно откуда. Но всегда возвращался. Причем не просто возвращался, а с деньгами. Один раз привез воз серебряных слитков, другой раз тележку золота, в сопровождении группы наемников. Правда, что это наемники, на вилле разобрались не сразу. Сразу все подумали, что это мальчики-акробаты, для приятного времяпровождения. Только потом разглядели, что у всех – мечи на поясе и усы с бородками на лице. Усы и бородки, правда – жиденькие. Но это дело понятное, поскольку наемники не какие-то косматые галлы или германцы, а азиаты. Похожи на сарматов, только еще мельче и не такие кривоногие.

Все привезенные сокровища до сих пор грудой лежали во флигеле левой алы. Без охраны. Наемники хозяина, особо не следили, кто туда ходит. Однако каждый раз замечали недостачу. Пятеро рабов покусившихся на хозяйское добро, отправились к праотцам. Двое, сговорившись нагрузились золотом и довольные отправились искать лучшей жизни. Хозяин переговорил, с охранниками и отправил их вдогонку. Те ощерили кривые зубы в радостной ухмылке и рванули, словно гончие, по следу. Вернулись утром и принесли головы. Причем не две головы а восемь. Две головы принадлежали беглым Утику и Александрийцу, а шесть были незнакомые. Юрген Гиперборейский, разумеется поинтересовался, мол – откуда лишние? Оказалось, что беглецов, по дороге перехватила шайка разбойников и пришлось резать головы всем, кто попался, под руку. Еще четыре попытки кражи были совершены в одиночку. Криворукий Неаполитанец прихватив мешок монет рванул в бега, поутру. Вместо того, чтобы идти на виноградник. Только охранники сразу узнали, что его нет на рабочем месте. Этого, в назидание другим похитителям убивали медленно. Ломали кости и рубили на маленькие кусочки, начиная со ступней. Третий случай произошел с Тирийцем. Не удержавшись от соблазна, тот бежал в темную ночь с дождем и снегом. Не помогло. Шустрые коротышки очень скоро приволокли его обратно и сварили. Заживо. Погрузив ногами в котел, на медленном огне. Собрали рабов со всего поместья и заставили смотреть, на то, как вареная плоть сходит с костей. Попутно объясняли, что парень замерз в дороге и ему надо согреться.

Последний эпизод произошел не так давно. Нубиец напихал в зад ауреусов и квинариев и стал выжидать подходящего случая, чтобы унести ноги. Не дождался. Косоглазые выдрали золото у него из зада крючьями. А, чтобы не кровоточило, посадили на кол. Хозяин оказался большим специалистом в этом деле. С большим знанием, руководил процессом казни. Нубиец умирал от рассвета до заката. Даже когда острие кола вышло наружу, аккурат под подбородком, он еще хрипел и вращал белками глаз.

Теперь к казне никто не подходит близко. Хотя если ничего не присваивать, было сказано, ходить можно смело. Даже брать в руки и играться. Но потом ложить на место. Хатт один раз попробовал спьяну. Зашел, постоял, ничего не в руки не брал, правда, просто посмотрел и вышел. И, никто ему ни словечка, после этого. Ни-ни.

Шагая по чуть приметной тропинке, Юрген подошел к двум небольшим известняковым глыбам. Вздохнул, потрогал перстень, с красным камнем, на пальце и прошел между камнями. Ничего вроде не случилось. Только тучка как бы набежала, на мгновение. Потом прояснилось и оказалось, что он шагает по совершенно другому лесу. Не по средиземноморскому дубовому редколесью, а по густому смешанному лесу средней полосы, с елями, осинами и березами. Все вокруг было голое и влажное. Местами на земле виднелись проплешины снега.

Дорога, по которой он шел, была теперь широкая. Впереди виднелся валун. На валуне сидел мальчишка. Юрген сразу узнал юного Вертера, ученика Гильдии Алхимиков города Шаффурта.

Парнишка соскочил с камня и широко улыбаясь двинулся навстречу Войтеховскому. В руках у него была овечья шуба.

– Мое почтение, ваша милость. Наконец пожаловали.

– А, ты заждался?! – Подмигнул Войтеховский, накидывая тулуп.

– Дел – невпроворот, господин бакалавр. А, вы все – в командировке и в командировке. – Солидно сказал Вертер.

Потом он все-таки не удержался и заинтересовано спросил:

– Ну, как там – оно? В древнем Риме?!

– Книжки читал, которые прочесть было велено?

– А, как же!

– Сто девяносто девятый год, от рождества Христова. Что в Риме было?

– Скажу прямо, ваша милость, ничего хорошего не было.

– А, конкретно?

– Ну, как сказать. Это надо вспомнить, кто там правил.

– Вспоминай.

– Ну, Нерона точно уже зарезали. Думаю и Иерусалим разрушили. Так?!

– Правильно.

– Как-то я по годам – плоховато, еще. По императорам могу.

– Давай, по императорам.

– Может – Комод?

– Мимо. Нет уже Комода.

– Задушили, уже значит, гада. Тогда… Пертинакса не берем в расчет. Значит – Септимий Север, ваша милость.

– Молодец.

– А, то! Ваша кузина говорит, что подаю большие надежды. А императора видели?

– Не видел. Лучше расскажи, что тут слышно.

– Тут полный порядок. Через месяц, второй коллектор открывать будем. В замке, было сказано: «Идут отделочные работы». Стекла уже вставили.

Парнишка прыснул от смеха.

– Ты, чего?

– Беда с этими стеклами, господин бакалавр. В Шаффурте таких стекол никто раньше не видел. Чтобы во все окно, одно полотно зеркальное, ровное. А, с другой стороны все видно. И главное видно так, словно сквозь пустое место смотришь. Народ потянулся любопытствовать. Гвардейцы с горожан по крейцеру брали, за просмотр. Бабам тоже стало интересно. А, с бабы что возьмешь? С бабы пфеннига не вырвешь. Сразу проститутки набежали. Они же там рядом. В лепрозории. Или, как оно там – по новому? Пансионарии, что ли?6 Неважно. Эти известно, как расплачиваются. Потом горожанки подлого сословия пошли. Эти тоже… Лейб-гвардия чуть богу душу не отдала, дорвавшись до дармовщины. Хорошо полковник Герарт вовремя заметил, что все в полку чуть ноги тянут. Приказал баб свободно пускать.

– Понятно.

– Еще женское сословие бесплатно на выставку пускают.

– Так! Рассказывай.

– А, чего рассказывать. Картины, что Бениамин Цвайгешефт в Италии закупил, для бургграфа – привезли, а вешать еще негде. Поэтому их пока в ратуше выставили. Выставка и получилась. Для широкой публики. С мужиков берут крейцер. Но те не ропщут. Там картин с голыми бабами навалом. Некоторые по десять раз уже сходили. Городской казне прибыток. Крестьяне приезжают целыми семьями. Пока зима не кончилась у них свободного времени, на соприкосновение с прекрасным, хватает. Только грустно от темноты и невежества, ваша милость. Пейзажи всем – побоку. Все только на голых баб пялятся. И на мужиков с козлиными ногами.

– Ну, а общая обстановка как?

– Процветаем, ваша милость. Да не волнуйтесь вы! Все идет как заведенное. Только профессор Кант четвертый день пьет.

– Сильно пьет?

– Не то чтобы сильно, но без остановки. Как позвонят к заутрене, он – в поход по трактирам. Всякие никчемные люди к нему липнут. Он их поит и истории всякие рассказывает.

– Какие?

– Непонятные. У нас ведь как? Госпожа Старжицкая, ваша кузина, приказала с профессора глаз не спускать. Поэтому, каждый день при нем дежурный, от гильдии. Я, когда дежурил, он в основном то ли про ткачей, то ли про красильщиков рассказывал. Весь день – темная материя да темная материя. Я ничего не понял, а уж его собутыльники и подавно. Просто пили и дивились великой учености Казимира Самуиловича.

Вертер вопросительно взглянул на Войтеховского, но тот промолчал.

– А, вон и Карачун Младший с конями. – Сказал Вертер. – Я его до пространственного перехода не пустил. Мало ли чего надумает. Он же не из нашей гильдии.

Несмотря на то, что трактир в Новом Дворе был закрыт, вокруг него и внутри ограды обреталась тьма народу. Весь город непостижимым образом знал, что господин бакалавр, секретарь гильдии Алхимиков возвращается из командировки. Всем было даже известно, что он коротким путем, ездил в Италию.

Двор, по привилегии данной бургграфом, еще прежнему хозяину, стоял за городскими воротами, но пользовался всеми преимуществами городского строения. Прежний хозяин, Ганс Тугоухий, сгинул бесследно во времена разгула инквизиции. Его семья, жена и три дочери, закончили свой жизненный путь на костре. Но поскольку, за прежним хозяином, числилась недоимка в двести рейхсталлеров, в пользу Малой Гильдии, объединяющей трактирщиков и производителей продуктов питания, усадьба была взята в доход корпорации и продана господину городскому советнику, секретарю Гильдии Алхимиков, Юргену Войтеховскому. А, Тугоухий, по сей день, пребывал вне закона и преследовался.

Новый хозяин усадьбу перестроил. Вернее отстроил заново. Старые фейверховые постройки были снесены, а на их месте возведены новые, из камня. Только, чтобы новострой не бросался в глаза, подрядчики-гномы облицевали каменные стены деревянными панелями под местный антураж. Так что снаружи дом ничем в глаза не бросался. Зато внутри все было, как положено у алхимиков: электричество, водопровод, канализация. На кухне предпочитали готовить по старинке – на открытом огне, но на всякий случай тут присутствовали и электроплитка, и микроволновка. Правда, пользоваться наемным работникам этими приспособлениями запрещалось. Холодильником можно было, а тумблерами щелкать – боже сохрани!

Прежде чем попасть в дом, господин Войтеховский был перехвачен профессором Кантом, отведен к хлеву и заключен в пьяные дружеские объятья. Возле хлева они стояли долго. Беседовали. О чем непонятно, но профессор, время от времени, плакал на плече у бакалавра. Когда Казимир Самуилович полез к Войтеховскому целоваться, тот без сожаления расстался с ним и вернулся к городским патрициям. Постоял и с ними. Очень рассудительно побеседовал со всеми главами цехов и гильдий. Ничего конкретного со стороны бакалавра сказано не было, но артманы получили заверения, что все – слава богу, что дела в городе могут поправиться еще больше, но загадывать пока рано.

– Завтра на совете все обсудим. После визита к его светлости. – Сказал на прощание господин бакалавр и, откланявшись, вошел в дом.

– Да, дела. – Задумчиво сказал бургомистр Рикерт Австрийский. – И, так кажется дела лучше некуда. Куда еще поправлять?! Как бы, какая новая алхимия, на нашу голову, не свалилась.

– Переживем. – Бодро сказал второй бургомистр, Йохан Черный. – С электричеством, у меня ткачи две нормы в день делают. Даст бог и от новой напасти прибыль будет.

В большом зале дома, который в обычные дни работал, как трактир, собрался весь цвет гильдии Алхимиков. Те, которых Войтеховский, то ли в шутку, то ли в серьез, называл – «ложа». На переднем плане, за одним столом, присутствовали: дремлющий профессор Кант, Зигмунд Самуилович, отвечающий за стабильную работу пространственных переходов, его заместитель Карл Карлович, отвечающий за исправную работу оборудования в «периодах», главный энергетик Гильдии – Томас Бакстон и инженер-строитель, Карл Бюлер, молодой парень, по которому страдали все девки в Шаффурте.

На заднем плане, присутствовали четыре инженера, с докторскими степенями, из состава проходческого щита и вспомогательный персонал, в лице четырех очаровательных дам сокрушительной наружности.

Дамам еще не было тридцати, но было уже за двадцать. Поэтому, по средневековым меркам, к девицам их причислить было нельзя. Так, как по имперским законам, роль женщины, как субъекта хозяйствования, в те времена, была ничтожной, никаких официальных должностей они занимать не могли. Они не могли даже проживать в городе, без наличия покровителя или опекуна. Поэтому, все они числились родней присутствующих мужчин. За Войтеховским числилась «кузина», у Канта была «племянница», у Карла Карловича – «дочь», а у Бюлера – «сестра». Хозяйка трактира, Иоанна, в этой средневековой иерархии стояла выше всех. Она хоть и числилась компаньонкой Жанны Старжицкой, но по факту состояла в фаворитках у самого господина бакалавра. Соответственно находилась под его личным покровительством и имела неоспоримые преимущества, не только перед дамами ложи, но и перед всеми матронами Шаффурта.

Четыре инженера были уполномоченными представителями мощной прослойки технического персонала, из состава бывшего проходческого щита. В прежние времена они долбили проходы в иные измерения, а теперь, под покровом Гильдии, занимались привязкой на местности естественных пространственных переходов, которых в бургграфстве было, как дырок в решете.

Появление первопроходца было встречено тихим одобрительным гулом. В ладоши не хлопали. Все знали, что профессора Войтеховского радостные аплодисменты раздражали до зубовного скрежета.

– Фалернского, почему не принес? – Поднял голову Кант.

– Вот я, представитель всаднического сословия, латифундист, бурдюки с вином таскать на себе буду. – Сказал Юрген, оглядывая согильдийцев и делая им «ручкой». – На днях, транспорт отправим на виллу. Привезем сразу воз. Не будем размениваться по мелочевке.

После коротких теплых слов приветствия, все замолчали и выжидательно уставились на секретаря Гильдии.

Первым слово взял профессор Кант. Почувствовав напряжение, он оторвал голову от стола, встал и доложил:

– Значит, у меня – все в процессе. В смысле – процесс завершен. Система стабилизировалась. Войтеховскому я все рассказал, поэтому – прощайте.

Голова профессора снова упала на стол.

– Сколько Кант – в загуле? – Спросил секретарь гильдии, отодвигая стул к центру помещения.

– Не помню. – Сказал профессор, не поднимая головы.

– Четвертый день подходит к концу. – Сказала Иоанна. – Четыре дня просыпаюсь не от будильника, а от рвотного вяканья, из его комнаты.

– Как я понял, никаких поставок за этот период времени не было?

– Не было. – Подтвердила Старжицкая. – Перед тем, как уйти в запой, Кант все остановил. Сказал: «Ни шагу назад, ни шагу вперед». Три колонны с товарами застряли в лесах. Остальные, с оборудованием – на Самоа.

– Но мы, те, что здесь застряли, замаскировали, на всякий случай. – Сказал Карлович. – Тягачи отогнали в заросли и раскрасили прицепы под крестьянские домики. Очень натурально получилось.

– Точно! Издали, никогда не скажешь, что это прицепы. – Усмехнулся Бюлер, сверкнув белозубой улыбкой. – Так – три новые деревеньки посреди леса.

– Значит, все – слава богу. – Сказал Войтеховский и даже перекрестился, глядя на седую голову профессора.

– Не поверю, что все хорошо, пока не скажете, что это ваше «Все – слава богу» значит. – Гадюкой прошипела Жанна Старжицкая, нареченная «кузина» старшины гильдии.

– Дело в том, господа, что мы уже четвертый день мы живем в новой реальности. «Система» четыре дня назад вынесла решение по Шаффурту и огласила приговор.

В зале трактира стало очень-очень тихо.

– Как, многие из вас знают, до сих пор мы витали в облаках. Защитная система Вселенского Надзора никак не могла определиться со статусом этой серой зоны, под названием бургграфство Шаффурт.